Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Щетинин М. П. 5 страница



 Творит конструктор новую машину Иль покоряет летчик высоту,— Идет борьба за красоту, Идет борьба за красоту, За самую высокую вершину!

 На хлебных просторах, на стройках страны Идет каждый день бой за счастье.

Мы дети героев Великой воины, Что мир нам спасли от ненастья.

 Творит конструктор новую машину Иль покоряет летчик высоту,— Идет борьба за красоту, Идет борьба за красоту, За самую высокую вершину!

Нет у революции конца... Борьба за самую высокую вершину красоты человеческого духа—коммунизм— продолжается. Эта идея стала ведущей в нашей воспитательной работе с ребятами. И мы убедились, как важны, необходимы и ученикам и учителям минуты искреннего общения. Каждый рос на том хорошем, ценном, что было в нем, а также на том лучшем, что открывал в других.

Страна Надо. «Откуда вы таких крепких ребят набрали?»—спросил меня заведующий первым отделением совхоза «Ветязево» Анапского района Краснодарского края.

У нас стало традицией, поработав месяц-полтора на своих полях, выезжать отдыхать на море. И нередко мы выручали хозяйства в трудную пору уборки урожая, когда особенно нужны лишние руки.

А мыиз страны Надо,—ответила за меня Лена Ковалева, ученица VII класса.

Что это за страна?

— Об этой стране одним словом не скажешь,—гордо, с достоинством ответила Лена.

Одним словом не скажешь...

В тот день, уставшие после двухсменной работы, мы возвращались на машине в «Отважный». Как всегда, веселые, бодрые песни заглушали гудение двигателя. У всех было хорошее настроение. И от того, что стала двигаться быстрее работа, и от того, что каждый выдержал еще одну проверку на прочность (день был трудный), и от того, что всех нас, чумазых, ждали купание в прохладной воде озера, а чуть позже интересный фильм в соседнем селе, куда мы собирались идти все, кроме, конечно, караула...

Вдруг машина, резко сбавив скорость, затормозила. На краю дороги, прижавшись к обочине, стоял приметный голубой мотоцикл агронома Владимира Александровича Лозебного.

А я к вам ездил...—начал он без предисловий.— Очень нужна ваша помощь! О, да вы уже изрядно поработали. Извините, я думал, что вы только до обеда работаете...

А что случилось?—спросил я.

Погода стоит хорошая. Зерно идет большое. Сейчас каждая минута дорога! Комбайны работают и ночью. А на току в эту ночь зерно принимать некому. Не могу найти людей. Вот я и подумал... об «Отважном». А теперь вижу, вас хоть самих выручай...

Я понимал, что выручать надо. Но как? Мы уже столько дней работаем в две смены. А помощь нужна не на пару часов. Работать надо до утра.

— Владимир Александрович,—я подбирал слова,— устали ребята... Нет, не можем!—добавил уже твердо.

— Почему не можем, Михаил Петрович?—спросил кто-то сзади.

Я обернулся—Надя Неронова.

— Мы не все устали!—сказала Надя.—Пусть на ток поедут добровольцы. Надо помочь.

Надя надавила на слово «надо» и многозначительно посмотрела на меня. Добровольцы?—вздохнул я.—Ну что ж...

Владимир Александрович! Подождите!—крикнули ребята садившемуся уже на мотоцикл агроному.

Есть добровольцы?—спросил я у ребят.

Есть!—дружно, по-военному ответили отважновцы.

Кто хочет работать на току в ночь, прошу поднять руку,—сказал я, предполагая,чем все кончится.

Так и есть: руки подняли все. И странное дело, решение ехать на ток прибавило сил, смело с лиц усталость.

— Спасибо, ребята!—Лозебный помчался на своем мотоцикле туда, откуда доносился глухой рокот комбайнов.

Ночью на краю села Черемошного, где был расположен ток, звенели песни отважновцев. И пели, и работали ребята так, как будто не они весь день провели в напряженном труде. Зерно шло машина за машиной. Машину за машиной принимали ребята хлеб, выращенный руками отцов. Принимали как эстафету трудовой доблести.

