Ну… Нет, — теперь растерялась врач. – Но вы не можете ходить. – продолжала удивляться она.

– Ну… Нет, — теперь растерялась врач. – Но вы не можете ходить. – продолжала удивляться она.

– Почему?

– У вас анализы трупа. Вы и жить не можете, а вставать начали.

Прошёл отведенный мне максимум – четыре дня. Я не умирала, а с аппетитом лопала колбасу и бананы. Мне было хорошо. А врачу было плохо: она ничего не понимала. Анализы не менялись, кровь капала едва розоватого цвета, а я начала выходить в холл смотреть телевизор. Врача было жалко. А Любовь требовала радости окружающих.

– Доктор, а какими вы хотели бы видеть мои анализы?

– Ну, хотя бы такими…

Она быстро написала мне на листочке какие-то буквы и цифры, то – что должно быть. Я ничего не поняла, но внимательно прочитала. Врач посмотрела сочувственно на меня, что-то пробормотала и ушла. А в 9 утра она ворвалась ко мне в палату с криком:

– Как вы это де… Анализы! Они такие, как я вам написала.

– Откуда я знаю? А что, хорошие?

Да и какая, на фиг, разница? Лафа закончилась. Меня перевели в общую палату (это там, где уже не умирают). Родственники уже попрощались и ходить перестали. В палате находились ещё пять женщин. Они лежали, уткнувшись в стену, и мрачно, молча и активно умирали. Я выдержала три часа. Моя Любовь начала задыхаться. Надо было срочно что-то делать. Выкатив из-под кровати арбуз, я затащила его на стол, нарезала и громко сообщила:

– Арбуз снимает тошноту после химиотерапии.

По палате поплыл запах свежего смеха. К столу неуверенно подтянулись остальные.

– И правда, снимает?

– Угу, — со знанием дела подтвердила я, подумав: «А хрен его знает…»

Арбуз сочно захрустел.

– И правда, прошло! — сказала та, что лежала у окна и ходила на костылях.

– И у меня. И у меня, — радостно подтвердили остальные.

⇐ Предыдущая 1 234 5 Следующая ⇒