Лорел К. Гамильтон 3 страница

Вампир попятился, полосуя клыками собственные губы.

— Уберите его!

Жан-Клод мягко заговорил по-французски.

Хоть я и не понимала слов, голос был мягкий и успокаивающий, как бархат. Жан-Клод наклонился, продолжая тихо говорить. Вампир зарычал и махнул рукой, схватив Жан-Клода за запястье.

Он ахнул, и это было похоже на боль.

Убить его? Успею я всадить нож раньше, чем он перервет мне горло? Насколько он быстр? Казалось, мысль у меня работает неимоверно быстро. Как будто в моем распоряжении было все время мира, чтобы решать и действовать.

Вес вампира на моих ногах стал тяжелее. Голос его прозвучал хрипло, но спокойно.

— Можно мне теперь встать?

Лицо его снова стало человеческим, приятным, красивым, но эта иллюзия больше не работала. Я видела его без маски, и это зрелище останется со мной навсегда.

— Вставайте. Медленно.

Он улыбнулся тонкой самоуверенной улыбкой и поднялся с меня медленно, как человек. Жан-Клод махнул ему рукой, и он отошел к занавесу.

— Вы не пострадали, ma petite?

Я посмотрела на окровавленный нож и помотала головой.

— Не знаю.

— Этого не должно было случиться.

— Он помог мне сесть, и я ему не мешала. Зал затих. Публика понимала, что что-то случилось не предвиденное. Они увидели правду под чарующей маской. И много было в зале бледных перепуганных лиц.

Правый рукав у меня повис, оторванный.

— Пожалуйста, спрячьте нож, — попросил Жан-Клод.

Я посмотрела на него, впервые глядя в его глаза и не чувствуя ничего. Ничего, кроме пустоты.

— Мое слово чести, что вы покинете этот дом в целости и сохранности. Спрячьте нож.

Только с третьей попытки я вложила нож в ножны — так у меня руки дрожали. Жан-Клод улыбнулся мне крепко сжатыми губами.

— Теперь мы сойдем с этой сцены, — сказал он.

Он поддерживал меня, помогая стоять. Если бы его рука не подхватила меня, я бы упала. Он крепко держал меня за левую руку, и его кружева терлись о мою кожу. Вовсе они не были мягкими. Вторую руку Жан-Клод протянул к Обри. Я попыталась вырваться, и он шепнул:

— Не бойтесь, я вас защищу. Клянусь вам.

Я поверила, сама не знаю почему. Может быть, потому, что больше верить было некому. Он вывел меня и Обри на авансцену, и его бархатный голос накрыл толпу:

— Мы надеемся, вам понравилась наша маленькая мелодрама. Очень реалистично, не правда ли?

Публика беспокойно заерзала, на лицах ясно читался страх.

Он улыбнулся в зал и отпустил руку Обри. Расстегнул мой рукав и закатал его, обнажив шрам от ожога. Темное пятно креста выделялось на коже. Публика молчала, все еще не понимая. Жан-Клод отодвинул кружева у себя на груди, показав собственный крестообразный ожог.

Момент ошеломленного молчания, и потом — грохот аплодисментов по всему залу. Вопли, крики, свистки.

Они подумали, что я — вампир, и все это инсценировка. Я смотрела на лицо Жан-Клода и наши одинаковые шрамы: его грудь, моя рука.

Рука Жан-Клода потянула меня вниз в поклоне. Аплодисменты стали, наконец, стихать, и Жан-Клод шепнул:

— Нам надо поговорить, Анита. Жизнь вашей подруги Кэтрин зависит от ваших действий.

Я посмотрела ему в глаза:

— Я убила тех тварей, что оставили мне этот шрам.

Он широко улыбнулся, показав только кончики клыков:

— Какое замечательное совпадение! Я тоже.

Жан-Клод провел нас за сцену. Там ждал еще один вампир-стриптизер. Он был одет как гладиатор, даже с металлическим нагрудником и коротким мечом.

— Вот это и называется «номер, после которого трудно выступать». Черт побери!

