Галадриэль и Келеборн

Галадриэль и Келеборн

Конец лета 3021 года Третьей Эпохи или 1 года Четвертой Эпохи

В сладостный час заката, когда солнце садилось за вершины Мглистых гор, высокие мэллорны были щедро залиты его отблесками, свет в серебристой листве дробился на мельчайшие оттенки алого, пурпурного, золотого и сиреневого отчего, казалось, будто на лес опустилось несметное количество солнечных бабочек. Келеборн любовался зрелищем из окна своего дома в Карас Галадоне. А будь на то воля самого Владыки, то он бы смотрел на Лотлориэн до скончания Времен, и никогда бы ему это не надоело. Скоро осень, хотя в этих местах смена времен года почти не ощущалась, но в воздухе уже свивались прохладные потоки, а воды Келебрант становились с каждым днем все холоднее и холоднее. Да где же Галадриэль?

Она словно услышала его мысли, являясь на его призыв, вошла бесшумной тенью, как ходят воины и разведчики, но Келеборну и не нужно было слышать. Он чувствовал её каждой клеточкой кожи. Так было всегда.

- И что? – спросил он, не оборачиваясь.

- Кирдан закончил корабль, - сказала Галадриэль тихо. – Элронд ждет.

- Так скоро…

- Странно, правда?

- Арвен не передумала? – поинтересовался Келеборн как бы невзначай.

- Ты же знаешь, что нет, - укоризненно сказала Галадриэль. – Они попрощались с Элрондом еще после свадьбы. Все слова уже сказаны.

Келеборн повернулся к жене. Разговор с Арвен, тогда два года назад, не получился, хотя по умению убедить и переубедить никто не мог сравниться с его женой. Элронд тоже был не подарок, но если уж у отца, у Элронда ничего не вышло, то слово Артанис для дочери её дочери ничего не значит.

Галадриэль запустила пальцы в косы, расплетая их, и тонкие пряди потекли по плечам, как струйки расплавленного золота. Она выглядела очень усталой, но совсем не разочарованной.

- Может быть, все же стоило мне с нею поговорить, - предложил он, но, встретив мрачный взгляд Галадриэли, понял, что ему ничего не светит. – Не смотри ты на меня так, как будто я свел их с Арагорном. Это Элронду надо было глядеть дальше собственного носа.

- Брось, никак я на тебя не смотрю, - фыркнула Галадриэль. – Кто мы с тобой такие, чтобы указывать Арвен что и как делать? Она ведь любит его.

- О, - сказал Келеборн со всем возможным сарказмом, на который был только способен. – Это ж надо!

- Что означает твое «О»? – ледяным тоном поинтересовалась Владычица Лотлориена. – Я сказала что-то смешное?

Келеборн не любил разговоры в подобной тональности. Он умел выглядеть властным и непреклонным, а мог - покладистым и миролюбивым. Но только тогда, когда сам того хотел, и потому на резкость жены никак не отреагировал. Самое интересное, что Галадриэль и сама это знала, но периодически испытывала его терпение, то ли проверяя на крепость его нервы, то ли уподобляясь ребенку, которому нравится играть с огнем. Это происходило не слишком часто, и Келеборн сомневался, что жена избрала начало Четвертой Эпохи для экспериментов в этом вопросе. С другой стороны, с сарказмом он явно перестарался.

- Я никогда не был сторонником смешанных браков, - заявил он твердо, глядя в серые глаза супруги. – Берен и Лютиэнь - не исключение. И тем более, насколько я могу судить - Дунадан совсем не одно и тоже, что Беоринг. Еще меньше я понимаю, чего в нем такого особенного углядела Арвен. На меня он никакого впечатления не произвел.

- Если честно, то на меня тоже, - призналась Галадриэль, задумчиво перебирая пряди волос. – Но Элронд поставил условие, а Арагорн получил корону Гондора и Арнора. Впрочем, он и так бы их добился. Без указаний Элронда. Тут не нужно быть чародейкой или пророчицей. Но, по правде говоря, я не могла подумать, что Саурон окажется, столь уязвим, а они сумеют его одолеть.

- А вот чего бы я ни стал делать, так это целиком и полностью приписывать заслугу людям. Если бы не два полурослика, то все могло повернуться совсем по-другому. И сдается мне, что на этот раз Валар не стали бы сходить во плоти, дабы в очередной раз вытащить нас из неприятностей. Скажи, если я не прав?

- Тьфу, на тебя, болтун, - смеясь, шикнула на него Галадриэль

В ответ Владыка только лукаво улыбнулся, той самой улыбкой, которая очаровала её еще в Дориате.

- Мы порядком отвлеклись на Валар. И все-таки, я думаю, Арвен выбрала правильно, - решительно заявила она, стараясь не попадаться под ослепительное обаяние мужа, который умел, если хотел, конечно, плести из неё веревки. – Если любишь, на самом деле любишь, то нужно разделять судьбу того, кого любишь. Тут расчеты не уместны. Она сама сказала, что хочет простого человеческого счастья.