Лето 1975 года (из дневника Гали Зинченко). «Скоро конец нашей работе. Кончили побелку потолков, близится к концу покраска стен. Задерживают полы. Во многих местах краска отстала от пола. Образовались тысячи мелких и крупных прогалин. Если в таком виде оставим пол, покрасим его новой краской, то он все равно будет кривым и уродливым. Прогалины останутся, только будут затушеванными...

Решено снять всю краску, целиком оголить пол, чтоб он был весь ровный. Попробовали эту работу сделать шпателями. Но дело почти не двигалось с места. Снялись только те слои краски, которые вздулись. А что делать со всей площадью пола? Кто-то предложил применить раствор каустической соды. Попробовали—получилось. Краска смывается легко. Старшие нас вначале к работе с содой не допустили—работать с нею опасно, но мы заявили протест: в «Отважном» все равны. Состоялся совет «Отважного», на котором решили: «на соде» работать всем по очереди...

Сода очень быстро «съедает» не только краску, но и обувь. Приходится надевать старые, уже ненужные сапоги, ботинки. Сегодня Галя Сыровотченко поранила содой ноги. Ей попалась обувь с тонкой подошвой. Вскоре раствор достал до кожи ног. Гале надо было немедленно бросить работу и пойти переобуться. Но раствор был уже вылит, его надо было срочно размазать по всей площади пола, иначе он просочится на потолок нижнего этажа." Потолки были побелены. И если бы на нем выступили пятна соды, то всю работу пришлось бы начинать сначала. .

Галя не ушла, пока не было сделано все необходимое... Когда Михаил Петрович спросил Галю: Почему ты не пошла переобуться?»—она ответила: «Так надо же было доделать работу...» Да, она тогда сказала это очень просто, даже с удивлением, как само собой разумеющееся. «Так надо же...» Надо... Сколько раз звучало это короткое слово, когда необходимо было перешагнуть через «не хочу», «не могу», когда надо было помочь людям. Во многих отважновских песнях можно встретить это слово...

Надо!—короткий, но емкий приказ самому себе, когда, кажется, нет сил, когда так хочется отдохнуть , прилечь, расслабиться.

Надо!—призыв к воле. решительным действиям.

Надо!—значит, хочу помочь людям, хочу человеку счастья.

Из этого «надо» выросла одна из ведущих линий нашей воспитательной работы в школе, нашей работы по самосовершенствованию.

«Надо зимой посадить елки. Ямки, заготовленные осенью, оказались слишком малы. Мороз свыше двадцати, земля, как железо. Леша Болотов, Гена Босов, Валера Сенчишин, Гена Богатырев, Юра Борцов, Леша Макаев выдолбили ямы...» «Надо помочь старушке, у дома которой лагерь остановился на ночлег. Муж ее в возрасте 70 лет парализован. Ребята решают: выделить из заработанных 200 рублей...» Эти строки из дневников «Отважного» можно продолжить. «Надо», равное «хочу жить для людей, хочу оставить на земле след Доброго». Именно такое «надо» воспитывалось в «Отважном» и через «Отважный» утверждалось в школе. «Отважный» был своеобразной кузницей нашего опыта воспитательной работы, эффективной школой повышения педагогического мастерства. Пионерский и комсомольский актив Яснозоренской школы-комплекса — ребята, прошедшие школу трудового отряда «Отважный», ребята из страны Надо.

Придавая особое значение единым критериям оценки, мы стремились максимально сблизить наши точки зрения, слить их в коллективное мнение. Этой задаче как нельзя лучше служили совместные анализы сделанного за день. На этих коллективных обсуждениях прошедшего дня мы давали возможность высказаться каждому. Говорили и о недостатках, и о том, что помогло прожить день интересно, с пользой. Главным в этом анализе был человек, конкретные люди, стоящие за «сделано» и «не сделано». Мы стремились к тому, чтобы каждый был видной фигурой, чтобы у каждого была уверенность: меня видят, мною интересуются, за меня переживают, мне хотят лучшего. В «Отважном» у нас родилось и окрепло убеждение: не может быть полноценного коллектива, если каждый человек в нем не виден крупным планом. Коллективэто всегда созвездие, соцветие, гармония, единство индивидуальностей.

