Глава 1.. Слово о волосатой поэтессе.

Виктория Щетнева,

Кругосветное путешествие Хлохморокмаруки.

Оглавление:

1. Слово о волосатой поэтессе.

2. Начало нового пути.

3. Куда приводят цикады.

4. Мириады Марук.

5. Куда приводят мотыльки.

6. Как живет скитающийся поэт.

7. Конец пути.

Глава 1.

Слово о волосатой поэтессе.

Она никогда не была молодой. Никогда не говорила своего имени, и, какую бы редкую книгу о жителях вы бы не открыли, там пишется неизменно: «Ее волосы всегда были чуть ниже, чем до пола, а цвета такого черного, что они не отражали луч.».

Некоторым посвященным она открывала лишь половину своего имени, и те могли совершать при чтении его необыкновенные чудеса. Однако, имя ее не могло произнести ни одно существо раздельно. Эта фраза имеет смысл только в том случае если считать, что каждую букву его произносят разные стихии на своих неповторимых алфавитах.

В народе для удобства людей ее звали по-другому, не так же красиво и очень просто, но зато предусмотрительно – Хлохморокма́рука. В переводе как «Волоса́тая».

Хлохморокмарука живёт в местностях Тауте́. Это местности, пораженные болезнью Туате, или те, где раньше жил огонь, но его материальные следы там по сей день остались: оставленные костры, дома, подверженные пожару, иногда даже трупы.

Однако, труп это был, или сгоревший лес – Хлохморокмарука невозмутимо ставила на него свой домик, жила в нем, и своим присутствием выгоняла всю хворь.

У нее были и помощники. И по миру это не было секретом. К падали летел ворон, от брошенного костра среди мирных пейзажей лесов – угольный мотылек.

Обычно, свой лёгкий домик она носила на себе, словно улитка. И была такой же крохой. Она была сантиметра четыре, превратись я в Тауте! Заплетала два больших хвоста, но в прочем, не только их, а на что хватали руки, потому как и все обхватить двумя ленточками было невозможно – там резиночкой взяла охапку, там внизу еще схватила в плен, если не улизнет. Старая Хлохморокмарука была, со своими черными змеями не справится.

Говорят, Хлохморокмарука умела разговаривать с местами и они говорят ей свои имена. В книге «Имена проходимцев Леса Бездеревьего» говорится: «Если сложить за одно путешествие вокруг света Хлохморокмаруки имена всех Тауте, то прочтением их можно будет зачаровать любого обычного смертного человека».

Ибо один молодой черт белоснежного цвета следил за ней и донес по секрету писателю этой книги удивительную способность такого сложения, а писатель упросил у своего друга об одолжении повествовать об этом книге.

Другие существа же комментировали это, говоря, что писателем был некий черт Миромил, весьма образованный молодой бес зелёной кожи, который никогда не лжет и очень уважаемый другими чертами и людьми.

Глава 2.

Начало пути.

Как-то раз Хлохморокмарука поставила свой дом на месте поляны среди одного брошенного костра. Солнце раскаляло землю. Трава потела ароматом. Ветерок же неуклонно охлаждал их ласками. Пастух непричем пас своих летающих божьих коровок.

Травы на поляне косились раз в один месяц лета, первого числа. Сейчас же трава уже подросла. Оглянув травку, пригнув и подержав в ручках, словно проверяя ленту дорогой ткани, она деловито пробубнила:

– Сегодня шестнадцатое… Я рано.

Хлохморокмарука никогда не поспевала в период скоса травы. Она вечно приходила в середину месяца. Каким бы ни был этот летний месяц. И в этот раз пришла так же.

– Здравствуйте, старая Хлохморокмарука!

– Привет-привет. – весело в ответ пропыхтела ему она, затем быстро закрывшись в своем домике с крышей, как у перевёрнутой шляпки пластинчатого гриба.

По правде говоря, Хлохморокмарука воровала у пастуха зеленую траву, чтобы почистить зубы, поэтому она всегда ставила свой домик рядом со снопом скошенных трав, а иначе было бы легко ее уличить.

Когда утром еще горела луна, Хлохморокмарука воровала столько, сколько необходимо и на цыпочках искала лужицу. Мятой она не чистила зубы. Хлохморокмарука считала это очередной модной нелепостью и даже смертельно вредной для здоровья вещью.

Аккуратными сухими пальчиками она открыла книжку и принялась читать. Это была книга человека. Невесть откуда она взяла ее и зачем. Ясно было одно: ее не интересовало ее содержание, ни даже красота символов, из которых составлен текст, а интересовали невидимые следы насекомых на страницах.

