Количество мусульман в Европе

А. М. Понамарева, С. А. Татунц Интеграция мусульманских общин в европейские общество и внешнеполитический фактор

Содержание

Таблица 1Количество мусульман в Европе

Соборной парижской мечети

Соборная парижская мечеть

Федерации исламских организаций

Национальной федерация мусульман Франции

Национальная федерация мусульман Франции

Федерация студенческих исламских обществ

Исламское общество Великобритании

ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 18. СОЦИОЛОГИЯ И ПОЛИТОЛОГИЯ. 2008. № 1

А.М. Понамарева, С.А. Татунц

Интеграция мусульманских общин в европейские общество и

внешнеполитический фактор

The article tells about the integration of Muslim’s communities in to the

European society and the foreign-policy factor.

Этнокультурная гомогенность западноевропейских обществ на рубеже XX–XXI вв. сменилась на поликультурную и поликонфессиональную структуру. Монокультурные модели государств-наций в этом регионе мира подорваны растущими и устойчивыми миграционными движениями.

Особое значение иммигрантскому фактору придает то обстоятельство, что это в основном выходцы из стран с исламской культурной парадигмой.

Масштабы присутствия мусульманских иммигрантских меньшинств в западноевропейских странах и их демографическая активность превратила эту часть населения из конъюнктурного феномена в структурный сегмент, который радикально влияет на Социокультурные процессы принимающих обществ. Еще Макс Фиш обозначил главную проблему иммиграции в Европе: “Позвали рабочую силу, а приехали люди”. В действительности не экономические аспекты здесь важны, а социальные и культурные, ибо речь идет об участии прибывших в общественных процессах, о проблеме прав и обязанностей и др. Проблема адаптации иммигрантов к иной социокультурной среде становится главным условием консенсусных отношений между двумя различными культурными практиками.

Социокультурную адаптацию мы рассматриваем как многовекторное и многоуровневое явление вхождения индивида или группы в иную среду, которое включает в себя формирование новых, поведенческих норм, ценностей, установок, присущих данной среде, и выработку оптимальных моделей приспособления к принимающему обществу. Эта адаптация происходит в основном в двух формах: интеграции и ассимиляции. В случае интеграции индивид или группа сохраняет свою идентичность, имплементируя в свой этнический фрейм новые социокультурные константы. Во втором случае добровольно или принудительно принимаются социокультурные нормы и ценности новой среды, прежние не соблюдаются и в конечном итоге исчезают.

Существенное значение для успеха интеграции иммигрантов в европейские социокультурное пространство имеет баланс индивидуальных потребностей человека и требований принимающей стороны. Этот баланс, не в последнюю очередь, зависит от личности, которая должна обладать высокой степенью самоконтроля и соблюдать нормативные требования новой среды. Психологи считают, что при наличии хорошего самоконтроля больше шансов на успех, а в противном случае велика вероятность дезадаптации. Важным условием успешной адаптации является “экономическая адаптация” – наличие работы и благосостояние иммигранта.

В процессе адаптации решающим фактором выступает принимающее общество, характер его социальных институтов и особенности культуры, его модель организации жизни и духовно-гуманитарные ценности. Отношение принимающей стороны к прибывающим группам играет важную роль в выборе стратегии адаптации иммигрантов. В одних странах заинтересованы в формировании у иммигрантов оптимальной модели адаптации, ведущей к максимально быстрой интеграции и ассимиляции в будущем. В других – создаются условия для существования параллельных культурных миров, где принимающая сторона способствует выработке установок на стратегию изоляционизма.

