Петр I – реформатор и деспот». Курс, который мы сегодня начинаем, называется: «Российские реформы и реформаторы».

«Петр I – реформатор и деспот»

Курс, который мы сегодня начинаем, называется: «Российские реформы и реформаторы».

Его правильнее начать с эпиграфа. В качестве эпиграфа фраза, которую произнес, уходя в отставку, один из выдающихся отечественных реформаторов – Михаил Сергеевич Горбачев. «Я не знаю счастливых реформаторов». К сожалению, это действительно так.

Мы начинаем с самой спорной фигуры среди тех, кого можно назвать российскими реформаторами. Я вынесу эту спорность в заголовок. «Петр I – реформатор и деспот».

Петровские реформы –пожалуй, самые состоявшиеся, самые завершенные.

Другой вопрос, что эти реформы часть специалистов предпочитает классифицировать по разряду не реформ, а контрреформ, а Петра рассматривать именно как деспота и тирана, хотя для нас такой взгляд не традиционен.

Начну с цитаты, в которой отражено представление о Петре Великом, которое, я думаю, есть у большинства. Слова, которые я сейчас прочитаю, принадлежат знаменитому историку XIX века Михаилу Петровичу Погодину. «Да, Петр Великий сделал много в России. Смотришь и не веришь, считаешь и не досчитаешься. Мы не можем открыть глаз, не можем сдвинуться с места, не можем оборотиться ни в одну сторону без того, чтобы он везде не встретился с нами: дома, на улице, в церкви, в училище, в суде, в полку, на гулянье – везде он: всякий день, всякую минуту, на всяком шагу. Мы просыпаемся. Какой ныне день? 1 января 1841-го года. Петр Великий велел считать годы от Рождества Христова. Петр Великий велел считать месяцы от января. Пора одеваться. Наше платье сшито по фасону, данному Петром Первым, мундир – по его форме. Сукно выткано на фабрике, которую завел он; шерсть настрижена от овец, которых развел он. Попадается на глаза книга – Петр Великий ввел в употребление этот шрифт и сам вырезал буквы. Вы начнете ее читать – этот язык при Петре Первом сделался письменным, литературным, вытеснив прежний, церковный. Приносят газеты – Петр Великий их начал. Вам нужно купить разные вещи – все они, от шелкового шейного платка до сапожной подошвы, будут напоминать вам о Петре Великом: одни выписаны им, другие введены им в употребление, улучшены, привезены на его корабле, в его гавань, по его каналу, по его дороге. За обедом от соленых сельдей и картофелю, который указал он сеять, до виноградного вина, им разведенного, все блюда будут нам говорить о Петре Великом. После обеда вы едете в гости – это ассамблеи Петра Великого. Встречаете дам, допущенных до мужской компании по требованию Петра Великого. Пойдете в университет – первое светское училище учреждено Петром Великим. Получаете чин – по Табели о рангах Петра Великого. Чин доставляет вам дворянство, – так учредил Петр Великий. Мне надо подать жалобу – Петр Великий определил её форму. Вздумаете путешествовать – по примеру Петра Великого. Будете приняты хорошо – Петр Великий поместил Россию в число европейских государств, и начал внушать к ней уважение». И так далее.

Второй эпиграф. Он принадлежит современнику Погодина, Алексею Константиновичу Толстому. «Государь ты наш батюшка, Петр Алексеевич, а чем ты изволишь в котле мешать? Палкою, матушка, палкою. Палкою, сударыня, палкою». Вот, собственно эти противоречия.

Как мы воспринимаем Петра? Революционер на троне. Не было ничего, и стало всё. Вот как у Погодина. Я, кстати, долго думал, что эта цитата принадлежит Соловьеву. Между тем, именно Сергей Михайлович Соловьев еще в XIX веке первым показал, что почти все петровские реформы зародились, были подготовлены в предыдущем, XVII столетии. Здесь действительно парадокс. С одной стороны, петровские реформы – это разрыв со старой Россией. В нашем с Андреем Юргановым учебнике я написал, что «уходило время старой России – время тяжелых кафтанов, долгополых шуб». Это действительно так, но корни почти каждой петровской реформы – во временах Алексея Михайловича.