Аккуратно просматривая бумагу в книге, она отмечала странички.

Затем она достала волшебный порошочек. Рассыпала его по кремовой бумаге, порошок растворился в небытие, но она увидела явные следы, сверкающие, словно скопления звёздочек.

Хлохморокмарука срочно позвала пастушка божьих коровок и провела его в свой дом, который освещали дырявая крыша и светящиеся следы волнительным тусклым светом.

Она провела его по полу, который весь покрывала небольшая книжка. Прогуливаясь с ним за руку по символам и светящимся следам, она спросила:

– Объясните, друг, чьи это следы?

Тот в изумлении посмотрел на нее.

– Разве вы не самая мудрая женщина на земле, чтобы самой ответить на этот вопрос?

– Ну, да, да женщина... Но не и самый мудрый мужчина, в конце концов, дружок.

– Если вы не знаете этого, милая женщина Хлохморокмарука, – ответил величественный эльф после – то пойдёмте отдохнем на лугу и станем созерцать его до заката солнца, пока вы сами не встретитесь с этими существами.

Вежливо взяв за руку Хлохморокмаруку, они дошли до одного красивого старого дерева рядом, но мерцающие следы остались стоять на страничках книжки.

Оказавшись в его ауре, они почувствовали освежающий запах смолы, капающей когда-то с дерева.

Внезапно сосна вновь зарыдала смолой. В ту же секунду мир как будто бы замер перед ее глазами. Восставшие из земли насекомые поднялись. Кружась всюду, каждая произносила неповторимое пение, такое же пронзительное и яркое, как она сама.

Она зачарованно смотрела целые дни на неиссякаемую радость цикад, веселые танцы и безобразное совокупление, пока пастух приходил опять или снова уходил от нее. Почему же эльф не считает рождение цикад таким же праздником этой поляны?

– Правда, они чудные? Из их чешуи мы делаем красивый наряд людям в наших краях.

– Мерзкое дело. Вы не умеете шить из облаков и прясть из пылинок, раз убиваете Жизнь, чтобы ее показать на платье девы. – сказала она.

Тогда одна цикада встала рядом и предложила сесть на нее. Она согласилась, и они полетели куда глядели их семь глаз.

На ее постели-книге, которая, в общем, и занимала весь дом, старая Хлохморокмарука написала записку:

«Я оставляю свой дом, пастух, уничтожь его вместе с вещами, но книгу отдай цикадам. Спасибо за дружбу, я очень сожалею, что не смогу больше выпить росы твоих божьих коровок. Туате больше нет, и мне пора стать цикадой. ».

Глава 3.

Куда приводят цикады.

Пусть розовые облака вверху, смелый полет, и внизу, словно сшитые из зелёных лоскуточков ткани холмы, ее опьяняют! Ничто не сильнее ее вопроса о том, могут ли и любят ли эти насекомые читать книги? Скромность запретила ей как бы распороть рот перешитый крепкими нитями.

Она видела много сорок, летящих рядом. Сороки не трогали их, а матушка тихо хихикала. Ей пришла идея. Их пение напоминало пение самих цикад, но не такое оно было громкое. Отдаленное.

В каждой сороке жила своя цикада, была уверена она. Когда сорока глотает цикаду, она не пугается и думает себе на благо – что это тоже неплохое жилище.

Цикада в мирной жизни живёт дольше, примерно как сама сорока, а вот сорока после таких шуток, если не проживает от стресса, как цикада по продолжительности, то и при самых мягких последствиях, во всяком случае, больше на цикад не охотится.

Цикада не смогла долго катать старую Хлохморокмаруку, ее дни подходили к концу, поэтому она высадилась в некой безлюдной местности и дальше вечно семнадцатилетняя полетела одна.

Всюду никого не было. Хлохморокмарука не знала, в каком цветочке переночевать ночью, какой травинкой с росой окатить себя утром, чтобы умыться, днём она не знала, что есть и куда идти.

Косясь взглядом на степь справа и по левую сторону от нее, прикрывая от страха лицо хвостом, она шла по проторенной широкой тропинке. Если она зашла бы в то коварное многоцветье, то могла бы потеряться в нем.

– Это тебе не Тауте искать, а приключения. – пробубнила себе под нос женщина.

Идя куда глядели глаза, съедаемая духотой и ароматами, она наконец увидела восхитительный особняк, перед которым степь заканчивала свои владения. Этот особняк почти весь был увит плащом.

