Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Любовь и жизнь



Любовь и жизнь

 

 

Честно заработанное мною дерево весело потрескивало в очаге. А мы с Пембой вели разговор об обычаях страны Ло, о царящих здесь нравах и, конечно, о женщинах. Это излюбленная тема в любой мужской компании, но особенно охотно о ней рассуждают, сойдясь вместе, французы и тибетцы.

Я спросил у Пембы, как здесь ухаживают за девушками, что предшествует свадьбе? На улицах я обратил внимание, что девушки обычно ходят стайками или собираются в кружок и поют. А парни, отнюдь не проявляющие в остальном застенчивости, никогда к ним не подходят. Бывает, правда, что они отпустят в их сторону шутку типа: «Берегитесь, красавицы, я большой сердцеед!» Ответом, естественно, бывает взрыв хохота. Калай, в частности, проявлял в этом деле большие старания и хвастался своими донжуанскими похождениями. Но внешне контакты, похоже, сводились к минимуму.

Пемба рассказал, как молодой человек выбирает себе невесту. Вначале он встречается тайком со своей избранницей, как это делается во всем мире. Идеальный брачный возраст считается в Мустанге 22 года для парня и примерно 20 лет для девушки. Ритуал ухаживаний заканчивается тем, что ночью жених начинает стучать в окошко своей суженой и тихо просить: «Впусти меня!» Девушка бросается к двери и кричит что есть мочи: «Убирайся! Убирайся! Я тебе ни за что не открою!» Мустангский Ромео продолжает проситься. Девушка, не щадя горла, отказывает: «Убирайся прочь!»

Если она действительно не любит этого парня или по каким-то причинам не может выйти за него замуж, она в самом деле не открывает. Но если между ними любовь, а она хочет стать женой парня, то в конце концов впускает его в дом.

Весь смысл громкой кутерьмы в том, чтобы поставить в известность отца. Если тот противится браку — как правило, он прекрасно знает претендента, ибо Ло-Мантанг все же маленький город, — отец спускается к двери и прогоняет незадачливого жениха. Но если он слышит дочерино «Убирайся!» и остается у себя, это следует понимать как родительское благословение. Суженый тайком — официально «тайком», потому что крики, бывает, поднимают всю улицу, — проникает к возлюбленной. Затем, говоря словами Пембы, «парень идет к своему отцу и говорит: «Я спал сегодня с дочерью такого-то, она мне по сердцу. Мы хотим пожениться».

Тем же вечером отец жениха отправляется в дом родителей невесты с бутылкой чанга и церемонно объявляет им, что его сын хочет жениться на их дочери.

Отец невесты по ритуалу отвечает: «У моей дочери много претендентов». Это говорится во всех случаях. И добавляет: «Но если она пожелает, я препятствовать не буду».

Вечером он спрашивает у дочери, согласна ли та выйти замуж. Дочери положено сделать вид, что ей очень-очень стыдно. Но если она закрывает лицо и ничего не говорит, это означает «да». Если же не любит жениха, то принимается плакать и говорит: «Нет».

В случае согласия отец девушки отправляется с ответным визитом в дом жениха. Он приносит плитку чая и бутылку чанга. Затем все родственники возвращаются к невесте. Отец жениха мажет ей лоб маслом в знак того, что она входит в его семью. Жених преподносит шелковый шарф ката отцу невесты или ее брату, если отца нет.

На четвертый день подобного обмена комплиментами все вновь собираются в доме суженой за праздничным столом. Отец невесты произносит своего рода проповедь в адрес будущего зятя, призывая его заботиться о жене. Отец жениха в свою очередь обращается к снохе, наставляя ее быть хорошей женой, заботиться о муже и никогда ему не изменять.