Радость сопереживания. Еще задолго до начала отделочных работ я по рекомендациям архитекторов, художников и гигиенистов, а также с учетом опыта работы на строительстве Бессоновской школы составил своеобразную карту цветовой отделки классных комнат и рекреацией. Ознакомился с литературой, посвященной этой проблеме, ездил в Москву, Харьков, Белгород, где встречался с художниками-дизайнерами... Короче говоря, карта стоила мне довольно солидных усилий. С гордостью показал ее ребятам. Будучи уверенным в полной поддержке, все же не жалел слов, защищая свой проект. Но аплодисментов не было. Лица стали почему-то пасмурными...

— Вы что?—не понимая такой реакции, спросил я.—Вам не нравится карта?

Отважновцы хранили молчание...

Наконец заговорила Таня Григорова: 1.

— Михаил Петрович, мы же договорились решать вместе. Почему эту работу вы сделали без нас?

Таня явно волновалась, видно было, что ей нелегко дается выступление, в голосе обида, упрек...

— Вы думаете, нам неинтересно самим подобрать цвет? Мы мечтали, каким будет наш класс...

Я хотел было вновь приняться за «научное обоснование» предложенной мною цветовой карты, но почувствовал такую стену отчуждения, такой молчаливый протест, что забыл все доводы. Не скрою, в те минуты шевельнулась обида: ведь столько вложил труда! Но, заглушив ее усилием воли, выдавил: — Хорошо. Я виноват... не посоветовался с вами. Давайте эту работу сделаем вместе.

Сохраняя, насколько мог, спокойствие, пошел в свою палатку. Было слышно, как ребята о чем-то спорили приглушенными голосами. Через несколько минут ко мне пришла делегация. Вперед выступила Таня Бородаенко: — Михаил Петрович, вы нас неправильно поняли. Мы только были не согласны с тем, что вы с кем-то советовались, куда-то ездили, а с нами ни разу даже не поговорили, не спросили наше мнение. И нам показалось, что насчет совместных решений... Ну, в общем, мы подумали, что равенство всех членов отряда... это слова, игра...

— Как игра?

— Нет-нет, мы уже об этом говорили. Сейчас мы так - не думаем. Потому что если бы вы нам не доверяли, то настояли бы на своем. Мы же понимаем, сколько краски можно испортить, если что не так. И еще мы решили: когда будем подбирать цвет, советоваться... с вами...

Ребята ушли, но через несколько мгновений в палатку вновь заглянула Бородаенко: — Михаил Петрович, вы только не обижайтесь...— Таня посмотрела мне прямо в глаза и замолчала, будто спрашивая разрешение на продолжение разговора.

— Говори, говори, что ты меня рассматриваешь...

— С собраний уходить вам не надо. Это невежливо... нехорошо как-то получается...—в глазах Татьяны было такое желание доброго, что я невольно улыбнулся ей.

— Хорошо, Таня. Не буду... Ты права. Спасибо тебе... Когда мы раскрашивали школу, я по-настоящему почувствовал правоту ребят. В каждом вдруг проснулся художник. Поиск нужного цвета, а затем и покраска стен, пола, окон переживались как праздник.

— Ой, какой цвет у нас получился. Пойдемте, посмотрите!—звучало то там, то здесь. И столько в этом «ой» было восторга, радости, что невольно хотелось скорее бежать туда, где родилось еще одно чудо.

И чудо было. Школа с каждым днем преображалась, расцветала новыми и новыми красками. Не было в ней уголка, класса, которые не отличались бы чем-то особенным, неповторимым.

А если бы настоял на своем? Я отнял бы у ребят радость совместного творения красоты, радость самовыражения, радость сопереживания.

«Школа—наш родной дом»—право говорить так, сегодня заработано в те дни коллективного творчества. Не в этой ли вместе пережитой радости думать и решать сообща одна из причин сплоченности «Отважного», сила его притяжения?..

Всё по-настоящему.С наступлением ночи, с сигналом трубы «Отбой!» начинает нести службу караул.

Караулу мы придавали большое значение, во-первых, потому, что этого требовала обстановка жизни в лесу, во-вторых, потому, что ночные караулы были хорошей школой воспитания ответственности.

Не так-то просто нести ночную охрану лагеря. Непроглядная темень ночного леса. Затаив дыхание, вслушивается караул в ночь. И вдруг чьи-то осторожные, едва слышные шаги. Все ближе, ближе... Кто это? Человек? Зверь? Надо предупредить начальника караула. И вот спешит посыльный с тревожной вестью: «На посту № 3 подозрительное движение». Начальник караула с резервной группой прочесывает тревожный участок. Тревога ложная, это... ежик.