Надо твердо понять: все не рождается из ничего. Чудес все-таки не бывает. Хотя Петра действительно очень хочется увидеть титаном, создателем, инопланетянином. Современные историки всё чаще говорят о кризисе традиционализма в России XVII века. Кризис мы обычно понимаем как упадок. Но здесь речь идет не о кризисе страны, а именно кризисе традиционализма. И это не нужно понимать как упадок. Напротив, в XVII веке Россия переживает экономический, и культурный подъем. Но дело в том, что этот подъем не был бесконфликтным. Привычная для нас формулировка, что «XVII век – бунташный век», как раз говорит о том, что это расставание с традицией не было спокойным и бесконфликтным. Речь идет о «бунташности» не столько разинского типа. Пристальное внимание к разбойникам, которым отличается наша история и историография преувеличено. В конце концов, и «Разинщина» и «Пугачевщина» – это не больше, чем эксцесс. Например, такая «бунташность», как Раскол. Раскол – это консервативное явление. Вот это как раз и есть реакция на обновление, реакция на кризис традиционализма.

В XVII веке существенно укрепляется центральная власть. Ряд историков полагает, что только в XVII веке и можно говорить по-настоящему о России как централизованном государстве. Когда-то, «во времена оны», полагалось считать, что централизованное государство возникает при Иване III. Была даже монография Льва Владимировича Черепнина, которая так и называлась: «Русское централизованное государство». Там речь шла о временах Ивана III. Это уже давно переосмыслено. Термин «русское централизованное государство» сменился термином «единое русское государство».

Централизация – это проблема, скорей, XVI века, но о завершении централизации целесообразно говорить именно в XVII. С одной стороны, после Смуты ликвидируется управление через губных и земских старост на местах. С другой стороны, в середине XVII века сходят на нет Земские соборы. Мы видим, что усиление центральной власти, усиление служебнических отношений происходит как раз в борьбе с сословным представительством. Принято Соборное уложение – развернутый, подробный, законодательный памятник.

Резко усилилась Приказная система. На протяжении XVII века действовало до 80 приказов. Одновременно – более 40. Приказная бюрократия стала превращаться в особую социальную группу, в особую корпорацию. Она была представлена на Земских соборах именно в этом качестве.

В России в допетровское время не было единого дворянского сословия. Существовали различные категории служилых людей по «отечеству». Благодаря принятию Соборного уложения эти категории стали сближаться между собой. Возникли предпосылки для превращения всех служилых по «отечеству» в единую корпорацию. С этой точки зрения особенно важна дата: 1682-й год. Отмена местничества. В самом конце царствования Федора Алексеевича.

Одно из крупнейших петровских преобразований – создание регулярной армии. Никогда бы регулярная армия не была создана, если бы не полки иноземного строя, или по-другому, нового строя. Первые появились в 1620-х годах, при Михаиле Федоровиче. Широко распространились при Алексее Михайловиче в 1650 – 1670-х. Но прежде всего, когда Россия вела Русско-польскую войну.

Еще одна важнейшая петровская реформа – создание синодского управления и ликвидация патриаршества. Никогда бы этого не было, если бы не дело Никона. Именно о деле Никона, а не Раскол. Многие раскольники после того, как Никон лишился патриаршества, надеялись на возрождение старой веры. Этого не произошло, потому что это были совершенно разные процессы. Крушение патриарха, который попытался встать если не над царем, то, по крайней мере, вровень с ним, означало, что церковь такую претензию окончательно утратила. Церковь подчинилась государству не при Петре, а при Алексее Михайловиче. При Петре она стала государственным ведомством.

Теперь давайте посмотрим на то внешнее, что прежде всего бьет в глаза, когда говоришь о Петровской эпохе. Где «она» – борода, и вот «он» – парик. Где «она» – шуба, и вот «он» – камзол и кюлот с чулками. Да, всё правда, но эти изменения начались до Петра. Речь ведь идет не только об одежде. Речь об убранстве дома, о времяпрепровождении.

Первый театр. Часто на вопрос о первом театре отвечают, что это был ярославский театр Федора Волкова. Но это первый профессиональный театр. Можно сказать, что и Театр славяно-греко-латинской академии – это тоже первый публичный театр. Но первый театр – это все-таки те представления, которые стали даваться при дворе Алексея Михайловича для матери Петра Великого – молодой царицы Натальи. Это была инициатива ее воспитателя Артамона Сергеевича Матвеева. У Матвеева в доме были зеркала, географические карты, атласы на столах, светские книги, привозная мебель. Если бы нам сейчас на машине времени перенестись в XVII век, и мы бы зашли в два разных дома, то не определили бы, у кого мы: у Артамона Матвеева или Василия Голицына. Я специально называю именно этих людей, так как один из них, это партия Нарышкиных, а другой – партия Милославских. Иначе говоря, все носится в воздухе.