Начиная с этого дня молодой человек поселяется в доме невесты. Мне это показалось особенно удивительным потому, что официальная, свадьба устраивается лишь полгода, а то и год спустя! Точную дату по просьбе отца жениха назначает лама. Мне, к сожалению, не довелось присутствовать на свадьбе в Мустанге, а это, надо думать, красочное зрелище. Но Пемба, который не один десяток раз участвовал в подобных событиях, подробнейшим образом описал мне церемонию.

Я с удовлетворением констатировал, что в вопросах женской красоты вкус лоба во многом совпадает с нашим. Скажем, очень полные женщины не считаются красавицами в отличие от других стран Востока, где, по словам Марко Поло, «та женщина, которая ниже пояса толще других, считается самой восхитительной». Девушки, которые нравились Пембе, неизменно нравились и мне.

Говоря о браке, отметим такую деталь. Жених имеет право отказаться от невесты даже после того, как познал ее — в библейском смысле слова. Непорочности девушки в тибетском мире в отличие от других краев не придается особого значения. Вообще мораль в местном обществе достаточно свободная. Не забудем, что полиандрия и монашество мужчин оставляют многих женщин не замужем; им было бы глупо сохранять целомудрие. Полиандрия, по нашим меркам, весьма специфическая форма брака, однако этот союз, как правило, прочен. Он вызван исключительно экономической необходимостью — сохранить в неприкосновенности земельный надел. Младшие сыновья могут избрать божью или королевскую службу. Но если они хотят оставаться дома, то женятся на жене старшего брата.

Подобные браки никогда не заключаются без согласия сторон. Когда наследник намеревается жениться, он консультируется перед этим с младшими братьями и с невестой.

Кто подлинный отец детей в таком супружестве? Об этом трудно бывает сказать с уверенностью. Но дети зовут «папой» только старшего, остальных — «дядей». На местном диалекте это звучит как «ау», в буквальном переводе «дядя-папа».

Полиандрия наделяет женщину еще большим престижем. Один из плюсов подобной системы в том, что она позволяет избежать перенаселенности: ведь из-за того, что у женщины не один муж, а несколько, она не рожает больше детей.

При полиандрии практически не бывает вдов. Хлеб насущный, естественно, легче заработать, когда в семье не один муж, а два или три, поэтому достаток в таких семьях выше. Должен добавить, что дети не находят ничего предосудительного в подобного рода взаимоотношениях родителей, а такие чувства, как братская любовь, очень развиты в стране Ло.

Широта нравов не влечет за собой никакой разнузданности. Более того, внешне поведение супругов очень сдержанно. Редко можно увидеть, чтобы муж целовал жену на людях. Вообще любовь и ненависть не выражают публично.

Зато дети окружены поразительной любовью. Я не видел ни в одной стране, чтобы к детям относились с таким вниманием и лаской вне зависимости, свои ли это дети или чужие. На взгляд европейца, малыши могут показаться неухоженными, «замурзанными». Но в действительности детская смертность в Мустанге невысока. Это объясняется «здоровым отбором» и климатом, не способствующим распространению микробов. Я не видел, чтобы дети чихали или кашляли, бегая босиком по холодной земле. Никто не кричит на них: «Иди сюда, отойди оттуда, испачкаешься!» Им предоставлена полная свобода.

Лоба обожают детей, родители берут их с собой и в поле, и в путешествие. А уж на любом празднике или церемонии детей всегда полным-полно. Их можно видеть и на общественных собраниях рядом с высокими могучими отцами.

Когда молодая мать ждет первого ребенка, все встречные на улице поздравляют ее. Только в последние недели беременности считают, что ей не следует показываться чужим: могут сглазить. Роды происходят дома, и помогает жене только муж. Лишь в особо сложных случаях зовут «доктора». Рожает женщина, присев на корточки. Едва разрешившись от бремени, она начинает заниматься новорожденным.

На третий день после появления младенца в дом зовут ламу и без особой церемонии дают ребенку имя; вернее, ему дают одно из множества имен, которые он получит впоследствии, — я вернусь к этому позже. Лама срезает у новорожденного несколько волосиков с головы. Точный смысл этого ритуала мне выяснить не удалось, но он существует у многих народов.