Только круглые оконца с дверью не были укрыты любвеобильным плющом. С золотой ювелирной скульптуры хозяин тоже бережно срезал плющ. Наверное, осенью особняк был ещё более прекрасен, когда листья сгорали красным.

Дерева рядом с домом не было. Она поняла, что в этом доме есть мужчина. Ибо если у жильцов дома есть кормилец, то, по традиции, дерево не садится. Это была очень полезная условность.

Хлохморокмарука решила пробраться туда во что бы то ни было и испытать удачу, чтобы попробовать попросить этих богатых людей об одолжении – сладком хлебе, воде, сне. Ведь ей хотелось просто набраться сил, чтобы идти дальше. Разве она готова была с ними подружиться?

Матушка очень волновалась, и стараясь привести в порядок свою лохматую шевелюру, хватала от нервов все подряд пряди, завязывая их в хвосты, чтобы выглядеть опрятнее и серьезнее для солидных хозяев. Так, от большого волнения она, к своим двум перевязанным хвостам добавила порядком восемь таких хвостов.

Закончив, она постучала три раза взятым прикрыльцовым камушком по двери, чтобы ее услышали.

Маленький чертик быстро открыл дверь старенькой Хлохморокмаруке.

Она неторопливо вошла на порог, но все так же сохраняя стабильность своего нормального состояния, будто бы она не голодала, не хотела воды, не летела верхом на цикаде. Будто бы этой ночью она спала.

– Какая хорошенькая!

– Здравствуйте, хозяева этого прекрасного дома.

Сделав поклон, она улыбнулась.

Три мальчика-чертика улыбнулись леди-бабуле. Братья чертик розовый, чертик зелёный, чертик жёлтый.

– Пожалуйста-пожалуйста, живите с нами, прекрасная леди, ведь мы так одиноки в этом огромном доме без единой женщины!

Заявив такое с порога, зелёный чертик зачесал рожки, так как у него был период полового созревания.

– Я не слишком стара для вас? – тихо, но все же хихикая, спросила, похожая на семидесятилетнюю женщину, Хлохморокмарука.

– Вы прекрасны…

От стыда зелёный чертик розовел. Жёлтый чертик зеленел. Розовый, в свою очередь кивая в подтверждение – желтел, как полнолуние в первый день, как кости недоедающих аскетов валяющихся по тропам диких мрачных лесов. До того это было романтично.

Когда после любезный зелёный Чертик Миромил отнес ее на кухню, чтобы она приготовила им обед, любезный жёлтый чертик Фенхвей одел на нее фартук, розовый Лаккуйла приготовил ей продукты и нож, она стала нарезать продукты, чтобы приготовить им обед.

Больше всего на свете она любила помидоры! Ах, если бы у нее был целый сад с помидорами… Она смогла бы сделать себе бассейн из его сока в стакане у старшего из чёртиков, Миромиле.

Хлохморомарука усердно трудилась, пела колыбельные на ночь чертикам из слогов своего имени, кормила их салатом из помидор и поила помидоровым соком и если у них был жар, то после того, как она излечивала чертика, садилась ему под кровать, чтобы тот чертик случаем не стал Тауте. А пока она сидела под кроватью у чертика, то шила из тонких ниточек ему красивый платочек от соплей, которые, впрочем, ещё оставались после простуды.

Пышный дом гордился лишь золотом и их жителям запрещалось держать в руках вещь менее великолепную, чем атлас, а иначе чертикам приходилось мыть руки из золотого фонтана на заднем дворе, а стоит отметить, что делали они это очень редко. Ведь думали, что великолепие не селит на ладошки микробов. Конечно, это все была чистая неправда и в их доме она мыла ручки каждый раз, когда собиралась кушать.

«Лаккуйла» звали маленьких инкубов. Во время далёких странствий, она знакомилась с многими чертиками, которые представлялись по имени и прозвищу, очень часто которое было его именем.

Он занимался тем, что помогал ведьмам, которые крадут детей, например, это нужно сорокам-оборотням, или некоторым господам из царства эльфов. Или попросту ведьмам, которые не могут родить.

Лаккуйла перевоплощался в малыша, которого крали, а потом вставал на его место. Ночью он уходил к себе домой, а днём работал.

Инкубом такого малыша звали чисто из-за повадок. Часто он заигрывал с мамочками в силу характера, с этим ничего не смогли сделать даже золото эльфов и бесов, а Лаккуйла все же всегда звали оборотнями-младенцами и инкубами. Он никогда не взрослел и родители могли догадываться, что все это время лежало в их колыбели, но если это была семья матери - одиночки, никто никогда не оставался без работы.

