Жизнь- это чудесное приключение, достойное

Жизнь- это чудесное приключение, достойное

того, чтобы ради удач терпеть и неудачи.

Ричард Олдингтон

« Скрытая» дискриминация

Меня часто спрашивают, каким образом из нашей провинции я поступила в Ленинградский университет на столь редкое отделение, классическое(где и учила потом латинский и древнегреческий восемь лет, включая аспирантуру). Я отвечаю, что сначала держала экзамены на английское переводческое отделение при немыслимом конкурсе - двадцать один человек на место! Совершенно верно, всё решил случай.

К выпускному у меня не было никакого желания куда- либо поступать. И это у одной из лучших учениц нашей сельской школы, привозившей неоднократно первые места с городских олимпиад по гуманитарным предметам: истории, литературе! Помню, в девятом классе я получила первое место по истории. Учитель, очень добрый интеллигентный человек, Алексей Андреевич Стариков так обрадовался! Он вышел на середину спортзала, в котором выстраивалась школа буквой «П». Наш класс стоял напротив входной двери, как бы на её «перекладине». В совершеннейшей радости, потирая руки, Алексей Андреевич восклицал: « Впервые наша школа получила первое место на городской олимпиаде!! Где наша умница? Где Валечка Степанова?» Мальчишки, как водится, «огласили весь список » эпитетов: «комсомолка, спортсменка, красавица». И меня, в полном смятении, вытолкнули на середину зала. Алексей Андреевич обнял меня, расцеловал от избытка чувств, и мне подарили двухтомник о Героях Советского Союза Великой Отечественной войны. Это был шикарный подарок!

Мы тогда всей страной были самой читающей нацией, и книги были, поистине, лучшим подарком. Я сама воспитывала себя благодаря самообразованию, пропадая, как мальчик, летом на чердаке, где у меня на стареньком диване был свой рабочий кабинет. Прочитав программные произведения, стала читать и сверх того, понимая, что многие авторы, не изучаемые в школе: Батюшков, Державин, Гаршин, Герцен, Глеб Успенский,. Как «хорошая» девочка, сейчас бы сказали «заучка», я размышляла о дальнейшей учёбе уже с девятого класса.

Очень мне хотелось знать языки и разъезжать по миру. Особенно романтичной выглядела в этом свете профессия переводчика. Взяв сборник вузов для абитуриентов, написала в Горьковский институт иностранных языков (Нижний Новгород теперь). И что же я получила вскоре в ответ? На английское переводческое отделение принимают молодых людей, девушек не берут.«А вот в Ленинградский университет можете обратиться», - посоветовали в письме. Это было первым из жизненных ударов! Ленинградский университет. Для него у меня недостаточный уровень знаний, – размышляла я, гуляя по лесу на лыжах, после домашних работ, после школы, перед тем, как сесть за уроки. Я рисовала палкой на снегу свою обширную программу: по истории надо проштудировать от начала цивилизации и по порядку –греков, римлян, средние века и т.д., не зная, что это университетская программа и даже сверх неё.

Принялась за авторов сверх программы. Вскоре зачитывалась и очень полюбила. Мне очень понравился ироничный стиль Глеба Успенского в его «Нравах Растеряевой улицы», «Четверти лошади» и других произведениях. Это потом мне очень пригодилось во время учёбы на филологическом факультете Ленинградского университета, когда мы изучали русскую или зарубежную классику по векам и периодам. Вот тут-то я и вспомнила добрым словом нашу библиотеку - и не раз. Надолго остались в памяти замечательные произведения Свифта, Шиллера, Мольера, Диккенса, Марка Твена, Гарриет- Бичер Стоу («Хижина дяди Тома») и многие другие.

Я невероятно перенервничала на школьных экзаменах по физике, алгебре, это измотало мне нервную систему, и по окончании экзаменов я чувствовала, что мне не надо больше никаких экзаменов! А тут и каникулы наступили. Для выпускников гороно выделило льготные путёвки на турбазу, на Волгу, напротив Жигулёвских гор. Каким – то образом все путёвки достались соседнему 10 «Б» классу.Наш классный руководитель отсутствовал, а их классный руководитель, математичка Нина Михайловна, была энергичной молодой женщиной и отказываться от путёвок не стала. Мою подругу из того класса родители отправили в гости под Самару, и она предложила мне поехать вместо себя. Что я и сделала. Все из «Б» класса целыми днями что – то читали и зубрили, кроме меня. Я лежала на песке после завтрака и первые дни не шевелила ни рукой, ни ногой. Некоторое время спустя либо играла с малышкой Танечкой, дочкой Нины Михайловны ( мы делали из песка замки), либо, познакомившись с молодой заводчанкой из отдыхающих, мы гуляли как юные девушки. Загорали, обсуждали выкройки из «Работницы», читали стихи Эдуарда Асадова. Особенно нам нравилось про любовь: « А если не встречу любви большой, то мне тогда никакой не надо». На меня вскоре смотрели с некоторым удивлением: что это я сибаритствую?