- Как-как сказала? «Простое человеческое счастье»? Хм… – подозрительно прищурился Келеборн.

- А что тебя смущает?

- Слово «простое».

Галадриэль посмотрела на мужа вопросительно. Он любил иногда поставить акцент в самом неожиданном месте, и никогда не торопился разъяснить свой замысел. И на этот раз он ответил невнятным пожатием плеч.

- Ладно.… Помоги мне снять сапоги.

Келеборн не стал спорить, торопясь избавить супругу от мужского наряда. В тонком сером домашнем платье, расшитом по подолу строгим узором из черного шелка, она ему нравилась гораздо больше. Сам Келеборн в личных покоях предпочитал носить простые штаны и шнурованную рубашку, а не модную ныне длинную одежду, мешавшую быстро и размашисто ходить, как он привык. Владыки Лотлориена вполне довольствовались небольшим домом на берегу Зеркального озера, состоящим из спальни, столовой, и библиотеки. Покои на талане были несравненно более роскошны, но Галадриэль предпочитала спать в таком месте, где ножки кровати стоят на земле. Им обоим нравилось уединение. Здесь Галадриэли не требовалось быть грозной владычицей, а Келеборну не надо было доказывать, что он достоин оставаться мужем самой леди Нэрвен. Их брак никогда не понимали ни синдар, ни нолдор, одни из принципиальных разногласий с пришельцами с Запада, а другие от избытка превосходства над обитателями лесов. По началу, даже Элу Тингол смотрел на Галадриэль волком. Ну, еще бы, она же была из нолдор! Но Келеборна не то, что Элу, его бы не смутил гнев самого Эру Единого. Впрочем, никто и никогда не осмелел настолько, чтобы высказать свои соображения насчет их брака Келеборну прямо в лицо. И правильно делали.

Ужинали они, если только не находились временно порознь, всегда вместе, за одним столом, наедине. Так уж повелось изначально. Келеборн никогда не завтракал, он просыпался слишком рано и уходил тихонько, стараясь не разбудить жену. Обед обоим частенько приходилось проводить с гостями, а иногда и вовсе в чистом поле, но ужин всегда принадлежал только им двоим.

Глядя, как Келеборн решительно разделывается с ужином, ловко орудуя ножом и вилкой, Галадриэль только радовалась, что известие о предстоящем уходе за Море муж не принял близко к сердцу. Скорее всего, он уже свыкся с мыслью, о том, что его дни в Средиземье закончены. С самого начала она не скрывала, что с падением Кольца начнется разрушение её собственного Адамантового кольца, и тогда скорый уход за Море неизбежен. И когда этот день настал, Галадриэль сказала, что даже если она уйдет, то он, разумеется, может остаться сколько пожелает. Ничего не изменится, если она немного подождет его Там. Келеборна было крайне сложно вывести из себя или обидеть, но от того, как он посмотрел на нее после этих слов, Галадриэль стало нехорошо. Словно видел её впервые.

- Я уйду с тобой.

Сказал, как отрубил. Сильно и необратимо.

- Почему?

- Почему? – спросил он низким свистящим шепотом, от которого у Галадриэли мурашки побежали по спине. – Это ты меня спрашиваешь? Потому, что мне ничего не нужно без тебя. Ни-че-го. Потому что я тебя люблю. Этой причины тебе не достаточно?

Потом он молчал целых три дня. Пока она не попросила прощения.

После взятия Дол Гудура и встречи с королем Лихолесья Трандуилом Келеборн всерьез занялся наведением порядка в делах. Он, привыкший все доводить до логического конца, никогда бы не бросил Лотлориен на произвол судьбы. Никто и никогда не мог сравниться с Келеборном в том, что касалось ответственности за свои дела, за свое королевство. Средиземье он никогда не покидал и был неизменно привязан к этой земле.

Но все же Галадриэль плохо понимала, почему он так расстроился из-за того, что дочь Келебриэни решила связать свою судьбу со смертным. Поначалу он замучил Элронда, чуть ли не в приказном порядке требуя вразумить дочь. Ей потребовалось употребить все свое обаяние, всё терпение и женскую хитрость, чтобы муж сменил гнев на милость и согласился поехать на свадьбу Арвен с Элессаром в Минас-Тирит. Хорошо, что у мужа такой отходчивый и легкий характер, думала Артанис, снова и снова всматриваясь в его тонкое, до боли прекрасное лицо. Столько несчитанных лет вместе, а она до сих пор не налюбуется серебряным шелком его волос, прямыми длинными ресницами, ироничным изгибом тонких губ. Волшебство, да и только.

