По ком звонит сагунтинский колокол или 10 тезисов против общепринятой концепции.

По ком звонит сагунтинский колокол или 10 тезисов против общепринятой концепции.

[1] – Вопрос о том, что происходило на внутриполитическом фронте Карфагена в период Второй Пунической и накануне, является одной из ключевых проблем в изучении данного периода; проблем, которые прояснить со всей ясностью, с опорой на имеющиеся источники, не представляется возможным. Сам Ганнибал, согласно Ливию, считал саботаж ему помощи из Африки намеренной стратегией Совета: «Не римский народ победил Ганнибала, а карфагенский сенат своею ревнивою завистью». Я придерживаюсь такого же мнения. Убежденность ряда историков в том, что доставка помощи в южную Италию была невозможна из-за господства римлян на море, проистекает по причине невнимательного изучения источников и ситуации накануне войны. Так или иначе, но со всей очевидность можно утверждать: несмотря на большое влияние группировки Баркидов, продлившееся от момента окончания Наемнической войны до, по крайней мере, 218-215гг., Ганнибалу и его сторонникам в Совете существовала мощная оппозиция.

[2] – По крайней мере, в западной историографии сведения о римском посольстве к Гамилькару Барке признают недостоверными, ссылаясь на то, что упоминание об этом встречается только у Диона Кассия. Тем не менее, достоверно известно о договоре, заключенном римлянами с Гасдрубалом Красавчиком. В 226г. к Гасдрубалу явилось римское посольство, потребовавшее, чтобы карфагеняне вооруженной силой не переходили Ибер. Гасдрубал охотно согласился на это, так как, в сущности, римляне тем самым признавали все карфагенские завоевания в Испании. Такая умеренность римских требований объясняется тем, что как раз в этот момент на севере Италии было чрезвычайно напряженное положение: грозила большая война с галлами, и поэтому римский сенат не хотел пока осложнять отношений с Карфагеном. В этой связи представляется маловероятным, что римляне выдвигали в ходе переговоров с Гасдрубалом какие-либо требования касательно Сагунта. Не та была обстановка, чтобы пытаться навязать карфагенянам наличие на подконтрольной им территории крупного города, при необходимости могущего стать римской военной оперативной базой (Сагунт находился всего в 1.5км от морского побережья). Надо особо подчеркнуть, что римляне всерьёз опасались, что Карфаген может воспользоваться галльским вторжением и начать войну. Именно поэтому, несмотря на весь масштаб кельтского нашествия и беспрецедентные меры к подготовке для отражения неприятеля, Рим считал необходимым держать отдельные легионы для прикрытия Сардинии, Сицилии и юга Италии. Я придерживаюсь того мнения, что Сагунт стал «клиентом» Рима непосредственно накануне войны, вопреки подписанному в 225г. соглашению, что явилось прямой провокацией к развязыванию военных действий.

[3] – Одной из несомненных причин стремления Рима развязать войну с Карфагеном является боязнь возрождения карфагенской мощи и неизбежности грядущего реванша. Однако, возможно, были и более глубинные обстоятельства, связанные с интересами римской элиты. Определенно небезосновательными являются предположения ряда исследователй о том, что уничтожения Карфагена в ходе Третьей Пунической являлось ничем иным как актом устранения торгового конкурента. В этой связи, можно задавать лишь один вопрос – был бы разрушен Карфаген уже во время Второй Пунической, если бы сложились для того все благоприятные обстоятельства? Впрочем, захват столь крупного города в рамках противостояния, начавшегося в 218г., вряд ли стоит считать сколь-нибудь реальной задачей. Так или иначе, но в условиях мирного договора 201г. были заложены все условия не только для небывалого и постоянного унижения карфагенян, но и для неотвратимого развязывания Третьей Пунической, как пролога окончательного решения пунийской проблемы.