На политику принимающего государства никак не влияет приверженность той или иной концепции нации. В странах, где доминируют представления о нации как политическом сообществе, ожидания большей терпимости не всегда оправданы. Соответственно, преобладание понимания нации как этнического сообщества не ведет автоматически к меньшей терпимости в отношении инокультурных иммигрантов. Так например, понимание нации как согражданства не мешает французскому обществу крайне негативно относиться к публичной демонстрации культурных различий. И напротив, Германия с ее этнической моделью нации в 1980-1990 гг. активно внедряла у себя практики “мультикультурализма”. Очевидно, что источник несоответствий в восприятии иноэтничного населения следует искать в различиях политических культур. Страны с длительной плюралистической традицией (в частности, Великобритания) обнаруживают значительно большую толерантность к культурному плюрализму, чем страны такой традиции не имеющие. В то же время достаточно высокую степень терпимости к разнообразию проявляет Швеция, не имеющая ни иммиграционного прошлого, ни имперской предыстории. Объяснение этому обстоятельству можно найти в характерной для этой страны социал-демократической традиции. Долгий период правления социал-демократов создал “шведскую модель” правления, одна из основных черт которой – патернализм государства по отношению к незащищенным группам населения (а мигранты относятся именно к этим группам)1.

Классическая модель иммигранта на пути интеграции предполагает соответствие экономического, культурного и политического уровней процесса встраивания индивида в среду принимающего сообщества. Но на практике высокий уровень участия индивида или группы в экономической жизни страны проживания не является обязательным показателем высокой степени культурной ассимиляции, и vice versa.

В Западной Европе десятки тысяч мусульман образуют общины, которые становятся главными центрами притяжения мигрантов, преимущественно выходцев из государств Азии и Африки. Особенно быстро численность мусульманских общин возрастала после окончания Второй мировой войны, причем наиболее интенсивно, начиная с 70-х гг. прошлого века. Принимая во внимание одно только количество мусульман в Европе (см. табл. 1), мы можем с уверенностью сказать, что ислам является составной частью европейского культурного ландшафта2.

^ Таблица 1

Количество мусульман в Европе

Страна	Общее население	Мусульмане	Процент мусульман по отношению к общему населению
Австрия	8 102 600	300 000	3,7
Бельгия	10 192 240	370 000	3,6
Дания	5 330 020	150 000	2,8
Франция	56 000 000	4 000 000 – 5 000 000	7,1-8,9
Германия	82 000 000	3 040 000	3,7
Греция	10 000 000	370 000	3,7
Италия	56 778 031	700 000	1,2
Нидерланды	15 760 225	695 600	4,4
Португалия	9 853 000	30 000 – 38 000	0,3-0,4
Испания	40 202 160	300 000 – 400 000	0,7-1
Швеция	8 876 611	250 000 – 300 000	2,8
Великобритания	55 000 000	1 406 000	2,6

В контексте терактов в Нью-Йорке, Мадриде и Лондоне, волнений из-за борьбы с хиджабами во Франции, погромов там осенью 2005 г. и нарастающей исламофобии – возникает вопрос, что несут Европе дети и внуки мусульман, приехавших после Второй мировой войны на волне трудовой миграции?

До последнего времени политика европейских стран в отношении мусульманских общин ограничивалась признанием ислама на конституционном уровне и обеспечением условий финансовой и политической независимости членов диаспор.

Решение проблемы социокультурной адаптации иноэтничного населения с позиции laisser faire обернулось сознательной сегрегацией мусульман Европы. Более того, в процессе своего количественного роста мусульманские общины перешли от стратегии пассивной автаркии к автаркии активной. На современном этапе представляется возможным говорить о трех поколениях мусульман Европы, и лишь старшее демонстрирует достаточную лояльность по отношению к принимающей стороне.

К первому поколению относятся экономические мигранты, прибывшие в 60-е гг. XX в., на волне деколонизации. На сегодняшний день их возраст составляет около 60 лет. Полностью пройдя V-образную кривую адаптации3 они благополучно преодолели первые симптомы культурного шока, во многом благодаря тому, что сам переезд в другую страну воспринимался ими как способ изменения собственного статуса к лучшему.

Показательно, что парижские волнения 2006 г. не перекинулись на такие страны «новой» иммиграции, как Испания или Италия. Проживающие на их территории молодые выходцы из Марокко не предприняли никаких активных действий в связи с французскими событиями во многом благодаря тому, что являются относительно “новой” иммигрантской группой и как первое поколение иммиграции не претендуют на те блага, которые европейские государства предоставляют своим автохтонным жителям.