Галадриэль подперши щеку рукой, смотрела в окно, на тихую гладь озера, в которой уже отразились первые звезды, на огромные силуэты деревьев, словно нарисованные черной тушью на темно-синем бархате небес. Нет, как бы не было хорошо в Амане, но она все равно станет скучать за Лотлориэном. И даже когда его красота с течением времени исчезнет с лица Средиземья и из памяти смертных, она Артанис, дочь Финарфина, будет помнить. Память вообще удивительная штука, и дело даже не в том, что эльдар никогда и ничего не забывают, Галадриэль, например, помнила себя с самых первых дней, и если бы пожелала, то могла бы заново пережить каждый день из своей долгой, очень долгой жизни. Только она не хотела. Но пока ты помнишь о тех, кого нет, пока хранишь их слова и дела, они продолжают жить рядом. Как Финарато, её брат. Иногда лежа в постели без сна Галадриэль беседовала с Финродом, так словно он сидел на краю её кровати. Сама задавая вопросы, сама же на них и отвечала, но зато за все века их разлуки она никогда не ощущала неприступных стен Чертогов Ожидания пролегающих между нею и братом. Словно он не погиб, замученный в подземельях Тол-ин-Гаурхот, а по сей день ждет весточки в Нарготронде… Которого тоже уже нет.

- Ты плачешь? – тихо спросил Келеборн, накрывая своей рукой руку жены.

- Нет, любимый, уже нет, - пробормотала она в ответ.

В Дориате он часто обижался на то, что Артанис прятала свои слезы даже от него, своего мужа, с которым должна делить и радость и горе. А она тогда была слишком молода, чтобы объяснить свое поведение. Слишком много видели её глаза, чтобы позволить себе такую роскошь как слезы. Много больше, чем хотелось бы. И Галадриэль никогда не желала возлагать на широкие и сильные плечи Келеборна еще и свою личную ношу.

- Даже не верится, что мы больше никогда не увидим Лотлориэн, - пояснила она. – Лично мне к этому ощущению нужно привыкнуть.

- Да, мне тоже тут нравилось, - легко согласился Келеборн, отставляя в сторону пустую тарелку. – Так всегда, только обустроишься на одном месте, обживешься, как на тебе, то Дориат падет, то Белерианд затопит… Вот теперь и Лотлориен.

- Ну, что ты бурчишь, - улыбнулась Артанис, потрепав мужа за ухо. – Из Амана то нас никто не выгонит.

Владыка царственно изогнул соболиную бровь.

- Очень на это надеюсь. Увидим на месте, – подколол он как бы невзначай жену, делая ударение на слове «увидим».

Галадриэль искренне расхохоталась.

- Я тебе уже говорила когда-нибудь, что вышла замуж за самого упрямого и языкатого эльфа в Средиземье?

- На том стоим, - ухмыльнулся довольно Келеборн, приняв сомнительный комплемент как должное. – Хотя как знать, как знать. Кое до кого из твоих родственничков по части упрямства мне еще расти и расти.

В голосе Келеборна слышалось полное моральное удовлетворение. Даже в своих воспоминаниях он не находил достаточно хороших слов для сыновей Феанора. Мягко говоря, он не любил их всеми фибрами души. Не любил, не понимал, не верил им. Всех семерых он почитал опасными фанатиками и предпочитал держаться от них подальше. Поэтому когда Келеборн изредка поддевал её напоминаниями о деяниях сынов Пламенного Духа, Галадриэль не обижалась. Если учесть что она с самого начала знала его мнение и о феанорингах и о Клятве.

- Хочешь погулять? – предложила Владычица для смены темы разговора.

- Я сегодня изрядно набегался, но есть компромиссное предложение - посидим на пороге

- У-у-у, бедненький, - проворковала Владычица.

Над Лотлориеном серебряным челном плыл молодой месяц, а серебристые листья мэллорнов старательно соперничали с ним в яркости серебра. В Средиземье шла осень, последняя осень эльдар в этой израненной земле. Последняя осень Галадриэль. Сидеть на пороге тоже было одним из семейных ритуалов Лориэнских Владык. Келеборн прислонился спиной к перилам, а Галадриэль расположилась у него между коленями, и положила голову ему на грудь. Слышать стук его сердца, вдыхать его запах, ощущать крепкие и одновременно нежные объятия, что еще нужно женщине?

- Интересно, а они оценят эту красоту? – внезапно сказал Келеборн, не столько спрашивая, сколько озвучивая собственные мысли.

- Кто «они»?

- Смертные, конечно. Кто же еще? Потом. Когда мы уйдем.

- Надеюсь... Мне кажется, что они просто обязаны научиться ценить и любить красоту, пусть не так как это делаем мы, пусть иначе. Их жизнь столь мимолетна, чтобы лишать себя ещё и этой радости. Они видят её по-другому, но я уверена, что чувствуют и красоту и совершенство. Более того, они теперь просто вынуждены будут создавать её сами. Для себя любимых, – уверенно заявила Галадриэль.