[4] – При изучении Второй Пунической важно учитывать самое главное обстоятельство – все источники, которыми мы располагаем о данных событиях, являются исключительно римскими, причем качество их зачастую оставляет желать лучшего. Фактически мы имеем дело не с историей, как таковой, а прежде всего с пропагандистским материалом. Однако боюсь, что многие исследователи попросту не отдают отчет в том, каких размахов достигает масштаб этой пропаганды. Между тем внимательное изучение римских первоисточников дает нам примеры, исходя из которых можно говорить о том, что ход и подоплеку событий авторы подают в очень искаженном виде. Бездумное принятие многих тезисов римской пропаганды порождает множество мифов, которые до сих пор бытуют в научной среде и, более того, являются общепризнанными. Именно поэтому до сей поры большинство исследователей, говоря о Второй Пунической, в качестве главных причин её начала называют стратегические планы Гамилькара Барки (якобы завоевания в Иберии представляют собой не что иное, как создание плацдарма для будущего вторжения в Италию; сюда же относится и якобы воспитание им своих сыновей в ненависти к Риму), всё это продолжается неизменными рассказами о ставшей притчей во языцех клятве Ганнибала, о его патологической ненависти к Риму и неистовом желании развязать с Вечным городом войну. Между тем все эти россказни не более чем плод римской пропаганды, прочно укоренившейся в историографии. Достаточно легко сопоставить данные источников и понять, что никакой «клятвы Ганнибала» не существовало в природе, как и то, что основным провокатором к развязыванию войны был не Ганнибал или Карфаген, а именно Рим. Ещё одним мифом является и то, что аккурат к началу осады Сагунта Карфаген и Ганнибал якобы были как нельзя лучше готовы к войне, восстановили свою мощь и якобы контролировали едва ли не 2/3 Испании.

[5] – Совершенно очевидно, что несчастный Сагунт выступил в роли «яблока раздора», сознательно подброшенного римлянами на Иберийский полуостров. Целью в данном случае была либо провокация войны, либо (если Баркиды пошли бы на попятную) продолжение прямого и все более и более наглого и неприкрытого (хотя куда уж больше?) вмешательства в карфагенские дела в Испании. Согласно Полибию, после того как римляне, вмешавшись в дела Сагунта, казнили там представителей прокарфагенской партии, они послали своих представителей в Новый Карфаген, дабы потребовать от Ганнибала не приближаться к Сагунту. Достаточно странное решение, если верить тому, что положение Сагунта уже было оговорено особо римлянами ещё в 225г. и при том, что до этого Ганнибал Сагунту никак не угрожал, не правда ли? Если же считать, что Сагунт стал союзником Рима лишь в 220г., то столь бесцеремонное (если не сказать больше) вмешательство, дополненное провокационными нападениями сагунтинцев на союзные карфагенянам племена, являлось ни чем иным как прямым и совершенно однозначным вызовом Карфагену. Эта ситуация по своей абсурдности и провокационности напоминает нынешнее положение в Сирии, на территории которой очередные поборники «оборонительного империализма» имеют свое присутствие, причем вопреки приглашению законных сирийских властей. База американцев, находящаяся в районе Ат-Танфа, при этом не просто является свидетельством по-сути дела вторжения на территорию суверенного государства, но под её сенью «сеятели демократии» ещё и проводят подготовку и переброску боевиков, а все приближающиеся к данному району сирийские же войска подвергают ударам с воздуха. Трудно представить себе более нелепую и абсурдную по своей наглости и циничности ситуацию. Однако примерно то же самое имело место быть и в далеком 220г. в Испании с той лишь разницей, что Ганнибал на откровенное политическое свинство ответил военным ударом (как ни крути, а у сына Гамилькара в этом плане были хоть какие-то перспективы, чем у нынешнего истерзанного сирийского государства, несоизмеримого по своим военным возможностям с США и их союзниками).

