СЕРАФИМА. Можете музей переименовать в «Музей мужей Серафимы Маргаритовны». Как красиво будет! (Смеется).

СЕРАФИМА. Можете музей переименовать в «Музей мужей Серафимы Маргаритовны». Как красиво будет! (Смеется).

МАРГАРИТА. Зачем вы пришли?

СЕРАФИМА. Точно, переименовать! Пятеро их было. Переименуете, дак очередь будет вон стоять вон - от моста в кассу музея. Всем интересно будет посмотреть на такой рекорд, достойный книги рекордов Гиннеса.

МАРГАРИТА. Эта книга идиотских достижений, Серафима Маргаритовна.

СЕРАФИМА. Не завидуй, Маргарита Серафимовна. Я тебе еще экспонатов принесу.

МАРГАРИТА. Бред какой-то. Всё, домой пора идти. Никто не пришел, и правда. Всех разогнала Серафима Маргаритовна. Спасибо ей. Одна я за столом.

СЕРАФИМА. А я – не считова?

МАРГАРИТА. Одна я. Как всю жизнь.

СЕРАФИМА. Ну, любила же кого-то когда-то?

МАРГАРИТА. Наготовила вот, дура, как на Маланьину свадьбу. Спасибо тетеньке этой, что разогнала всех. И так радости в жизни у меня никакой, а она еще добавила. Остатки были в жизни у меня, поскрёбышки, она и их украла.

СЕРАФИМА. Я вас всех ненавижу, всех, я всем вредила, я вам так навредю, я вредила всегда, вредить буду всегда вам, уроды, вредить, вредить, вредить! Да не надо, не надо так трагично и пафосно. Едим вот. Нормально всё. И никого я не разгоняла. Захотели бы – пришли. Значит, не захотели. А что к тебе приходить? Ты зануда, я же знаю. Сидишь, всякую чушь вспоминаешь из своей жизни. Говоришь и говоришь без остановки. А им неудобно сказать, чтоб ты заткнулась и не вспоминала барахло всякое.

МАРГАРИТА. Это мои файлы памяти. Не трогайте.

СЕРАФИМА. Да какие файлы, что ты одно и тоже талдычишь?

МАРГАРИТА. Вам не понять.

СЕРАФИМА. Да уж куда мне.

МАРГАРИТА. И никому не понять то, про что я думаю.

СЕРАФИМА. Умный ищет причину беды своей в себе, а дурак в других. Понимаешь мою мысль недалекую, неглубокую?

МАРГАРИТА. Понимаю. Значит – я дурак.

СЕРАФИМА. Еще какой. Дурак с низкой социальной ответственностью. Выпью за твое здоровье. Ой, я же забыла, я же еще пирог принесла, сюда поставлю.

Роется в сумке.

МАРГАРИТА. Не надо. Это некуда девать, выкинуть придется.

СЕРАФИМА. Да съедим всё. До утра гулять будем. Музыку включим, танцевать станем, вон, в костюмы в эти нарядимся, нет? Чтоб уж запомнить этот день навсегда. То есть, твой юбилейный день. «Этот день Помпеи! Порохом пропах!» …

МАРГАРИТА. Она у вас бездонная, что ли, эта сумка? Там еще, поди, экскаватор спрятан, автомат Калашникова, Эйфелева башня – что там еще? Пальто, ковер-самолет, что там еще есть?

СЕРАФИМА. Да. И пальто есть, и ковер-самолет. Всё свое ношу с собой. Все мои пылесобиратели тут, все подарки, все наследство от мужей. Раздаю вот его.

МАРГАРИТА. Помирать собрались?

СЕРАФИМА. Нет, не помирать? Чуть-чуть хочу быть не злой, хочу доброй побыть.

МАРГАРИТА. Врёте.

СЕРАФИМА. Да. «Поздно, Соня, пить Боржоми, если почка отвалилась». Перевернём?

МАРГАРИТА. Ну, перевернём.

Выпили. Маргарита Серафимовна отщипнула кусочек теста от пирога. Ест, потом тесто нюхает.