- А получится? – в голосе Владыки имелась ощутимая нотка сомнения. – До сих пор как-то не очень они к ней стремились. Во всяком случае, я особого рвения не замечал.

- Ты их вообще не слишком замечал, если уж мы будем говорить откровенно. А с другой стороны, зачем творить самим, если под боком у них мы, эльфы, и нам это в радость, и времени ощутимо больше. Поставь себя на их место. Лично я наблюдаю некую логику.

- Ты всегда была ленивая, - фыркнул Келеборн. – Но ты, конечно, права. Никто не может жить без красоты, ни мы, ни они. Пусть только немного отойдут, отстроятся, поживут пару веков без Саурона, и когда вырастет поколение, для которых мы станем сказкой, вот тогда они себя и покажут.

Галадриэль повернула голову и внимательно посмотрела на мужа.

- Ты, в самом деле, так думаешь?

- А почему нет? Не ты одна общалась с людьми, кое-что и мне перепало. Возможно, некие тонкости мне и не знакомы, но общую картину я более-менее представляю. У меня тут даже одна мыслишка закралась. А после всей этой истории с Кольцом, Арагорном и прочими, я почти уверился в ней…

- Какая еще мысль?

- А такая. Что люди и сами, в конце концов, разобрались бы что к чему, а уж потом порешили и с Морготом, и с Сауроном, и гораздо раньше, чем это в итоге вышло у нас. Они живут мало, но их больше и они упорны. Я уверен, что не мытьем так катанием они бы задавили бы обоих, и без всяких Колец, Сильмариллов, и тому подобного. Вода камень точит. В конце концов, полурослик устоял перед силой Кольца. А они ближе к людям, чем мы или гномы.

- А как же Исилдур? – напомнила она. – Он-то как раз и не удержался.

- Как говорил Финдарато «Есть люди, и есть Люди». Они слишком разные, чтобы равнять их под одну гребенку. И это хорошо. Именно в разнообразии мне видится залог их будущего расцвета, – назидательно заметил Келеборн.

- Да, в чем–чем, а в изобретательности им не откажешь.

- Угу, - буркнул себе под нос Владыка. – Ругательства они изобретают очень быстро. Иногда как привяжется какое-нибудь словцо, так хоть рот зашивай.

- Очень интересно, - изобразила оживление Галадриэль. – А ну-ка просвети.

Не то, что бы она ни знала значения некоторых людских выражений, но в устах мужа, смягченные синдарским акцентом они звучали ужасно смешно. Но подловить его на этот раз не удалось. Два раза Келеборн удар не пропускал.

- Кого я пригрел на своей груди? Змею, право слово.

- У тебя и без людских словесов всегда находилось, что сказать в случае крайней нужды, – заметила Галадриэль.

Когда они сначала переправлялись через Андуин, под дождем орочьих стрел, а потом брали приступом Дол-Гудур, то Келеборн на самом деле слов не выбирал. Кто не видел Владыку хоть раз в настоящем сражении, тот много потерял. Скорость и мощь движений его меча завораживали Галадриэль, которая сама умела прекрасно обращаться с оружием. Техника, отточенная не столетиями, а тысячелетиями, мастерство, проверенное в бесчисленном количестве войн, врожденное изящество и грация каждого жеста, но не это самое главное. Главное то, что Келеборн умел в бою оставаться бесстрастным. Словно наблюдая за собой со стороны, он был сам себе судия. Его никогда не захватывал азарт и воинственное безумие, Келеборн на поле брани напоминал скорее искуссного мастера, хладнокровного и целеустремленного. Единственный раз, когда Галадриэль довелось видеть своего мужа в ярости, ослепленного ненавистью до полного умопомрачения, это был день, когда он узнал, что орки похитили Келебриэнь, их единственную дочь. И она отдала бы очень многое, чтобы забыть тот день и тот час навсегда. Но память у эльдар так безжалостна.

- Ты уже спишь? – тихонько спросил Келеборн.

- Нет. Посидим еще.

В Валиноре они тоже построят такой же дом, неожиданно решила для себя Галадриэль, только лучше, чтобы вот так же сидеть на пороге, смотреть на звезды, пить теплый ветер губами, жить друг для друга, словно так было всегда. Она сделает все, чтобы Келеборн был счастлив, чтобы отблеск печали не залег на дне его серых, как лесной омут глаз, ясных и чистых.

- Я давно говорила, что люблю тебя?

- Давно. Чуть ли не утром. Уж и не знаю, что теперь думать, – сказал Келеборн, старательно изображая обиду.

- А ты не думай, - шепнула она, быстро находя в темноте его теплые ждущие губы.