Он отдернул занавес и вышел.

Кэтрин вошла, побледнев так, что веснушки выступили как чернильные пятна. Интересно, я тоже так побледнела? Нет. У меня цвет кожи не тот.

— Господи, Анита, что с тобой?

Я осторожно переступила через змеившийся по полу жгут кабелей и прислонилась к стене. И начала вспоминать, как это — дышать.

— Ничего, — соврала я.

— Анита, что тут творится? Что это там было на сцене? Из тебя такой же вампир, как из меня.

Обри беззвучно зашипел у нее за спиной, впиваясь клыками в собственные губы. Плечи его затряслись в безмолвном смехе.

— Анита? — Кэтрин схватила меня за руку.

Я обняла ее, а она меня. Я не дам ей умереть такой смертью. Не допущу. Она отодвинулась и посмотрела мне в лицо:

— Скажи, что случилось?

— Может быть, поговорим у меня в кабинете? — предложил Жан-Клод.

— Кэтрин не обязательно туда идти.

Обри приблизился. В полутьме он сиял, как драгоценный камень.

— Я думаю, ей следует пойти. Это касается ее — интимно.

Он розовым кошачьим языком облизал окровавленные губы.

— Нет. Я не хочу ее в это впутывать. Как угодно, а ее впутывать не надо.

— Во что — в это? О чем ты говоришь?

— Она может заявить в полицию? — спросил Жан-Клод.

— Заявить в полицию — о чем? — Голос Кэтрин становился громче с каждым вопросом.

— А если да?

— Тогда она умрет, — сказал Жан-Клод.

— Погодите-ка, — сказала Кэтрин. — Вы мне угрожаете?

Теперь в лице ее появилась краска, и много. От гнева.

— Она пойдет в полицию, — сказала я.

— Вам выбирать.

— Извини, Кэтрин, но лучше будет, если ты ничего из этого помнить не будешь.

— Договорились! Мы уходим.

— Она потянула меня за руку, и я не сопротивлялась.

Обри шевельнулся у нее за спиной.

— Посмотри на меня, Кэтрин.

Она застыла. Ее пальцы впились мне в руку, мышцы задрожали от неимоверного напряжения. Она боролась. Господи, помоги ей. Но у нее не было ни магии, ни распятия. А силы воли одной мало — по крайней мере, против такого, как Обри.

Рука ее упала, пальцы обмякли. Воздух вырвался из ее груди долгим прерывистым выдохом. Она смотрела куда-то чуть выше моей головы, на что-то, чего я не видела.

— Прости, меня, Кэтрин, — шепнула я.

— Обри может стереть у нее память об этой ночи. Она просто будет думать, что слишком много выпила. Но это не исправит сделанного.

— Я знаю. Единственное, что может разрушить власть Обри над ней, — это его смерть.

— Раньше она обратится в прах в своей могиле!

Я уставилась на него, на кровавое пятно на груди. И улыбнулась очень продуманной улыбкой.

— Эта царапина — везение, и больше ничего.

— Не становись слишком самоуверенной, — сказал Обри.

Самоуверенной. Хорошо сказано. Я еле удержалась от смеха.

— Я поняла угрозу, Жан-Клод. Либо я делаю то, что вы хотите, либо Обри закончит с Кэтрин то, что начал.

— Вы очень верно схватили ситуацию, ma petite.

— Перестаньте меня так называть! Что вы конкретно хотите?

— Я думаю, Вилли Мак-Кой вам сказал, чего мы хотим.

— Вы хотите, чтобы я расследовала убийства вампиров?

— Совершенно точно.

— Это, — я махнула рукой в сторону пустого лица Кэтрин, — вряд ли было необходимо. Вы могли меня пытать, угрожать моей жизни, предложить больше денег. Вы много чего могли сделать вместо этого.

Он улыбнулся, не разжимая губ.

— И на это ушло бы время. И позвольте мне быть откровенным, после всего вы бы все равно отказались.

— Может быть.

— А так у вас нет выбора.

В его словах был смысл.

