Наука страсти нежной

3 апреля, суббота.

Наука страсти нежной

Сегодня в гарнизоне случился потоп, по своим последствиям не уступающий всемирному. Прорвало магистральную трубу, затопило несколько зданий, в том числе столовую. Обед, которого так долго ждали более тысячи солдат, перенесли на ужин, – это ли не катастрофа! Досталось и Дому офицеров, вода затопила все подвальные помещения, включая комнату музыкантов и комнату с инструментами. Музыканты проявили массовый героизм, спасая инструменты по пояс в воде.

Аварию устранили. После обедо-ужина в клубе показывали какой-то фильм для нашего дивизиона, я не стал смотреть и поднялся в мастерскую. На ночь вход в актовый зал, а значит и в мастерскую, закрывали снаружи на висячий замок, это была обязанность дежурного по Дому офицеров. Были случаи, когда я задерживался на работе до полуночи, а дежурный, не проверив, есть ли кто в мастерской, закрывал снаружи зал и входную дверь в клуб, и я оказывался в ловушке, хотя у меня и были ключи от этих замков. Приходилось звонить дежурному (он же ночной сторож) и уговаривать его освободить меня. Хорошо, если дежурный спал на своем месте, а бывали не в меру ретивые дежурные, которые несколько раз за ночь как призраки ходили по всем этажам, проверяли неприкосновенность замков и сохранность имущества.

К таковым призракам относилась Анна Ивановна. Если арест случался в ее дежурство, стоило непосильных трудов сначала разыскать ее, а потом уговорить пройти триста метров и освободить меня из мест лишения свободы, куда она же меня и упекла. За свое освобождение приходилось платить непомерную цену – выслушивать мнение Анны Ивановны, о себе, Алексеиче и обо всех художниках, которые когда-либо творили на нашей планете, начиная с эпохи палеолита. Музыкантов Анна Ивановна тоже недолюбливала, но художников невзлюбила искренно от всей души и от всего сердца.

Во избежание предвиденных мною последствий, я решил снять замок с наружной ручки двери и повесить на внутреннюю, подавая сигнал дежурному, что я еще здесь. Пока я ковырялся в замке и гремел ключами, из темноты актового зала послышался мужской голос:

– Ты что закрыть нас хочешь? – и предо мной явился Санин – наш музыкант, играющий на тубе, довольно крупный и упитанный, как и подобает басам.

– Нет, я просто замок снимаю, чтобы меня не закрыли.

– Это хорошо, а то я уж испугался.

В зале было темно, но я все-таки разглядел, как за колонну шмыгнула женская фигура. Решил им не мешать, нащупал скважину в двери мастерской и исчез в ее недрах. Только я пристроился поработать, звонок в дверь, открываю. Заходит Санин с двумя девицами и предлагает:

– Выпить хошь?

– Эх, мамочки, кто нынче не хочет, – отвечаю цитатой из популярного фильма.

– Давай стаканы, – он вынул из-за пазухи шинели бутылку «Каберне» и торжественно водрузил на столе, как памятник всем солдатам, ограниченным в правах выпить и закусить. Я открыл дверцу шкафа, достал разнокалиберную посуду, не забыв дунуть в каждый сосуд в качестве профилактики кишечных заболеваний. Надо ж такому случиться, пока шел в мастерскую подсчитывал, сколько времени уже не пью, оказалось со «старого» Нового года, прихожу – и на тебе: «выпить хошь», как специально!

Санин и его подружки сняли верхнюю одежду, сели поближе к столу. Из закуски нашлось только печенье и черный хлеб. Налили по полстакана, чокнулись:

– Будем!

Мы с Саниным выпили, девицы пригубили и отставили – не понравилось. Санин занюхал вино кусочком черного хлеба, подхватил свою подружку и скрылся в темноте актового зала, а я со второй девицей остался сидеть за столом. Возникла неловкая пауза, я понятия не имел, о чем с ней говорить. Девушка нарушила молчание:

– У тебя есть мечта?

– Есть! В космос полететь! – съязвил я, не желая первой встречной открывать тайники души.

– Шутишь? А у меня есть, я мечтаю выйти замуж за летчика, такого высокого в золотых погонах! Летчики много зарабатывают, будет меня по ресторанам водить, я себе вечернее платье куплю такое с голой спиной. У меня будет все… а больше мне ничего не надо!

Выслушав жизненное кредо свой собеседницы, я поставил диагноз – «kruglaya dura». Она продолжала щебетать, а я только поддакивал, кивая головой.

На первом этаже послышался топот сотни ног – это дивизион покидал зрительный зал. В дверь вошел Санин:

– Ну, мне пора, счастливо оставаться.

Я попросил его:

– Ты предупреди на поверке, что я буду работать после отбоя, – Санин был единственным из музыкантов, кто был приписан не к роте управления, а к дивизиону, себя я к музыкантам не причислял, считая мое нахождение в оркестре курьезом.

– Смотри, не перетрудись, – сказал он, двусмысленно улыбаясь.

– Пошел к черту! Иди строиться.

Подружка Санина стала звать «мою» девицу домой:

– Люся, нам пора.

– Я еще задержусь немного, а ты иди.

– Все маме расскажу, хулиганка эдакая! Ну, пока, – рассмеялась она и скрылась за дверью.

