Василий Гаврилович Грабин 20 страница

Да, требования заказчика расходились с нашим пониманием назначения дивизионного орудия. Но это не исключало дальнейшей работы. Эту пушку можно было рассматривать как переходную от Ф-22 к новой, более совершенной. Как я уже говорил, наше КБ давно поставило перед собой задачу создать в будущем такую дивизионную пушку, которая была бы мощнее и легче знаменитой трехдюймовки образца 1902 года. Это очень высокие требования, и они давали нам право браться за создание переходной конструкции.

Основная идея новой пушки была ясна: нужно использовать схему Ф-22 с некоторой корректировкой ее. Беглый анализ предстоящей работы не выявил никаких непреодолимых трудностей. Главным оставался вопрос о времени. В какие сроки мы должны уложиться, чтобы подать нашу пушку на испытания не позже кировцев?

Ответ на этот вопрос давал характер дефектов кировской пушки. Конечно, создатели ее и раньше знали о всех дефектах и уже вели доработку Не по своей инициативе они подали "полуфабрикат" орудия для принятия на вооружение, их торопило Главное артиллерийское управление: "Примем на вооружение, а потом доработаете". Это свидетельствовало о том, что такая пушка очень нужна: ГАУ не решилось бы на такой шаг без острой необходимости. Это давало нам надежду. Но кировцы все равно были в гораздо более выигрышном положении. Сложность для них заключалась лишь в том, что, доделывая и переделывая отдельные узлы, им придется очень многое менять в конструкции. А это всегда трудно, иногда даже труднее, чем создание нового: в пушке все взаимосвязано, изменив один узел, становишься перед необходимостью менять другой. На этом кировцы обязательно потеряют и время и качество.

Словом, было маловероятно, что кировцы сумеют подать свою пушку на повторные испытания ГАУ раньше чем через 10 месяцев. Хватит ли нам этого времени? Я ответил себе: "Да"

Решение было принято. Я написал записку Ворошилову с просьбой дать мне возможность высказать свое мнение, положил ее на стол маршала и вернулся на свое место. В выступлениях я улавливал лишь общую мысль, но выступление Владимира Давыдовича Грендаля, председателя Артиллерийского комитета ГАУ, я слушал очень внимательно. Немногословен был Грендаль. Подверг резкой критике пушку Кировского завода, сказал, что над орудием нужно еще поработать. Заключил свое выступление так:

- Дивизионная пушка должна быть мощной, весом не более 1300 килограммов. Она должна быть значительно мощнее трехдюймовки и обладать гораздо более высокой маневренностью огневой и на марше.

Такой точки зрения придерживалось и наше КБ.

Выступление Грендаля помогло мне оформить свое. Я решил не вдаваться в подробный анализ дефектов кировского орудия. Цель моего выступления - получить разрешение на проектирование. А такую просьбу нужно основательно аргументировать. Я отдавал себе отчет, что меня могут поднять на смех, что на мою просьбу могут вообще не обратить внимания. Но выступать было нужно. Попытка не пытка. Пушку Ф-22 уже "зарубили". Защита ее - новая пушка на ее основе: продолжая конструкторский род нашей Ф-22, мы должны создать орудие более совершенное, чем пушка кировцев.

После Грендаля выступили еще несколько человек, никто из них не предлагал принять пушку Кировского завода на вооружение. Затем слово было предоставлено мне. Подходя к столу Ворошилова, я обратил внимание, что маршал смотрит на меня так, будто видит впервые. Да и трудно было меня узнать. Я был болен. За первые два-три месяца болезни потерял больше 30 килограммов из моих обычных 96. Не успел я начать свое выступление, как поднялся Сталин, вытянул руку в мою сторону и спросил:

- Разве это Грабин?

Я молчал. Сталин подошел ко мне и, как бы продолжая, сказал:

- Что с ним? Его не узнать!

- Я не заметил, когда Грабин положил на стол записку,- проговорил Ворошилов.- Прочитал ее и стал искать Грабина среди присутствующих. Но так и не нашел...

После этого небольшого отступления заседание было продолжено. Глухо и невнятно произнес я несколько первых фраз, затем справился с волнением. В заключение сказал:

- Из всех материалов для меня, как для конструктора, ясно, что кировцам на доработку пушки потребуется много времени. Я глубоко убежден, что за это время наше КБ сумеет создать новую пушку по тем же тактико-техническим требованиям. Прошу вас, товарищ маршал, разрешить нашему конструкторскому бюро включиться в соревнование с кировцами.