Ему повезло, ему всегда отчаянно везло. Встретить такую женщину, получить её сердце, быть ей достойным и верным мужем, впрочем, последнее сделать было не трудно. Благом ли или наказанием, являлась для эльфов одна единственная любовь на всю жизнь, Келеборн никогда как следует не задумывался. Так было и так останется до скончания Мира. Ему и усилий особенных не пришлось прилагать, любовь легла в его ладони как спелое яблоко. А ведь кто мог подумать, что леди Артанис Нэрвен, дочь Арафинвэ Ингалауре – Финарфина, сестра Финрода Фелангуда, воительница, волшебница, мечтательница, красавица с золотыми волосами, созданная для короны Владык, отдаст себя синде, никогда не видавшему света Дерев. Иногда Келеборн задавал себе вопрос, чем же он заслужил такое счастье, и никогда не находит достаточно убедительного ответа. Если любовь это дар, то его Единый одарил сверх меры. Но одно Владыка Лориена знал абсолютно точно, если бы его счастье давалось ему той же ценой, что и Берену и Лютиэнь, то он бы тоже не отступил. Он бы, либо вырвал с корнем Сильмарилл из Железной короны, или сдох бы пытаясь это сделать. Отдал бы и душу, и разум, и посмертие, и милость Валар только за то, чтобы Галадриэль не пролила не слезинке по его смерти, чтобы прожила все эпохи мира в любви и согласии с кем-нибудь другим, возможно более достойным её любви. Именно потому, что такой жертвы не понадобилось, Келеборн искренне считал себя удачливым и везучим эльфом. Если, конечно, в жизни эльфа вообще есть место удаче.

Она спала, свернувшись клубочком, засунув по-детски ладошку под щеку. Очень удобно чтобы осторожно касаться губами мочки маленького заостренного уха, плавного изгиба шеи, плеча и предплечья. И даже луч Итиль стремившийся проделать тот же путь от щеки к локтю Келеборн слегка ревновал потому, что Галадриэль принадлежа ему одному, была не просто женой, но и другом и соратницей. И всегда, всегда приходилось делить её с проблемами и бедами Средиземья, с Кольцами, с Аманом и Нолдор.

Ему несказанно повезло, потому что они за всю жизнь по настоящему надолго не расставались, на пиру ли, в бою ли, всегда рядом. И просто умереть Владыка Лориена никогда не мог себе позволить, ибо его смерть принесет Галадриэли бесконечную боль, и его долг остаться в живых. Не для себя - для неё. Хотя Келеборн прекрасно представлял, что бы он сделал, окажись он в Чертогах Мандоса. Только жене никогда об этом не говорил. Он бы первым делом набил морду Феанаро. Сразу за все.

Все немалое население Лотлориена, собралось в это яркое светлое утро в самом начале сентября возле кургана Керин Амрот. Золотые и белые цветы под ногами, ломкая тишина, запутавшаяся в густых сверкающих кронах, ветер, поднимающий мягкие волны в море трав. Сердце древнего королевства, сердце Келеборна. Он не спроста выбрал именно это место, чтобы обратиться к своим подданным, ибо время размышлений закончилось. Они исподволь ждали от своего Владыки хоть каких-нибудь слов, он каждый день ловил на себе вопрошающие взгляды, тех от кого у него не было тайн, те, кто во все века доверял ему свою жизнь и честь. Дальше откладывать было уже некогда.

Келеборн стоял, прижавшись спиной к белому теплому стволу мэллорна, пальцами ощущая, как под гладкой корой медленно текут соки, а в небе над головой Владыки плыли легкие облака. Мир был так неизмеримо прекрасен, так удивительно доверчиво открыт будущему, так щедр и мудр, что его ликование наполнило сердце эльфа до самых краев, до предела. Он ощутил себя в этот миг и деревом, и облаком, и всякой мелкой тварью, и птицей, и солнцем, растворившись в самой Жизни. В конце концов, Эру Великий, что он такое, как не песчинка в ладонях мироздания, капелька дождя на лике вселенной, нотка в вечной Музыке Творения, одновременно всё и ничего…

Келеборн открыл глаза. Он понял. Как странно, что понимание пришло так поздно. Или не поздно, а именно тогда когда нужно, и Манвэ в неизмеримой мудрости своей послал ему прозрение именно на пороге новой жизни. Он улыбнулся Галадриэль, которая сидела на траве, поджав под себя ноги, полная смутной тревоги и волнения. Нет, не за себя. За него, своего мужа.

- Я готов, - сказал он, как всегда решительно. Рубанув воздух рукой.

Она поднялась на ноги и заглянула в глаза мужа. Там, в непроглядной глубине его глаз она как-то сразу увидела свет, равный Первозданному, свет надежды, свет любви. Она не могла перепутать, ибо видела и тот и другой. Можно быть сколь угодно мудрым и великим, но только в миг обретения себя происходит преображение. А иначе, зачем же быть великой волшебницей, если не можешь читать в сердце собственного мужа. И теперь Галадриэль знала, что чтобы не решил Келеборн, что бы он ни сказал, это будет правильно, это и будет самая настоящая истина.

