Глава VI. РЕКА СВ. ЛАВРЕНТИЯ

Глава VI

РЕКА СВ. ЛАВРЕНТИЯ

Долина реки Св. Лаврентия, возможно, самая обширная из тех, что образовались в результате геологических конвульсий[119] на поверхности земного шара. Гумбольдт[120] определяет ее площадь в 270 тысяч квадратных миль — то есть она почти равняется площади всей Европы. Эта река с прихотливым течением, усеянная островами, изобилующая стремнинами[121] и водопадами, протекает по плодородной долине, которая преимущественно и составляет французскую Канаду. Территории эти, где возникли первые владения дворян-переселенцев, поделены в настоящее время на графства и округа. В устье реки Св. Лаврентия, в широкой бухте по другую сторону эстуария раскинулись архипелаг Магдалины, острова Бретонского Мыса[122], Принца Эдуарда и большой остров Антикости[123] — все защищенные от холодных ветров Северной Атлантики разнообразными по рельефу берегами Лабрадора, Ньюфаундленда и Акадии (или Новой Шотландии).

Лишь с середины апреля начинается на реке таяние льдов, достигающих большой толщины благодаря продолжительной и суровой зиме, характерной для канадского климата. И тогда река Св. Лаврентия становится судоходной. Крупнотоннажные корабли могут подниматься по ней вплоть до района озер — своеобразных пресноводных морей, целая вереница которых протянулась через весь этот поэтический край, справедливо нареченный «страною Купера». В эту пору река, питаемая приливами и отливами, оживает, словно рейд, с которого по заключении мира снята блокада. Парусники, пароходы, вельботы, плоты, буксиры, каботажные суда, рыболовецкие баркасы, прогулочные лодки, всевозможные шлюпки скользят по поверхности вод, освободившихся от ледяного панциря. После полугодовой спячки начинается полугодовая жизнь.

Тринадцатого сентября, около шести часов утра, от небольшой гавани Св. Анны, расположенной в устье реки Св. Лаврентия, от южного округлого берега залива отчалило небольшое судно с полной оснасткой. Экипаж его состоял из пяти рыбаков, занимавшихся своим доходным промыслом на всем протяжении реки от монреальских стремнин до самого устья. Закидывая сети и удочки в нужных местах, подсказываемых им профессиональным чутьем, они продавали потом улов морской и пресноводной рыбы, передвигаясь от селения к селению, а точнее сказать — из дома в дом, так как вдоль обоих берегов реки вплоть до западной границы провинции тянется почти сплошной ряд жилых домов. Рыболовы были выходцами из Акадии. Любой сразу признал бы это по оборотам речи, по типичному виду, сохранившемуся во всей чистоте в Новой Шотландии, где французы так удивительно хорошо прижились. Если обратиться к былым временам, то среди предков акадийцев наверняка можно обнаружить тех изгнанников, которые столетие назад были казнены королевскими полками по принципу каждого десятого и, бедствия которых Лонгфелло[124] обрисовал в своей трогательной поэме «Евангелина». Что же касается рыболовства, то это, пожалуй, самое почетное ремесло в Канаде — особенно в прибрежных приходах, где насчитывается от десяти до пятнадцати тысяч рыбачьих лодок и более тридцати тысяч рыбаков, промышляющих в реке и ее притоках.

На этом судне находился еще и шестой член экипажа, одетый так же, как и его товарищи, но рыбаком он не был. Впрочем, трудно было угадать в нем того молодого человека, которому недавно на два дня было предоставлено убежище на вилле «Монкальм».

Но это действительно был Жан Безымянный.

Во время своего пребывания на вилле молодой человек не дал никаких объяснений относительно инкогнито[125], под которым скрывался он сам и его семья. Жан — вот единственное имя, которым называли гостя де Водрель и его дочь.

В тот вечер, 3 сентября, когда закончилось совещание, Винсент Годж, Уильям Клерк и Андре Фарран отбыли в Монреаль, а Жан распростился с де Водрелями только по прошествии двух дней пребывания на вилле.

Как быстро летели с ним часы за разговорами о новой попытке, которую предстояло предпринять, чтобы избавить Канаду от английского господства! С какой страстью слушала Клара, как молодой изгнанник горячо ратовал за дело освобождения страны, столь дорогое им обоим! Даже холодность, которую он выказывал вначале и которая казалась нарочитой, поубавилась — быть может, под влиянием отзывчивой души молодой девушки, чей патриотизм был так созвучен его любви к родине?