[6] - Ещё одним мифом является то утверждение, что нападая на Сагунт и Ганнибал, и Совет прекрасно отдавали себе отчет в том, что война с Римом теперь становиться неотвратимой. Сам контекст переговоров накануне войны заставляет усомниться в этом, особенно если вспомнить, какой ответ был дан карфагенянами римским послам: «Война начата сагунтинцами, а не Ганнибалом; римский народ поступил бы несправедливо, если бы предпочел сагунтинцев стариннейшему союзу с Карфагеном». Это то немногое, что хоть как-то проливает свет на карфагенскую позицию, которую римляне, к счастью, сохранили до нас в своих сугубо пропагандистских материалах. Нам ничего не остается, учитывая абсолютную несостоятельность наших источников с точки зрения выяснения истины, как читать между строк. Из вышеприведенного ответа явствует очевидное – в Карфагене надеялись, что Рим не будет начинать новую тяжелую войну из-за Сагунта. Между тем, под влиянием самой политической ситуации, которую создавали римляне в Испании, Совет, вслед за Ганнибалом, считал, что должен дать однозначный и решительный ответ на вмешательство Рима в иберийские дела.

Как было сказано одним из исследователей в отношении последнего римского посольства, состоявшего в 218г. и собственно официально объявившим войну Карфагену, уже на тот момент в Совете прекрасно осознавали, что все римские попытки облечь свои требования в какой-то вид законности, не более чем показное действо, ибо Рим сам желает развязывания военных действий. Именно поэтому бессмысленно было приводить весьма уместные доводы, касающиеся того, что никаких юридических прав для законного объявления войны у Рима нет. Ведь договор 225г. они заключали исключительно с Гасдрубалом, и эти договоренности самим Карфагеном подтверждены не были (параллель с ситуацией по заключению мирного договора после Первой пунической, когда начальный вариант соглашения с Гамилькаром не был одобрен римским народом). Таким образом, раз договор 225г. не имеет в отношении Карфагена силы, то он руководствуется договором 241г., где о Сагунте и об Испании вообще нет ни малейшего слова. В такой позиции римских ослов и сената нет ничего удивительного: римляне были мастера трактовать заключенные договоры так, как им было выгодно в той или иной политической ситуации.

[7] - Сагунт был необходим Риму (а точнее римской политической элите), дабы обосновать начало труднейшей войны в глазах римского народа и собственных союзников-федератов. Решение о войне должно было быть утверждено в народном собрании, за которым было последнее слово в вопросах объявления войны и мира. Хорошо известны примеры о том, как римские магистраты всеми силами пытались повлиять на настроения народа, склонив его выбор в нужную политическим элитам сторону. Полибий, упоминая о начале Первой Пунической, говорит, что народ проголосовал за неё «по внушению консулов». Ещё более яркий пример мы можем увидеть из событий, последовавших во время решения вопроса о Второй Македонской войне. Как известно, измученный Ганнибаловой войной римский народ проголосовал против, и консулам пришлось заставлять граждан голосовать повторно и опять-таки «по внушению». Поэтому несомненно, что начало войны с Карфагеном римская пропаганда должна была облечь в одежды законности. Как всегда простой народ Рима и Италии воевал за интересы управлявшей им олигархии, думая, что исполняет древние традиции священного долга перед собственным союзником. Увы, история старая как мир и ничуть не меняющаяся в исторической перспективе.

[8] – Отголоски реакции современников на то обстоятельство, что римляне, мягко говоря, «кинули» Сагунт можем увидеть на примере римского посольства к волкианам (племена по северную сторону от Ибера). Как описывают источники, из числа принимавших посольство «старейший по рождению» напомнил римским послам о судьбе Сагунта, надеявшегося на римскую помощь и погибшего, так ее и не дождавшись. В этой связи надо прояснить ситуацию в том плане, что некоторые исследователи объясняют отсутствие помощи со стороны римлян их кампанией в Иллирии. Надеюсь не надо разбирать этот смехотворный довод, учитывая всем известные мобилизационные возможности римско-италийской федерации. Рим не помог Сагунту сугубо по одной причине – он не собирался её оказывать изначально, желая как можно более печальною участью сагунтян оттенить справедливость готовящегося противостояния с Карфагеном.