Ритуал несения караульной службы был у нас тщательно разработан. Мы рассредоточивали посты-засады с таким расчетом, чтобы на территорию лагеря с любой его стороны не мог проникнуть посторонний. Инструктируя караул, дежурный по лагерю всякий раз говорил: — Помните, от вашей бдительности зависит покой товарищей...

Игра? Не только. Ребята действительно охраняли лагерь. И их серьезное отношение к караульной службе помогло нам прожить в лесу без ЧП.

Однажды заболел водитель нашего автобуса. Еще задолго до отбоя повез я его домой. Обратно к лагерю вернулся около 12 ночи. Не успел я выключить зажигание, как меня осветил яркий луч фонарика. Из темноты раздался тихий голос Гали Богатыревой: «Пароль?» Пароль я не знал...

— Ты что, не узнаешь меня? Это я, Михаил Петрович,—попробовал отшутиться.

— Пароль — тихо и так же твердо повторила невидимая Богатырева.

— Ну хватит шутки шутить, Галя, — уже сердясь, сказал я.

Но Галин голос спокойно и внятно проговорил: «С места не сходить до прихода начальника караула. Иначе... будет поднят по тревоге весь лагерь». Я понял, что это не шутка. Богатырева выполнит приказ начальника караула: «Без пароля никого в лагерь не пропускать!» Так и стояли мы молча на расстоянии нескольких метров друг от друга, пока не пришел начальник караула М. Г. Иванов.

Через несколько дней я вновь вернулся в лагерь после отбоя. На этот раз прошел спокойно, без задержки первый пост. Только второй пост меня остановил и вызвал начальника караула, им был Н. М. Кобяков. Я рассказал ему о случившемся. Мы вернулись на участок первого поста. Молчание. «Уж не случилось ли что с ребятами?»—мелькнула тревожная мысль. Но оказалось, что часовые спокойно спали. Вот это новость! Часовые заснули на посту! Пришлось срочно отстранить их от несения караульной службы. Когда стали выяснять причины, обнаружили, что у начальника караула позывной «тех-тех», а у часовых «ку-ку». Все стало понятным. Сам пароль настраивал на безответственность. И для ребят, впервые заступивших в караул, охранительная служба с «ку-ку» показалась пустой забавой.

Пароль дает начальник караула. Следовательно, в легкомыслии пароля — легкомысленное отношение начальника караула к охране лагеря. Оно проявилось и в том, что первый пост был сформирован только из новичков. Пришлось пойти на исключительные меры: отстранить от несения караульной службы начальника караула и немедленно заменить пароль.

Каждый день жизни в лагере помогал нам, учителям, прийти к пониманию очень важной педагогической истины: что бы ни делал с ребятами, делай по-настоящему, всерьез!

 СТУПЕНИ ВОСХОЖДЕНИЯ

Единая позиция. Первого сентября 1975 года красивая, словно заново созданная и будто ставшая более просторной, школа встречала ребят. Особенно поражала она тех, кто не заглядывал в нее целое лето. «Ух ты! Вот это переделали!»—удивлялись многие, доставляя тем самым неописуемое удовольствие отважновцам. «А что, не зря все-таки старались,—сказал мне Толик Алымов и кивнул в сторону парней, не решающихся ступить на блестящий голубой пол.—Теперь наверняка «генералить» будем реже... Неужто кто посмеет опять тащить грязь... Смотрите, смотрите, как они оглядываются по сторонам».

Желтые, розовые, голубые, светло-зеленые, оранжевые полы, светлые, матовых тонов стены создавали радостное, праздничное настроение. Необычны были и объявления о наборе учащихся в музыкальную, хореографическую, спортивную школы, клубы юных техников и натуралистов.

Пройдет время, и мы все привыкнем к этому соцветию различных школ, кружков, всегда готовых открыть двери навстречу желающим, но в тот год мы еще не раз будем удивляться сонате Бетховена или, к примеру, концерту Кабалевского, звучащим рядом с кабинетом физики. Я сам иногда утрачивал ощущение реальности, когда заходил в зеркальный зал хореографии и видел, как наши сельские девчонки и мальчишки в настоящих балетных трико стоят у настоящего станка, учатся настоящей хореографии у настоящего балетмейстера. Помню, как билось радостно сердце, когда наблюдал первые тренировки борцов или рассматривал первые модели самолетов, созданные руками ребят.