Фенхвей – «Праведный».

Это может и не бес, а просто получерт, то ли полуэльф, но если вернее, то все вместе.

Фенхвей – жёлтый цвет пламени в аду.

Есть так же Фиолетовый черт, Белоснежный черт. Никто не знает их имени и местоположения, как и дом, и имя Фенхвея. Но вы то теперь, наверное, знаете.

Миромил – «Правдивый». Миромил знает всю правду о трёх мирах. Он учёный и единственный не умеет перевоплощаться среди трёх братьев.

Обычно пропитание добывал Лаккуйла, хоть и он был самым младшим братом.

Но, всё-таки, Миромил говорил, несмотря на то, что он младший, родил сам всех своих двух братьев во время любовных похождений за его женщин и стал воспитывать.

Спустя какое-то время, когда она призналась о том, что хотела бы себе томатный бассейн, своей любимой женщине сделали тотчас золотой бассейн, похожий по форме и размеру на собачью миску, украшенный рубинами и с высеченными на золоте изображениями Пана. Но, в целом, Хлохморокмарука была скромна, она высказывала только свои самые заветные желания.

– Мне так неудобно… – сказала она однажды про это.

– За что же?.. – удивился откровенно Миромил. – Мы же вас даже голой еще не видели.

Но когда все спали, она тихо плакала.

– Я хотела стать цикадой, а стала женой. А если захочу стать женой, то вообще, наверное, стану каким-нибудь пиратом.

У меня ничего не получается, ничто не подчиняется мне без нужного заклинания. И только если я стану бедным кочевником, у меня выйдет это так, как задумано.

– Мне нужно идти. – грустно призналась Хлохморокмарука, когда чертики выросли.

– Но ты же наша жена!

Хлохморокмарука ничего не ответила.

Она поцеловала в лоб, подбородок и щеки каждого чертика, а затем ушла дальше кочевать.

Перед этим она трепетно собирала дом из полиэтилена и четырех трубочек, которыми пила сок с чертиками, и теперь надев его, как рюкзачок, Хлохморокмарука отправилась в путь.

Чертики Лаккуйла, Миромил и Фенхвей грустно махали ей платочками от соплей, которые она им сшила, сидя под кроватью.

Глава 4.

Мириады Марук.

Когда она шла, то видела Преисподнюю вместо Реальности. Места озерок занимали лавы, вместо земляных тропинок путались между собой «бешеные тропинки» из камня. Это было тропы, которые меняли сами решение, к чему они вели. А за тропами росла огонь-трава, которая вырастала из посаженных в землю камней. На кончике ее листочков росли кристаллы, похожие на капельки, но те были ровно овальной формы.

Всюду ходили призраки адских созданий, которые чесались от прыгающего на них огня, но она шла прямо, даже игнорируя тропинки, просто несмотря ни на что.

– Это они насылают на меня иллюзию, потому что не хотят, чтобы я уходила. На самом деле, я иду по земле в среднем из трёх миров, как раньше.

Хлохморокмарука шла долго, пока наконец не увидела Реальность. Но не было рядом ни озер, ни троп. Впереди была лишь травка и порхающие махаоны с капустницами. Она удивилась, когда увидела сразу целую деревню, и что стоит прямо у входа в нее.

Деревня оказалась совсем сожжённой, но у каждого дома стояли обугленные стены из крепких бревен, хоть и не у каждого была крепкая обугленная крыша. Иногда на дом без крыши была жидко постелена солома, и она не понимала, зачем и кому делать крышу в нежилом доме.

– Странное место. Деревня из сожженых домов. – Подумала она, но ничего не предприняла.

Хлохморокмарука принялась работать. Матушка выбрала сгоревший домик без крыши, который открывал лазурное небо. Хорошо устроившись в центре дома, от которого остались только обугленные стены, она решила вздремнуть в своем домике, но потом ей пришлось много думать о помидорах, чтобы успокоиться. Все потому, что ее постоянно кто-то отвлекал. Позже она все же решила выяснить, в чем дело.

– Кто шумит здесь? – тихо, но четко и с достоинством произнесла она, закрывшись от страха своим самым густым хвостом волос.

Ей никто не ответил. Маленькая старая женщина с длинными черными волосами глотающими свет над ее головой сидела на стене, продолжая топтать одежду в тазике с водой. Чтобы не замочить чего, она взяла кончики волос и соединила с кончиками платья, подняв их вверх от воды.

– Извините! – повторила ей Хлохморокмарука громче. – А вы знаете, что такое Туате?