Произнося это, я наблюдал за выражением лица Ворошилова, но не заметил, чтобы он благоприятно воспринял мои слова. После меня выступили еще два человека, они продолжали критиковать пушку Кировского завода. Главный Военный совет прекратил обсуждение и принял решение, обязавшее кировцев доработать пушку и испытать ее. Ворошилов ни слова не сказал о моей просьбе. "Значит, не разрешил",- заключил я. Мелькнула горькая мысль: "Вот и продолжили конструкторский род Ф-22! Вот и конец всем нашим планам..." Нет, не мог я с этим смириться. Решил: подойду к Ворошилову и попрошу его лично. Все покидали зал заседания. Я поднялся и направился к столу маршала. В это же время к Ворошилову подошел Сталин. Я заколебался. Подходить или нет? Хотелось поговорить с Ворошиловым один на один. Не вышло. Будут ли Сталин и Ворошилов обсуждать мою просьбу? Шел я медленно и нерешительно, поглядывая на выход. Вдруг вижу - Сталин повернулся ко мне:

- Товарищ Грабин, вы не уходите, сейчас мы будем решать вопрос о вас.

Это придало мне бодрости. Значит, еще не все потеряно.

- Почему вы не разрешили Грабину заниматься новой пушкой? - обратился Сталин к Ворошилову, когда зал опустел.

- Пушку Маханова потребуется только доработать, а Грабину нужно начинать проектировать и изготовлять опытный образец. Он не успеет и только зря потратит время и силы.

Ответ Ворошилова не удовлетворил Сталина.

- Давайте Грабину разрешим. Может быть, успеет.

- Хорошо,- согласился Ворошилов.- Занимайтесь, Грабин, только не опоздайте. Хотя я сомневаюсь,- добавил он.

- А вы не сомневайтесь,- сказал Сталин - Если бы Грабин не был убежден, что догонит Маханова, то, поверьте, он не стал бы просить разрешения А я убежден, что он не только догонит, но и перегонит Маханова.

Я был очень рад такому исходу, поблагодарил Сталина и Ворошилова и попрощался

- Нет, вы не уходите,- остановил меня Сталин,- сейчас займемся вами.

Я остановился, недоумевая, чем же еще можно заниматься. Просьбу мою удовлетворили, а больше я ничего не просил.

- Климент Ефремович, Грабина нужно обязательно лечить,- продолжал Сталин, обращаясь к Ворошилову.- Видите, как он изможден, от прежнего Грабина ничего не осталось. В таком состоянии ему бы лечиться, а он напросился на такую тяжелую работу. Надо лечить его, и немедленно.

Я пытался возразить, мотивируя тем, что мне нужно сначала создать новую пушку, а потом уж лечиться. Но Сталин не стал меня слушать.

- Нет, не так. Ваше здоровье для нас дороже всякой пушки. Скажите, у вас есть помощник?

- Есть,- ответил я.

- Так пусть он создает пушку, а вы лечитесь. Грабина нужно послать в Нальчик, там он быстро поправится, - вновь обратился Сталин к Ворошилову.

- Лучше бы послать его в Аббас-Туман,- внес свое предложение маршал.

Сталин не согласился и стал перечислять климатические и другие особенности Нальчика, а Ворошилов доказывал преимущества Аббас-Тумана. Я молча ждал.

Наконец Сталин пристально посмотрел на меня, я даже смутился, не зная, чем объяснить этот взгляд.

- Климент Ефремович, мы с вами определяем место, где Грабина лучше лечить, а не спросили его, чем он болен, - заметил Сталин.

- Это верно,- сказал Ворошилов.

- Товарищ Грабин, чем вы больны? - спросил Сталин. По возможности более кратко я объяснил, что болен уже около двух лет, и никто из врачей не может мне сказать ничего определенного.

- Вот видите, Климент Ефремович, как обстоят дела? Грабину неизвестно, чем он болен, а мы с вами решаем, куда его послать на отдых и лечение. Но почему ему до сих пор никто не помог?