Потом у нас появятся и отличные столярные, слесарные мастерские, и цехи художественной керамики, и кабинет мягкой игрушки, в котором будут разыгрываться многосерийные самодеятельные спектакли с только что сотворенными «героями». У нас будет свой настоящий зал борьбы и отлично оборудованный зал общей физической подготовки. Будут чемпионы, лауреаты. Мы все станем лауреатами премии Ленинского комсомола. Но 1975/76 учебный год останется в памяти тех учеников и педагогов, кто своим умом, сердцем, руками создавал Яснозоренскую школу-комплекс, самым значительным и. пожалуй, самым ярким. В нем все было впервые. Он стал началом бесконечного педагогического поиска, началом поворота к Детству.

Сегодня о педагогах Яснозоренской можно говорить как о коллективе единомышленников. Но взаимопонимание, общность позиции и взглядов на воспитание и обучение детей рождались постепенно, через споры, преодоление и отказ от того, что долгое время считалось общепризнанным. Это был сложный, порой мучительный процесс. Говорят, в споре рождается истина. Но для того, чтобы она родилась, спорящие должны открыто, честно высказать свое мнение. А последнее, в свою очередь, возможно при уважении и доверии друг к другу.

Доверие, взаимопонимание, пожалуй, одно из важнейших достояний педагогического коллектива сегодняшней Яснозоренской. И еще право каждого на творчество, собственное мнение.

Как директор я старался советоваться со всеми учителями по всем важным вопросам школьной жизни. Предпочитал подчиняться воле большинства даже в том случае, если был убежден, что принятое решение не принесет ожидаемого результата, нежели настаивать на принятии другого, на мой взгляд, более правильного. Принятое таким образом «неэффективное» решение эффективно уже потому, что оно выражает волю коллектива, который завтра увидит свою ошибку и непременно исправит ее. Есть, думаю, только один путь воспитания творческого коллектива—предоставление возможности высказывать и отстаивать свои мысли каждому, и ученику и учителю. И мы стремились к тому, чтобы решение было действительно коллективным—принятым в результате обсуждения всех точек зрения, всех «за» и «против».

Мы учились строить взаимоотношения на основе уважения, бережного внимания друг к другу, боролись с грубостью, нервозностью. Пожалуй, самым трудным было становление единых педагогических требований. Не сразу утверждался взгляд на учителя как на старшего товарища ученика, призванного помочь ему и в учении, и о формировании его личности.

Постепенно жизнь заставляла сторонников дисциплины страха и беспрекословного повиновения сдавать свои позиции. Сделать это помогла школа «Отважного», совместный, рука об руку, труд, по-новому раскрывший и воспитателей, и воспитуемых. Именно там был выработан единый педагогический стиль, в основе которого— уважение к человеку, учителю и ученику, признание ценности и неповторимости его личности.

В сентябре 1975 года наш комплекс начал работу в таком составе: общеобразовательная, спортивная, хореографическая, музыкальная школы: клубы юных техников и натуралистов. Правда, различные учебно-воспитательные учреждения «связывала» пока лишь общая крыша. Хотя их руководители работали в контакте друг с другом, но постоянных и прочных деловых отношений между ними еще не было. Я написал «наш комплекс», но тогда мы не употребляли этого термина. Говорили, что теперь при общеобразовательной есть различные специальные школы и клубы, что у наших ребят, как и у городских, есть возможность в свободные часы, в зависимости, от желания, заниматься во внешкольных учреждениях.

В специальные школы и клубы с первых дней хлынули потоки желающих, но, чем активнее работали эти учреждения, тем сильнее росла неразбериха: накладки в расписании, столкновения мероприятий, конфликтные ситуации. От этого страдали все школы, но больше всего общеобразовательная, привыкшая монопольно распоряжаться второй половиной дня. В среде ее педагогов возникла оппозиция. Ко мне приходили до предела возмущенные учителя и требовали «восстановить порядок»: «Они должны знать свое место. Пусть подстраиваются под нас! Главное—это общеобразовательная школа». Исходя из опыта Бессоновки, я ждал подобных заявлений. Но теперь не «идея сверху» была причиной конфликтов. Я был, как и все, в положении «потерпевшего». Поэтому в ответ на возмущения педагогов общеобразовательной говорил: «Каждая из школ имеет суверенные права... Мне они не подчиняются. У них свое руководство. Для нас главное—общеобразовательная школа, а для них главное—то, чем занимаются они. Порядок мы можем установить только у себя, вмешиваться же в их работу, указывать им мы не имеем права».