Второе поколение мусульман Европы составляют дети иммигрантов первых трудовых мигрантов, прибывшие в малолетнем возрасте или даже родившиеся и выросшие в европейских странах. Им сегодня порядка 30-40 лет. Если родители были благодарны принимающей стороне за один только допуск в западное общество потребления, их дети видели, всю ограниченность своих возможностей в рамках данного социума в сравнении с западными сверстниками.

К третьему поколению принадлежат внуки первых иммигрантов, рожденные, выросшие и получившие образование в Европе, являющиеся гражданами европейских государств. Пройдя европейские образовательные учреждения, ежедневно подвергаясь воздействию европейских СМИ, они, казалось бы, должны были бы проникнуться духом секулярной христианско-иудейской цивилизации Запада. Однако исследования констатируют обратное: склонность к радикальному экстремизму, обостренное восприятие принадлежности к умме4.

Несмотря на все усилия таких институтов социализации как школа, масс медиа и т.д., говорить о совпадении “культурного кода” у представителей западного общества и мусульманских общин очевидно преждевременно. При этом ожидания второго и третьего поколения иммигрантов значительно превышают их реальные возможности, что обуславливает общую агрессивность «молодых» мусульман и препятствует их полноценной интеграции.

Однако сложившаяся на современном этапе ситуация не укладывается в примитивную формулу “мусульмане Европы = насилие + отказ от интеграции”. В глазах автохтонного населения все они, вне зависимости от страны исхода, воспринимаются как “мусульмане вообще”. И действительно, в качестве иммигрантов представители афро-азиатских общин образуют квазиэтническую группу, стержнем которой является ислам. Но в рамках общины этническая и земляческая принадлежность оказывается более значимой, нежели конфессиональная. Исследование мусульманских общин с точки зрения потенциала к интеграции требует анализа истории и современного политического контекста взаимодействия каждой с принимающим сообществом, с тем пониманием, что “единый мир ислама”, как и “единая Европа” есть пока не более, чем фигуры речи.

Первым европейским государством, признавшим ислам в качестве одной из официальных религий, стало Королевство Бельгии (1974 г.). В двух шагах от здания Совета Европы был построен Исламский центр, в стенах которого функционирует мусульманская школа, финансируемая Министерством просвещения. Преподавание основ ислама внесено в школьную программу мусульман, обучающихся в государственных учебных заведениях. Тем не менее, имамы, в отличие от священнослужителей других признанных религиозных конфессий, до сих пор не могут рассчитывать на финансовую поддержку со стороны государства. В январе 2005 г. власти Фландрии издали распоряжение, в соответствие с которым право на общественное финансирование имеют лишь те мечети, чья деятельность отвечает целому ряду критериев, включая обязательное использование голландского языка вне рамок службы, терпимость к женщинам и гомосексуалистам, отсутствие призывов к экстремизму.

Несмотря на то, что в Бельгии действует более 350 мечетей, в институтах гражданского общества мусульмане практически не представлены, они также не имеют собственных правозащитных организаций. Первые выборы в представительный орган – Высший Совет Мусульман Бельгии впервые состоялись лишь в декабре 1998 г.

В последнее десятилетие определенный прогресс был достигнут в области политического представительства бельгийских мусульман: по итогам выборов 2003 г. шестеро вошли в состав национального парламента, один присоединился к Европейскому парламенту. Они присутствуют во всех министерствах, муниципалитетах и законодательных собраниях страны. Однако считать данных представителей исламской общины выразителями общего мнения мусульман Бельгии нельзя в силу разобщенности последних. “Баунти – черные снаружи, белые внутри”, – так радикально настроенные адепты ислама отзываются о своих более успешных в политическом плане и умеренных собратьях.

Подавляющее большинство мусульман Бельгии – марокканского или турецкого происхождения. Стране принадлежит сомнительный рекорд по наибольшему количеству новообращенных мусульман среди всех государств Европы. В 2006 г. после того, как этническая бельгийка Мэриал Дикук, принявшая ислам, стала первой представительницей Старого Континента, совершившей акт самопожертвования в Ираке, подорвав несколько американских военнослужащих, проблема противодействия исламистской пропаганде вошла в список наиболее актуальных тем бельгийских СМИ5.