Вечером 5 сентября Жан покинул гостеприимный дом де Водрелей, чтобы, снова вернувшись к кочевой жизни, завершить кампанию повстанческой пропаганды в графствах Нижней Канады. Расставаясь, все трое договорились встретиться на ферме «Шипоган» у Тома Арше, семья которого, как мы в этом убедимся, стала семьей и для молодого патриота. Но удастся ли ему свидеться с девушкой, когда его подстерегает столько опасностей!

В доме, во всяком случае, никто не заподозрил, что тот, кому на вилле «Монкальм» был дан приют, и есть Жан Безымянный. Главе фирмы «Рип и К°», пустившемуся по ложному следу, не удалось обнаружить его убежище. Жан сумел покинуть виллу так же скрытно, как и появился там, переправиться на пароме через реку Св. Лаврентия у оконечности острова Иисуса и отправиться в глубь страны, придерживаясь американской границы, с тем чтобы перейти ее в случае опасности. Так как розыски его велись тогда в приходах верховья реки — и не без оснований, поскольку Жан недавно обходил их, — он, никем не узнанный и не преследуемый, достиг реки Св. Иоанна, русло которой отчасти служит границей Новому Брауншвейгу[126]. Там в небольшой гавани Св. Анны героя поджидали причастные к его работе отважные товарищи, на преданность которых он мог всецело положиться.

Это были пятеро братьев: старшие — близнецы Пьер и Реми, тридцати лет от роду, и трое остальных — Мишель, Тони и Жак, двадцати девяти, двадцати восьми и двадцати семи лет, все пятеро — из многочисленного потомства Тома Арше и его жены Катерины, арендаторов фермы «Шипоган» в графстве Лапрери. Несколько лет тому назад, после восстания 1831 года, Жан Безымянный, преследуемый по пятам полицией, нашел убежище на ферме, которая принадлежала де Водрелю, хотя Жан этого не знал. Том Арше приютил беглеца и принял его в свою семью, выдав за одного из сыновей. Если ему и было известно, что он укрывает патриота, то он все же не ведал, что это был сам Жан Безымянный.

В продолжение времени, проведенного им на ферме, Жан — он назвался одним только этим именем — очень подружился со старшими сыновьями Тома Арше. Их чувства были созвучны его чувствам. Бесстрашные сторонники реформ инстинктивно ненавидели все имеющее отношение к англосаксам, все, «что пахнет англичанином», как выражались тогда в Канаде.

Жан покинул ферму «Шипоган», чтобы с пятью братьями плавать с апреля по сентябрь на их судне по всей реке. Открыто занимаясь рыбной ловлей, он получал доступ во все дома прибрежных приходов. Именно таким способом ему удалось запутать розыск и подготовить новое мятежное движение. До своего прибытия на виллу «Монкальм» он посетил графства вдоль реки Утауэ в провинции Онтарио. А сейчас, плывя вверх по реке от ее устья до Монреаля, он будет давать последние наставления жителям графств Нижней Канады, которые без конца повторяли, вспоминая французов былых времен: «Когда нам доведется снова увидеть в деле наших славных ребят?»

Судно только что вышло из гавани Св. Анны. Хотя уже начинался отлив, свежий бриз, дувший с востока, позволял ему легко плыть против течения, надувая грот[127], топсель[128] и стаксели[129], которые приказал поднять Пьер Арше, хозяин «Шамплена» — так назывался этот рыболовный баркас.

Климат Канады, менее умеренный, чем климат Соединенных Штатов, отличается жарким летом и очень холодной зимой, хотя ее территория находится на одной широте с Францией. Это объясняется, вероятно, тем, что теплые воды Гольфстрима[130] не доходят до ее побережья и потому никак не сглаживают перепадов температур.

Сейчас, в первую половину сентября, еще стояла сильная жара и паруса «Шамплена» раздувались от знойного ветра.

— День сегодня будет тяжелым, — заметил Пьер, — особенно если ветер после полудня стихнет.

— Да, — ответил Мишель, — да еще черт бы побрал мошкару и москитов! Их мириады на этих песчаниках Св. Анны!

— Эта жарища скоро кончится, и мы насладимся прохладой «индейского лета», братья мои!

Так любовно назвал своих товарищей Жан, и они того заслуживали. Прав он был, и восхваляя прелести канадского «indian summer», охватывающего в основном сентябрь и октябрь.