— О'кей, я займусь этим делом. Вы довольны?

— Вполне, — сказал Жан-Клод. — Что будем делать с вашей подругой?

— Отправьте ее домой в такси. И мне нужны гарантии, что этот длинный клык ее не убьет в любом случае.

Обри рассмеялся — густой звук, оборвавшийся истерическим шипением. Он согнулся пополам от хохота.

— Длинный клык. Мне нравится.

Жан-Клод глянул на хохочущего вампира и заявил:

— Я даю вам слово, что она не пострадает, если вы нам поможете.

— Не обижайтесь, но этого недостаточно.

— Вы сомневаетесь в моем слове?

Голос его заворчал низко и жарко от гнева.

— Нет, но поводок Обри не у вас в руках. Если он не отвечает перед вами, вы его поведение гарантировать не можете.

Смех Обри затих в отрывистом хихиканье. Ни когда не слышала, как вампир хихикает. Не самый приятный звук. Смех затих, и Обри выпрямился.

— Мой поводок никто не держит, девушка. Я сам — мастер.

— Ну, не надо преувеличивать. Тебе больше пятисот лет, и если бы ты был мастером, на сцене ты бы со мной разобрался сразу. Поскольку вышло, — я повернула руки ладонями вверх, — что ты этого не сделал, это значит, что ты очень стар, но ты не мастер, и потому себе не хозяин.

Он зарычал горловым звуком, лицо его потемнело от гнева.

— Да как ты смеешь?

— Подумай, Обри, она оценила твой возраст с точностью до пятидесяти лет. Ты не мастер вампиров, и она это знала. Она нам нужна.

— Ее надо научить скромности.

Он шагнул ко мне, напрягаясь от гнева, и кулаки его сжимались и разжимались в пустом воздухе.

Жан-Клод встал между нами.

— Николаос ожидает, что мы привезем ее в целости и сохранности.

Обри остановился, зарычал, челюсти его щелкнули в воздухе. Зубы лязгнули с глухим злобным звуком.

Они глядели друг другу в глаза. Их воли вились в воздухе далеким ветром. От него покалывало затылок и вставали дыбом волосы. Первым отвернулся Обри, сердито моргнув. — Я не буду предаваться гневу, мой мастер.

Он подчеркнул слово «мой», давая понять, что Жан-Клод не «его» мастер.

Я дважды сглотнула слюну, и этот звук показался мне громким. Если они просто хотели меня напугать, то работу проделали отлично.

— Кто это — Николаос?

Жан-Клод повернулся ко мне, и лицо его было спокойно и красиво.

— Не нам отвечать на этот вопрос.

— Что это должно значить?

Он улыбнулся, тщательно изгибая губы так, чтобы не показать клыки.

— Давайте посадим вашу подругу в такси подальше от греха.

— А что с Моникой?

Здесь он улыбнулся, показав клыки. Мои слова его искренне позабавили.

— Вы волнуетесь за ее безопасность?

Тут мне стукнуло — этот неожиданный девичник, на котором были только мы трое.

— Она должна была заманить сюда меня и Кэтрин!

Он кивнул — опустил и поднял голову.

Я хотела пойти обратно и дать ей в морду. И чем больше я об этом думала, тем эта мысль мне больше нравилась. И тут как по волшебству она вошла в разрез занавеса. Я улыбнулась ей, и мне было хорошо.

Она застыла в нерешительности, глядя то на меня, то на Жан-Клода.

— Все идет по плану?

Я шагнула к ней, Жан-Клод схватил меня за руку.

— Не трогайте ее, Анита. Она под нашей защитой.

— Клянусь вам, сегодня я ее пальцем не трону. Я только хочу ей кое-что сказать.

Он отпустил мою руку — медленно, будто не знал, стоит ли это делать. Я подошла к Монике вплотную, чуть не касаясь ее, и прошептала прямо ей в лицо:

— Если что-нибудь случится с Кэтрин, я увижу твою смерть.

Она криво улыбнулась, уверенная в своих защитниках.

— Они вернут меня обратно как одну из них.