Келеборн поднялся на край кургана, но не слишком высоко, только чтобы его слова были слышны всем без исключения. Галадриэль стала рядом. Так чтобы тепло её руки соприкасалось с его теплом. Большего и не требовалось.

Владыка никогда не любил произносить длинные патетические речи. В бою он лишь командовал «Вперед!» и этого было достаточно. В велемудрых беседах всегда отдавал право высказываться Галадриэли. Даром что ли она из Мудрых Эльфов, вот пусть и отрабатывает гордое звание Нолдор. А иногда просто предпочитал держать язык за зубами, скрывая свои несвоевременные мысли от чужих, недружелюбных умов, способных извратить любое слово. Чужое мнение его заботило столь же мало, как и лунный свет, но быть Владыкой большая ответственность. И думать нужно, прежде всего, не о том, чтоб продемонстрировать свой ум и осведомленность, а о благе королевства.

Он обозрел неровные ряды лориенских эльфов. Здесь собрались почти все от разведчиков в серых плащах, до высших советников. Лица и глаза. Он знал их всех поименно, их родословные, имена их детей, и детей их детей. В большинстве своем темноволосые сероглазые, Сумеречные эльфы, синдары - кровь и плоть этой земли. Чего они ждали от него? Что им сказать?

Келеборн на несколько мгновений закрыл лицо тонкой рукой, сильной рукой воина с красивыми длинными пальцами, словно снимая с кожи невидимую паутинку. Стояла оглушающая тишина, словно все вдруг перестали даже дышать.

- Друзья! Друзья мои! – сказал, наконец, Келеборн, звонким от напряжения голосом, совсем молодым голосом. - Все вы ждете от меня каких-то удивительных слов, сразу объясняющих всё, дающих ответы. Боюсь, я разочарую вас сегодня. Готовые ответы мне не ведомы. Время наше на этой прекрасной земле безвозвратно кончается, и я вместе с женой моей Галадриэлью уходим за Море, в Заокраинный Запад к подножью Сил. Грядет Владычество Людей, и на то была воля Эру Илуватара, мы все это знаем с самой зари Мира. Мы жили на этой земле, любили её. Проливали за неё кровь, рожали и растили здесь своих детей, и более чем кто-либо, имеем право называть её своей, пусть даже своей её могут именовать лишь Эру да айнуры. Мне будет тяжело расстаться с Лотлориеном, землей моей души, последним домом в Средиземье, ибо Дориат лежит на дне моря и потерян для всей Арды навсегда. Уходя, мы можем сказать, что сделали для неё, для Арды все что могли, все, что было в наших и силах, а иногда и за гранью возможностей. И даже наши ошибки смыты нашей же кровью, и кровь та давно проросла травой и цветами, став такой же частью этого Мира, как и мы все. Возможно, кто-то скажет, что рано покидать эти берега, теперь, когда наш извечный Враг пал и развоплощен. Более того, каждый волен решать этот вопрос для себя сам. Категории «рано» и «поздно» у каждого свои. Я не призываю всех сразу пойти следом за мной. Всему свой срок, свой час и зов Моря раздастся в каждом сердце. Я говорю это для того чтобы вы думали о грядущем уходе не как о мучительной неизбежности, но как о шансе там за Морем начать новую жизнь и получить от неё то чего не получили здесь. Осмотритесь вокруг, друзья, осмотритесь внимательно. Мы так привыкли держать в руках мечи и луки, что уже порядком подзабыли, что изначально были сотворены для мирных радостей и счастья, творчества и созидания. Представьте, что Там мы сможем отложить в сторону оружие, излечить печали, познать вновь счастье материнства и отцовства, освоить множество ремесел, сложить все песни, что еще не сложены и только ждут своего часа. Я всей душой верю, что так и будет, потому что Кирдан Корабел в Серебристых Гаванях будет ждать до тех пор, пока последние из квенди не взойдут на палубу его белых кораблей. И тогда в Благословенной Земле мы снова станем единым народом, Говорящими друг с другом и с Валар, не разделенными в грядущем. Равные среди равных, свободный народ под вечными звездами. Я верю, что так и будет, и мы с Галадриэлью станем ждать вас на том берегу. И потому отныне нет более в Лотлориене Владыки, есть лишь Келеборн, сын Галатиля, сына Эльмо, ваш брат по крови, ваш друг и ваш вечный должник.