-А ты что никуда не будешь поступать?

-Да, никуда. - отвечала я, одна из лучших учениц школы.

- Весь следующий год готовиться буду. -А делать что будешь? Уборщицей работать? – с ужасом спрашивали подруги.

-Может быть, а что тут такого? – Отвечала я.

Наша бабушка всегда говорила, что никакой труд не плох, не постыден, кроме одного: «на панели стоять. Вскоре от меня отстали с расспросами, и я приехала домой, полностью отдохнувшей и проветрившей как следует голову от экзаменационных экзекуций по точным наукам.

-Ну что, дочь дорогая, ты поступать – то думаешь в университет?

-Нет, папа, в этом году не думаю. Готовиться буду получше для следующего года.

-Глупости! – вдруг вскричал обычно спокойный, невозмутимый отец. – Быстро собирайся в Самару. Ждать нечего. Всю жизнь училась хорошо, и вдруг всё - коту под хвост!

На другой день, как послушная дочь, в воскресенье, поехала к тёте, моей крёстной. Двоюродные брат и сестра были в деревне, и мы с ней целый день занимались выкройками: она очень хорошо шила. Мы раскроили и наживили симпатичный халатик, дошивать я буду его дома, а потом именно в нём поеду вскоре в Ленинград.

В понедельник поехали в университет, а он, оказывается, переехал в другое место, ближе к набережной. Это был 1972 год. В приёмной неравнодушно подошли к моей персоне. Рассмотрели грамоты, выданные по результатам олимпиад. Тут тётя вставила слово, что я хотела на английское отделение не простое, а переводческое, но вот ответ пришёл из Горького, что берут только ребят.

-Ну, и что же? Поезжайте в Ленинград. Там берут и девушек. Что это вы с такими документами, да к нам, в провинциальный вуз, вы и туда поступите, – утвердительно высказалась женщина в приёмной комиссии.

-И то правда, что наш провинциальный вуз тебе даст? Я тебя всегда видела мысленно в столичных городах, в солидном университете, - добавила моя крёстная, чудная женщина.

Что может скромная девочка из села решать в семнадцать лет? Но, видимо, моё подсознание вело меня (считается, что оно лучше знает нас, чем мы сами). Я покорно взяла документы и поехала домой. Отвертеться от поступления на другой год не удалось. «Ничего страшного, поезжай, может, и поступишь. Попытайся, по крайней мере, опыт будет», - наш папочка всегда был оптимист. Через три дня я уже поехала на поезде через Москву в Ленинград.

До этого я никогда не выезжала дальше Самары, куда ездила к бабушке на каникулы на электричке. А тут Москва! Ленинград! Я хорошо помню этот трепет душевный, когда при подъезде к Москве было торжественно объявлено, что мы подъезжаем к столице нашей Родины – Москве! Узнав, что поезд идёт в Ленинград ночью, захотелось посмотреть город. Пока стояла в очереди, чтобы сдать ручную кладь- чемодан, познакомилась с женщиной лет сорока, у неё тоже поезд был на ночное время в Новосибирск. Договорились вместе поехать в центр посмотреть на Кремль, может быть, попасть в мавзолей, соборы на Красной площади. Это было замечательно, так как я всё-таки немного побаивалась ехать одна на метро: а вдруг опоздаешь потом на поезд?

Мы были не такими, как сегодняшние дети, а достаточно робкими, но жизнь заставила меня сразу войти в ритм большого города.

Конечно, впечатление было грандиозное от Кремля! Соборы мы прошли все: Успенский,

храм Василия Блаженного и многое другое. Мы не пытались встать в очередь в мавзолей - она была огромна! Прошли возле Кремлёвской стены, посмотрели на ниши с фамилиями: там похоронены великие люди. Так как это были выходные, было много новобрачных, тоже пришедших к стене. Моя спутница в один момент сказала:

-Ты точно поступишь, Валюш, смотри, сколько свадеб, а это к удаче!