— Но надо ведь как-то находить общий язык!— возражали мне.

— С этим я целиком согласен...

— Тогда почемуже мы бездействуем?

— А что вы предлагаете? Давайте свои предложения, и будем решать...

Почему я занял пассивную позицию, зная с самого начала, что должен быть комплекс, единый союз школ, а не их набор? Нужно было, чтобы необходимость школы-комплекса осознали все педагоги.

Когда это стало очевидным для всех, мы собрали наш первый общий педсовет. Он принял решение об объединении всех школ и клубов в единый союз, (его мы назвали с прицелом на будущее: школа-комплекс), о создании совета директоров, об объединении всех общественных организаций, о едином планировании учебно-воспитательной работы коллектива. Председателем совета директоров школы-комплекса назначили меня.

Постепенно был выработан годовой план совместной работы, отрегулировано расписание занятий школ, клубов, кружков, выделены специальные дни и часы для общих собраний педагогов и учащихся. Совет директоров вскоре после введения в его состав секретаря партийной организации, председателя местного комитета, секретарей учительского и ученического комитетов комсомола, старшей вожатой, председателя совета дружины, председателя совета командиров[1] был преобразован в совет школы-комплекса. Он занимался вопросами планирования, осуществлял руководство текущей работой, регулярно заслушивал отчеты руководителей всех учебно-воспитательных подразделений, кружков, секций. Раз в неделю, в пятницу, в 7 часов утра в кабинете председателя совета, т. е. директора школы-комплекса, собирался совет для обсуждения плана работы на предстоящую неделю. Эти заседания помогали нам оперативно решать текущие проблемы, вносить коррективы в ранее намеченные планы. В центре внимания совета всегда стояло главное, узловое дело за прошедшую неделю, в котором принимали участие все учебно-воспитательные подразделения комплекса. Совет заседал один час. Времени этого вполне хватало и для анализа работы каждого звена и в целом школы-комплекса, и для того, чтобы обсудить и утвердить план предстоящей недели. Чтобы заседания проходили четко, с наибольшей пользой, мы разработали план-памятку отчета: 1. Что сделано руководимым вами коллективом за прошедшую неделю?

2. Что не сделано и почему?

3. Трудности, проблемы, с которыми столкнулись в работе; пути их преодоления.

4. Ваши предложения, замечания, просьбы, пожелания всему совету или отдельным его членам.

5. Расскажите о своих планах на предстоящую неделю.

6. Что в целом о работе комплекса вы можете сказать? (за прошедшую неделю, на будущую неделю)?

всю с На все выступления, включая решение спорных вопросов, давалось не более трех минут. На обсуждение плана предстоящей работы, включая и обсуждение "главного дела недели, отводилось 20 минут. Таким делом могли быть трудовая операция, вечер отдыха, диспут, спортивный праздник, поход, собрание, сбор, открытый урок, концерт, олимпиада и т. д. Его организатор с группой ответственных ребят или педагогов заранее готовили сценарий. Особое внимание уделялось тому, чтобы в планируемом деле участвовала большая часть коллектива школы. Еженедельный анализ деятельности каждого звена школы-комплекса помогал нам держать в поле зрения истему учебно-воспитательной работы, глубже вникать в проблемы, оперативно и эффективно решать их. Совет школы стал полномочным органом коллективного руководства комплексом, помогал более разумно и эффективно использовать возможности нашего союза. Так, уже со второй четверти 1975/76 учебного года по решению совета был введен между вторым и третьим уроками для учащихся IV—VI классов и между третьим и четвертым для VII—IX так называемый свободный час занятий по интересам. «Свободный час», несмотря на все трудности его организации, имел положительное значение для развития и становления нашего комплекса. В «свободный час» каждый ученик обязательно должен был, в зависимости от его наклонностей и желания, заниматься в специальной школе, секции или кружке. Тем, кто еще не определился, мы терпеливо помогали найти «свое дело». Но иногда ребята подсказывали его сами, предлагая создать новый кружок или новый класс в той или иной школе. Так, в клубе юных техников открылся кружок картингистов, в музыкальной школе—класс гитары и кружок эстрадного ансамбля, в хореографической—класс современного бального танца, в спортивной — секции баскетбола, волейбола и легкой атлетики[2].