Сталин нажал кнопку звонка. Вошел А. Н. Поскребышев. Люди моего поколения, руководители любых рангов, хорошо знали эту фамилию. Поскребышев много лет был помощником Сталина. Через него проходило, кажется, все: бумаги, вызовы, телефонные звонки. Всегда, в любое время его можно было застать в приемной.

- Нужно заняться лечением Грабина. И немедленно. Проследите, чтобы для этого все необходимое было сделано,- распорядился Сталин и чуть позже, прощаясь со мной, пожелал скорейшего выздоровления.

Разрешение было получено, соревнование с кировцами началось. Нужно было приступать к работе.

Как у конструктора формируется идея новой пушки?

Есть начальные данные: тактико-технические, производственно-экономические и эстетические требования к будущему орудию.

Есть фундамент, без которого вообще невозможна конструкторская деятельность в любой отрасли: теоретические знания, практический опыт всего предшествующего развития артиллерии.

Для конструктора мало владеть приемами компоновки и конструктивно-технологического формирования орудия. Он обязан сочетать заданные требования к будущей пушке с уже существующими различными конструктивными схемами механизмов, агрегатов и пушек в целом. Подобно тому как художник, еще не прикасаясь к холсту, вынашивает в своем воображении сюжет будущей картины, который позволит наиболее полно раскрыть идею, так и конструктор, пользуясь своими знаниями и опытом, в уме создает идею будущего орудия. Затем идея переносится на бумагу в виде эскизного изображения. И в дальнейшем этот эскиз служит основным документом для компоновки, конструктивно-технологической разработки конструкции, а также для составления всей технической документации и для изготовления опытного образца.

Сразу после заседания ГВС, в гостинице, я набросал идею будущей пушки в виде схемы. Не понравилось. Еще раз переделал эскиз, постепенно уточняя идею. Теперь можно было приступать к конструктивно-технологической компоновке, но я был не у себя в КБ, а в Москве, и назавтра было назначено совещание у Ворошилова для более углубленного обсуждения пушки Кировского завода. Не уедешь, пока совещание закончится. Надо было начинать чертить, не теряя ни минуты, а приходилось ждать возвращения в Приволжье. К тому же я физически не в состоянии был не только чертить, но и расписаться мог с трудом. Значит, нужно было подобрать аккуратного и добросовестного исполнителя, который смог бы понять все, что ему будет сказано, и воплотить эти идеи на ватмане. После недолгих колебаний на роль своего помощника я выбрал Володю Норкина, очень молодого и быстро растущего конструктора. Он пришел к нам в КБ в 1935 году, был страстно влюблен в артиллерию и в конструкторскую деятельность, показал себя перспективным работником. Я не сомневался, что он поймет меня и сумеет выполнить мои требования. К тому же схема новой пушки базируется на Ф-22, и ничего принципиально нового изобретать не придется.

Думается, здесь уместно небольшое отступление. Сравнение КБ с оркестром правомерно лишь до очень определенного предела еще и потому, что существует качественная разница в средствах, которыми пользуются при воплощении замысла в жизнь конструктор и музыкант. Что бы вы сказали о композиторе, который очередную свою симфонию решил бы сконструировать из мелодий и частей предыдущего сочинения или, того хуже, из мелодий, уже написанных другими? В лучшем случае отказали бы автору в таланте, в худшем - обвинили бы в плагиате.

А что бы вы сказали о конструкторе артиллерийских систем, который, создавая новое орудие, стремится быть оригинальным и в целом и в частностях?

Максимальное использование типовых схем, принципа подобия, унификация сегодня это азы для конструкторов. Но так было не всегда. Стремление во что бы то ни стало прослыть оригинальным наносило порой ощутимый ущерб.

Помню такой эпизод. Однажды вызвал меня Ванников и предложил срочно выехать на один артиллерийский завод, чтобы изучить там конструкцию 76-миллиметровой горной пушки с заводским индексом 7-1 и дать по ней заключение и предложения. Ванников не объяснил, чем это вызвано, а я не стал спрашивать. С разрешения Бориса Львовича я взял с собой двух наших сотрудников, конструктора Розанова и технолога Антипина, и выехал на завод. Начальник конструкторского бюро завода встретил нас на редкость нелюбезно. Сначала мы ознакомились с чертежами, затем с опытным образцом пушки и только после этого приступили к изучению и оценке конструкции.