Вкусно как пирог пахнет. Хлебом. Мама сама в детстве пекла хлеб в нашем деревенском доме. Так же вот пахло. А соседи покупали хлеб. И мне магазинный хлеб казался в сто раз вкуснее. Мама уходила на работу, а я шла к соседской девчонке и меняла домашний хлеб на магазинный. Дура.

СЕРАФИМА. Дура, точно.

МАРГАРИТА. Пахнет так же вот хлебом ваш пирог.

СЕРАФИМА. А чем он должен, по-твоему, пахнуть? Хлебом и пахнет. А тут у тебя в музее пахнет пылью и плесенью.

МАРГАРИТА. Ну да. Пахнет чем-то затхлым, но приятным. В деревне у бабушки была землянка. У нее так же пахло. От земли, из которой землянка была сделана. Стенки были из пластов земли, которые вырезали на поле, квадратами, прямоугольниками, их привезли и сложили стенками. Потом глиной обмазали. Тепло было в домике. Маленький, две комнатки, печка, полати, всё было, и всем места хватало.

СЕРАФИМА. У меня у бабушки такая же землянка была.

МАРГАРИТА. Я вчера шла домой мимо заправки, вдруг чувствую – запах бензина. Встала. Стою и нюхаю. Тут вот заправка, недалеко. Стою и нюхаю. А уже вечер, солнце садится. Весна холодная в этом году. Нюхаю стою.

СЕРАФИМА. Разговорилась ты. Скучно тебе, да? Ишь тебя как, с рюмки развезло и забрало. И что потом?

МАРГАРИТА. Стою вот. И сразу вспомнила, как отец возил меня на своей машине грузовой. Ну, он возил зерно на элеватор, меня брал, маленькую. Это было или нет? Не было, кажется, а приснилось мне. А еще вкусно пахнет на деляне. Это место в лесу, где рубят и пилят деревья, заготавливают дрова на зиму. И туда меня отец возил. Мужики с отцом деревья пилят, а я в лесу грибы собираю. Встанешь у березы, смотришь вверх на листочки, а там где-то далеко в лесу пила гудит, деревья падают, сучья ломаются. А потом все рубщики еду какую-то на костре варят. Дымом пахнет. Тихо-тихо так. Веточки трещат в костре.

СЕРАФИМА. Слово такое я даже забыла - деляна. Да, деляна, правда. Так оно называлось. И у нас так же вот было.

МАРГАРИТА. А еще вкусно пахнет свежескошенная трава, а еще кофе. Трава – это будто дождь прошел, помыл всё. А кофе – это утро, новый день, перемены какие-то. Встань, кофе выпей, проснись, иди, улыбайся, а то все с утра - будто касторки выпили.

СЕРАФИМА. Я не пью касторку.

МАРГАРИТА. Вот, стою я вчера у заправки, бабка старая, стою, и слезы сами собой побежали-побежали. Повернула так вот голову: вечер, на небе месяц, на небе облака солнце прячут и такие они красновато-синие, облака эти, и так всё замерло, всё так тихо вокруг, так тихо … Господи, как мне хорошо стало. Как жизнь прекрасна. И подумала я тогда, что умру когда, то там, там - буду вспоминать эту минуту. Вспомню, как я стояла на заправке, пахло бензином, были небо и месяц.

СЕРАФИМА. Снова замерло всё до рассвета. Ну да.

МАРГАРИТА. Трава на сенокосе, папка в машине, деляна в лесу, кофе – всё-всё моё детство. Куда всё ушло, куда пропало? Небо красно-синее, закат и воздух весенний, к вечеру морозный, вкусный, льдинками пахнет. И льдинки в луже под ногами хрустят.

СЕРАФИМА. Хрустят, да.

МАРГАРИТА. А куда всё денется?

СЕРАФИМА. Что?

МАРГАРИТА. Ну, вот хоть то, что вчера было со мной у заправки?