– Тауте?! Да! Вся наша деревня! – завопила вечно семидесятилетняя.

– И, всё-таки, вы не обладаете все, по-крайней мере, удивительными именами, которое не может произнести ни одно живое существо раздельно?

– Нет. Это не так. Обладаем.

Хлохморокмарука как будто бы это мгновенье побыла в аду. Она вся стала алая.

– Неужели, вы умеете так же складывать? – уточнила она.

– Милочка, – ответила ей женщина – Люди, и даже нелюди, не должны думать, что они такие одни. Нарциссизм вреден для здоровья – из-за него часто больно падаешь с высока!

– Это знание понадобится тем нарциссам, что стоят на стенах обуглившиеся домов без крыши, а мне падать неоткуда, я на полу стою, между прочим! – обиделась Хлохморокмарука.

– Конечно, конечно, конечно... – Она надменно забрала тазик и ушла.

Внизу водили хоровод девушки, похожие на нее. Они пели шепотом песни, которые она уже сочиняла, они вплетали, как ленточки в косы, звуки листочков и ветра в их пение, которые не могли произнести сами. Вокруг них резвились огоньки, на пение слетались птички и катали их. Но у нее не осталось ничего, кроме боли, от разговора с этой целительницей и их песни не радовали ее.

Тут Хлохморомарука быстро произнесла особый слог и угольный мотылек подлетел, чтобы забрать ее. Они улетели, и она снова оставила свой дом из трубочек одного.

– Я обидела свою сестрицу... – сказала она, когда поняла, что наговорила, но от ее тазика до угольного мотылька Хлохморокмаруки было слишком много расстояния.

Глава 5.

Куда приводят угольные мотыльки.

– Она была права. – думала, изводясь, Хлохмарокмарука. Ее отвергли ее подобные. Что теперь за мастерство зародиться в ее чреве?

Жаркий ветер и тьма, сотканная из всех цветов были морем, в которое она безвозвратно окунала свою шальную голову. Ее изморили думы и она была готова упасть.

Мотылек не смог больше ее нести. Он оставил ее ночью возле сосны, а потом растворился во тьме. Полная луна с шумом ночного ветра открылась от облаков и сделала одолжение быть ее единственным ориентиром в этом сосновом бору.

– Я могла бы дарить свои песни всем.

Хлохморокмарука увидела тотчас что-то блестящее. Она побежала в бреду, минуя темные одинаковые стволы деревьев и не боясь никого в этом лесу. Она увидела тот самый прекрасный блестящий нож, воткнутый в землю, который был чуть меньше ее самой и тоньше.

Она все поняла. Взяв нож и наутёк побежав куда глядели глаза, Хлохморокмарука услышала разгневанный вой человека-грибника. – Где мой великолепный нож?!

– Нет! Нет! Нет! Нет-нет-нет… – шептала она.

Она никогда так не боялась. Грибник бежал за ней, хлюпая по лужам и сразу их осушая, давя грибы по пути.

– Маленькая ведьма!

Добродетель луны стал для нее и наказанием. Свет упал на нож и теперь куда бы она не шла, ему было ясно, где она, даже если это было очень, очень хорошее место. До того это было тоскливо!

Грибник схватил ее и принес к себе в дом, а у нее от страха отказали все конечности и она смутно помнила, что вообще было потом.

Утром Хлохморокмарука заметила, что проснулась в деревянной клетке, а утром некто, похожий на хомячка, вошёл в нее, волоча за собой крохотные саночки на колесиках. От нее жутко пахло грибами. Не мариновали ли ее вообще вчера в какой-то дурацкой грибной воде?

Оглядев дальше взором клетку она поняла, что великолепный нож был рядом. Чуть дальше лежало немного желудевого кофе и бутерброд с маслом из желудя. Она заплакала от счастья.

– Какие у тебя восхитительные саночки, хомячок! Существо ли ты с этой планеты, раз имеешь такие восхитительные саночки?

– Да. У меня два дома. – Скромно признался хомяк.

– А где твой второй дом?

– Я принес тебе еды оттуда. Грибник не даёт тебе еды. А я ем оттуда и отсюда.

Хлохморокмарука поела и решила, что пойдет с хомячком.

Они пустились в путь тут же. Она села к нему на саночки, и, проходя мимо кухни грибника, которая вела через открытую дверь к улице, видели, как он самозабвенно ест варенье из шишек и тоскливо смотрит в окно.

Больше всего на свете он любил зиму. Зимой он убирал снег целыми днями, а летом ел салат из еловых иголок и варенье из сосновых шишек на десерт. У него не было друзей. Никто не пил с грибником. Никто не ходил к нему в гости. Грибник пил медовуху из соснового меда. Таких в наших краях называли «нудные».