Или, например, парсуны. Это не портрет. Это предшественник портрета, потому что парсуна индивидуализирована, но выполнена в иконописной технике. Не было бы парсуны, не было бы потом искусства, скажем, Андрея Матвеева.

Наконец, вопрос, чисто политический. Май 1682-го года. Стрелецкий бунт. Ни Иван V, ни Петр I к власти не приходят. Один – потому что его ссылают в Преображенское. Другой – потому что он ни к какой власти не пригоден. Это умственно отсталый человек. Приходит Софья. Впервые после Елены Васильевны Глинской к власти приходит женщина. Нельзя не сказать, что это абсолютно противоречит тому традиционному представлению даже не о роли, а о месте женщины в обществе, которое было свойственно допетровской России. Это значит, что появляется нечто новое.

К вопросу о роли женщины в обществе можно подойти по-новому. Почему Софья? Ведь у нее были две старшие сестры. Почему не Евдокия, почему не Марфа? Почему двадцатипятилетняя Софья? Евдокии тридцать. Потому что старшие сестры уже монашки, а из монастыря выхода нет. У русских царевен судьба крайне печальная. Замуж их не выдавали. Они, практически неизбежно, уходили в монастырь. Исключение, кажется, только сестра Алексея Михайловича, царевна Татьяна Михайловна. Она замужем никогда не была, но и в монастырь не ушла.

Отсюда вопрос. Могла Россия тогда обойтись без петровской реформы с ее диким кровопролитием?

Представим себе, что Федор Алексеевич процарствовал немножко дольше. Василий Осипович Ключевский писал по этому поводу: «Процарствуй Федор еще 10 – 15 лет, оставь по себе сына, и западная культура потекла бы к нам из Рима, а не из Амстердама». Следует обратить внимание на то, что старший брат Петра был в отличие от него прекрасно образованным человеком. И образованным вполне традиционно: риторика, грамматика. Обучал его не пьяница Никита Зотов, а сам Семен Полоцкий. Нраву он был гораздо более добродушного. Первая жена его, Агафья Грушевская, завела во дворе абсолютно западные порядки. О Федоре мы знаем, что он реформатор по замыслу. Но ведь замысел – это еще не осуществление.

Другая фигура: Василий Васильевич Голицын. О нем пишут, что он собирался завести себе регулярную армию и освободить крестьян. Получается на 170 раньше, чем это произошло на самом деле. Как освободить? В романе Алексея Толстого «Петр I» сказано об этом так. Голицын мечтает: «Надо у помещиков крестьян всех изъять, помещикам выплатить компенсацию денежную, а крестьян всех передать в ведение Специальной коллегии». Это была бы отмена крепостного права. Всё так, но источник очень скуден и не проверяем. Это единственное сообщение, побывавшего у Фёдора иностранца де Невилля. Правильно ли де Невилль понял, что ему говорил Фёдор, домыслил ли он для себя что-то? Этого мы уже никогда не узнаем, потому что перепроверить это решительно невозможно.

Я посоветую замечательную книгу. Она называется «Выбирая родную историю». О Петре пишет наш замечательный современник Игорь Курукин, историк очень академичный и очень сдержанный в формулировках. Тем не менее, он пишет следующее: «Приведший Петра к власти переворот, вопреки обычным представлениям, был не победой молодого реформатора над костным боярством, а консервативной реакцией на умеренно западническую политику Федора Алексеевича и Софьи».

Обратимся к книгам Александра Борисовича Каменского. Это тоже наш современник, руководитель Школы истории Высшей школы экономики. Он пишет: «Без радикальной реформы существовала угроза самому существованию России, как независимого государства». Россия к тому времени – многонациональное государство, протянувшееся от Днепра до Дальнего Востока. Перед российскими властями стояла важнейшая задача по удержанию этих огромных территорий. Не забывайте, что население России к моменту вступления на престол Петра I составляло двенадцать миллионов человек. Двенадцать миллионов на всю страну. Это меньше, чем в современной Москве. Значит, очень низкая плотность населения. Кроме того, Россия вела борьбу за выход к морю. Это ее так или иначе должно было столкнуть с Османской империей, а для борьбы с Османской империей даже Петру понадобились союзники. Поиск союзников – это отказ от изоляционизма. Чтобы союзничество было равным, а борьба с Турцией была успешной, тоже были необходимы очень серьезные внешние перемены. Между тем XVII век (да и XVI тоже) – это время, так называемой, военной революции.

