Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Жозеф Бедье 3 страница



– В сущности ничего, государь, ничего такого, чего бы не могли видеть и твои глаза, слышать и твои уши. Смотри сам, прислушивайся, великий государь; может быть, еще есть время.

И, удалившись, они оставили его на досуге впивать яд.

Король Марк не мог стряхнуть с себя наваждение. В свою очередь, против желания, он стал следить за своим племянником и за королевой. Но Бранжьена заметила это, предупредила их, и тщетны были старания короля испытать Изольду хитростью. Вскоре он возмутился этой недостойной борьбой и, сам поняв, что более не в состоянии отогнать от себя подозрения, призвал Тристана и сказал ему:

– Тристан, покинь этот замок и, уйдя из него, не отваживайся более перебираться через его рвы и ограду. Низкие люди обвиняют тебя в большом предательстве. Не спрашивай меня: я не сумею передать тебе их обвинений, не пороча нас обоих. Не ищи слов, которые могли бы успокоить меня: я чувствую, они были бы бесполезны. Все же не верю я предателям; если бы я им верил, разве я не предал бы тебя позорной смерти? Но их злокозненные речи смутили мне сердце, и только твой отъезд меня успокоит. Уезжай! Нет сомнения, я вскоре тебя призову. Уезжай же, сын мой, всегда мне дорогой!

Когда эта весть дошла до предателей, они заговорили промеж себя:

– Он уехал, уехал чародей, изгнали его, как вора. Что с ним станется? Он, наверно, поедет за море искать приключений и предложит свои бесчестные услуги какому-нибудь дальнему королю.

Нет, Тристан не в силах уехать: когда он переступил ограду и рвы замка, он почувствовал, что далее уйти не в состоянии. Он остановился в самом городе Тинтажеле, поселился с Горвеналом у одного горожанина и изнывал, мучимый лихорадкой, раненный сильнее, чем в те дни, когда копье Морольда отравило его тело ядом. Прежде, когда он лежал в лачуге, построенной на берегу моря, и все избегали зловония его ран, трое были при нем – Горвенал, Динас из Лидана и король Марк; теперь Горвенал и Динас еще находились у его изголовья, но король Марк не являлся; и Тристан стонал:

– Да, милый дядя, тело мое распространяет теперь запах еще более отвратительного яда, и твоя любовь не может превозмочь твоего омерзения.

И вместе с тем в жару лихорадки желание, точно конь, закусивший удила, беспрерывно влекло его к плотно запертым башням, за которыми заключена была королева; конь и всадник, поднявшись, снова пускались в тот же путь.

За плотно запертыми башнями изнемогала и белокурая Изольда, еще более несчастная, потому что среди чужих людей, которые за нею следили, ей надо было целый день изображать притворное веселье и смех, а ночью, лежа возле короля Марка, не двигаться, сдерживая дрожь во всем теле и приступы лихорадки. Она хочет бежать к Тристану. Ей кажется, что она встает и подходит к двери, но у порога ее предатели поставили в темноте большие косы: их отточенные злые лезвия впиваются на ходу в ее нежные колени, и ей кажется, что она падает и из ее порезанных колен бьют две алые струи.

Скоро любящие умрут, если никто не придет к ним на помощь. А кто же может спасти их, если не Бранжьена? С опасностью для жизни она прокралась к дому, где хирел Тристан. Радостно открыл ей двери Горвенал; и, ради спасения любящих, она учит Тристана уловке.

Никогда, добрые люди, не слыхали вы о более хитрой любовной уловке.

За замком Тинтажель простирался обширный плодовый сад, окруженный крепкой изгородью. Без числа росли в нем прекрасные деревья, отягощенные плодами, птицами и благоуханными гроздьями. В самом отдаленном от замка месте, рядом с кольями изгороди, возвышалась высокая и прямая сосна, могучий ствол которой поддерживал широко раскинувшуюся вершину. У ее подножия протекал ручей: вода разливалась вначале широкой полосой, светлая и спокойная, в мраморном водоеме, потом, заключенная в тесные берега, она неслась по саду, проникая даже внутрь замка и протекая по женским покоям.