Помню, мне стало весело, и какая- то уверенность появилась в душе. Даже в ГУМ сходили, посидели у фонтана, поели мороженого и благополучно поехали на вокзал. Эта женщина сначала проводила меня, доброжелательно благословила, можно сказать. Её поезд шёл позже моего. Вот такая была жизнь, такие открытые и душевные люди.

На другой день, в воскресенье, я уже была в Ленинграде. Лето 1972 года было жарким. Очень солнечно, золотом горели купола храмов, город поразил меня своим великолепием! Я ехала на автобусе по Невскому, в душе была какая-то радость, просто эйфория! И думалось: «Надо постараться, чтобы учиться в этом замечательном городе!» Когда я подходила к массивным дверям главного здания, некоторое волнение меня, помнится, всё же охватило – а ну как не будет где жить? Денег было немного, сто рублей. И это с учётом, если не поступлю, «то хоть купи что-нибудь дефицитное», - напутствовала мать. Нет, без проблем, сразу дали талон на поселение в общежитие, уточнили только, какой факультет. Филологический – это в Старом Петергофе. Я усомнилась, есть ли кому меня принимать, ведь воскресенье.

-Не волнуйтесь, там есть вахтёр.

Так и оказалось, мне дали матрас, чистые простыни и сказали, что в понедельник я должна буду заплатить за месяц два рубля. Вот цены-то были!

Соседки-девчонки попались славные из Москвы. Одна, старше нас, поступала уже в пятый раз, на юридический факультет. Конкурс там был сорок(!) человек на место, такой же конкурс выдержал годом раньше и Владимир Путин. В комнате нас было четверо, и одна из нас вообще не захотела поступать, не захотела нервничать и сошла с дистанции.

А мы все трое поступили, учили день и ночь, а в выходные ездили в пригороды в Новый Петергоф (который на самом деле был старым городом), в Пушкин, Ломоносов.

Думалось нам: вдруг не поступим – хоть парки и дворцы, музеи посетим.

Упустила из виду рассказать о подаче документов при поступлении: мне это удалось на четвёртый день! Когда я приезжала из Старого Петергофа на электричке на Балтийский вокзал, и от него на автобусе до Университетской набережной, то очередь всегда была длиной до Кунсткамеры, почти до Дворцового моста. И так три д

ня! Я уже отчаялась и уже боялась, смогу ли вовремя подать документы. Скоро экзамены, а когда готовиться? Тут же в очередях и учили, все были с книжками. Временами, договаривались, чтобы кто-то держал эту очередь, ходили в близлежащие музеи: Кунсткамеру, Морской. Дорожили каждой минутой. Когда на четвёртый день, ближе к вечеру, наконец, моя очередь дошла до подачи документов, состоялся уже знакомый мне диалог, что в Ленинградском университете нет открытой дискриминации девушек при поступлении на переводческое отделение, но скрытая есть. То есть, предпочтение будет отдано молодым людям после армии, спортсменам, особенно коммунистам. У них и проходной балл будет ниже, а вот мне надо сдать только на пятёрки, иначе со мной «никто не будет даже разговаривать». Пришлось согласиться на заведомо несправедливые условия. В невесёлых раздумьях ехала я в электричке.

Хорошо помню, как сдавала первый экзамен, по английскому, и сочинение, а всё остальное прошло уже по инерции. В день экзамена по английскому, перед аудиторией, в здании «школы»(филологи ЛГУ хорошо знают, где эти аудитории) подозрительно никого не было. Вдруг вышел экзаменатор и предложил мне зайти: есть одно место. Мне и раздумывать не пришлось. Взяв текст, я сразу успокоилась, всё увидела, всё перевела, и потом тоже как-то легко отвечала на вопросы. Когда он писал оценку «5», то по отношению ко мне это было вверх ногами, и мне виделось как «2», так как в этот момент голова моя была в отключке. Выйдя за дверь, в состоянии оглушения, протянула экзаменационный лист другим абитуриентам и на их вопрос хором: «Ну что?», - Два,– ответила я, совсем сбитая с панталыку.

-Как «два»? Экзаменационный лист бы не дали, - с удивлением сказали люди знающие. Тут все уставились в него и заорали благим матом: «Какая двойка, когда тут пятёрка!» Меня стали тормошить. Я пешком пошла к Главпочтамту и дала телеграмму домой, и так всякий раз.

Каково же было моё удивление, когда я не нашла себя в списках! Подумалось мне, может быть, моя фамилия в списках английской группы, их пять, как никак. В одной из них оказалась такая же фамилия, как моя, но с другими инициалами.

-Ошибка, наверное, - успокаивала я себя. Пошла в деканат.