Военная революция- это время, когда главная роль на поле боя переходит от тяжелой конницы к пехоте и артиллерии. При этом возрастает роль огнестрельного оружия, снижается роль традиционного дворянства, уничтожаются старые армии. Соответственно, усиливается самодержавная власть государей. Но дело в том, что военная революция сама по себе – плод успешного экономического развития европейских стран, а Россия в то время не догоняла Европу, хотя XVII век, был успешным. Она все-таки от нее еще больше отставала. По сравнению с XVI веком это был подъем, но Европа шла еще быстрее. Отставание от Англии и даже Франции по уровню экономического развития составляло в то время порядка двухсот лет. Это много.

Вывод, который делали очень многие авторы, начиная с философа Владимира Соловьева. «Без петровской реформы России грозила участь Византии: утрата национального существования». Советскими и многими современными авторами эта точка зрения разделяется. В качестве подтверждения приводятся в пример походы Василия Васильевича Голицына на Крым, которые ничем не закончились. Во втором походе подошли к Перекопу (в первом даже не дошли). Постояли, посмотрели на укрепления и пошли восвояси, потому что штурмовать не умели. Всё это правда, но не вся правда. Дело в том, что крымские походы (успешными они были или не успешными) – это, экспансия не турецкая, а российская. Турция не выступала атакующей стороной. Турция была стороной обороняющейся. Более того, уже довольно долго к тому времени Крым был стороной обороняющейся.

Посмотрим общий итог этой войны, завершившейся Карловицким конгрессом. Россия получила не много: за ней закрепили Азов и Таганрог. Зато сколько потеряла Турция. Подолье вернулось к Польше. Венгрия, Темишоара и Трансильвания тоже ушли к Священной Римской империи. Морея (это Пелопоннес) досталась Венеции. Словению поделили Венеция и империя. В ситуации, когда Турция начинает терять владения, представить себе обширную турецкую экспансию в российские владения (например, на Украине) довольно сложно.

Остается открытым вопрос о том, могла ли Россия продолжать успешно развиваться без радикальной петровской реформы, или она действительно оказалась бы ввергнута в участь Византии? Это принципиально для нашей оценки петровских реформ. Всё было бы все просто, если бы мы могли однозначно сказать: «Нет. Без петровской реформы никуда. Это был единственный способ спасти государство». Или: «Никакой надобности в такой ломке через колено не было. Страна могла бы развиваться успешно гораздо более спокойными способами в духе политики Федора Алексеевича». К сожалению или к счастью, такой определенности здесь нет и быть не может.

В сегодняшней лекции мы не будем говорить о тех преобразованиях, которые были проведены Петром в области системы государственного управления, взаимоотношений с церковью, экономики и прочего. Мы поговорили о предпосылках реформ, а теперь сразу перейдем к их итогам.

Итоги реформ.

Построим разговор таким образом, чтобы по каждой проблеме мы видели плюсы и минусы.

Прежде всего, закончилась война. Петр говорил: «Все дети в семь лет школу оканчивают, а наша школа троевременное время была, однако, так замечательно окончилась, что лучшего желать невозможно». Действительно, лучшего и желать трудно. Россия стала одной из мировых держав. Россия овладела Эстляндией, Ингрией, Лифляндией, а фактически и Курляндией. Это не формально, но фактически – да. Мы ведь смотрим на это как на безусловное достижение: расширение территорий (страна увеличилась).

А сейчас немного в сторону. Когда мы говорим о Ливонской войне, которую вел и проиграл Иван IV, как мы объясняем, зачем России понадобилась Ливонская война? Чтобы был выход к морю. Но дело в том, что это не имеет никакого отношения к действительности, потому что выход к морю у России к началу Ливонской войны был. Это та самая Ижорская земля, которую шведы потом будут называть Ингрией: устье Невы, Ям, Копорье, Ивангород. Современный историк Александр Ильич Филюшкин очень точно ставит вопрос о том, что речь шла вовсе не о выходе к морю, а о пошлинах, которые можно было взимать с крупных торговых городов: Риги, Ревеля, Пернова (Пярну). Можно спросить: «При чем здесь Ливонская война?» К началу Северной войны Ингрия была в руках Швеции. Это правильно, но она перешла в руки России никак не позднее 1704-го года. На этом, как вы понимаете, Северная война отнюдь не закончилась. Она не закончилась не только потому, что на утрату Ингрии был не согласен Карл XII, но и потому, что Россия на этом не собиралась останавливаться.