Я почувствовала, как качнулась моя голова — чуть влево, чуть вправо, медленным точным движением.

— Я вырежу тебе сердце. — Я все еще улыбалась, наверное, просто не могла остановиться. — Потом я его сожгу и выброшу пепел в реку. Ты меня поняла?

У нее дернулось горло вверх-вниз. Кварцевый загар приобрел слегка зеленый оттенок. Она кивнула, глядя на меня, как на страшилище.

Я думаю, она мне поверила. Правильно сделала. Терпеть не могу зря тратить хорошие угрозы.

Я смотрела, как такси Кэтрин сворачивает за угол.

Она не повернулась, не помахала, ничего не сказала. Завтра она проснется со смутными воспоминаниями, как повеселилась с подружками.

Хотелось бы мне думать, что она вне опасности, но это был бы самообман. В воздухе густо пахло дождем. Уличные фонари блестели на тротуаре. Воздух так тяжел, что дышать, казалось, было невозможно. Лето в Сент-Луисе. Отличное время.

— Мы пойдем? — спросил Жан-Клод.

Он стоял, сверкая в темноте белоснежной сорочкой. Если сырость его беспокоила, он этого не показывал. Обри стоял в тени возле дверей. Единственный свет на него падал с багровой неоновой вывески клуба. Он улыбнулся мне окрашенным в алое лицом, а тело было скрыто в тени.

— Слишком наиграно, Обри, — сказала я.

Улыбка его дрогнула:

— Что ты имеешь в виду?

— Ты похож на Дракулу из малобюджетного фильма.

Он слетел по ступеням с тем непринужденным совершенством, которое присуще только по-настоящему старым. Уличные фонари осветили перекошенное лицо, сжатые в кулаки руки.

Жан-Клод встал перед ним и заговорил тихим успокаивающим шепотом. Обри отвернулся, резко пожав плечами, и заскользил по улице. Жан-Клод повернулся ко мне.

— Если вы будете продолжать его дразнить, он дойдет до точки, откуда я не смогу его повернуть. И вы умрете.

— Я думала, вам поручено доставить меня к этому Николаосу.

Он нахмурился.

— Так и есть, но я не стану жертвовать жизнью, защищая вас. Вы это понимаете?

— Теперь да.

— Отлично. Пойдемте?

Он показал рукой вдоль улицы, куда удалился Обри.

— Мы пойдем пешком?

— Здесь недалеко. — Он протянул мне руку. Я посмотрела на нее и покачала головой. — Анита, это необходимо. Иначе я не предложил бы.

— Почему необходимо?

— Эта ночь не должна стать известной полиции, Анита. Возьмите мою руку, изобразите обезумевшую женщину со своим любовником-вампиром. Это объяснит кровь на вашей блузке. Объяснит, куда мы идем и зачем.

Рука его висела в воздухе, изящная и бледная. Она была неподвижна, даже пальцы не трепетали, будто он мог так стоять и протягивать мне руку целую вечность. Может быть, так оно и было. Я приняла его руку. Длинные пальцы сомкнулись на тыльной стороне моей ладони. Мы пошли, и рука его в моей руке была неподвижна. Я чувствовала, как бьется мой пульс об его ладонь. Его пульс ускорился, попадая в такт с моим. Кровоток его жил я ощущала, как второе сердце.

— Вы сегодня питались?

— А вы не можете определить?

— С вами никогда нельзя ничего определить.

Уголком глаза я заметила улыбку.

— Я польщен.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Нет.

— Нет — вы не ответили на мой вопрос, или нет — вы сегодня не питались?

Он на ходу повернулся ко мне. На верхней губе у него сверкнули бисеринки пота.

— А как вы думаете, ma petite? — Голос его был тишайшим из шепотов.

Я попыталась выдернуть руку, хотя и знала, что это глупо и не выйдет. Рука его судорожно сжалась на моей, сдавила так, что я ахнула. Он даже не сильно старался.

— Не боритесь со мной, Анита. — Он провел языком по верхней губе. — Борьба… возбуждает.