-Нет, это не вы, и вообще это другие группы.

-А я где? Почему меня нет в списках? Я сдала всё на «пять» – девушка в деканате поискала списки в разных папках, и говорит мне: «А вы не прошли по конкурсу документов».

-А что с моими документами? – ещё больше удивилась я. У меня с собой была парочка грамот по истории, по литературе и очень хорошая характеристика.

-Ну, ведь вас, наверное, предупреждали, что предпочтениебудет отдано парням ?

Глаза мои были на мокром месте, и она примирительно посоветовала записаться на приём к декану. Записавшись, я быстренько побежала во двор филологического факультета, села на скамейку, забившись в кусты сирени, и там наплакалась, как следует.

Потом был приём у декана по личным делам. Людей было много. Многие с родителями.

Всё происходило вечером, а это был август, холодно. На мне белая блузка и чёрная юбка, выходные вещи для экзаменов, тёплых я с собой не взяла. Некуда было складывать, да и жаркое лето 1972 года лишило меня предусмотрительности. Поэтому, когда дошла моя очередь, в прямом смысле меня охватила дрожь. Я зашла в кабинет, декан предложил мне сесть в кресло.

Огромное кресло с львиными мордами на подлокотниках, за его спиной - свинцовая Нева, поблёскивает в лучах заходящего солнца Исаакиевский собор. Декан в это время изучал мои документы в папке. Посмотрев на меня, снял очки и вдруг сказал:

-Ну не взять-то мы Вас не можем. Дома же никто не поверит, что всё на пятёрки сдала и не поступила, - слегка улыбнулся этот солидный взрослый дяденька. У меня просто от сердца отлегло, в голове пронеслось: «Слава Богу, нормальным языком излагает, наверное, всё-таки я буду учиться».

Потом судьба моя решилась следующим образом: он стал предлагать мне другое отделение, где конкурс был ниже.

-Судя по всему, вы человек со способностями, а в этом году впервые открыт набор на скандинавское отделение: шведское и голландское. Языки сложные, и такие студенты нам нужны

Затем он пояснил, что студентов поначалу должно быть больше, пока лишние не отсеются. Но у меня что- то никаких привязанностей не было ни к Швеции, ни к Голландии, и мне стало как-то горько, даже слёзы навернулись на глаза. Он, как человек наблюдательный, заметил это, и сказал с некоторым нажимом, что это «первые наборы». Если бы он тогда сказал и, что называется, приоткрыл карты, что даже парню не ленинградцу дадут по окончании комнату в коммуналке и постоянную прописку, и это было не самое хорошее распределение. А другие, девушки в том числе, получат работу при посольстве и за границей. Но что я могла решать, провинциальная девочка семнадцати лет?

-Ну, хорошо, мы, может быть, позовём Вас после первой сессии, так как у нас право отбора и отсева имеется. Это сейчас мы не можем их не взять, у них льготные условия поступления. А пока надо что-то выбрать. Может быть тогда, классическое отделение?

-А это что такое? – уже со слезами спрашивала я.

Можно сказать, это гимназия в советское время, – с многозначительностью и уважением продолжал декан, - латинский и древнегреческий языки.

И вот это мне сразу понравилось: гимназию я себе очень хорошо представляла по любимой моей душе русской классической литературе. Я согласилась. Такими неисповедимыми путями я и попала на это редкое, можно сказать, экзотическое отделение, классической филологии.

Денег осталось немного в конце месяца, да мне и дали с собой сто рублей. Хватило на один купальник (Югославия), помню, за 12 рублей – и это было дорого! Но очень хотелось купить. Надоело ходить в самодельном, сшитом на уроках труда из ситца, застёжка на крючках! Два рубля в месяц стоило пользоваться постельным бельём, а его меняли в общежитии каждую неделю. Во время учёбы

мне присылали тридцать рублей в месяц. Это был скромный тип проживания, так как из этих денег шли траты на проезд, театры, музеи, еду и на всё остальное! Чтобы нормально питаться, включая обед в студенческой столовой, нужно было тратить в день рубль, как минимум.

Все жили по-разному. Мы как-то сразу объединились с соседкой по комнате, старше меня, вести общее хозяйство (ей присылали ещё реже, чем мне), иногда и голодали. Когда к нам подселили богатую девчонку из Пятигорска, Ларису, то она стала держаться обособленно. Ей присылали в месяц по сто рублей, и были ещё посылки с проводниками поездов, коробки с деликатесами. А некоторым ничего не присылали, и они учились и работали. Шанс выучиться был у всех.