По своему замыслу пушка оказалась не на высоком уровне и почти полностью копировала чешскую горную пушку образца 1915 года, а по некоторым механизмам и узлам была даже хуже ее. Мы попросили начальника КБ объяснить, почему избрана именно эта схема орудия. Он категорически отрицал, что скопирована чешская пушка, заявив, что о таком орудии никогда не слышал, особенно настаивал на том, что конструкция совершенно оригинальна. Нам ничего не оставалось, как поверить ему, хотя слишком уж многое указывало на заимствование.

Больше месяца мы занимались пушкой 7-1, но не нашли ни одного агрегата, который можно было бы назвать удовлетворительным. Нам самим было неприятно, что буквально по каждому узлу и по каждой командной детали приходилось давать отрицательное заключение. Хотелось хоть что-нибудь признать хорошим, но не было для этого никаких оснований.

Между тем начальник КБ делал все, чтобы скомпрометировать наше заключение, настраивал против нас своих конструкторов, пытался заручиться поддержкой в других КБ. На причины его нелюбезности, если не сказать откровенной враждебности, пролил свет случай. Как-то я заметил под брезентом пушку и попросил открыть ее. Работникам завода пришлось выполнить мою просьбу. Под брезентом оказалась чешская горная пушка. Вот тебе и оригинальность 7-1! Я попросил, чтобы в цех пригласили начальника КБ. Когда он увидел меня возле открытой чешской пушки, я повернулся, не говоря ни слова, и ушел. Меня глубоко возмутило не то, что была использована схема чужого орудия, а то, что конструктор, наделенный властью и ответственностью, так бессовестно врал.

На техническом совещании завода я изложил наше заключение по конструкции. От пушки остались только калибр и колеса, да и это не было заслугой КБ: калибр был указан заказчиком, а колеса спроектированы конструкторским бюро под руководством Розенберга, которое специализировалось на проектировании ходовых частей, передков пушек и зарядных ящиков. На том же совещании я изложил наши предложения по проектированию 76-миллиметровой горной пушки. Один экземпляр этих документов был оставлен на заводе, другой передан Ванникову. Борис Львович утвердил наши выводы, затем при мне позвонил начальнику Главного артиллерийского управления. ГАУ согласилось с предложением спроектировать новую горную пушку по разработанной нами схеме. Пушка эта была создана, получила индекс 7-2 и была принята на вооружение. Однако в начале Великой Отечественной войны к нам на завод доставили горную пушку 7-2 с крупным дефектом: две пружины накатника разделяла очень тяжелая деталь, при откате она приобретала огромные усилия и работала, как молот. Оказалось, что КБ завода-изготовителя все же отступило от наших предложений. Опыт знакомства с начальником этого КБ давал мне основания думать, что немалую роль в этом сыграло его стремление все же хоть в чем-то проявить "творческую самостоятельность". Полезно было бы подсчитать, во что обошлась эта "самостоятельность" в мирное время и особенно во время войны.

Кстати, много позже Ванников рассказал мне, чем была вызвана необходимость ревизии пушки 7-1. Заказчик, испытав пушку, рекомендовал ее на вооружение и, следовательно, для постановки на валовое производство. Ванников категорически возражал, считая, что пушка негодная. Военные настаивали, обвиняли Ванникова в тенденциозности. Чтобы получить объективное заключение, Борис Львович и поручил мне эту работу. Результаты экспертизы помогли ему доказать свою правоту. Для меня же этот случай стал веским подкреплением правила, которое было незыблемым и для всего нашего КБ: никому ни в коей мере не возбраняется при проектировании использовать схемы рациональных конструкций других машин, как своих, так и чужих, но никому не разрешается при использовании проверенной конструктивной схемы делать ее хуже.

Таким образом, мое решение создавать новую пушку на основе Ф-22 было не только вполне допустимым с точки зрения конструкторской этики, но и прогрессивным, поскольку этот путь давал возможность создать новое орудие быстрее и лучше. Этим, кстати сказать, и ценно сохранение конструкторского рода артиллерийской системы.

Тактико-технические требования давали возможность значительную часть узлов пушки Ф-22 оставить без изменений, часть агрегатов нужно было лишь доработать. Нового конструктивного решения требовали тормоз отката, поворотный механизм, подрессоривание и боевая ось, колеса, щитовое прикрытие, верхний и нижний станок. Особое внимание следовало уделить экстрактированию гильзы.