С этими словами Келеборн снял с головы серебряный венец, как венок из ромашек и положил его в руки онемевшего Хельдера, чьи длинные изогнутые ресницы были мокры от слез. Это была самая длинная речь, сказанная когда-либо Келеборном, и Галадриэль не добавила к ней ни единого слова. Затем он подал руку жене, и так держась друг за друга, словно дети ночью в лесу, они пошли навстречу своему народу. Не как Владыки, но как властители сердец. И только тут все эльфы заметили, что на Владычице венца не была с самого начала. Золото волос было единственным украшением Галадриэли. Простая эльфийская девушка, в строгом нолдорском платье, она никогда не была величественнее, чем в этот миг, даже если бы все три Сильмарилла блистали бы в её короне, а сама Элберет соткала бы дочери Финарфина царское одеяние из звездного света. Последняя из Высоких Нолдор уходила навстречу вечности, неся в своем сердце самое дорогое сокровище, какое эльф может обрести по эту сторону Моря – любовь и память.

Над Лотлориеном сиял осенний день. И где-то в невообразимой вышине пела невзрачная маленькая птичка, вознося к престолу самого Эру гимн нескончаемой Жизни, в которой есть место и эльфу, и человеку, и муравью, и жаворонку, и Солнцу, и звездам.

- Я горжусь тобой, - шепнула Галадриэль, поймав спокойный взгляд мужа.

- А я тобой, - смеясь одними глазами, ответил он, небрежно откидывая волосы движением головы. – А без короны-то прохладнее, не находишь?

Только эльфы умеют прощаться без надрыва, без тоски и внутренней муки, оставляя все ненужное и суетное за спиной без всякого сожаления. Так и Келеборн с Галадриэлью проснувшись как-то поутру, не сговариваясь, стали одеваться в дорогу. Сборы никогда не занимали у них много времени, а в тот момент каждое промедление могло ранить хуже отравленной стрелы. Только самое необходимое, самое драгоценное, не по стоимости, а по ценности в памяти. Как, например, кольцо Финрода для Галадриэли или кинжал дареный Келеборну отцом. А так простая дорожная одежда, как её понимают эльфы. Просторные штаны для верховой езды, удобные кафтаны, несколько украшений, а иначе какой же синда без украшений. Келеборн по старинной привычке заплел волосы в косы, а Галадриэль свою буйную гриву постаралась гладко зачесать и укрепить костяным обручем, сославшись на то, что раз муж решил подчеркнуть свое происхождение соответствующей прической, то и она не с неба упала.

Они покидали Лотлориен с легким сердцем, нахлестывая коней и не оборачиваясь. Да и к чему, со всеми попрощались, все слова сказаны, все слезы пролиты и пути назад нет и не будет. А значит только вперед.

Впереди был Дольн или, как предпочитал выражаться Келеборн Имладрис, где их уже ждал Элронд. Галадриэль чувствовала себя ребенком, сбежавшим из-под надзора взрослых, и стремящегося как можно дальше убежать по дороге к запретным прежде холмам и лесу. Весь огромный мир лежал перед ней, и все в нем было ей подвластно. Вот значит, какое ощущение дает полная свобода.

Они с Келеборном то мчались наперегонки, то валялись в увядающей и оттого остро пахнущей траве, пили из ручья и делили пополам лембас, и по примеру Перворожденных давали свои имена местам, мимо которых проезжали.

- Какая разница как этот лес будет называться после нас. Я уверен, что люди дадут им новые названия через несколько веков, - предложил сначала Келеборн. – Квэнди мы с тобой или нет?

- Правильно, - как-то сразу согласилась Галадриэль, поддаваясь на общее настроение мужа. – Во-о-он ту лощинку я назову Папоротниковой, а ручей Лопотуньей.

Келеборн расхохотался и, раскинув руки в стороны, как птица, закружился на месте, не в силах иначе выразить свой восторг. Эльфу достаточно просто подобрать нужные слова на своем языке полном мельчайших оттенков чувств, но сейчас Келеборну хотелось быть безъязыким как животное, такая сила бурлила в его душе. Он разделил это ощущение на двоих, и в нарушении всех материальных законов вселенной её стало не меньше, а вдвое больше.

- Если бы так было всегда, Артанис, если бы так было всегда, - кричал он, кружа её вокруг себя в бешеном танце.

- Так и будет! Сумасшедший! Так и будет!

И он верил как никогда и никому доселе. А потом они упали в траву и лежали в ней, придумывая все новые и новые слова, как их предки в первые дни после Пробуждения.

Дольн встретил их россыпью бесчисленных огней дворца, гулом водопада и первым багрянцем листвы. Стражи границ с изумлением смотрели на Владычицу Галадриэль в простом платье, с запыленными лицом и волосами и на Владыку Келеборна с губами перепачканными ежевикой. Наступающая Четвертая Эпоха поистине изменила все, что оставалось неизменно тысячелетьями.

Дорогим гостям предложили чистую одежду и баню, и те не отказали себе в подобном удовольствии. Но, нарядившись для пира, и придирчиво оглядев супруга, Галадриэль совершенно серьезно предупредила:

- Только ради Валар, не вздумай снова назвать Элронда - Получеловеком. А не то я обижусь.