— Почему вы сегодня не стали питаться?

— Мне было приказано этого не делать.

— Почему?

Он не ответил. Начал моросить дождик, легкий и прохладный.

— Почему? — повторила я.

— Не знаю.

Его голос был еле слышен за тихим шумом дождя. Будь это кто-то другой, я бы сказала, что он боится.

Здание гостиницы было высоким и узким и построено из настоящего кирпича. Вывеска на фасаде голубым неоном извещала: «Есть пустые комнаты». Других слов не было. Никак не узнать, как она называется или вообще что это. Пустые комнаты. Капельки дождя черными бриллиантами блестели в волосах Жан-Клода. Топ прилипал у меня к телу. Кровь смывалась. Холодная вода — идеальное средство от пятен свежей крови. Рекомендую.

Из-за угла выехала полицейская машина. Я напряглась. Жан-Клод рывком притянул меня к себе. Я уперлась ему в грудь ладонью, чтобы не дать ему прижать меня к себе. Его сердце стучало у меня под рукой.

Полицейская машина ехала очень медленно. Прожектор оглядывал темную улицу. Округ они патрулировали регулярно. Для туризма будет плохо, если туристы начнут пропадать из-за нашего лучшего аттракциона. Жан-Клод схватил меня за подбородок и заставил смотреть на него. Я пыталась вырваться, но пальцы его сомкнулись железом.

— Не сопротивляйтесь!

— Я не буду смотреть вам в глаза!

— Даю вам слово, что не буду вас зачаровывать. Сегодня ночью можете спокойно смотреть в мои глаза. Клянусь вам. — Он метнул взгляд на машину, медленно приближающуюся к нам. — Если вмешается полиция, я не могу гарантировать судьбу вашей подруги.

Я заставила себя обвиснуть в его объятиях, дав своему телу прильнуть к нему. Сердце стучало, как на бегу. Потом я поняла, что это не мое сердце стучит. Пульс Жан-Клода колотился в моем теле. Я его слышала, ощущала, почти сжимала в руке. Я взглянула в его лицо. Глаза его были темнейшей синевы, как полночное небо. Темные и живые, но не было ощущения, будто тонешь, они не затягивали. Глаза как глаза.

Лицо его склонилось надо мной, и он шепнул:

— Клянусь вам.

Он собирался меня поцеловать. Я не хотела. Но еще меньше я хотела, чтобы полицейские остановились и стали задавать вопросы. Не хотела объяснять порванную блузку и пятна крови.

Губы его нерешительно застыли над моим ртом. Громко отдавалось у меня в голове биение его сердца, пульс его ускорялся, и дыхание мое прерывалось тяжестью его жажды.

Губы его были шелковисты, язык — быстрой влагой. Я попыталась оторваться и почувствовала его руку у себя на затылке.

Нас накрыло полицейским прожектором. Я обвисла в руках Жан-Клода, давая ему себя целовать. Рты наши прижались друг к другу. Языком я нащупала гладкую твердость клыков. Я отодвинулась, и он меня отпустил. Тут же он прижал меня лицом к своей груди, я почувствовала, как он дрожит. И не от дождя.

Дыхание его было отрывистым, сердце колотилось. Гладкая шероховатость шрама уперлась мне в щеку.

Голод его окатил меня бешеной волной, как жар. Раньше он его от меня прятал.

— Жан-Клод! — Я даже не пыталась скрыть свой страх.

— Тише.

По его телу пробежала крупная дрожь, с шумом вырвалось дыхание. Он отпустил меня так резко, что я пошатнулась и оступилась.

Он отошел прочь, прислонился к припаркованной машине и поднял лицо к дождю. Я все еще чувствовала биение его сердца. Никогда я не ощущала так своего пульса, пульса крови, текущей по моим жилам. Обхватив себя руками, я задрожала под горячим дождем.

Полицейская машина скрылась в полумраке уличных фонарей. Минут, может быть, через пять Жан-Клод выпрямился. Я больше не чувствовала биения его сердца, а мой собственный пульс стучал медленно и мерно. Что бы тут ни произошло, оно уже кончилось.