Есть, правда, случаи, когда ребенку оказывают особые знаки внимания, — если оракул предсказывает, что из него вырастет великий лама. Согласно верованиям тантристского буддизма, святые, достигшие абсолюта, отказываются от нирваны, дабы помочь людям на земле обрести путь к высшему совершенству. Когда умирает знаменитый лама или святой, то его воплощения ищут в ком-нибудь из новорожденных. Именно так «находят» далай-ламу и настоятелей большинства монастырей. И какая мать не мечтает, чтобы в ее сыне обнаружили знаки будущего мудреца, чья жизнь будет посвящена спасению человечества! В Ло-Мантанге я быстро подружился со всеми ребятишками, хотя чаще вынужден был общаться с монахами, чиновниками и знатными людьми города.

Несколько раз мы беседовали с представительным господином по имени Кама Рабгье. Он хорошо знал непальский и служил королю переводчиком во время его поездок в Катманду. Кама Рабгье подтвердил, что Ангун Тенцинг до сих пор платит ежегодную дань Непалу, хотя сейчас это лишь символический знак древней вассальной зависимости. При всех случаях эту дань следует понимать в средневековом, а не в современном смысле.

Как отмечает Брайн Ходжсон и другие специалисты по истории Непала, статус Мустанга не имеет аналогов: это независимое княжество внутри государства. Глава Мустанга собирает на своей территории налоги и использует их по своему разумению. Отрезанное от мира королевство населено гордыми людьми, в которых не чувствуется никакого «вассального» духа. Их ум критичен и даже насмешлив. Это веротерпимые люди, наделенные широтой взглядов, — достаточно проследить за их отношением к чужой религии, к иностранцам, а также к собственным обычаям и властям.

Каждая семья имеет в стране Ло свой дом. И хотя он не соответствует тем представлениям об удобствах, которые распространены ныне на Западе, зато по количеству квадратных метров на душу он намного превосходит наши бетонные многоэтажки. Дома эти крепко скроены — под стать их владельцам, чей здоровый и цветущий вид никак не подходит для обитателей так называемой слаборазвитой страны.

В Ло-Мантанге я часто выходил вечерами гулять по узким улочкам столицы. Встречая знакомых, останавливался поболтать возле дома. Последние лучи гасли на затейливых наличниках королевского дворца. На площади перед ним собирались женщины посудачить, продолжая расчесывать шерсть. Мужчины, сидя возле дома, тоже не оставались без дела — они накручивали мотки ячьей шерсти на особые палочки, чтобы потом катать из нее валенки. Дети носились взапуски от дома к дому, радостно крича, и это, по-моему, единственный шум, которому радуются во всем мире. Некоторые затеивали игру в «иголочки» перед городскими воротами.

На этой игре, пожалуй, стоит остановиться чуть подробнее. Почти у всех мужчин в Ло-Мантанге можно увидеть на поясе кожаный футляр, в котором носят большие иголки — ими зашивают ячыо сбрую, лошадиную упряжь, бурдюки; иголками поменьше штопают шерстяные мешки и одежду. Так вот, у детишек есть такие же футлярчики, и они играют их содержимым точно так же, как в мое время в школах играли в «перышки», а сейчас играют в шарики. Надо бросить иголку так, чтобы она попала точно в ямку.

Перед самым наступлением темноты звон колокольцев возвещал о возвращении стада. Мужчины вставали и шли гурьбой к городским воротам, где неизбежно поднималась сутолока.

Между тем новости из дворца приходили малоутешительные: в состоянии Джигме Дордже не наблюдалось улучшения… Пемба посоветовал вновь на время оставить Ло-Мантанг.

Багаж сложили на подворье моего друга Тсевана Ринцинга, обещав ему за услуги металлическое ведро, привезенное мной из Катманду.