— Мы будем рыбачить сегодня утром? — спросил у него Пьер Арше. — Или пойдем дальше вверх по реке?

— Давайте поудим до десяти часов, — ответил Жан. — А потом отправимся продавать рыбу в Матану.

— Тогда пройдем до мыса Монт, — предложил хозяин «Шамплена». — Воды там выше и лов лучше, а в Матану вернемся с морским отливом.

Люки были быстро задраены, судно развернулось и, подгоняемое бризом[131], а снизу — течением, направилось наискось к мысу Монт, находившемуся на северном берегу реки, ширина которой в этом месте составляла девять-десять миль.

После часового плавания «Шамплен» лег в дрейф[132] и на малой скорости, с одним только стакселем, начал лов рыбы. Рыбаки находились в самом центре великолепной водной глади, окаймленной по берегам поясом возделанных земель, простирающихся на севере до подножья первых складок Лаврентийской горной цепи, а на юге — до гор Нотр-Дам, самые высокие вершины которых вздымаются на 1300 футов[133] над уровнем моря. Пьер Арше и его братья были опытны и ловки в своем ремесле. Они занимались рыбным ловом на всем протяжении реки. Посреди монреальских стремнин и порогов они вылавливали в больших количествах бешенок, используя верши[134]. В окрестностях Квебека промышляли лосося, в период метания икры устремлявшегося в более пресные воды верховья. Редко случалось, чтобы лов не был удачным.

В это утро лососи попадались в изобилии. В несколько приемов сети наполнились рыбой так, что чуть не лопнули. А потому к десяти часам «Шамплен», развернув паруса, взял курс на юго-запад, к Матане.

Действительно, к южному берегу реки направиться было выгоднее. Ведь на северном небольшие селения и деревеньки разбросаны редко, а население в этом бесплодном крае немногочисленно. Точнее будет сказать, что эта территория представляет собой хаотическое нагромождение утесов. За исключением долины реки Сагэне[135], через которую изливаются слишком полные воды озера Св. Иоанна и земля которой состоит из наносных почв, доход от земледелия здесь невелик, выручают разве что обширные леса, которыми богат этот край.

На южном же побережье почва плодородна, приходы здесь велики, деревни многочисленны и, как уже было сказано, вдоль берега тянется непрерывная цепь жилых домов, начинающаяся от устья реки Св. Лаврентия и продолжающаяся до самого Квебека. Если туристов привлекает живописный вид долины рек Сагэне и Мальбе, то канадские и американские купальщики — в основном те, кого знойное лето Новой Англии гонит к прохладным уголкам этой полноводной реки, — охотнее посещают южный берег.

Вот сюда, и, прежде всего на базар Матаны, и доставил баркас свой первый улов. Жан и двое братьев — Мишель и Тони — двинулись от дома к дому, предлагая рыбу. И кто бы мог обратить внимание на то, что в некоторых из этих домов Жан задерживался дольше, чем требовалось для такого рода занятия, что он проходил в жилища, что перебрасывался несколькими словами не только с прислугой, но и с хозяевами? И потом, кто бы мог проследить, что в некоторых домах весьма скромного вида он оставлял иногда деньги, и гораздо больше тех, что его товарищи выручали за рыбу?

Так было и в последующие дни в небольших селениях южного берега — в Римуски, Бике, Труа-Пистоль, на побережье Каконны — одном из модных курортов притока реки Св. Лаврентия.

В Ривьер-дю-Лу, небольшом городке, где Жан остановился утром 17 сентября, «Шамплен» посетили полицейские чиновники специального речного надзора. Но все обошлось благополучно. Уже несколько лет как Жан был внесен в список судовой команды в качестве одного из сыновей Тома Арше. Полиция никогда бы не могла предположить, что под одеждой акадийского рыбака скрывается изгнанник, голова которого теперь оценивалась в шесть тысяч пиастров.

Позже, когда чиновники покинули баркас, Пьер Арше сказал:

— Может, нам будет лучше укрыться у другого берега?

— Мы тоже так думаем, — сказал Мишель.

— Но почему? — спросил Жан. — Разве наше судно вызвало подозрение у этих людей? Разве все не прошло так, как обычно, и кто-то усомнился в том, что я принадлежу к семейству Арше, как ты и твои братья?

— О, я вполне могу себе представить, что ты действительно из нашей семьи! — воскликнул Жак, самый молодой из пятерых, отличавшийся веселым нравом. — У нашего бравого папаши столько детей, что одним больше отнюдь не будет ему в тягость, к тому же он и сам может сбиться со счета!