В отношениях со слабым полом я мог быть дерзким и развязным, на «гражданке» слыл ловеласом, но это пока дело не доходит до более тесного общения. Один на один я становился застенчивым и нерешительным, девушке было достаточно кокетливо уклониться, или отодвинуть мою руку, я тут же смущался, не решаясь более настаивать. Постепенно в борьбе со своим природным целомудрием я начал одерживать скромные победы.

Так было и сейчас. Вместо того чтобы перейти к следующему отделению программы я поинтересовался, чем моя гостья занимается на общественном поприще. Оказалось, что она работает прямо подо мной в ателье для офицеров. Там она, конечно, насмотрелась на «высоких в золотых погонах». Я ухватился за эту тему и попросил ее ушить мои брюки от парадной формы, приведя их в соответствие с дембельскими стандартами – в обтяжку. Она пообещала, но, видимо, только для того, чтобы закрыть тему, которая уводила в сторону от главной. Люся встала, выключила свет, пододвинула свой стул вплотную к моему и положила руки на мои плечи. Теперь уже неприлично сидеть как статуя Рамсеса Второго...

И тут зазвонил телефон. Поднимаю трубку:

– Слушаю.

– Это я – Санин, тут такое дело, дежурный по части кричит – где Шумилов?! Меня никто не предупредил, что б сейчас же был здесь! Он новенький, не в курсе еще.

– Ладно, уже бегу!

Включаю свет:

– Люся, подъем, тревога! Меня срочно в казарму вызывают.

Она отпускать не хочет:

– Ну, давай еще последний поцелуй, ты балдежный мальчик! Я тебе нравлюсь?

– Конечно, нравишься, давай скорее, а то я опоздаю! – ответил я и галантно развернул ее пальто, желая поухаживать.

Не успела Люся застегнуть пальто, как я, взяв ее за руку, потянул вниз по лестнице. Входная дверь оказалась закрытой. В отличие от двери в актовый зал она запиралась на врезной замок. Я достал ключ и попробовал открыть замок, но ключ даже не влезал в скважину, значит, замок сменили, а я и не в курсе! На секунду задумался и говорю Людмиле:

– У меня в мастерской есть какие-то ключи, пойду, поищу, а ты жди здесь, – и побежал вверх по лестнице. Только дошел до мастерской, слышу шаги, это Люся пошла меня сопровождать. Не выдержав, кричу:

– Я сказал тебе ждать внизу, что ты сюда приперлась!

Это вышло довольно грубо, однако Люся не обиделась, она обняла меня со словами:

– Что случилось, почему ты такой стал? Дай я тебя поцелую!

Она видимо рассчитывала на затяжной поцелуй, но я замотал головой:

– Никакой я не стал, просто очень тороплюсь, прости, – и выскользнул из ее объятий.

В мастерской я нашел в ящике стола пару ключей и скатился вниз по лестнице. Замок не поддавался, что делать? Опять повторяю Люсе:

– Стой здесь, никуда не уходи, я за отверткой!

В одну секунду взлетел на второй этаж, и уже спускаясь вниз с отверткой.

– Витя, ну где ты ходишь, мне страшно одной, – пожаловалась Люся.

Провозившись минут десять, я понял, что замок мне не одолеть, надо звонить дежурному. Поднимаемся вдвоем наверх, я набираю номер дежурного – не отвечает, звоню второй раз, то же самое. Закрадывается подозрение, что сегодня дежурит Анна Ивановна, звоню в третий раз – подозрения перерастают в уверенность: вот не везет, если она нас с Люськой застукает, проблем не оберешься. Наконец дозвонился, объяснил ситуацию, но Анна Ивановна (я верно угадал) ни за что не хочет идти в солдатский клуб:

– На улице сыро, я ноги промочу, да что вы там так поздно делаете? – наконец, она согласилась, но добавила: – Я завтра буду докладывать начальнику, пора прекратить это безобразие!

С Люсей мы договорились так: я заманиваю Анну Ивановну наверх, а она прячется на первом этаже, и как только дежурная поднимется, Люся выбегает на улицу. Я включил свет в актовом зале, а Люся пошла вниз, на первом этаже темно. Слышу, открывается дверь, но шагов на лестнице не слышно. Начинаю громко топать по полу, и бабка, одержимая любопытством, не стала дожидаться меня внизу, сама поднялась наверх в поисках чего-нибудь такого, о чем еще можно было бы доложить начальнику. Обнюхав все углы, заглянув во все щели, Анна Ивановна так и не нашла достойного компромата:

– Чего расшумелся, Шумилов, – блеснула она каламбуром, – чего ты тут делаешь, все солдаты в казармах спят уже, а ты особенный, я твою лавочку прикрою.

– Между прочим, я здесь работаю, приказ начальства выполняю, – отвечаю я, стараясь не дышать в ее сторону, – и лавочка это не моя, а Дома офицеров.

– Ты смотри, как он заговорил! А я не обязана ночь-полночь ходить за тобой по лужам… – и она завела свою заезженную пластинку.

Не желая ее слушать, я спустился вниз, входная дверь нараспашку, значит, Люся убежала, ну и слава Богу! Пошел в казарму.

Дежурный на меня, было, набросился, но я объяснил ему свой статус – помощник главного художника политотдела штаба корпуса 2-го округа ПВО города Москвы, – звучит?! И он от меня отстал.