Пемба сверил по древнему тибетскому альманаху, верный ли мы выбрали день для этого путешествия. Оказалось, первый день месяца благоприятствует работе, второй хорош для получения золота и серебра — только надо, если хочешь, чтобы оно подольше сохранялось в доме, покрошить немного глины в очаг. Третий день прекрасно подходит для поездок. Увы, наша дата не совпала с небесным предначертанием: по указаниям автора альманаха, в этот день лучше всего мыть голову. Ничего не поделаешь…

Дорогой я ознакомился с прочими рекомендациями. Из книжки можно было почерпнуть, в какой день лучше всего жениться, переезжать в новый дом, рисовать святую картину. Был день, когда предписывалось: «Ступай во дворец и станешь знатным!»; на двадцать второй день советовалось: «Читай и станешь ученым!» Рекомендация на тридцатый день была удивительной: можно начинать строить крепость. Ну а поскольку это не входило в мои планы, мы покинули Ло-Мантанг без труб и барабанов. Река Кали-Гандак, прорезав глубочайший на свете каньон, заставила свои притоки тоже как следует попилить камни. Мы пересекли ущелье, стены которого отвесно уходили на тысячу метров вверх.

В темном каньоне Пемба собрал для своей коллекции снадобий разноцветные камешки, содержащие чистую железную руду и медь: в тибетской медицине используется каменная пыль. В устье ущелья стояло селение под названием Самдзонг, но нам сказали, что исконное его наименование Самом, что означает «Хранитель земли» (оно стоит на самой границе). Жители приняли нас поначалу за сборщиков налогов.

На обратном пути мы вышли к развалинам древнего монастыря Гумпа-Тубтилунг, разрезанного пополам горным потоком. Я с удовлетворением перечел в исторической хронике, купленной мной у монаха в Гарпху: «У короля Ахана Гелцинга было пятеро сыновей. Двое младших женились на одной женщине по имени Цусанг и жили вместе в монастыре Тубтилунг. В это время озеро Три-Лунг вышло из берегов и разрушило монастырь». Теперь перед нами было конкретное подтверждение слов летописца: селевой поток из ледникового озера разрезал монастырь на две части.

Сведения, изложенные в «Молле», придали хождению по Мустангу особый характер. Книга стала для нас путеводителем по историческим местам. Остатки каменной кладки говорили теперь о многом, оживали легенды и рассказы, слышанные мной в Ло-Мантанге и других селениях. Я словно, как в детстве, рылся на чердаке в старой рухляди, ожидая вот-вот натолкнуться на сокровища. Хотя, быть может, куда захватывающе было знакомство с удивительной атмосферой будничной жизни лоба.

Ее трудно описать словами и тем более найти адекватные термины. Есть края, которые оставляют впечатление летаргического сна, другие — одиночества, усталости или отчаяния. В Мустанге жизнь была преисполнена бьющей через край энергии, готовности к действию. Все эти качества наилучшим образом воплощались в Пембе.

Каждое утро он начинал с рассказа о том, что он ожидает от этого дня. Ему были неведомы такие понятия, как «рутина» или «скука». Все было внове и все потрясающе интересно: и встреча с другом, и предстоящий праздник, и новости, которые он расскажет, и вести, которые услышит. Его жизнь была лишена статики, смирения, успокоенности — всего того, что так часто встречаешь в странах Азии и Западной Европы. Лоба привыкли к дальним горизонтам, к бесконечным передвижениям, к разнообразию жизни. У них всегда есть цель, пусть маленькая, но которую все равно надо достичь. То, что мы на Западе зовем «борьбой за существование», в Мустанге представляется серией инициатив, приключением, подчас авантюрой. Таково было это «затерянное королевство». Время остановилось здесь? Какая чепуха! Я говорил уже, что для лоба слова «счастье» и «красота» — синонимы и они пытаются совместить оба понятия. В Мустанге нет дома, который бы не играл своей роли в этом приближении к счастью через красоту; здесь даже простой цветочный горшок на подоконнике — трогательный знак заботы в безводной каменистой пустыне.