Вновь и вновь я вдумывался в проблемы конструктивного характера, которые придется решать, наметил распределение работы между конструкторами. И уже не оставалось сомнений, что мы справимся с созданием новой пушки. Утром меня разбудил назойливый телефонный звонок. Оказалось, меня уже ждут в поликлинике. Для начала предложили зайти к терапевту. После осмотра терапевт заявил, что я здоров. Меня это ошеломило.

- Доктор, вы ошибаетесь,- сказал я.

- Нет, я ничего у вас не нахожу,- ответил он.

- Это другое дело, - не удержался я.

То же самое повторилось у невропатолога и психиатра. Вот здорово, того и гляди в симулянты запишут! Стою и не знаю, что делать. Хотел уже уходить, но вижу на одной из дверей табличку: "Эндокринолог Шерешевский". Думаю, дай зайду, хоть мне его и не рекомендовали. Открыл дверь, сделал шаг и вдруг слышу повелительный голос:

- Немедленно на операцию!

Осмотрелся: в кабинете, кроме меня и Шерешевского, никого нет. Спрашиваю:

Это вы мне предлагаете ложиться на операцию?

- Да, вам.

- Профессор, вы же меня еще не осмотрели.

- Мне все уже видно - и смотреть нечего!

Чудеса, да и только: одни после тщательного обследования объявляют меня здоровым, а этот без осмотра приказывает ложиться на операцию! Я всего ожидал, только не операции.

- Заходите, я вас послушаю,- предложил Шерешевский.

Осмотр не занял много времени. Шерешевский послушал, пощупал, сказал, чтобы я глотнул. Я глотнул.

- Ну вот и все, дорогой мой. У вас такие-то симптомы, верно?

- Все, кроме одного.

- А вы подумайте хорошенько.

Я подумал и подтвердил: верно.

- Теперь и вам ясно, что смотреть было незачем. Вам обязательно нужно сделать операцию, - заключил Шерешевский.- И не откладывайте, будет хуже.

На этом наш разговор прервался - я уже опаздывал на совещание у Ворошилова. Попрощался и быстро вышел. Пришлось почти бежать, а из головы не выходил Шерешевский. Таких врачей я еще не встречал.

В приемной Ворошилова дежурный подозрительно посмотрел на меня, спросил фамилию и документ, удостоверяющий личность, сверился со списком и только тогда пропустил, предупредив, что совещание уже идет. Возле кабинета маршала меня остановил адъютант, доложил Ворошилову о моем приходе. Вернувшись, предложил:

- Пожалуйста, заходите.

В кабинете маршала я хотел незаметно пристроиться где-нибудь с краю, чтобы не нарушать хода совещания, но Ворошилов поднялся, поздоровался и, выслушав мои извинения за опоздание, предложил сесть и проинформировал меня о вопросах, обсуждавшихся до моего прихода. После этого совещание продолжилось. Оно было многолюдным, присутствовали военные из ГАУ, маршал Кулик и Воронов, из штатских были Ванников, главный конструктор КБ Кировского завода Маханов, директор этого же завода Зальцман, представитель НКТП и другие. Вначале детально рассматривалась конструкция пушки. Никаких принципиально новых замечаний со стороны участников обсуждения не было. Затем перешли к основным дефектам пушки и к определению сроков доработки. Здесь Ворошилов обратился к представителю ГАУ, который на вчерашнем заседании делал доклад, и обрушился на него с гневным выговором за то, что пушку в таком "сыром" состоянии предложили на вооружение. Как мне подсказывал опыт, упреки эти были не по адресу. Мои догадки не замедлили подтвердиться. Нужно отдать должное маршалу Кулику, он не счел возможным укрыться за спиной своего подчиненного. Поднявшись, заявил, что лично повинен в этой ошибке. Не хотелось бы мне оказаться на его месте - так крепко отчитывал его Ворошилов.

После обсуждения дефектов пушки приступили к вопросам технологии производства. Делал сообщение Маханов. Он подробно и глубоко охарактеризовал производственные вопросы и не без гордости отметил новинку - сварку отдельных агрегатов орудия. Сообщение о сварке вызвало оживление. По тем временам это было смелое новшество. Мы еще в 1934 году пробовали применить сварку, но, как я уже писал, последствия оказались тяжелыми. Перечислив преимущества сварки, Маханов сказал, что для валового производства пушки сварочное оборудование придется закупать во Франции. Это произвело на всех крайне неблагоприятное впечатление. Ворошилов прервал Маханова:

- Как, оборудование закупать во Франции?! Да вы что думали?!