Он прошел мимо меня и позвал через плечо:

— Идемте, Николаос ждет нас внутри.

Я прошла в дверь вслед за ним. Он не пытался взять меня за руку. Даже держался на таком расстоянии, чтобы мы не могли друг друга коснуться, пока я шла за ним через маленький квадратный вестибюль. За конторкой сидел мужчина — человек. Он оторвал глаза от журнала, скользнул взглядом по Жан-Клоду и с вожделением уставился на меня.

Я ответила взглядом в упор. Он пожал плечами и вернулся к своему журналу. Жан-Клод быстро шел к лестнице, не ожидая меня. Даже не оглядываясь. Наверное, он слышал мои шаги или просто ему было все равно, иду ли я за ним.

Я так поняла, что мы больше не прикидываемся любовниками. Представьте себе — я чуть не сказала, что вампир в ранге мастера боялся не сдержать себя со мной!

Мы поднялись в длинный коридор с дверьми по обеим сторонам. Жан-Клод уже входил в одну из них. Я пошла к ней, отказываясь спешить. Подождут, черт их не возьмет.

В комнате была кровать, ночной столик с лампой и три вампира: Обри, Жан-Клод и незнакомая женщина-вампир. Обри стоял в дальнем углу у окна. И улыбался мне. Женщина полулежала на кровати и выглядела, как положено вампиру: длинные прямые черные волосы рассыпаны по плечам. В длинном черном платье. Высокие черные сапоги с трехдюймовыми каблуками.

— Погляди мне в глаза, — велела она.

Я бросила на нее взгляд, не успев себя проконтролировать, и тут же опустила глаза на пол.

Она рассмеялась смехом, очень похожим по осязаемости на смех Жан-Клода. Звук, который можно подержать в ладонях.

— Обри, закрой дверь, — приказала она. В ее голосе звучало раскатистое «р», но я не могла определить, что это за акцент.

Обри прошел мимо меня, закрыл дверь и остался у меня за спиной, где я его не видела. Я отошла так, чтобы встать спиной к стене, откуда я видела всех троих, хотя, конечно, толку в этом мало.

— Боишься? — спросил Обри.

— А кровь еще идет? — спросила я.

Он прикрыл пятно на рубашке руками.

— Посмотрим, у кого будет идти кровь на рассвете.

— Обри, не ребячься. — Женщина-вампир встала с кровати, ее каблуки застучали по голому полу. Она обошла вокруг меня, и я подавила поползновение обернуться вслед за ней, чтобы не терять ее из виду. Она рассмеялась, будто поняла это.

— Ты хочешь, чтобы я гарантировала безопасность твоей подруги? — спросила она. И опять грациозно опустилась на кровать. Голая запущенная комната казалась еще хуже от присутствия этой женщины в двухсотдолларовых кожаных сапогах.

— Нет, — ответила я.

— Ведь это то, о чем вы просили, Анита, — сказал Жан-Клод.

— Я сказала, что хочу гарантий от мастера Обри.

— Ты говоришь с моим мастером, девушка.

— Это не так.

Вдруг в комнате стало очень тихо. Слышно было, как что-то скребется в стене. Мне пришлось посмотреть, чтобы убедиться, что вампиры все еще в комнате. Они были неподвижны, как статуи — ни признака движения, дыхания или жизни. Они все были неимоверно старыми, но ни один из них не был достаточно стар, чтобы быть Николаосом. — Николаос — это я, — сказала женщина-вампир, и голос ее вкрадчиво задышал в комнате. Я хотела бы ей поверить, но не верила.

— Нет, — сказала я. — Ты не мастер Обри. — И я рискнула взглянуть в ее глаза. Они были черными и чуть расширенными от удивления. — Ты очень стара и чертовски хороша, но ты не настолько стара или сильна, чтобы быть мастером для Обри.

— Я же тебе говорил, что она поймет, — произнес Жан-Клод.

— Молчать!

— Игра окончена, Тереза. Она знает.