Через совет школы мы смогли более рационально распределить обязанности директоров, избегать дублирования в руководстве комплексом. Специалисты, входящие в совет, отвечали за работу не только в своей школе, но и в других. Так, директор спортивной школы отвечал за спортивно-массовую работу, за качество преподавания на уроках физкультуры, всю постановку физического воспитания в комплексе. Директор музыкальной школы руководил всей системой музыкального воспитания и в музыкальной, и в общеобразовательной, и в хореографической, включая музыкальное оформление перемен, утренников, сборов, вечеров, спортивных состязаний, концертов. Директор клуба юных техников нес ответственность за исправное состояние технических средств в кабинетах, отвечал за работу радиоузла, техническое обеспечение всех мероприятий.

Колея. Трудно привыкали учителя к новым условиям работы. Сказывалась привычка к обособленности. Нелегко было педагогам общеобразовательной школы отвыкать от монопольного владения временем своих учеников. Новые условия требовали большей гибкости, мобильности и слаженности. Школа-комплекс учила серьезному, вдумчивому планированию, не прощала неорганизованности ни директору, ни учителю, ни ученику.

Не меньше затруднений испытывали и педагоги специальных школ. Ориентированные прежде на работу с особо одаренными, с отобранными по конкурсу, они теперь вынуждены были работать со всеми желающими. Методика, рассчитанная на «готовый материал», нуждалась в решительном пересмотре. «Материал» надо было терпеливо и грамотно растить. Надо было становиться не просто преподавателем: можешь,—учись, не можешь—до свидания, а учителем в истинном смысле этого слова. А это требовало большего мастерства, глубоких знаний по педагогике, психология, физиологии.

Один специалист-балетмейстер, опытный мастер, лауреат республиканского конкурса, привыкший работать с избранными, с теми, у которого природная грация, врожденное чувство ритма, выразительность и гибкость движений, с самого начала категорически заявил: — Я буду работать только с танцевальным ансамблем, в который, может быть, удастся набрать человек двенадцать из всей школы. А если не наберем, придется искать ребят по району, а может, и по области...

— А остальные? Как же быть с теми, которые тоже хотят и должны быть красивыми, стройными?..

Балетмейстер пожал плечами и пренебрежительно бросил: «Кто? Дети доярок и трактористов, которые по земле-то ходить не умеют?! Хореография—предмет особый. Это вам не математика, которой учить можно всех. Хореография—искусство для избранных, для тех, у кого талант, понимаете, талант к танцу...» Мои доводы о том, что талант—дело наживное, если строить обучение, основываясь на объективных законах психофизиологического развития, не возымели действия. Балетмейстер вначале согласился поработать с нашими ребятами, но ровно через год ушел. Прощаясь, он горячо доказывал: «Ваш комплекс—это ваше личное заблуждение, которым вы заразили некомпетентных. Впереди у вас провал, катастрофа! Слезы разочарования тех, кого вы обнадежили, кому внушили предательскую мысль о всесилии его природы».

Спор каш впоследствии разрешит хрупкая девушка, не имеющая специального хореографического образования,— Ольга Федоровна Коновалова. Под ее руководством расцветет народная хореография в Ясных Зорях. А ансамбль танца из «обычных» девчонок и парней, дочерей и сыновей «обычных» доярок и трактористов, станет одним из ведущих коллективов Белгородщины, завоевывая не раз на районных и областных смотрах и конкурсах высшее звание лауреата. Позже возникнут новые ансамбли—«Сударушка», «Капельки», а за ними еще... еще. В чем секрет? В таланте Коноваловой? Бесспорно. В огромном таланте этой молодой учительницы, не устававшей верить в силы своих учеников, в ее способности видеть их малейший успех, каждое движение к совершенству, в ее вдохновенном, добром сердце. А вернее всего, в том, что она — настоящий учитель.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.