Из-за яркой мебели они могли бы запутаться, не пройти мимо грозного великана наружу, но хомячок всегда знал свое дело. Ведь хомячок был другим. Он не был похож на его хозяина. Ведь у хомячка были саночки. Большое сердце и щечки. У него было два дома. Она ему доверяла.

Пробираясь через душистые заросли от хорошенькой избушки грибника к другому дому, они валили за собой огромные травы к земле. Через степь лежал другой дом. А рядом был огромный жёлудь.

Внутри жили мама и дочь, по донесению хомячка. А кормильцем был их жёлудь.

Хлохморокмарука призналась, что заходить не станет. Она напишет свои первые стихи на желуде-хранителе этой семьи, чтобы отблагодарить их за завтрак, который принес ей хомяк, а потом уйдет.

Она распустила все резинки (кроме одной) чтобы расслабиться, собралась с духом и на его северной стороне нацарапала такие вот наставления:

«ЗИМОЙ ЕДУ ОТТОРГАЮТ НЕВЕРНО•

СЛУШАЙ КАК ЖЕЛЕЗО БУДЕТ НА ХОЛОДЕ ПЕТЬ О СЕБЯ ПРИКОСАЯСЬ • ПОЯВИТСЯ У ТЕБЯ АППЕТИТ ЗАРАНЕЕ УЖИН ВАРИ•».

Закончив это вечером, она легла спать прямо у дерева уснуть.

Хомячок, по обыкновению своему, ходил туда и сюда за едой, которую одна семья выдает ровно три раза в день. Саночки ему были необходимы. Зачем? Это очень трудно объяснить.

На следующее утро, провожая взглядом вновь уходящего хомячка, она написала на Западной:

«НА ОСЕНЬ ГОСТЕЙ ТРУДНО ПРИГЛАСИТЬ К СЕБЕ ОНА ЛЮБОЙ ПРАЗДНИК ПОГУБИТ•

НА ВАЗУ СВЕЖУЮ ТРАВУ НАЙДИ И ПОСТАВЬ У ПОРОГА ГОСТЕЙ•

ТАКИЕ ВАЗЫ ЗВУКИ ПРИТЯГИВАЮТ ВЕСЕННИХ ПТИЦ И ШЕВЕЛЕНИЕ РАСТУЩИХ ЦВЕТОВ ПЕНИЕ ИХ ЛУЧШЕЕ СРЕДСТВО•»

Южной:

«В ЖАРУ ЛЕТНЮЮ НЕ СЛИШКОМ ЖАРИТЬСЯ ЧТОБЫ ЖЕЛЕЗА ПЕНЬЕ НЕ СЛУШАЙ НЕ СТЕКЛА ИЛИ ФЛЕЙТ ОДИНОКИХ НИКОГДА•» .

И написала на Восточной утром такие слова:

«ВЕСНОЙ ЗЕМЛЯ ЗАБИРАЕТ ЧЬЕ-ТО ТЕПЛО КТО-ТО КРАДЕТ ПОЦЕЛУИ•

ЕСЛИ ВЕСНОЙ ВДРУГ И ТЫ И СТРАДАЕШЬ КАК ВСЕ НЕ ВЕРЬ ЗЕМЛИ СТОНАМ НЕ ПРИКЛАДЫВАЙ К НЕЙ УХО СПАСАЙСЯ СЛУШАЙ КАК СТУЧИТ ПО НЕЙ ДОЖДЬ•».

Закончив, она обхватила лицо ручками и воскликнула, но шепотом:

– Я стала поэтом!

Глава 6.

Как живёт поэт, который скитается.

Она стала другой. Теперь ее пышные хвосты всегда были аккуратно перевязаны двенадцатью хвостами. Она все же научилась справляться со своими змеями.

Через плечо переброшенная сумка свидетельствовала о ее характере. Она носила нож для письма вместо своего дома.

Больше она не попадала в истории, не искала намеренных приключений, а лишь продолжала идти вперед. Хлохморокмарука садилась на пятки, когда доходила до нового Туате, а потом так засыпала, оставаясь в чистом сознании и созерцая свой сон. Когда она поднималась, непоколебимо, не чувствуя ни боли, ни радости, Туате уже не было. Это говорило о силе. Каждый раз она оставляла свое наставление на дереве, отправляясь в путь.