Эстляндия и Лифляндия. Когда заключался Северный союз, ни Лифляндия, ни Эстляндия не планировались как российские территории. Они должны были отойти к Августу II. Не к Польше, а к Августу II, саксонскому курфюрсту и королю Польши. Это независимо от того, будет ли он дальше польским королем. Но после Полтавы последовал Торуньский договор: 1710-й год. Здесь уже Эстляндия отходила к России, а Лифляндия – по-прежнему к Августу II. Но когда русские войска заняли Лифляндию, Петр ее Августу II не отдал. Мы даже сегодня привычно рассматриваем эти завоевания только со знаком плюс, хотя ни Эстония (Эстляндия), ни Латвия (Лифляндия, Курляндия) частью России не являются. Вот что по этому поводу пишет крупнейший современный историк петровской эпохи, петербуржец Евгений Викторович Анисимов: «Победы на поле брани соседствовали с подлинным культом военной силы, милитаризмом, военизацией гражданской жизни, сознания с навязыванием с помощью грубой силы своей воли другим народам, сколачиванием огромной империи, оформлением стереотипов имперского мышления, сохранившихся в общественном сознании и до сих пор». Хорошо бы это не упускать из виду.

Одно из крупнейших завоеваний Петра – это создание мощной, прекрасно оснащенной армии, которая стала одной из лучших в Европе. Это удалось во многом благодаря преодолению технической отсталости и созданию сильной тяжелой промышленности. По сути дела, благодаря проведению индустриализации. Термин «индустриализация» мы обычно относим к концу XIX и XX векам. Но в науке присутствует и термин «петровская индустриализация». Именно в этом отношении – в смысле промышленности и социально-экономических результатов – итоги петровских реформ, петровской модернизации самые противоречивые. Действительно, цифры огромные. До Петра в России была основана всего 21 мануфактура. Одновременно больше 15 вообще никогда не работали. Заканчивается петровское царствование: 221 мануфактура. За какие-то 30 лет рост в 11 раз. Это по числу мануфактур. По объему производств рост больше. Причем индустриализация коснулась не только тяжелой промышленности, но и легкой тоже. Это шляпные, канатные, суконные, полотняные, кожевенные и какие хотите заводы. В XVII веке российский экспорт был почти полностью сырьевым: лес, лён, пенька, пушнина. К концу петровского царствования на вывоз сырья приходится 27% экспорта (с долями). 72% (тоже с долями) на экспорт готовой продукции. Правда, готовой продукции в тогдашнем понимании: в основном это железо и парусина.

С другой стороны, масса минусов. Именно при Петре и благодаря Петру русская мануфактура окончательно стала крепостнической. Во времена Алексея Михайловича использовались параллельно труд подневольный и вольнонаемный. Кто работал? Разорившиеся ремесленники, разорившиеся торговцы, крестьяне, которые пошли на заработки. Среди них были и те, кого называли «вольными гулящими», то есть люди без определенных занятий. Были среди них и свободные по закону, и беглые. Рядом с ними работали каторжники (естественно, по принуждению). На вспомогательных работах (например, валка леса или обжиг руды) – крестьяне из приписных деревень. В общем, особых трудностей с поиском работников тогдашние мануфактуры не испытывали.

Что произошло при Петре. Резко вырос объем промышленности, число предприятий. С другой стороны, рекрутчина и подушная подать. Все это приводит к ужесточению сыска беглых. Беглых начинают забирать тотально, в том числе с заводов. Смотрите, управляющий сибирскими заводами пишет в Берг-коллегию: «Ежели повелено будет из Сибири пришлых старожилов всех на прежнее жилище выслать или помещикам отдавать, то в Сибири немного крестьян останется, а заводы будут пусты». Что делает в этой ситуации Петр? Печально знаменитый указ 1721-го года «О праве мануфактуристов покупать деревни к заводам». Это те самые крестьяне, которых потом будут называть посессионными. Они принадлежат не заводчику, а заводу. Их нельзя отдельно от заводов продавать, но по отношению к заводу это подневольный труд.