Наличие нескольких официальных языков, недопущение расселения мусульман по принципу “гетто” с образованием закрытых кварталов, способствуют интеграции мусульманских общин в бельгийское общество. Тем не менее, общий уровень нетерпимости к иноэтничному населению остается достаточно высоким. По данным бельгийского неправительственного Центра предоставления равных возможностей и борьбы против расизма, за 2003 г. к ним поступило более 2 500 жалоб на случаи расовой дискриминации. Отметим также, что в практическом регулировании вопросов гражданства законодательство Бельгии ориентируется на “право крови” – jus sanguinis – согласно которому основанием для предоставления гражданства служит происхождение.

Одной из наиболее замнутых в Европе считается турецкая община Германии. Частично это объясняется историческими причинами: Турция никогда не принадлежала к числу германских колоний, а потому большинство турецких иммигрантов не могут похвастаться хорошим знанием языка принимающей стороны, что, в свою очередь, снижает возможности их успешной интеграции.

Принимая иммигрантов в годы послевоенного экономического бума, власти Германии рассматривали их как временных рабочих и высказывали твердое намерение производить замену “гастарбайтеров” каждые шесть лет. От дорогостоящей идеи “ротации кадров” руководству страны пришлось отказаться, “гостевым рабочим” было разрешено привозить за собой свои семьи. Однако вплоть до последнего времени официальные отношения с мигрантами строились в соответствие с тезисом, выдвинутым канцлером Гельмутом Колем: “Германия никого не интегрирует”.

Подобное равнодушие со стороны государства привело к тому, что в решении проблем изучения языка, поиска стабильного заработка, приспособления к чужой культуре и проч., выходцы из Турции начали действовать сообща, образуя иммигрантские ассоциации, преимущественно на религиозной основе. Организации подобные сообществу “Милли Гёрюш” служат не только адаптации, но также консолидации турецкой общины и лоббированию интересов Турции в отношениях с ЕС, в частности, в области ее притязаний на членство в Евросоюзе.

Деятельность такого рода ассоциаций нельзя оценить однозначно. С одной стороны они способствуют более активному вовлечению мусульман в общественную жизнь, повышению образовательного и экономического уровней, т.е. содействуют интеграции. С другой, навязывают своим членам некую “промежуточную идентичность” немецкого турка, представителя организации, построенной по этническому принципу.

1 января 2000 г. по настоянию тогдашнего канцлера Герхарда Шредера в Германии вступил в силу новый кодекс национальности. С этого времени она может определяться также правом почвы – jus soli – по месту рождения. Получить общеевропейский паспорт можно сдав экзамен на знание немецкого языка и отказавшись от прежнего гражданства. Но к этому готовы далеко не все. В турецкой прессе одновременно ведется кампания за вступление Турции в ЕС - и против замены турецких паспортов на европейские. Парадоксально, но по последнему вопросу радикалы с обеих сторон выступают единым фронтом. Исламисты – обвиняя своих единоверцев в отступлении от Корана. Неонацисты – пытаясь защитить “Vaterland” от “исламизации”.