Келеборн ухмыльнулся. Он очень любил дразнить своего зятя - Владыку Дольна, и никогда не упускал случая наступить тому, как выражаются люди, на хвост.

- И вообще, постарайся быть с Элрондом помягче. Его рана никогда не заживет, - напомнила Галадриэль. – Шутка ли, потерять дочь навсегда?

Он согласился, потому что никогда не имел склонности к жестокости:

- Я что, по-твоему, зверь какой? Будет еще время просветиться по части терминологии в смешении кровей.

- Я тебя прошу…

- Как скажешь, любимая. Хочешь, я буду пылинки сдувать с твоего Элронда? Не хочешь? Не буду.

Даже огромного Трапезного Зала Элронда оказалось маловато для такого количества гостей, приглашенных на пир к эльфийскому Владыке. Здесь были не только эльфы, но и люди, которых в Дольнее, в отличие от Лотлориена, всегда привечали. Многие жили здесь всю жизнь. Галадриэль ничего в том особенного не видела, но все равно Элронда до конца не понимала. Век людской так скоротечен, и видеть из года в год, как маленький очаровательный ребенок превращается в изможденного недугами старца, а потом умирает на твоих глазах, воистину непереносимо. Как Элронд жил с этой ношей? Один Мандос ведает. Потому что сама Галадриэль в человеческих шагах за спиной слышала шаги всех тех из Вторых Детей – мужчин и женщин, которых сама успела узнать, полюбить и потерять навсегда. И больше всего в такой момент ей хотелось зажать уши руками.

В такие моменты она понимала Келеборна, всегда предпочитавшего жить исключительно среди эльфов. Он и так слишком сильно переживал за каждого из своих подданных и, мало кто мог себе представить, но Галадриэль-то знала точно, что каждая смерть становилась для него трагедией.

Гости ждали только лотлориенских владык. Элронд вышел навстречу и под руки проводил их к почетным местам по обе стороны от собственного кресла. Справа от Галадриэль оказался Глорфиндейл, а в соседях у Келеборна обнаружились сыновья Элронда.

Элладан чем-то напоминал самого Элронда: такой же темноволосый, чуть смугловатый и глаза у него темно-темно серые, блестящие, словно мокрая галька. Элрохир же унаследовал Галадриэлевы брови в разлет и длинные ресницы Келеборна. Только волосы у него русые.

«Красивые мальчики, - думала Галадриэль, внимательно всматриваясь в лица детей своей дочери. - Такие молодые, такие суровые, такие одинокие. Они всегда одиноки - дети Элронда Полуэльфа. Может быть, потому Арвен и ушла к людям?»

Звенели лютни, флейты и голоса менестрелей, а если закрыть глаза, то могло показаться, что дело происходит в Тарнелорне - их первом с Келеборном общем доме, думала Галадриэль, оглядывая зал из-под ресниц.

Все так же, за исключением той малости… Весь этот зал, вся пышности и красота, уже подернута дымкой тлена и безнадежности, запустение витает в воздухе, как паутинки бабьего лета, грядущий упадок стелется по узорным камням пола, точно болотный туман. И ничего не вернуть. Ничего. Лицом Элронд старательно изображает легкую веселость, губы его шевелятся, сыпля милыми остротами, он само обаяние и внимание, и только Галадриэль знает, что в сердце Полуэльфа острой льдинкой поселилась боль, которая не избудется и не растает. И то, что в нем эльфийского шепчет, что нужно не терять надежду, а то, что в нем человеческого - томится и страдает во тьме отчаяния. Она осторожно коснулась рукой руки зятя. Элронд ответил твердым и непроницаемым взглядом. Он никогда не принимал утешения ни от кого. Такой он уж уродился.

С Глорфиндейлом они болтали на западном наречии, звука которого эти стены не слыхали тысячу лет. Глорфидейл тоже намеревался уйти вместе с ними. С тех пор, как Гил-Гэлад пал, он продолжал жить в Эндорэ по инерции, скорее из привязанности к Элронду, чем из соображений необходимости. Но теперь, когда Элронда здесь ничего не держало, то Глорфиндейл следовал за ним с ощутимой радостью. Словно мастер возвращается из своей кузни после удачно выполненной работы - усталый, но довольный. Галадриэль даже позавидовала ему немного. Вот у кого ни сомнений, ни терзаний.

Время от времени она ловила на себе чуть насмешливый взгляд мужа, словно вопрошающий: «Ну как, ты довольна? Я - хороший мальчик?». Келеборн во всю эксплуатировал свою репутацию молчуна, которую культивировал чуть ли не с начала Первой Эпохи. И, надо заметить, добился несравненных результатов. Спроси кого угодно, исключая самое ближайшее окружение, о Владыке Лотлориена, и в ответ услышишь множество суждений о его замкнутости и отчужденности. Эта маска позволяла безнаказанно наблю