Академик Анна Михайловна Панкратова давным-давно писала, что «возможность брать в неволю не стимулировала заводчиков применять дорогостоящий вольнонаемный труд». В русской промышленности к концу петровского царствования его просто не стало. Оставалось, если я правильно помню, то ли 1%, то ли 3%. Ну давайте возьмем среднее – 2%. Эти 2% потом изживет Анна Иоанновна, когда объявит всех работающих на заводах по вольному найму «вечно отданными». Это доведение петровского законодательства до логической точки. Крепостнический характер русской мануфактуры связан не только с подневольным трудом, но еще и с другим. Вот заводчик покупает деревню. Он становится таким образом еще и землевладельцем. Очень любопытные данные за 1845-й год. Времена Елизаветы Петровны. Что мы видим. У Акинфия Демидова, крупнейшего заводчика в России, 22 завода. Заводы стоят 400.000 рублей (понятно, рубль был немножко другой, чем сейчас), вотчины – 200.000. То есть треть капитала не в заводах, а в земле. Но это Демидов. Другое семейство – Луганины. Тут совсем другое соотношение: заводы стоят 305.000 рублей, вотчины – 1 миллион двести тысяч.

Николай Иванович Павленко – патриарх отечественной исторической науки пишет: «Капитал, авансированный промышленниками на покупку крестьян, приносил доход феодального, а не капиталистического типа. Вплоть до 1719-го года (напоминаю, это издание Берг-привилегии) русская промышленность создавалась только казной. Расходовались колоссальные средства. Местным властям предписывалось «ни в чем препятствий не чинить, полностью содействовать». Да, были случаи приватизации заводов. Самый известный – это 1702-й год, передача Невьянского завода Никите Демидову, отцу Акинфия. Но это по личному знакомству (точнее даже сказать, приятельству) с царем. Есть известная легенда о том, как и почему они познакомились, но это исключение.

С 1719-го года политика приватизаций становится правилом. Причем казна передавала в частные руки, прежде всего, предприятия убыточные, малоэффективные. Тем самым она избавлялась от расходов на большой чиновный штат. При этом уже частная, а не государственная промышленность все равно была ориентирована не на удовлетворение запросов государства (армии в первую очередь), а не потребностей населения. Заводы передавались с условием. Больше того, даже по тем заводам, которые основывались на частные деньги (не передавались казной, а сам владелец построил с первого кирпича), все равно оговаривалось: «завод не возьмется у хозяина до тех пор, пока тот будет его содержать в добром здравии». Что такое «содержать завод в добром здравии»? Госзаказ выполнять. Как только госзаказ не выполняется, тут же завод конфискуется. Петр в этом смысле – абсолютно человек XVII века. «А такого-то за его вины послать на вечное житие в Пустозерск, а имение его и вотчины и все животы отписати на государя». Понимание понятия частной собственности до матушки Екатерины Алексеевны в России было фикцией.

Заводы передавались, как правило, не индивидуальному владельцу, а купеческой компании. Компания получала ссуды и льготы. Казна покупала у компании продукцию по завышенной цене и очень жестко контролировала. Выйти из компании купец уже не мог, потому что это значило противиться государевой воле. Записывали в компании, абсолютно не считаясь с желанием или нежеланием купеческого сословия. Надо понимать, что создание таких привилегированных компаний означало нарушение конкуренции. Известно, что к техническому прогрессу ведет только конкуренция, а отнюдь не монополия. Государство вмешивалось даже в сам производственный процесс. Например, фраза из петровского указа: «А кто будет делать юфти по-прежнему, тот будет сослан в каторгу и лишен всего имения». Что такое «делать юфти по-прежнему»? Выделывать кожу прежним способом. Известный факт, что Петр, таким образом, например, вмешался в поморское судостроение. Запретил строить традиционные карбасы. Архангелогородцы до сих пор в связи с этим поминают его недобрым словом.

Итак, итог петровской политики в области промышленности. Гигантский рывок. И неизбежное последующее отставание. В краткосрочной перспективе – великолепные результаты, в долгосрочной перспективе – увы. Стратегия, принесенная в жертву тактике.

Следующая проблема: фискальные (то есть налоговые) реформы. Одновременно в связи с этим изменения в социальной структуре. Во-первых, налогообложение колоссально выросло. Традиционная система налогообложения в России была посошной (не подворной, а посошной). Какова величина сохи? Это определить нельзя, потому что она в разных районах страны была совершенно разной. В 1679-м году при Федоре Алексеевиче посошное обложение было заменено подворным. Поэтому, когда мы читаем про то, что до Петра было подворное обложение – это так, но оно было очень недолго, потому что мужик оказался хитер. Люди стали сносить заборы и объединять по пять дворов в один. Соответственно, уклоняться от налогообложения. Тогда пришла гениальная идея подворное налогообложение заменить подушным.