Иные проблемы связаны с алжирской общиной Франции. Среди западноевропейских стран Франция наиболее тесно связана с миром ислама. В 732 г. Карл Мартел сумел остановить продвижение арабов под Пуатье, что не предотвратило расселение мавров вдоль средиземноморского побережья в течение VIII–IX вв. В XI-XIII вв. Франция стояла во главе крестовых походов европейских монархов, а с XV по XVIII столетие с переменным успехом вела борьбу за контроль над Средиземноморьем. Затем последовали: египетский поход Бонапарта 1798 г, захват Алжира (1830 г.), установление протектората над Тунисом (1883 г.), над Марокко (1912 г.) и окончательная колонизация Северной Африки. Накануне Первой мировой Войны во Франции проживало около 30 тыс. североафриканцев. Война привела к массовому использованию африканских мусульман на фронте и в тылу (свыше 300 тыс. чел.) Вырванные из привычной социокультурной среды, мусульманские иммигранты не отличались строгим соблюдением собственных религиозных обычаев. Достаточно отметить, что первые молельные помещения для мусульман открывались по инициативе нанимателей-хозяев – для поддержания должного “нравственного климата” на предприятиях. В 1917 г. правительство приняло постановление, запрещавшее продажу спиртных напитков “колониальным рабочим”, а в 1918 г. владельцам питейных заведений и вовсе запретили обслуживать выходцев из Северной Африки. Для спасения морали и нравственности в страну были приглашены имамы и талаба (духовные наставники) различных суфийских братств, в железнодорожных депо и в больницах появились мусульманские молельные помещения; были созданы первые крупные мусульманские кладбища. После Второй мировой войны реконструкция и промышленный рост способствовали трудовой иммиграции мусульман. Мусульманское население метрополии пополнялось преимущественно за счет алжирских иммигрантов. Завоевание Алжиром независимости не отразилось на трудовой миграции алжирцев в бывшую метрополию: Эвианские соглашения 1962 г. гарантировали свободное передвижение граждан между Францией и Алжиром6. События политической истории Алжира явились причиной формирования холодно-равнодушного отношения мигрантов к своей стране, а потому степень их участия в различного рода ассоциациях значительно ниже, чем у выходцев из Турции.

Исламизации Франции способствовало ее либеральное законодательство: по закону до 1993 года дети иммигрантов, рожденные во Франции, могли автоматически претендовать на гражданство (в 1993 г. этот закон был ужесточен).

Классические двухфакторные теории адаптации (например, концепции Фернхема, Бокнера и Берри) сводят все переменные, определяющие стратегию адаптации, к двум: отношение принимающей стороны и отношение мигранта. Соответственно, внешняя политика неизменно выпадает из их рассмотрения. Однако на примере развития мусульманских общин самой “мусульманской” страны Европы – Франции можно проиллюстрировать высокую степень влияния внешнеполитического контекста на процесс социокультурной адаптации.

В развитии мусульманских общин Франции, начиная с 70-х гг. XX в., можно выделить шесть этапов, совпадающих с изменением климата на международной арене.

Первый этап, охватывает период с начала и до середины 70-х гг., когда исламские объединения делали еще только первые шаги. Проживающие в стране мусульмане не проявляют не проявляли стремления к религиозному самоутверждению. “Экономические” мигранты - в силу того, что осознавали временность своего пребывания в стране; “французы-мусульмане” – поскольку видели в отказе от исламской идентичности залог успешной интеграции в принимающее общество. На внешнеполитической арене также не происходило заметных событий: “политический ислам” еще не вступил в стадию подъема, а в странах Востока социальный протест находил выражение в марксизме и светском национализме.

Следующий этап начинается с экономического кризиса 1973 г. Последовавший за ним спад производства вынуждает правительство принять решение о прекращении ввоза иностранной рабочей силы во Францию. Намерение властей остановить поток экономической иммиграции приводит к обратному результату: численность мигрантов (в том числе мусульман) во Франции возрастает примерно в полтора раза. Из опасения навсегда потерять возможность вернуться в стране остаются находившиеся там временные работники. Это порождает проблему воссоединения иммигрантов со своими семьями. Отказ французского правительства предоставить им такую возможность вызывает протест со стороны ряда влиятельных организаций и в 1976 г. власти идут на уступки. Во второй половине 70-х гг. воссоединение семей мигрантов принимает массовый характер, а ощущение принадлежности к исламу становится для иммигрантов более важным, чем осознание “исходной” национальной принадлежности, социального статуса и пр. Повышение интереса к исламской религиозной практике находит выражение в стихийном оборудовании молельных помещений в общежитиях, на предприятиях (в частности, на автозаводах Рено), а затем и в пригородных рабочих кварталах. При этом администрация часто идет навстречу мусульманским активистам, видя в исламе противовес влиянию на рабочих левой агитации.