— И, кроме того, — добавил Тони, — он любит тебя как родного сына, а мы все — как единокровного брата.

— А разве мы не единокровные братья, Жан, разве в нас, как и в тебе, не течет французская кровь? — спросил Реми.

— Да, конечно, — ответил Жан. — Однако я не думаю, что нам стоит опасаться полиции...

— Излишняя предосторожность никогда не помешает! — заметил Тони.

— Конечно, нет, — ответил Жан, — и если Пьер предлагает из предосторожности направиться к тому берегу...

— Вот именно — из предосторожности, — подтвердил хозяин «Шамплена», — потому что ветер скоро переменится!

— Тогда другое дело, — кивнул Жан.

— Смотри, — снова заговорил Пьер, — сейчас налетит северо-восточный шквал, и, кажется, очень сильный! Я это чувствую! О, мы боролись и не с такими, но у меня нет никакой охоты загубить баркас на скалах Ривьер-дю-Лу или Камураски!

— Пусть будет по-твоему! — ответил Жан. — Отойдем к северному берегу, к Тадуссаку, если можно. Потом поднимемся вверх по течению Сагэне до Шикутими, а уж там не пропадут даром ни наше время, ни наши труды!

— Так живее! — вскричал Мишель. — Пьер прав. Этот подлый норд-ост[136] уже близко. Если он преградит дорогу «Шамплену», то до Квебека мы будем идти в сто раз дольше, чем теперь до Тадуссака!

Паруса «Шамплена» были подняты, и, повернув в северном направлении, баркас пошел на попутном ветре, который понемногу сдавал. Эти северо-восточные шквалы, к несчастью, нередки даже летом. Длятся ли они всего два-три часа или разгуливаются на целую неделю, они всегда приносят с собой из залива ледяные туманы, затопляя долину проливными дождями.

Было восемь часов вечера. Пьер Арше не ошибся, заключив по виду облаков, похожих на заостренные пики, что будет шквал. Самое время поискать укрытия у северного берега.

Пять или шесть миль, не более, отделяют Ривьер-дю-Лу от устья Сагэне. Но их оказалось очень трудно преодолеть. Порыв ветра, как смерч, налетел на «Шамплен», когда тот прошел еще только треть пути. Пришлось до минимума уменьшить парусность, и все равно баркас гнало так, что приходилось опасаться, как бы мачты не переломились у самого остова. Поверхность реки, бурлящую, как море, когда оно гонит волны в залив, бороздили огромные валы, преграждавшие путь «Шамплену» и заливавшие его водой. Это было суровое испытание для 12-тонного судна. Но его экипаж прекрасно владел собой и искусно управлял баркасом. Рыбаки уже не раз испытывали на себе сильные бури, пускаясь в открытое море между Нью-Фаундлендом и островами Бретонского Мыса. Можно было к тому же вполне положиться на мореходные качества судна и прочность его корпуса.

Тем не менее, Пьеру Арше стоило немалых усилий достичь устья Сагэне. Три часа рыбаки упорно боролись со стихией. Начавшийся отлив хотя и благоприятствовал движению судна, зато сделал напор волн еще более сильным. Кто не встречался с норд-остом в открытой всем ветрам долине реки Св. Лаврентия, тот не может представить себе его ураганной силы. Это настоящее бедствие для графств, расположенных ниже Квебека по течению. К счастью, обретя укрытие у северного берега, «Шамплен» смог до наступления ночи достичь устья Сагэне.

Шквал длился лишь несколько часов. А потому 19 сентября с рассветом Жан смог продолжить осуществление своей кампании, подымаясь вверх по Сагэне, протекающей вдоль отвесных скалистых мысов Трините и Этерните, высота которых достигает 1800 футов. Здесь, в этом живописном краю, взору открываются самые красивые ландшафты, самые прекрасные виды канадской провинции, и среди прочих — чудесная бухта «Хо-хо!» (так окрестили ее восторженные туристы). «Шамплен» дошел до Шикутими, где Жан смог связаться с членами комитета сторонников реформ, а на следующий день, воспользовавшись ночным приливом, баркас снова взял курс на Квебек.