- Нужно закупать,- подтвердил Маханов.- У нас такого оборудования не производится.

- Пушка, для которой оборудование нужно закупать во Франции, Красной Армии не нужна! - последовал на это ответ Ворошилова.

Напомню: шел 1938 год. Гитлеровская Германия уже не скрывала своих захватнических планов. Фашистские солдаты маршировали по Вене - свершился аншлюс. Всего полгода отделяло нас от германского вторжения в Чехословакию. В Испании бомбили Барселону, героически сопротивлялся Мадрид, но трагический исход был уже предрешен. 14 апреля 1938 года республика праздновала свою годовщину, а 15 апреля войска Франко вышли к побережью и разрезали республиканскую Испанию на две части. В Испании на стороне Франко воевали гитлеровские самолеты, гитлеровские пушки, гитлеровские танки. Стратеги фашистской Германии рассматривали войну в Испании как большие маневры. И хотя своих самых затаенных планов, похода на Восток, Гитлер до поры до времени не открывал, даже старательно маскировал дипломатическими ходами, для любого сведущего человека они не составляли секрета. А Франция? Народный фронт официально еще существовал, но Даладье, сменивший Леона Блюма, почти не скрывал своего стремления "договориться" с Гитлером и Муссолини.

Да, в такой обстановке связывать производство пушек с закупками во Франции не слишком разумное предложение. Неодобрение участников обсуждения и гнев Ворошилова нетрудно было понять.

В конце обсуждения было дано Кировскому заводу указание: пушку дорабатывать.

Когда было покончено со всеми вопросами по кировской пушке, Ворошилов довел до общего сведения, что КБ Грабина разрешено включиться в работу по созданию 76-миллиметровой дивизионной пушки.

Я специально наблюдал, какое впечатление произведет это сообщение. Представители ГАУ обменялись недоуменными взглядами. Они были недовольны, хотя от этого соревнования ГАУ только выигрывало: у них появлялась возможность выбора. Заметил я и саркастические усмешки. С удивлением и тревогой взглянул на меня Ванников. Первый вопрос, который он мне задал, когда мы после совещания пошли вместе к нашему наркомату, звучал осуждающе:

- Василий Гаврилович, вы не с ума ли сошли, что взялись проектировать новую пушку, когда у Маханова она уже в металле? Вы же никогда не догоните его. Придется нам за вас краснеть. Почему вы даже не посоветовались в наркомате?

По одному его тону можно было угадать, что если бы я посоветовался в НКОП, то там сделали бы все возможное, чтобы отговорить меня от "безумной" затеи. Все мои объяснения и доводы не изменили настроения Бориса Львовича.

- Фантазер вы, да и только. Попадет вам от наркома.

- Напротив, я надеюсь на благодарность,- пытался пошутить я.

Но ничто не могло переубедить Ванникова.

- Напортачили вы, Василий Гаврилович, и сделанного не отменишь,- сказал он в заключение довольно длительного разговора.- Что ж, если потребуется помощь, обращайтесь, поможем.

- Спасибо, Борис Львович,- поблагодарил я.

В тот же день я зашел в Главное артиллерийское управление, чтобы подробнее ознакомиться с тактико-техническими требованиями.

Мое посещение Главного артиллерийского управления не прошло без пользы, подтолкнуло меня к решению внести коррективы в общепринятую схему подготовки опытного образца пушки к испытаниям на полигоне заказчика. Стало ясно, что требования будут очень жесткими. Значит, нужно особенно тщательно подготовиться к ним. Прежде всего, проводить заводские испытания в гораздо большем объеме, чем их проводит заказчик. Только так можно выявить даже мелкие недостатки. Но орудие, подвергнутое большим и длительным нагрузкам и перегрузкам на заводском полигоне, заказчику отправлять нельзя: у металла есть свой предел усталости. Значит, лучше сразу же запускать в изготовление не меньше шести орудий. Первое - для себя, в программе предусмотреть примерно 2 тысячи выстрелов и 3 тысячи километров обкатки. Пока это орудие испытывается, дорабатывать по результатам испытаний остальные пять опытных образцов. Затем малым нагружением, то есть в щадящем режиме, испытать на заводском полигоне второй образец и отправить его на полигон ГАУ. Остальные четыре орудия готовить к войсковым испытаниям.