СЕРАФИМА. А что было-то с тобой? Встала, постояла, пошла. Всё было только в твоей голове, и нигде более. Напридумывала трагедий и комедий, пьесу Шекспира со страстями сочинила, а никто этого не увидел и не знает, про что ты говоришь, потому что всё это только в голове твоей квадратной происходит. Совпадение? Не думаю. Понимаешь?

МАРГАРИТА. Ну, а вот это вот – из моей головы, оно куда-то упадет, где-то останется? Где-то останется или нет? В какой-то файл памяти встроится или нет?

СЕРАФИМА. Какие файлы памяти? Что вот ты тут изображаешь?

МАРГАРИТА. Ну, где-то же должно быть хранилище какое-то, куда всё-всё, все наши мысли, всё, что мы видели, узнали за жизнь, всё это там должно же храниться или нет? Должно быть такое?

СЕРАФИМА. Какое хранилище? Одна рюмочка всего, а посмотри-ка ты на нее … Вот, потому твои работницы и не пришли, что ты болтаешь чувырню всякую.

МАРГАРИТА. А у вас что – не так? Вы не думали никогда об этом?

СЕРАФИМА. О чем, моя радость?

МАРГАРИТА. Где хранится ваша память?

СЕРАФИМА. Нечего мне вспоминать, незачем мне хранить всякую чушь. Я забыла. Я вперед всегда иду, никогда не оглядываюсь. Нечего из меня старуху делать. Если ты сама старая, то я не буду. Что это ты так – будто с жизнью прощаешься?

МАРГАРИТА. А не надо?

СЕРАФИМА. Не надо. Еще всё впереди, всё только началось. Мне звонков с неба нечего ждать, нечего мне в угол себя загонять.

МАРГАРИТА. Ну да. Ведь еще столько гадостей можно людям сделать. Наврать им всякого. Стравить, разозлить, заставить друг друга ненавидеть.

СЕРАФИМА. И хорошо же это, Марго! Пусть скубутся. А то сидят по домам и им скучно. А так – хоть какая-то жизнь.

МАРГАРИТА. Какая это жизнь?

СЕРАФИМА. Такая это жизнь.

МАРГАРИТА. Где же эти файлы запрятаны?

СЕРАФИМА. Да что ты привязалась, черт побери? Какие тебе файлы?

МАРГАРИТА. Есть такие папочки, в них можно многое засунуть, втолкать, набить.

СЕРАФИМА. Я компьютером не пользуюсь. В интернетах не сижу. Там всё – бесовщина. Дьявольщина. Зомбирование русского народа.

МАРГАРИТА. Файлы, понимаете? Это как в матрешке. Одна папка, а ней другая, в ней третья. Одна большая, главная, как жизнь, а в ней – миллион, миллиард можно запрятать папочек, поменьше. Где-то же ведь хранятся эти файлы памяти. Я вот всегда думала и думаю: а что видели и знали моя бабушка, моя мама, мой папа, дедушка и все-все, кого уже нет на свете? Куда делось всё то, что они видели каждый день своими глазами? Не могло же оно исчезнуть совсем, уйти, раствориться, пропасть? Неужели всё, что видели их глаза и сердце, исчезло вместе с ними, испарилось, ушло куда-то в небытие? Может быть, где-то хранятся какие-то «файлы памяти»?

СЕРАФИМА. Ты бредишь, тётя.

МАРГАРИТА. Нет, правда. Я вот всегда-всегда думаю: думаю: а что же видели и знали моя бабушка, моя мама, что осталось у них в памяти? Ни баба Таня, ни баба Настюха, ни мама моя мне почти ничего не рассказывали про свою жизнь. А она была у них - такая простая и бытовая. Ну, такая – нормальная жизнь русской бабы: проснуться, накормить скотину, сварить детям и мужу поесть, целый день работать, а вечером – муж. Что думала баба Таня, когда просыпалась утром, когда она шла к печке, пекла хлеб, варила еду на всю ораву? Что она думала? Что видели ее глаза? (Пауза). Никто не скажет. Нет таких файлов памяти.

СЕРАФИМА. С рюмки её повело.