Дальнейшее вы знаете: 1718-й год, проведение переписи. Тут же выясняется утайка душ. Первая ревизия и введение подушной подати на самом финале петровского царствования в 1724-м году. Дальше периодические ревизии, когда умершие вычеркиваются, родившиеся вписываются. Пока от ревизии до ревизии за родившегося между ними младенца не платится, а за помершего старика – вполне. Но это неизбежно. Но дело-то не в этом. Дело в том, что размер податей, лежавших на человеке, вырос примерно в два раза. 1 рубль 14 копеек, который взимался с посадского человека, и 74 копейки, которые взимались с барского крестьянина – это была огромная сумма, и налоги эти вели к постоянным недоимкам.

Современник анализирует результат этого петровского налогообложения: «Купеческие и ремесленные тяглые люди во всех городах обретаются не токмо в каком призрении («призрение» – то есть забота), но паче ото всяких обид, нападков и отягощений несносных едва не все разорены, от чего оных весьма умалилось, и уже то есть не без важного государственного вреда». Что значит «умалилось». Это значит, народ разбегается на все четыре стороны: кто в раскольнический скит, кто на Дон, откуда, как известно, выдачи нет. Правда, к 1721-м году с этим покончено. Уже оттуда выдача есть. Булавинское восстание позади. Кто вообще за границу. «Не без важного государственного вреда». Это цитата из текста 1721-го года, то есть до подушной. А с введением подушной стало еще хуже.

Но подушная не только увеличила тягость. Подушная изменила состав населения. В XVII веке дело шло к слиянию разных групп дворянства у служилых людей в единую дворянскую корпорацию. Так оно и получилось по Табели о рангах. Но только мелкие служилые люди в состав дворянства не вошли. Они составили особый разряд однодворцев, которые были положены в подушный оклад, и в дальнейшем вошли в состав государственных крестьян. Государственные крестьяне – это не только бывшие черносошные, но это еще и однодворцы. Подушную подать стали платить холопы. После Уложения положение холопов, как ни странно, было в чем-то лучше положения крепостных крестьян. Дело в том, что после смерти господина холоп имел право получить свободу. Теперь с введением подушной он этого права лишился. И холопство как особая категория просто исчезает, сливаясь с крестьянством.

Вернемся к рекрутской повинности. Рекрутчина имеет массу достоинств, только у нее есть один большой недостаток. Достоинства: рекрутчина позволяла быстро и дешево создать сравнительно массовую однородную в языковом отношении, в конфессиональном отношении армию. По сравнению с наемной армией, она была, конечно, гораздо дешевле. Да, понятно, она не позволяла быстро развернуть армию, увеличить ее в случае войны. Но ведь этого же и наемная армия не позволяла. А всеобщей воинской обязанности тогда не было нигде.

Но я имею в виду другой недостаток. Служили пожизненно, не двадцать пять лет. Двадцать пять будут служить при Николае. Отсюда и выражение «николаевские солдаты» – это те, кто уже отслужил. У Константина Симонова в поэме «Суворов»: «Вместо бани парной, родного дома и жены, со старой девою – казармой они навек обручены». Это я к тому, что историки XIX века, по крайней мере, считали, что крепостное право окончательно сформировалось отнюдь не с введением Уложения и бессрочного сыска, а с введением рекрутчины и подушной подати. Дело в том, что европейцы, они были не глупее, но ни в одной европейской стране рекрутскую систему нельзя было ввести. Потому что только раба можно вот так вот выдернуть, пересадить и обречь на вечную солдатчину. А свободного человека – извините.

А теперь еще некоторые цифры. С начала петровского царствования с 1689-го года (то есть когда он начинает царствовать реально) и до 1710-го только помещикам роздано 43 тыс. дворов. Это примерно 175 тыс. душ. Это процесс, который продолжается. Правда, окончательно рабством крепостное право станет не при Петре, а после Петра, когда в 1730-е годы при Анне Иоанновне крестьян начнут продавать без земли, поодиночке, разрывая семьи. Вот тогда это станет рабством. Но заложено для этого всё при Петре.

Перепись поставила вне закона вольных и гулящих. Что остается им делать? Бежать. В бегах к концу царствования Петра Великого находилось 200 тыс. человек. И это в стране с 12-ю млн населения. Крестьянин не мог передвигаться без паспорта. Где он не мог передвигаться без паспорта? А нигде: дальше тридцати верст от родной деревни. Паспорт выдавался на срок не более трех лет. Беспаспортный считался беглым со всеми вытекающими отсюда последствиями в виде выдворения, в лучшем случае, на родину, а в худшем – на каторгу.