На рубеже 70-80-х гг. – третий этап: мусульманский вопрос становится внутренним делом Европы. По итогам Исламской революции 1979 г. в Иране мусульмане Европы попадают под влияние радикального исламизма как в его суннитском варианте (Братья-мусульмане и близкие к ним группы), так и в форме хомейнистского революционаризма. В 1982 г. среди обучающихся в Париже иранских, иракских и ливанских студентов-шиитов возникают два соперничающих течения: одни утверждают общеисламский характер иранской революции, другие воспевают ее как сугубо шиитскую. Группы концентрируются вокруг Иранского культурного центра на улице Жан-Барт, коллективные моления заканчиваются жестокими драками между сторонниками и противниками режима Хомейни. Внешнеполитический фон – война в Ливане, захват заложников из числа французских граждан – также способствуют формированию негативного стереотипа восприятия ислама как угрозы существованию французского общества. В данном контексте возрастает популярность правых партий.

Четвертый этап – 80-ые гг. – может быть назван периодом прогрессирующего “офранцуживания” ислама. О себе как о мусульманах все чаще заявляют потомки “харки” и “беры” – родившиеся во Франции дети магрибских иммигрантов, для многих из которых “возврат к исламу” становится компенсацией за неспособность интегрироваться во французское общество. Благодаря проповедям Джамаат ат-таблиг по меньшей мере 30 тысяч коренных французов, принимают ислам. Сочетая приверженность мусульманской религии с высокой социальной активностью, они, в отличие от иммигрантов, не имеющих французского гражданства, располагают большими возможностями лоббирования собственных религиозных интересов, в том числе за счет создания избирательных блоков.

В конце 80-х гг.

– пятый этап – ислам превращается во “вторую религию” Франции. В стране формируется развитая “исламская инфраструктура” в виде мечетей, религиозных ассоциаций, исламских мясных лавок и книжных магазинов, мусульманских кладбищ и т. п. Одновременно среди французских мусульман происходит всплеск исламского фундаментализма, спровоцированный военным переворотом в Алжире и запретом Фронта исламского спасения (ФИС). Перед Францией остро встает вопрос о статусе ислама в государстве, приверженном традициям секуляризма. СМИ бурно обсуждают “дело о платке” (инцидент с недопущением к занятиям двух учениц государственной школы, пришедших на уроки в мусульманских платках) и издание аятоллой Хомейни известной фетвы против британского писателя Салмана Рушди, автора нашумевшей книги “Сатанинские стихи”.

С середины 90-е гг. начинается современный шестой этап, связанный с возрастанием проявлений религиозного экстремизма. 1994–1996 гг. во Франции происходит ряд терактов, организованных исламскими радикалами. Враждебность французского общественного мнения к исламу возрастает. Стремясь снизить накал страстей, ректор мечети на парижской площади Сталинградской битвы Ларби Кешат в феврале 1997 г. обращается к мусульманам и французам с призывом к взаимопониманию, но это приводит только к бомбовой атаке его храма. Как отмечает известный французский исламовед Оливье Руа, социологический портрет исполнителей подобных терактов однотипен. Террористы – потомки мусульманских иммигрантов во втором поколении, выросшие в неблагополучных районах, франкоговорящие, получившие слабое религиозное образование, окончившие школу, но не сделавшие профессиональной карьеры. Этническое происхождение для них менее значимо, нежели ощущение собственной социальной маргинальности. “Вернувшись к исламу”, они не имеют опыта религиозной практики и сколько-нибудь серьезных познаний в области религии.

В данном контексте – популярное утверждение об изначальной агрессии, заложенной в ислам, представляется, по меньшей мере, сомнительным. На террористические акты идут, как правило, не практикующие прихожане.

На современном этапе разрозненные общины мусульман Франции концентрируются вокруг следующих организаций: ^ Соборной парижской мечети, Национальной федерации мусульман Франции, Федерации исламских организаций, центра связей Ислам – Запад, отделения Мирового исламского единства, отделения Исламской помощи, Союза исламских организаций Франции.

История первых трех из вышеприведенного списка иллюстрирует три наиболее популярных варианта диалога Европы с “внутренним” исламом.