Между тем Пьер Арше с братьями не забывали о своей рыбной ловле. Каждый вечер они забрасывали сети и закидывали удочки, а рано поутру приставали к деревушкам, которых здесь было много на обоих берегах реки. Таким образом, на северном побережье, с виду почти диком, тянущемся вдоль графства Шарлеруа от Тадуссака до бухты Св. Павла, они посетили Мальбе, Сент-Ирен, Нотр-Дам-Дез-Эбульман[137] — название последнего местечка вполне оправдано его расположением среди хаотического нагромождения утесов. Жан проделал полезную работу, высадившись на пристанях Бопорта и Бопре, в Шато-Рише, затем на острове Орлеан, расположенном ниже по течению от Квебека.

На южном берегу «Шамплен» приставал у Сен-Мишеля и Пуант-Леви. Там пришлось принять некоторые меры предосторожности, так как надзор за этой частью реки оказался чрезвычайно строгим. Было бы, наверно, благоразумнее не останавливаться в Квебеке, куда баркас прибыл вечером 22 сентября. Но здесь у Жана было назначено свидание с адвокатом Себастьяном Грамоном, одним из активнейших депутатов канадской оппозиции. Когда совсем стемнело, Жан пробрался в верхние кварталы города и по улице Пти-Шамплен дошел до дома Себастьяна Грамона.

Жан познакомился с адвокатом несколько лет тому назад. Себастьян Грамон, которому в ту пору было тридцать шесть лет, принимал деятельное участие во всех политических выступлениях последних лет, а особенно в 1835 году, когда ему даже пришлось сильно поплатиться. Тогда-то и установилась его тесная связь с Жаном Безымянным, который, тем не менее, никогда не заговаривал с ним о своем происхождении и своей семье. Себастьяну Грамону известно было одно — что, когда наступит час, этот молодой патриот встанет во главе восстания. Вот почему, не видевшись с ним ни разу со времени неудавшейся попытки восстания 1835 года, он с большим нетерпением ждал его прибытия.

Адвокат встретил Жана весьма радушно.

— Я могу уделить вам лишь несколько часов, — сказал молодой человек.

— Коли так, — ответил Грамон, — давайте воспользуемся ими, чтобы поговорить о прошлом и о будущем...

— Нет, только не о прошлом! — откликнулся Жан. — О настоящем и о будущем... особенно о будущем!

Себастьян Грамон, когда еще только познакомился с Жаном, сразу почувствовал, что тот перенес какое-то горе в жизни, но какое — не мог угадать. Жан и с ним всегда держался так сдержанно, что даже старался не протягивать ему руки. А Себастьян Грамон никогда ни на чем не настаивал. Когда его другу захочется поделиться с ним своей тайной, он будет готов выслушать его.

В течение нескольких часов, проведенных вместе, они беседовали лишь о политической ситуации. Адвокат ознакомил Жана с умонастроениями в парламенте; Жан, в свою очередь, поведал Себастьяну Грамону об уже предпринятых в целях восстания мерах, образовании Главного комитета по объединению усилий на вилле «Монкальм», о результатах своего похода по Верхней и Нижней Канаде. Ему оставалось обойти лишь Монреальский округ, чтобы завершить кампанию.

Адвокат выслушал Жана с чрезвычайным вниманием и счел хорошим предзнаменованием для дела национального освобождения достигнутые за несколько недель успехи. Не осталось ни одного селения, ни одной деревни, где бы не были розданы деньги на покупку боеприпасов и оружия и где бы не ожидали лишь сигнала.

Затем Жан узнал, каковы были последние меры, принятые властями Квебека.

— Прежде всего, дорогой Жан, — сказал ему Себастьян Грамон, — прошел слух, что вы появлялись здесь с месяц тому назад. Были произведены тщательные обыски, и даже в моем доме: полиции ошибочно сигнализировали, что вы заходили ко мне. Меня посетили полицейские агенты и среди прочих — некто Рип...

— Рип! — воскликнул Жан сдавленным голосом, словно это имя обожгло ему горло.

— Да! Глава фирмы «Рип и К°», — ответил Себастьян Грамон. — Не забывайте, этот полицейский агент — весьма опасный человек...

— Опасный! — прошептал Жан.

— Которого вам следует особо остерегаться, — добавил Себастьян Грамон.

— Остерегаться! — повторил Жан. — Да, его стоит остерегаться, этого мерзавца!

— Разве вы его знаете?

— Знаю, — ответил Жан, уже взявший себя в руки, — зато он меня еще не знает!

— Это самое главное! — кивнул Себастьян Грамон, весьма удивившись тону своего гостя.