МАРГАРИТА. У бабы Тани была землянка, дед наш был молчаливый и не веселый, плотник, он всю жизнь работал, колодец выкопал, березу в огороде посадил, 11 детей сделал. И вся его жизнь. А мама? Она всегда просыпалась в пять утра, шла, доила корову, включала сепаратор, перегоняла молоко, потом начинался день, и целый день она что-то делала, бегала и думала про нас, детей. А где файлы её памяти? Наверное, их нет и не может быть. Нет файлов памяти миллиардов людей, которые жили. Не сохранился нюх, запах, цвет и свет того времени – и это нигде не осталось. А в каком файле звон трамвая, речь улицы, как оставить всё это для вечности? Неужели всё это только воздух, никем не поймано, не сохранено? Зачем тогда всё было, если всё исчезло, а?

Молчание.

СЕРАФИМА. Я вас всех ненавижу, всех, я всем вредила, я вам так навредю, я вредила всегда, вредить буду всегда вам, уроды, вредить, вредить, вредить!

МАРГАРИТА. Зачем?

СЕРАФИМА. Ненавижу вас всех, твари.

МАРГАРИТА. За что?

СЕРАФИМА. За просто так.

МАРГАРИТА. Зачем?

СЕРАФИМА. Ладно, я наврала. Не доводи меня до слез и сама не плачь. Я ж не думала, что тебя твой день рождения без гостей так растеребенькает. Еще грохнешься тут и помрешь, а я виновата буду.

МАРГАРИТА. Что наврала?

СЕРАФИМА. Того наврала. Не звонила я Петру Степановичу, откуда у меня его телефон? Просто ты ему не нужна. Да и мне он не нужен. И про твоих сотрудниц ничего не знаю. Может, они придут сейчас, опаздывают просто. И он придет.

МАРГАРИТА. А зачем?

СЕРАФИМА. А затем. Всё наврала я тебе. Наврала, что Петрик у меня есть. Нету никого. Ничто живое у меня в доме не задерживается. Даже тараканов нету. Даже цветы на окне не растут, засыхают. А я живу на солнечной стороне. С утра солнце мне в постель падает, светит. А я просыпаюсь и у меня вот тут, в ямочке на шее – полная ямочка слез. И во сне я даже плачу.

МАРГАРИТА. Плачете?

СЕРАФИМА. А ты думала – нет? Думала, я змея? Ага. Сейчас. Наврала тебе, что салфеточка старая. Никакая не старая. Китайская, на рынке купила. Пластмассовая. Думала, хоть маленькая красота будет в доме, постелила её на стол, а потом – убрала. Не поможет. И что пирог сама пекла – наврала. Купила. Не сделала. Ничего не сделала. Вообще в жизни ничего не сделала. И вообще всё всегда всем в жизни врала. Зачем – не знаю. Всё в кого-то играла. Мне кто-то сказал, что по-научному это называется «биополярное расстройство».

МАРГАРИТА. Ну да. Так называется.

СЕРАФИМА. Рита, знаешь, только один раз в жизни было не вранье, а правда. Когда жила с первым мужем. Мы недолго прожили, он умер. Год жили всего. Я его так любила. Вдруг сейчас поняла, что любила его одного всю жизнь и всю жизнь вспоминала. Молоденький был такой мальчик. А вчера зашла в церковь, а там отпевание. Подошла к гробу и вдруг вижу, что он лежит. Он, молодой. А я его давно похоронила. А он снова и снова умирает. Снова и снова похороны, снова и снова в гробу лежит. И я понимаю головой, что это не он, а другой какой-то, тоже молодой и умер, и все вокруг убиваются, а я хожу среди них и смотрю и не знаю, что со мной. С ума я схожу, что ли? Где ты сейчас, Сережа мой, в каких райских кущах сидишь там на небе, дожидаешься ли ты меня, миленький? Я ведь буду там с ним молодая, да? Не такая старая, как сейчас? Ну, скажи, Маргарита, жемчужная ты наша?

МАРГАРИТА. Молодая, да. Все будем там молодые всегда.