[9] – Как уже было сказано, убежденность римских источников, подхваченная нынешними и прежними исследователями, в том, что Карфаген и Ганнибал были готовы к войне (считали себя готовыми к войне) и якобы аккурат к этому моменту завоевали всю Испанию к югу от Ибера, есть не более чем пазл в пропагандистской мозаике. Смехотворность довода о покорении Иберии развенчивается самими последующими событиями на полуострове. Ещё нелепее полагать, что сами Баркиды считали испанские племена покоренными. Постоянные восстания, измены, непокорность и вероломство местного населения, наконец, обстоятельства гибели самого Гамилькара, да и его зятя, вряд ли способствовали таким выводам. Достаточно напомнить, что прямо в ходе осады Сагунта начались волнения у оретанов и карпетанов, не переросшие в восстание только благодаря оперативным действиям самого Ганнибала. В той же связи достаточно упомянуть, что Ганнон, оставленный Ганнибалом к северу от Ибера, вынужден был, согласно Ливию, выступать всё для того же подавления очередного восстания. Говорить в этой ситуации о каком-либо надежном контроле завоеваний в Испании нет возможности.

[10] - Ещё одним аргументом в пользу того, что ни о какой готовности (и следовательно сознательном целенаправленном развязывании войны с Римом) не шло и речи является тот несомненный факт, что Карфаген не просто не имел господства на море, но был в этом отношении настолько слаб, что отдал здесь безоговорочную инициативу неприятелю, так и не попытавшись её оспорить. В этой связи, план Ганнибала по походу через Альпы в отсутствии даже попыток возобновления былого противостояния за господство над морскими коммуникациями, надо признать самой настоящей авантюрой. Да, несомненно, гениальной авантюрой, но не перестающей быть от этого таковой. Источники сохранили свидетельства, что именно в таком ключе оценивали это предприятие и ближайшие соратники Ганнибала. Почему же карфагенский командующий всё же решился попытать счастье на Апеннинском полуострове, рискуя остаться там изолированным от какой-либо помощи из Испании и Африки? Слава богу, этот вопрос достаточно хорошо разобран и на данный момент не представляет собой предмет серьёзной дискуссии, ибо ответ на него является очевидным. Ганнибал придерживался принципа, что с Римом надо воевать только на его территории, ибо прекрасно понимал, что война с римско-италийской федерацией на истощение (тем более на 2 фронта) бесперспективна. Причина всё в тех же цифрах, которые приводил, например, Полибий (700тыс. пехоты и 70тыс. всадников), говоря о колоссальных мобилизационных возможностях Рима и подконтрольных ему народов и полисов. Даже несмотря на господство противника на море, Ганнибал очевидно считал, что иной альтернативы в этой войне попросту не существует. Но это ни в коем случае не означает, что к реализации такой стратегии Карфаген был готов. Я не вижу каких-либо принципиальных противоречий в том, что подобного рода план созрел ещё в голове самого Гамилькара Барки. Представитель военной пунийской потомственной аристократии, проигравший великую войну, а потом, вместе со всем государством, вынужденный проглотить небывалое унижение, вызванное бесцеремонным актом аннексии Сардинии (одним из самых бессовестных в мировой политической истории), должен был предвидеть будущий реванш. Однако просто смешно говорить о том, что все предпосылки для реализации стратегии войны на римской территории в тот момент созрели настолько, что Ганнибал посчитал их наилучшими для открытия военных действий, да ещё и выступил здесь единоличным инициатором, как утверждает подавляющее большинство исследователей. Ганнибал попросту вынужден был идти на риск, ибо к этому его подталкивали сами обстоятельства, которые создавала, однако, отнюдь не его «злая воля» и «воспитанная отцом ненависть к Риму».