Соответственно, весь петровский период – это сплошные бунты. Астраханское восстание 1705 – 1706-х годов. Булавинское восстание 1707 – 1708-х годов. Было еще Башкирское восстание с 1705-го по 1711-й год. Тарский бунт в Сибири в 1722-м году (это в районе Тобольска). Кроме того, колоссальный, невиданный никогда прежде рост разбоев, потому что люди просто уходят в лес и живут кистенем.

Изменяется социальная структура. Она во многом становится более однородной. За исключением однодворцев, например. Остальные групп служилых по отечеству сливаются в дворянство. Тем более есть Табель о рангах. По этой Табели идет, так сказать, единый карьерный рост. Действительно отменяются пережитки местничества. Само-то местничество, отменили в 1682-м году, но местнические споры еще случались.

Теперь способный, энергичный, упрямый человек действительно может из низов выслужиться и достичь высот. Но проблема состоит в том, что дворянство так и не стало полноценным сословием. Дело в том, что все эти будущие сословия стали в еще большей степени, чем прежде, зависимы от государства. Сословное самоуправление и, вообще, сословное строительство никогда не были целью Петра. Он вообще никогда не задумывался о том, чтобы подданным давать какие-то права. Он за подданными признавал только обязанности. Но без сословных прав, без сословного самоуправления настоящих сословий не бывает. Поэтому в полном смысле слова создательницей сословий в России выступит Екатерина Великая. Государство, которое строил Петр, было регулярным. У Евгения Викторовича Анисимова в книге, которая называется «Время петровских реформ», целая глава называется «Полиция есть душа гражданства». Регулярное государство – это государство, основанное на строжайшем подчинении.

А теперь поставьте себя на место дворянина. Вроде бы мы говорим, это господствующее сословие, привилегированное. Но ведь жить-то дворянину при Петре Великом стало совсем невозможно. Дворяне, так же, как и податные сословия, служить должны были пожизненно, но только поголовно. И раньше служили пожизненно. Но раньше служба как проходила? Кончился поход, я поехал в деревню. Потом меня раз в несколько лет вызвали на смотр. Ну, обругали на смотру за то, что у меня сбруя нехороша и лошадь заморена. Тем всё и кончилось. А теперь? Теперь я в свое имение лет десять подряд попасть не могу, потому что я в казарме с солдатами. Либо отправляй туда, в деревню, жену и живи без семьи, либо передавай имение управляющему и надейся, что он тебя не обворует. А он обворует, конечно.

Поэтому историки петровского времени говорят о том, что называть дворянство петровского времени господствующим привилегированным сословием можно лишь по недоразумению. Это такое же служилое сословие, или такая же служилая социальная группа, как и все остальные. Но только есть одно отличие. Отличие это в том, что раб государя сам владеет рабами. Это принципиальное отличие. Главная привилегия – это владение душами. Высокий социальный статус связан именно с этим. Это очень сильно, конечно, влияло на дворянское сознание. Вот это рабо- или душевладение. Осознают, что это недопустимо, что это плохо, что это неприлично, только те, кого мы знаем под именем декабристов, или, в крайнем случае, их родители.

Вот эпизод, относящийся к первым годам XIX века. 1809-й год, если точно. Два мальчика, проучившиеся несколько лет во Франции в иезуитском колледже, возвращаются домой в Россию, потому что отношения обострились, и надо их забирать. Мать за ними приехала, они едут. На границе России она приказывает остановить карету, отходит с детьми в сторону, чтобы прислуга не слышала, и говорит: «Дети, я должна сказать вам ужасную вещь. В России вы найдете то, чего и не чаяли. В России вы найдете рабов». Мальчиков зовут: старшего Матвей, младшего Сергей – Муравьевы-Апостолы. Вот это те родители, которые, начитавшись Руссо, уже стали осознавать, что владеть рабами дурно. А деды этого еще не понимали.

Заметьте, разница между рабовладением российским и рабовладением американским была, главным образом, в одном. Плантатор американский мог оправдываться тем, что «проклят Ханаан; раб рабов будет он у братьев своих». Это цитата из Библии. Хамитские народы – африканцы. Так Господь заповедал. А русский мужик и русский дворянин, с одним цветом кожи, с одним языком, братья по вере. Тут этим не оправдаешься. Наконец, еще одно влияние крепостного права. Это влияние на тех, кто крепостными не владел, но очень хотел. Это влияние на третье сословие.

Промышленники могли теперь покупать деревни. Не себе – заводу. Но