Можно много говорить об удивительных путешествиях Хлохморокмаруки, но жизнь всего одна. Да и время не суть резина. Но я знаю три замечательных стихотворения, которые она написала за три дня до окончания своего кругосветного путешествия. И я расскажу вам о них, присоединив истории, которые натолкнули ее на их написание. Это поможет вам понять, что за истории поджидали ее впереди в нелегком путешествии скитальца и как она в этом случае себя вела.

Пред, предпоследний стих. 3.

«СЛОГ РА СМЕРТНЫМ ПОМОГАЕТ•

СЛОГ ЭТОТ С ДУ ИМ СОЛНЦЕ В ИХ МИРЕ ДАЕТ•»

Тогда она заканчивала идти по бесконечному лесу. Устроившись рядом с выходом ночью на своем месте, на нее начал капать дождь. Застонало Туате, но бабочки уже успели попрятаться, а травинки с нежностью впитывали дождь. Рядом пролетел воробушек. – Что за места меня ждут? – крикнула она. – огромные пауки, глотающие плохих деток, гуляющих ночью. – пропел воробей, покрутившись над ее головой круг и вновь улетев прочь. – Там все по струночки ходя-я-ят. – Как же так? – шепнула Хлохморокмарука и закрыла хвостом волос лицо, но делать было нечего. Туате впервые застонало заунывную песенку. Это было нечто, похожее на пение громадного чудища с низким голосом, ленивое и непонятное, оно словно хотело сбросить этот голос, как чешую сбрасывают иные из царства зверей, потому как иногда пение обрывалось на высокие, давящие голоса, словно скрежет стекол.

Я не смогла бы описать, как оно пело, ибо наш алфавит не так полон, и каждый раз, описывая это удивительное зрелище хотя бы приблизительно, ты ошибаешься полностью, словно бы о нем вообще не писал.

Подползали зверюшки из всего леса, аккомпанируя. Земля стонала.

Она проснулась, все ещё крепко сжимая в руке свой нож для письма.

– Я использую нож только затем, чтобы вырезать стихотворения. – Сказала она, как бы говоря – Я не убийца, я поэт.

Сказала она это утром, когда уже уходила в эти страшные далёкие края.

Впереди была пустошь, но она ясно видела огромное грязного белого цвета строение, которое виднелось на горизонте неровной дугой. В этой местности летало большое обилие злых насекомых. Когда она подошла к нему, то увидела, что это строение похоже на соты, но чуть дальше расставленные друг от друга были дырочки, а так же они были закупоренные белыми круглыми дверцами. Хлохморокмарука подошла и осведомилась – Кто живёт тут? – Тотчас высунулись головы деток из каждой соты. – Тётенька, скоро вечер, нам и вам нельзя оставаться тут, большой безымянный паук слопает вас, как ту девочку.

– Солнце ещё долго будет сиять, выйди и поцелуй меня, дитя.

Когда маленькая девочка вышла, то Хлохморокмарука ушла, а на дереве остался этот вырезанный стих. Сколько она шла, но в этой местности никогда не было ночи, и она знала, что у этих перепуганных ночными пауками детей всегда будет солнце.

Наставление предпоследнее. 2.

«ЧТОБЫ УЗНАТЬ КАКОЙ КТО ПОЭТ СЕРДЦА РИТМ ПОМОЖЕТ •

ШУМИТ СЕРДЦЕ ЕСЛИ И РИТМА ЕСЛИ ЖЕ НЕТ ЗАПРЕТИТЬ ПИСАТЬ СТИХ ЕМУ НУЖНО ПОД СМЕРТИ УГРОЗОЙ•».

Под рассвет Хлохморокмаруке пейзаж затянувшегося пустыря сменился новым огромным строением. Но ждал ее уже двухэтажный крохотный город, запечатанный стенами и для зрители похожий на огромную закрытую коробку. Вместо земли там красовался бетон, были яркие магазины вокруг, дома, а второй этаж был для жительства разного рода существ.

– Кто здесь? – спросила, глядя на такое чудо, Хлохморокмарука. Вокруг были заросшие цветами повозки, великолепные статуи, так же множество ювелирной скульптуры. Однако, там не было людей. Она заходила внутрь лавок и видела чудесные предметы. Хлохморокмарука не успела зайти на второй этаж, как в изгнании увидела другую лавку.

– А кто же тут? – спросила она.

– Зачем ты сделала это? – откликнулись ей – Теперь пауки когда-нибудь пожрут тебя из-за того, что ты лишила их возможности выходить из своих подземных жилищ-пещер…

За столом в темной комнате сидела и ждала покупателей высокая худая женщина.