^ Соборная парижская мечеть, построенная по инициативе и на средства французского правительства в качестве жеста благодарности солдатам-мусульманам, воевавшим на стороне Франции в Первой мировой, была призвана символизировать открытость III Республики, содействуя укреплению лояльности мусульман. Однако попытка, через соглашение с представителями элиты, прийти к контролю над всеми мусульманами страны успехом не увенчалась. В начале 80-х после продолжительной юридической борьбы за владение мечетью, развернувшейся между Алжиром (выступающим в союзе с Тунисом и Марокко) и французским правительством – она была передана под контроль Алжира.

Создание ^ Федерации исламских организаций было проспонсировано Саудовской Аравией. В настоящий момент она объединяет около ста пятидесяти, преимущественно фундаменталистских организаций, а на организуемых ее ежегодных международных конференциях, исламские богословы и ученые открыто проповедуют превосходство законов шариата над светским законодательством.

Инициатором создания^ Национальной федерация мусульман Франци�� и вовсе был этнический француз – Даниэль Юсуф-Леклерк – интеллектуал, ставший убежденным мусульманином под влиянием проповедей Джамаат ат-таблиг. До своего избрания на пост главы НФМФ, объединившей на федеративных началах часть исламских ассоциаций, он возглавлял ассоциацию Тайибат (Благие вещи), получившую от Лиги исламского мира “монопольное” право на присвоение категории халяль производимым во Франции мясным продуктам, предназначенным к употреблению в мусульманских странах. Пять из руководителей Федерации являются этническими французами по происхождению. В настоящее время в Федерацию входит до ста сорока мусульманских организаций.

В апреле 1992 года в Париже состоялся съезд Федерации под лозунгом “Мусульмане и ЕС”. В работе съезда приняло участие 23 тыс. представителей от 190 исламских обществ Англии, Бельгии, Италии, Швейцарии, Германии, Голландии, Ирландии. Участники съезда отметили, что мусульмане Европы являются неотъемлемой частью Европейского Союза, и заявили о том, что терпимость и уважительное отношение к различным религиям поможет сохранению социального мира в Европе. Съезд потребовал возвращения девушек, покрывающих голову, во французские школы, призвал другие европейские государства признать исламскую религию.

Следует отметить отсутствие какой-либо единой структуры у мусульманских организаций Франции. Ни одна из них (в том числе и ^ Национальная федерация мусульман Франции) не имеет возможности говорить от имени всей общины, а значит, и служить посредником между ней и государством. Это во многом объясняет неуспех адаптации мигрантов по французской модели, сконцентрированной на групповой адаптации.

Главной задачей государственной политики Франции в отношении “внутреннего” ислама является его интеграция в общественную и культурную жизнь страны на условиях, не противоречащих устоям республиканского строя. Однако общий международный фон не благоприятствует ее успешному решению.

По мнению Катрин де Ванден, специалиста по иммиграции и директора по научной работе Центра Международных Исследований (Париж): “Мусульмане ощущают себя обесчещенными, в первую очередь, в контексте войны в Персидском заливе. Негативные коннотации, закрепившиеся сегодня за исламом, воспринимаются ими как дополнительное унижение вдобавок к тем бедности и дискриминации, с которыми многие сталкиваются в повседневной жизни. Отдельные мусульманские страны активно играют на этом, используя факт оккупации Ирака, как способ отвлечь внимание от того, насколько плохо обстоит дело с их собственной системой управления. Другой не менее важный фактор, – это СМИ. Телевизионные каналы, подобные Аль Джазира, для которой характерны сильная мусульманская идентификация и преимущественная концентрация на конфликтах из серии иракского или палестино-израильского, обладают огромным влиянием на восприятие мусульман, что способствует поляризации мнений. Большая часть мусульман придерживается умеренных взглядов, но радикализация среди маргиналов присутствует, и именно она приковывает к себе внимание”7.