Я очень торопился начать работу, поэтому операцию, предложенную Шерешевским, решил отложить до более спокойных времен. В тот же день я выехал в Приволжье. Мне повезло: в купе никого, кроме меня, не было, и я принялся готовиться к техническому совещанию КБ, которое наметил провести сразу же по приезде. Вопросов было много, самых разнообразных. Работу я закончил только к утру, почти одновременно с прибытием поезда в наш город. Тотчас же, не заезжая домой, отправился в конструкторское бюро.

От карандаша к металлу - новыми методами

Совещание на. заводе: выбор стратегии. - Только в деле растет конструктор. - Первые выстрелы нашей новой пушки. - С пушечного лафета - снова на больничную койку.

В нашем КБ издавна существовал незыблемый порядок проведения технических совещаний. Все конструкторы заблаговременно оповещались о повестке дня, каждый сотрудник имел возможность и был обязан глубоко и всесторонне подготовиться. Выступления на техсовете были не добровольными, а назначались председательствующим. Каждый, кому давалось слово, высказывал свое мнение не только по тем механизмам и агрегатам, что относились непосредственно к его узкой специализации, но непременно по всей схеме пушки

Такой порядок обеспечивал активность обсуждения, широко и глубинно прорабатывался вопрос Никому не удавалось отмолчаться с умным и глубокомысленным видом, как это случается на иных совещаниях и сегодня, никто не мог скрыть свою неподготовленность, а следовательно, незаинтересованность в результатах общего дела за пустыми общими фразами. Все это в немалой мере способствовало творческому росту коллектива. Разумеется, не исключались и добровольные выступления.

В заключение совещания слово брал главный конструктор На основании суждений, высказанных в процессе заседания, и собственных взглядов он обобщал решение по данному проекту, которое и записывалось в протокол. Но и это не означало, что обсуждение прекращено. Если кто-либо считал, что решение главного конструктора нуждается в уточнении или изменении, он не только имел возможность, но и обязан был высказать свои пожелания. В принятое мною решение не раз вносились коррективы И лишь после этого постановление техсовета ложилось в основу дальнейшей работы всего КБ

Таким образом, технический совет в нашем КБ играл роль совещательно-законодательного органа при главном конструкторе и оказывал очень большое влияние на ход работы Обсуждение проектов проходило живо, остро и деловито. Ничто не ускользало от взглядов уже искушенных конструкторов и технологов. Они мыслили не линиями, углами или закруглениями чертежа, а действующими агрегатами пушки в целом.

Орудие, существуя лишь на ватмане, для наших конструкторов уже существовало в металле, пушка стреляла, преодолевала препятствия на марше Только так и должен видеть чертеж настоящий творец.

Решение, принятое техническим совещанием, становилось строго обязательным для каждого члена КБ На этом этапе упорствовать и отстаивать свое "особое мнение" не позволялось. Эти два основных момента: полная свобода при обсуждении и обязательность для всех решений техсовета - и определяли наше понимание творческой дисциплины. Правда, порой конструктивные задачи или технология заставляли вносить новые коррективы в утвержденный план. Это делалось либо главным конструктором в рабочем порядке, либо вновь выносилось на рассмотрение технического совещания.

Этот порядок многократно себя оправдывал, и лишь в случае крайней необходимости мы его нарушали. Такая необходимость в день моего возвращения из Москвы была очевидна. Поэтому, придя с вокзала в КБ, я сразу же объявил о расширенном техническом совещании. На повестку выносился один вопрос - мой доклад об итогах заседания Главного Военного совета РККА и совещания у Ворошилова.

Как и следовало ожидать, весть о том, что наша пушка Ф-22 вот-вот будет снята с производства и по планам ГАУ должна уступить свое место пушке Кировского завода, произвела на всех такое же сильное впечатление, как и на меня в Кремле. Подробно информируя коллектив о всех событиях последних дней, я намеренно не сглаживал острые углы, не смягчал обидных для КБ и завода подробностей.

⇐ Предыдущая 15 16 17 18 192021 22 23 24 Следующая ⇒