— Только потому, что ты ей сказал!

— Объясните им, как вы поняли, Анита.

Я пожала плечами. — Не то ощущение. Она недостаточно стара. От Обри исходит ощущение большей силы, чем от нее. Это неправильно.

— Ты все еще настаиваешь на разговоре с нашим мастером? — спросила женщина.

— Я все еще хочу получить гарантии безопасности для моей подруги. — Я посмотрела на каждого из них по очереди. — И мне надоели эти дурацкие игры.

Вдруг Обри бросился ко мне. Мир замедлился. Не было времени испугаться. Я попыталась отступить, зная, что некуда.

Жан-Клод, вытянув руки, бросился ему наперерез. Но он не успевал.

Рука Обри, появившись из ниоткуда, попала мне в плечо. Удар вышиб воздух из моих легких и отбросил меня назад. Я врезалась спиной в стену. Через мгновенье о ту же стену стукнулась моя голова. Мир стал серым. Я соскользнула по стене вниз. Дыхания не было. На сером фоне замелькали белые тени, и мир стал чернеть. Я соскользнула на пол. Это было не больно, уже ничего не было больно. Я пыталась вдохнуть, преодолевая огонь в груди, и тут все поглотила тьма.

Из тьмы плыли голоса. Сновидения.

— Не надо было ее переносить.

— Ты хочешь ослушаться Николаос?

— Разве я не помог ее переносить? — сказал мужской голос.

— Помог, — отозвалась женщина.

Я лежала с закрытыми глазами. Нет, мне не снилось. Я вспомнила возникшую из ниоткуда руку Обри. Это был удар тыльной стороной ладони. Если бы он сжал кулак… Но он этого не сделал. Я была жива.

— Анита, вы очнулись?

Я открыла глаза. В голову хлынул свет. Я снова закрыла глаза от света и от боли, но боль осталась. Я повернула голову, и это было ошибкой. Боль превратилась в непобедимую тошноту. Как будто кости головы пытались соскользнуть с мест. Я закрыла рукой глаза и застонала.

— Анита, вам нехорошо?

Зачем задавать вопросы, ответ на которые очевиден? Я ответила шепотом, не зная, чем отзовется для меня попытка заговорить. Вроде бы не очень плохо.

— Просто великолепно.

— Что? — Это был голос женщины.

— Я думаю, она проявляет сарказм, — сказал Жан-Клод. В голосе его звучало облегчение. — Если она шутит, значит, она не сильно пострадала.

В этом я не была уверена. Тошнота накатывала волнами, от головы к желудку, вместо того чтобы наоборот. Спорить можно, что у меня сотрясение. Вопрос в том, насколько сильное?

— Вы можете двигаться, Анита?

— Нет, — шепнула я.

— Позвольте мне перефразировать вопрос. Если я вам помогу, вы сможете сесть?

Я сглотнула слюну, пытаясь дышать сквозь тошноту и боль.

— Может быть.

Две руки скользнули под мои плечи. Кости у меня в голове поехали вперед, когда он меня поднял. Я ахнула от боли.

— Меня сейчас стошнит.

Я перевернулась на четвереньки. Движение это было слишком быстрым, и боль налетела вихрем света и тьмы. Живот сводило, рвота стояла у горла, голова раскалывалась.

Жан-Клод держал меня за талию, его холодная рука лежала у меня на лбу, не давая костям головы расползаться. И голос его поддерживал меня, как прикосновение гладкой простыни к коже. Он тихо и ласково говорил по-французски. Я не понимала ни слова, но и не надо было. Его голос держал меня, укачивал, унося часть боли.

Он прижал меня к груди, и я была слишком слаба, чтобы возражать. Боль колотилась в голове, но теперь это была далекая, пульсирующая, тупеющая боль. Голову повернуть все равно было невозможно, будто она выскользнула из шарниров, но боль была уже другая, терпимая. Он вытер мне лицо и губы влажной тканью.

— Вам лучше? — спросил он.

— Да. — Я сама не заметила, когда ушла боль.