СЕРАФИМА. Ждет, поди, меня. Пора уж к нему. На что моя жизнь ушла, на что? Скоморошина старая.

Молчание.

МАРГАРИТА. Вы ведь врете сейчас всё. Красивое придумываете.

СЕРАФИМА (смеётся).Ну, конечно, вру. Я же артистка. Я хочу, чтоб ты заплакала, зарыдала, а я буду смеяться, как конь. Мне нравится, когда кому-то плохо.

МАРГАРИТА. Никого вы никогда не любили, Серафима Маргаритовна. Только себя. И сидите тут, сопли жуете, играете, а я вижу, что всё врете. Мне вас совсем не жалко. Детей-то надо было рожать, дурочка вы такая. Женщина с низкой социальной ответственностью.

СЕРАФИМА. А ты что не родила?

МАРГАРИТА. Дак вот тоже – идиотка. Как и вы.

СЕРАФИМА. Дак надо было плодиться, как кошка? Лучше было бы так?

МАРГАРИТА. Я что, Господь Бог? Я не знаю. Идите.

Молчат.

СЕРАФИМА. Ладно, я пошла. Пустое всё. Но я своё взяла сегодня. Мне на душе полегче стало. Посмотрела на тебя, на твои нюни. (Молчит). Как я ненавижу все эти ваши музеи. Взяла бы вот всё и керосином облила и сожгла бы. Всё мертвое, всё под стеклом лежит, ни к чему дотронуться нельзя. Ненавижу. Говно мамонта.

МАРГАРИТА. Никого и ничто не любили и не любите.

СЕРАФИМА. Ненавижу всех. Врала и врать буду до конца. Вот даже помру и то – лягу в гроб, все придут, если придут, постоят у гроба, а я подскочу до потолка и закричу им всем: «Обманули дурака на четыре кулака!».

МАРГАРИТА. Некому кричать будет. Не придут.

СЕРАФИМА. Мне плевать, мне мой гроб не нести. Придут. Квартира-то кому-то нужна ведь будет. Ты знаешь, что в жизни все делятся на две категории: кто-то сходит с ума от любви – ну, вот любит он что-то, а другой - любит деньги. И всё. Две любви есть на свете, только это людьми движет, более ничего. Только это движет. Один идиот влюблен в какое-то дело, а другой идиот любит деньги, он тоже влюблен. Оба влюблены. Но по-разному. И всё. Так что придут. Чтоб всё разделить, растащить. Завещание я не напишу. Пусть разбирают, пусть дерутся, пусть скубутся, пусть злятся.

МАРГАРИТА. Здорово. Мне бы так. Подскочить и закричать. Да не выйдет. Ад пуст, все бесы на земле.

СЕРАФИМА. Да, да, нашла беса, чёрного черкеса! Это я! Не надо, товарищ Броненосец в Потемках, не надо! Я на вас на всех анонимки пишу, я хожу в райсполком, в райсовет, в райздравотдел – я по раям хожу, не по адам! Я везде, где меня не ждут, я уже у дверей, перед самым открытием – я всегда в очереди первая, вот такушки тебе! Я не дам тебе жить спокойно!

МАРГАРИТА. Ну, не давайте.

СЕРАФИМА. Я на всех жаловалась и буду жаловаться! Соседи сверху топают ногами и что-то роняют мне на зло – я на них пишу. Девки наркоманки по подъезду в коротких юбках ползают, парни хулиганы под окном пиво пьют и орут – я на них пишу. Кошкой воняет от соседки напротив! Все мне мешают жить! Все мне поперек горла стоят! Все ворье, суки, сволочи, твари! Я на них пишу! Я не буду сидеть и смотреть на них, как они тут шляются и мешают мне спокойно жить! Я с утра сяду и на всех на них напишу анонимки! И на вас, на ваш сратый музей, сто анонимок напишу! Я теперь тут всё распознала и теперь вам тут не отвертеться! Я спецом пришла, чтобы изнутри у вас тут выведать всё! И теперь напишу! Я всё сделаю, чтобы вас закрыли!

МАРГАРИТА. Я ж говорю: старуха Шапокляк, Баба Яга против, крючкотвор. Пиши.