– Если бы не ты, то и я, и те детки, которых ты спасла, жили бы в этом мире. Неужели, ты так и не поняла, что это живые охранители нашей пустыни, которые помогают нам жить, находясь с нами?

– Разве вы – мертвы? – Не поверила Хлохморокмарука.

– Пауки видят сны не внутрь, а наружу. Разве вы не знали такого?

– Честно говоря, я пока не до конца воспринимаю сам термин «Павук»… Я не знаю, что это.

– Но вы ведь знаете такие сложнейшие истины! – остановила ее шепотом поражённая женщина.

– Но что теперь то делать? Использовать нож и не ради убийства и не ради стихов? – настояла матушка.

– Да.

Хлохморокмарука оставила все, как есть и ушла. Заканчивая путь, она составила список ограничений для колдующих поэтов: сердце не должно биться слишком безобразно, если ты пишешь стих.

Стих последний. 1.

«В ОДИНОЧЕСТВЕ УМИРАЯ СТАРИКОМ ИЛИ ДЕТКОЙ НАЗОВИ ОГОНЬ ВОДОЙ А ТРАВОЙ ЛИСТОЧЕК НА ВЕТКЕ•

В ЗАГРОБНОМ МИРЕ У ТЕБЯ БУДЕТ МНОГО ДРУЗЕЙ•».

Когда она быстро достигла поляны нового встретившегося ей леса, то увидела перед собой чудесное озеро по имени Но. Как только она увидела его, то сразу прыгнула в него, не задерживая кислорода. Она видела солнышко сквозь воду, лёжа на дне, и чувствуя предсмертные муки, все же понимала, что не может умереть. Так она лежала на дне, прикрывшись камушком, чтобы не всплыть от лёгкости, пока не пришли сумерки солнца в ее подводном мире и отпустила камушек.

На поверхности было весело, веселились зверята, маленькие мальчики смотрели в костер, чтобы заразиться мужеством. К ним подошла немного мокрая до нитки, но внушающая мудрым суровым видом, Хлохморокмарука.

Глава 7.

Конец пути.

Но стихам ее не было счету. Она обошла с ними землю, оставляя на деревьях. Она никогда не спала лёжа. Она никогда не оборачивалась назад.

Вскоре она вновь пришла к тому костру, где видела цикад и миниатюрного пастуха. Там вновь разожгли костер.

– Зачем я делала это? – она спросила пастуха-эльфа. Он все так же пас.

– Здесь путешественники любят останавливаться отдыхать и разжигать костры. Это будет всегда, не тратьте время на это.

– Но нельзя разжигать на брошенном костре новый костер… – Со слезами на глазах ответила Хлохморокмарука.

– Не плачьте, пожалуйста! Так заведено, людям нужно есть мясо, греться, сушить одежду. Иногда им нужно чуть больше, теплее, светлее, чем небесный огонь. Прошу, не плачьте! А ещё, знаете, я не верю в то, что цикады умеют читать, поэтому спалил вашу книгу, когда разожгли тот самый костер, но как бы ты ни было, но я расскажу вам чистую правду, ведь нет ничего лучше правды!

Пока он говорил, она ничего не слышала и продолжала плакать. Она плакала и на плачь слетались вороны и каждого окружало темное гало из мотыльков.

За ее семнадцатилетнее путешествие вышли из земли цикады. Но, отказавшись от своих танцев, они все подошли к ней, ерзая и перепрыгивая через сотни друзей, к Хлохморокмаруке поближе, но сохраняя у обиженной свободное пространство.

Пришли Миромил, Фенхвей и Лаккуйла, и тоже стали плакать. Пришли жители и зверьки со всего света, знавшие ее стихи. Даже семья под желудевым деревом. Только мрачная женщина из паучьего сна не пришла. Ведь умерла. А хомячок и грибник? Они пришли самыми первыми.

Все они встали в круг и объединив совместное желание говорили, чтобы она перестала плакать потому, что им очень дорога. Хлохморокмарука внезапно перестала плакать. Она подошла к дереву и вырезала новое стихотворение другого жанра:

«КЛЯНУСЬ ТВОИМ СЕРДЦЕМ ТЫ УМРЁШЬ СЕЙЧАС ЭЛЬФ•»

– А как его петь? – кротко поинтересовался собственной персоной эльф у маленькой дочки из семьи под желудевым деревом, которая рядом с ним стояла. – Кля-нусь твоим сердт-цем умрёшь сейчас, эльф.

Тогда старая Хлохморокмарука улыбнулась, дочка из семьи под желудем рассмеялась, а пастух-эльф – умер.