— Что ты сделал, Жан-Клод? — спросила Тереза.

— Николаос хотела видеть ее в сознании и здоровой. Ты видела, какова она была. Ей нужна больница, а не дополнительные пытки.

— И потому ты ее полечил. — Женщина-вампир явно забавлялась ситуацией. — Николаос не будет довольна.

Я почувствовала, как он пожал плечами.

— Я сделал то, что было необходимо.

Я уже могла открыть глаза, не щурясь и не вызывая боли. Мы были в темнице — по-другому и не назовешь. Квадратную камеру двадцать на двадцать футов окружали толстые каменные стены. К зарешеченной деревянной двери вели вверх каменные ступени. Даже кольца для цепей были в стенах. Факелы дымились на стенах. Не хватало только дыбы и палача в черном клобуке — такого, с бычьими бицепсами и татуировкой «Не забуду мать родную». Да, это завершило бы картину. Мне было лучше, намного лучше. Я не должна была так быстро оправиться. Мне случалось получать удары, и сильные. Не бывает, чтобы вот так просто все прошло.

— Вы можете сидеть без помощи? — спросил Жан-Клод.

К моему удивлению, ответ оказался положительным. Я села, прислонившись спиной к стене. Посреди пола была вполне современная сточная решетка.

Тереза смотрела на меня, держа руки на бедрах.

— Да, ты быстро оправляешься. — В ее голосе звучало приятное изумление и еще что-то, что я не могла назвать.

— Ни боли, ни тошноты — все прошло. Как это получилось?

Она ухмыльнулась, скривив губы.

— Об этом тебе надо спросить Жан-Клода. Это он сделал, не я.

— Потому что ты этого сделать не могла бы.

В его голосе слышался чуть тепловатый намек на злость.

Она побледнела.

— Я бы этого все равно не стала делать.

— О чем вы говорите? — спросила я.

Жан-Клод повернулся ко мне; красивое лицо было непроницаемым. Темные глаза смотрели в мои — и это были глаза как глаза.

— Давай, мастер вампиров, скажи ей. Увидишь, насколько она благодарна.

Жан-Клод смотрел на меня, разглядывая мое лицо.

— У вас была сильная контузия, сотрясение. Но Николаос не позволила бы нам доставить вас в больницу, пока не будет закончено это… интервью. Я боялся, что вы умрете или окажетесь неспособны… функционировать. — Никогда я не слышала в его голосе такой неуверенности. — Поэтому я поделился с вами своей жизненной силой.

Я затрясла головой — крупная ошибка. Пришлось прижать руки ко лбу.

— Я не понимаю.

Он широко развел руками:

— У меня нет других слов.

— Позволь мне! — вмешалась Тереза. — Он просто сделал первый шаг к превращению тебя в слугу.

— Не может быть. — Мне все еще трудно было мыслить ясно, но я знала, что это неправда. — Он не пытался воздействовать на меня разумом или глазами. Он не кусал меня.

— Я говорю не об этих жалких полутварях, носящих несколько укусов и бегающих по нашим поручениям. Я имею в виду постоянного слугу-человека, которого никогда не кусают, никогда не ранят. Такого, который стареет почти так же медленно, как мы.

Я все еще не понимала. Наверное, это выражалось на моем лице, потому что Жан-Клод сказал:

— Я забрал вашу боль и дал вам часть моей… выносливости.

— Значит, вы испытываете мою боль?

— Нет, боль прошла. Я сделал вас чуть менее уязвимой. Вас теперь труднее ранить.

До меня все еще не дошло до конца или просто это было вне моих понятий.

— Все равно не понимаю.

— Послушай, женщина, он дал тебе то, что мы считаем великим даром и даем лишь тем, кто показал себя бесценным.

Я уставилась на Жан-Клода.

— Это значит, что я теперь как-то в вашей власти?

— Как раз наоборот, — ответила Тереза. — Ты теперь не подвержена действию его взгляда, голоса, ума. Ты будешь служить ему только по твоему собственному желанию, ничего больше. Теперь ты понимаешь, что он сделал.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