СЕРАФИМА. Хуже, Маргарита Серафимовна! В сто раз хуже! Еще хуже! Даже не придумали еще такого, как я, человека!

МАРГАРИТА. Я и вижу.

СЕРАФИМА. Сама ты это слово!

МАРГАРИТА. Кто мог на вас жениться? Ведь это с человеком надо жизнь проживать, каждое утро разговаривать, а когда он злобы полный – как можно с ним разговаривать?

СЕРАФИМА. Разговаривали же по утрам как-то. Молчали, думаешь, что ли?

МАРГАРИТА. Вы кому-то нравились? Ведь вы касторки попили и у вас недержание.

СЕРАФИМА. Не груби! Сама ты касторки! Я вам всем придам ускорение – пинка под жопу дам! Я вообще на бульдозере подъеду к вашему дому! Украду бульдозер где-нибудь и подъеду. С лица земли снесу вас. А замуж я выходила по расчету, дорогая моя. Один мне оставил квартиру, другой дачу, третий не помню что – посуду, что ли. Четвертый – тоже, пальто вот это, что ли. Мне много не надо, хоть немного урвала – и то хорошо, а они пусть на тот свет идут, ненавижу их!

МАРГАРИТА. А Сергей, говорила - с него что взяла? Ну, первый-то муж?

СЕРАФИМА. Дак то-то и оно, что взять с него было нечего, да и черт с ним.

МАРГАРИТА. Значит, никто там не ждет тебя, дура ты такая. Никому ты там не нужна. И всё снова и снова врёшь. Чтоб пожалели. А никто тебя не жалеет.

СЕРАФИМА. Ждут. Меня там все ждут. С караваем, с хлебом солью. Ждут, не дождутся. На себя посмотри, страхолюдина. На вот тебе от меня, раз завещания нет от меня, на, тебе в могилу в твою, в твой музей на вот – дуршлаг, вехотка, звездочка октябрятская, и вот – ты же всё про матрешку пела, вот тебе, на - файлы памяти! Вот тебе – матрёшка. Одна большая, а ней сто штук маленьких, сиди да открывай. Да ищи, что там в последней, какая там память в ней сидит, ищи давай!

МАРГАРИТА. Жалко тебя.

СЕРАФИМА. А, вот еще! Рубашка нательная, белая, от Сергея этого! Пришел из армии и оставил мне эту рубашку. Так и лежала сто лет. Хотела ею пол мыть. А вот тебе отдам! На! Выстави под стеклом и пусть все смотрят! Ишь, накрасилась, химию сделала, сидит, квашня, ждет кого-то. Кого ждешь? Петра Степановича? Даст Бог, помрет. Пойду в церковь, свечку поставлю кверху жопой, чтоб он помер скорее. Чтоб не досталось тебе ничего.

МАРГАРИТА. Дак и тебе не достанется.

СЕРАФИМА. И никому не достанется. И хорошо.

МАРГАРИТА. Да за что и почему?

СЕРАФИМА. Да ни за что и ни почему. И вообще: я не Маргаритовна, а Михайловна! И не Серафима, а Наталья! А болгар я ненавижу! Я вас всех ненавижу, всех, я всем вредила, я вам так навредю, я вредила всегда, вредить буду всегда вам, уроды, вредить, вредить, вредить!

МАРГАРИТА. Зачем?

СЕРАФИМА. Ненавижу вас всех, твари.

МАРГАРИТА. За что?

СЕРАФИМА. За просто так. Почему я одна должна быть несчастная? Пусть все будут такие. Пусть будут все!

Плачет.

Уходит.

Маргарита села, пирог ест, матрешку в руках вертит.

Уронила кусок пирога на пол.

Смотрит на него.

МАРГАРИТА. Как я некрасиво ем … Всё из рук валится …

Взяла белую солдатскую рубашку.

Положила на колени.

Гладит её.

Плачет.

Темнота

Занавес

Конец

9 мая 2019 года, Екатеринбург

⇐ Предыдущая 1 23