Однако Жан, переведя разговор на другую тему, уже расспрашивал адвоката о политике парламента в последние недели.

— В палате, — отвечал Себастьян Грамон, — обострилось недовольство оппозиции. Папино, Кювилье, Виже, Кенель, Бурдаж критикуют действия правительства. Лорд Госфорд хотел бы распустить палату, но он отлично знает, что это значило бы поднять всю страну...

— Дай Бог, чтобы он не сделал этого прежде, чем мы будем готовы! — ответил Жан. — И чтобы наши предводители неосмотрительно не ускорили хода событий!

— Они будут предупреждены, Жан, и не сделают ничего, что шло бы вразрез с вашими планами. Тем не менее, предвидя возможное восстание, которое, видимо, вспыхнет в самое ближайшее время, генерал-губернатор принял кое-какие меры. Сэр Джон Кольборн собрал все свои полки, чтобы иметь возможность быстро направить их в главные пункты прибрежных графств долины Св. Лаврентия, где, как говорят, вероятнее всего начнется борьба...

— Там и еще в двадцати других пунктах одновременно, по крайней мере, я на это надеюсь, — ответил Жан. — Важно, чтобы все канадское население поднялось в один день, в один час и чтобы наши противники были подавлены числом! Если движение будет лишь локальным, его пресекут в самом начале. Именно для того, чтобы сделать его массовым, я и обошел все приходы восточной и западной части и собираюсь пройти еще по центральным приходам. Я рассчитываю отправиться в путь сегодня же ночью.

— Так идите, Жан, но не забывайте, что солдаты и волонтеры сэра Джона Кольборна под командованием полковников Гора и Уизераля стоят главным образом вокруг Монреаля. Несомненно, именно здесь нам придется выдержать самый сильный натиск...

— Все будет сделано так, чтобы добиться преимущества с первых же выстрелов, — ответил Жан. — Комитет на вилле «Монкальм» очень удобно расположен для обеспечения согласованных действий, и мне известна энергия господина де Водреля, который им руководит. Кроме того, в графствах Вершер, Св. Гиацинта, Лапрери, соседствующих с Монреальским, самые ревностнее Сыны Свободы зажгли своим патриотизмом жителей городов, селений и деревень...

— Патриотизмом охвачены все, вплоть до духовенства! — отозвался Себастьян Грамон. — Как в церкви, так и среди своих домашних, как в проповедях, так и в частных беседах наши священники выступают против англосаксонской тирании. Несколько дней тому назад в самом Квебеке, в соборе, один молодой проповедник не побоялся воззвать к национальному чувству прихожан, и слова его вызвали такой отклик, что полицеймейстер едва не арестовал его. Но осторожный лорд Госфорд, не желая ссориться с канадским духовенством, воспротивился этой суровой мере. Он лишь добился от епископа, чтобы проповедник покинул город, и тот продолжает теперь свою миссию в приходах графства Монреаль. Это настоящий пастор[138]-трибун, увлекающий прихожан своим красноречием, его не останавливают никакие соображения личного свойства, и он несомненно пожертвовал бы для нашего дела свободой и жизнью!

— Вы сказали — он молод, этот священник, о котором вы говорите? — спросил Жан.

— Ему нет и тридцати лет.

— К какому братству он принадлежит?

— К братству Св. Сюльпиция.

— А как его имя?

— Аббат Джоан.

Не пробудило ли это имя какое-то воспоминание в душе Жана? Себастьяну Грамону, должно быть, подумалось именно так, ибо молодой человек молчал какое-то время. Затем он распрощался с адвокатом, хотя тот предложил ему остаться у него до утра.

— Благодарю вас, любезный Грамон, — сказал он, — но мне необходимо вернуться к товарищам до полуночи. Мы должны отплыть, как только начнется прилив.

— Что ж, идите, Жан, — вздохнул адвокат. — Удастся вам ваше дело или нет, все равно вы останетесь одним из тех, кто больше всех потрудился для нашей страны!

— Я буду считать, что не сделал ничего, пока она будет находиться под игом Англии, — воскликнул молодой патриот, — и если мне удастся освободить от него мою страну, даже ценою жизни...

— То она будет обязана вам вечной признательностью! — подхватил Себастьян Грамон.

— Она ничем не будет мне обязана!

На этом друзья расстались. Затем Жан добрался до «Шамплена», стоявшего в одном кабельтовом[139] от берега, и друзья продолжили путь по течению реки к Монреалю.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