Вторая характерная черта мустангской жизни — это гигантское уважение к учености, знаниям, уму. Для мужчины нет более достойной цели, нежели стремление к знаниям; детей непременно поощряют интересоваться историей, мифологией, любят, когда они задают «умные» вопросы. На Западе «хороший работник» ценится гораздо выше, чем «блестящий ум». Людей у нас приучают скорее к труду, а не к размышлению, и, за редким исключением, система нашего образования направлена на привитие «практических» навыков. В Мустанге человек, одаренный высоким интеллектом, в общем не работает. Монахами восхищаются именно потому, что они могут обходиться головой, в то время как у нас, на Западе, на интеллектуалов смотрят как на феноменов и в конечном счете не одобряют их.

Мне не приходилось нигде, кроме страны Ло, слышать, чтобы матери говорили о своих сыновьях: «Этот умен, а этот глуп, ни к чему не пригоден». Оценивая человека, прежде всего определяют его интеллектуальные качества. Например, «очень умный человек». У нас же скорее скажут: «Очень богат», или «Очень силен», или «Хороший работник»…

Лоба — строгие критики и явные индивидуалисты. Нелегко бывает найти двоих людей, высказывающих одинаковое суждение по одному и тому же предмету. Этим объясняется существование бесчисленных сект, по сути отличающихся друг от друга ничтожными расхождениями в толковании вероучения.

Ум обычно связывают здесь с добродетелью: человек, блистающий умом, слывет высоконравственным. Престиж в обществе также основан на уме, а не на богатстве или силе. Случается, что великого ламу затмевает какой-нибудь скромный монах, прославившийся своими высказываниями или «чистотой». В целом это порождает в народе устремленность не к богатству и могуществу, а к развитию интеллекта.

Громадной популярностью пользуются люди остроумные. Я часто восхищался изобретательностью Пембы по части высмеивания моего характера и поведения. В большом фаворе и умелые рассказчики.

Пемба вообще охотно высказывал меткие суждения по всякому поводу. Разговаривая с ним, я убеждался, что его образ мысли современен, а любознательность и терпение нередко выше, чем у меня, хотя он никогда не покидал пределов Мустанга, а я прибыл за тридевять земель изучать жизнь его страны!

Интересно, что, отвечая на его проницательные вопросы о жизни Франции, я вдруг обнаружил, сколь мало фундаментальных отличий между нашими двумя странами. Наши политические, религиозные или правовые институты во многом унаследованы от средневековья. У нас тоже были короли, феодалы, крестьяне. На нашей земле стояли замки, крепости и монастыри. У нас были суды разного назначения и королевские герольды, превратившиеся со временем в почтальонов. Наша общественная жизнь покоится на средневековом представлении о семье. Скажем, оксфордский профессор подчинен таким же древним правилам, как ученый-монах. А язык наших юридических документов почти до мелочей схож с эдиктами короля Мустанга.

Как правило, я не терплю сравнений и всегда раздражаюсь, когда меня начинают уверять, что Мексика похожа на Испанию или такая-то страна похожа на его родину. Но здесь я хочу подчеркнуть, что тибетская культура Мустанга в гораздо большей степени схожа со средневековой Европой, нежели с традициями своих соседей, будь то Индия, Бирма, Китай, Монголия или Афганистан…

Шесть дней спустя мы вновь появились, усталые и грязные, перед воротами Ло-Мантанга. Жизнь текла как обычно. Мужчины ожидали возвращения стада, знатные граждане, потягивая чай, обсуждали государственные вопросы. Единственная новость была радостной: королевскому сыну стало лучше! Огонь возле дворца погас. У меня с души свалился тяжеленный камень.