Вплоть до взрывов в Лондоне 7 июля 2005 г. мусульманская община Великобритании считалась одной из наиболее благонадежных. История присутствия мусульман на Британских островах насчитывает три столетия и самым тесным образом связана с деятельностью Ост-Индской компании. С середины XIX в., особенно после открытия в 1869 г. Суэцкого канала, мусульмане, в основном судовладельцы и торговцы из арабских стран (Йемен и Сомали) и Британской Индии, начали компактно селиться на побережье – в Лондоне, Ливерпуле, Бристоле и Кардиффе. Тогда же в Англии появились первые мусульманские мистические и суфийские движения. Но усиленная мусульманская миграция в метрополию началась уже после Второй мировой войны: сначала из Индии, затем из отделившихся от нее Западного и Восточного (нынешний Бангладеш) Пакистана. В 60-е гг. прошлого века исламская иммиграция в Британию достигла своего пика и потребовала от правительства принятия трех актов об иммиграции, ограничивавших въезд в страну. В 70–80-е гг. численность выходцев с мусульманского Востока в Великобритании росла уже в основном за счет высокой рождаемости мигрантов первого поколения. На современном этапе в Бирмингеме, Манчестере, Ноттингеме, Ливерпуле, Кардиффе существуют целые мусульманские кварталы. В большинстве своем их жители работают мусорщиками, грузчиками, мелкими служащими и торговцами.

По данным специальной Комиссии по расовому равноправию, на протяжении 28 лет осуществлявшей мониторинг политики работодателей в отношении этнических меньшинств, за последние годы разрыв между оплатой их труда, по сравнению с автохтонными британцами, был значительно сокращен8. Однако дискриминация при найме на работу осталась на прежнем уровне. Для «белого» выпускника университета вероятность получения места в крупной английской компании в три раза выше, чем для представителя “цветных”. Британцы афро-карибского происхождения в четыре раза чаще своих “белых” сограждан той же квалификации не проходят собеседование при приеме на работу9. При этом закон предоставляет право обжаловать дискриминационное отношение к себе только тем, кто уже получил место. Для мигрантов-мусульман ситуация представляется даже более сложной. Показателен следующий случай. Вскоре после событий 1990-1991-х гг. в зоне Персидского залива одна британская компания в Шеффилде при наборе персонала объявила, что принимать мусульман на работу не будет. Начатый против этой компании судебный процесс по обвинению ее в нарушении закона 1968 г. о “равенстве рас” ничего не дал, поскольку мусульмане не являются особой расой10. Предложенные Комиссией по расовому равноправию меры – поощрение работодателей, ориентирующихся на полиэтнический состав сотрудников вкупе с квотированием рабочих мест по этническому признаку – неприемлемы для английского общества, отличающегося консерватизмом и жесткой стратификацией. Критики системы квот указывают на то, что она противоречит фундаментальным основам западного общества свободной конкуренции и приводит к появлению группового фильтра с обратным знаком.

Между тем, по данным последней британской переписи населения11, количество представителей этнических меньшинств, не достигших двадцатипятилетнего возраста, составляет 45%, в то время как аналогичный показатель среди “белого населения” не превышает 35%12. Можно предположить, что при сохранении существующих тенденций – сокращении “белого” населения трудоспособного возраста на фоне “омоложения” общин – работодатели будут вынуждены отказаться от этнических и конфессиональных предрассудков хотя бы по соображениям экономической целесообразности. Но более вероятным выглядит воспроизводство прежней системы скрытого неравенства на новом уровне по правилам “Скотного двора” Оруэлла – все равны, но некоторые равнее прочих.

Пока же представители диаспор все более активно осваивают область малого и среднего бизнеса. По данным международных исследований, иноэтническая экономика Великобритании – это около 250 тысяч фирм и 13 миллиардов долларов в казну ежегодно13. В начале 2006 г. наследник британской короны принц Чарльз подписал «меморандум о взаимопонимании» между Исламским банком развития и собственной благотворительной организацией “Международный молодежный бизнес”. На проходившей в Лондоне конференции по случаю тридцатилетия ИБР он выразил уверенность в том, что “при поддержке Исламского банка развития наши благотворительные организации смогут умножить усилия по разрешению проблем, с которыми мы сталкиваемся в городах Британии и предоставить помощь молодым мусульманам, не располагающим достаточной поддержкой со стороны общества, для того, чтобы на равных участвовать в жизни страны, содействуя укреплению солидарности и