До чего приятно было вернуться вновь в свою комнату на крыше возле старого дворца и спокойно заснуть под далекое пение девушек.

На следующее утро я первым делом отправился в Тренкар. По дороге нам встретилась женщина с кувшином.

— Добрый знак, — тут же отметил Таши. — Если первой встречаешь женщину с водой, надо преподнести ей ката, и тогда ожидай удачи во всех своих делах!

К сожалению, у нас, как обычно, не было с собой ката.

На сей раз ждать у летней резиденции почти не пришлось — нас тут же препроводили пред королевские очи. Его величество сидел на маленькой веранде, выходившей во внутренний дворик, погруженный в утреннюю молитву над серебряной чашей с водой.

Закончив общение с богом, король ласково улыбнулся нам. Значит, все в порядке! Впрочем, я ни минуты не сомневался, что король может поверить злым наветам.

Был подан чай, а вскоре появился и Джигме Дордже. Он очень вежливо просил извинить его за то, что он не мог уделить нам времени. Я начал рассказывать королю и наследному принцу о результатах путешествия. Видимо, старому королю пришлось по сердцу то, что заезжий чужеземец оказался столь внимателен к вещам, которые он сам считал «банальными и неинтересными». Я сказал, что хотел бы посетить южные районы, и в частности еще раз побывать в Царанге.

Под конец, несколько смущенный, я поделился с ним своим самым заветным желанием — сфотографировать его величество. Немалых трудов стоило убедить старого короля переместиться на солнце. Затем он пригласил меня сесть рядом, с тем чтобы Таши снял нас вдвоем.

 

Последние дни в столице прошли в каком-то угаре. Надо было заполнить последние графы в составленном мною вопроснике, попрощаться с друзьями и знакомыми. Пять недель в маленьком городке — большой срок, мы успели познакомиться с доброй сотней людей. Трудно было поверить, что я уезжаю, и прежде всего самому мне. Неужели я навсегда лишусь этих стен, этих лиц, этих улыбок, этого города?..

Накануне отъезда Пемба устроил в нашу честь ужин. Он был грустен, а я едва удерживался от слез. Пемба, оказывается, тайком выведал у Калая, что я люблю больше всего из еды, и стол ломился от яств.

Дочери Пембы играли возле подушек, на которых мы возлежали у очага, прихлебывая пиво. Красавица Нима ласково глядела на нас. Без Пембы мое путешествие не было бы столь успешным. Только ему я обязан книжкой по истории, которую удалось раздобыть в Гарпху; он же поведал мне массу деталей о жизни и обычаях страны Ло. Когда я встал, чтобы проститься — Нима с детьми давно уже спали, — Пемба достал из ларца листок коричневой тибетской бумаги. Это был рисунок колеса жизни с иллюстрациями шести сфер перевоплощений.

Солнце едва брезжило из-за холодных вершин на востоке, когда мы тихо стали собираться в путь. Пемба вышел из дома, чтобы в последний раз проститься со мной. Я подарил ему электрический фонарь с набором батарей, и мы молча двинулись по еще безлюдным улицам.

У городских ворот Пемба вытащил ката и повязал мне вокруг шеи. Я отвернулся, чтобы он не видел моих слез. Я знал, что вечером в доме Пембы на том месте, где я сидел вчера, будет гореть светильник, а на подушке рядом с хозяином лежать ката — в память обо мне. Так обычно почитают ламу или большого друга…

С вершины холма я в последний раз окинул взором Ло-Мантанг. Солнце уже отражалось в белых стенах, а молитвенные флаги переливались всеми цветами, словно золотое оперение. Над городом виднелся Кечер-дзонг — круглая крепость Аме Пала.

Теперь я знал, что этот край, который Таши назвал вначале «бесплодным, как дохлая лань», населяют чудесные люди, исполненные душевного благородства и подлинной красоты, — мои друзья.

 

 



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.