И вот, по совету Бранжьены, Тристан каждый вечер искусно строгал кусочки коры и мелкие сучья. Перескочив через острую изгородь и подойдя к сосне, он бросал их в источник. Легкие как пена, они плыли по поверхности и текли вместе с пеной; а в женских покоях Изольда следила, когда они появятся. После этого вечером, если Бранжьене удавалось удалить короля Марка и предателей, Изольда направлялась к своему милому. Она шла спешно и пугливо, следя при каждом своем шаге, не скрыты ли за деревьями в засаде предатели. Увидев ее, Тристан бросался к ней, простирая объятия. И тогда им покровительствовали ночь и дружеская тень большой сосны.

– Тристан, – говорила королева, – моряки уверяют, что Тинтажельский замок зачарован и что вследствие этих чар два раза в году, зимой и летом, он исчезает и бывает невидим для глаз. Теперь он исчез. Не это ли тот чудесный сад, о котором, под звуки арфы, говорят песни? Воздушная стена окружает его со всех сторон, деревья в цвету, почва напоена благоуханием, рыцарь живет там, не старясь, в объятиях своей милой, и никакая вражья сила не может разбить воздушную стену…

На башнях Тинтажеля уже звучат рожки дозорщиков, возвещающих зарю.

– Нет, – отвечал Тристан, – воздушная стена уже разрушена, и не здесь тот чудесный сад. Но настанет день, моя дорогая, когда мы пойдем с тобой вместе в счастливую страну, откуда никто не возвращается. Там высится замок из белого мрамора; в каждом из тысячи его окон горит свеча, и у каждого жонглер играет и поет бесконечную мелодию. Солнце там не светит, и никто не сетует, что его нет. Это блаженная страна живых.

А на вершине башен Тинтажеля заря уже освещала большие зеленые и голубые каменные глыбы замка.

Изольда обрела свою радость. Подозрения короля Марка рассеялись; предатели, наоборот, догадались, что Тристан видится с королевой. Но Бранжьена сторожила так хорошо, что все их старания выследить любящих были тщетны. Наконец герцог Андрет (да посрамит его Господь!) сказал своим товарищам:

– Сеньоры, посоветуемтесь с Фросином, горбатым карликом. Он сведущ в семи искусствах[10], в магии и во всякого рода волшебстве. Он умеет при рождении ребенка так хорошо наблюдать семь планет и движение звезд, что предсказывает все, что приключится с ним в жизни. Властью Бугибуса и Нуарона[11] он открывает самые сокровенные тайны. Он откроет нам, если пожелает, хитрости белокурой Изольды.

Из ненависти к красоте и доблести маленький злой человечек начертил волшебные знаки, принялся за чары и заклинания, посмотрел на движение Ориона[12] и Люцифера[13] и сказал:

– Радуйтесь, сеньоры, в эту ночь вам удастся их поймать.

Они повели его к королю.

– Государь, – сказал колдун, – прикажите вашим охотникам спустить свору ищеек и оседлать коней. Объявите, что вы семь дней и семь ночей будете в лесу на охоте, и вы можете меня повесить, если не услышите в эту же ночь, какие речи ведет с королевой Тристан.

Король так и сделал, хотя и очень неохотно. Когда наступила мочь, он оставил своих охотников в лесу, посадил карлика за собой на коня и вернулся в Тинтажель. Потайным входом он проник в сад, и карлик привел его к большой сосне.

– Государь, вам надо взобраться на ветви этого дерева. Возьмите туда с собой ваш лук и стрелы; они вам, быть может, пригодятся. Да держитесь потише; долго ждать вам не придется.

– Убирайся, чертов пес! – ответил Марк. И карлик ушел, уводя коня.

Он сказал правду: король ждал не долго. В эту ночь луна сияла, светлая и прекрасная. Скрытый в ветвях, король видел, как его племянник перескочил через острую изгородь. Тристан встал под деревом и принялся бросать в воду стружки и сучья. Но так как, бросая, он наклонился над ключом, то увидел образ короля, отраженный в воде. Ах, если бы мог он остановить мчавшиеся стружки! Но, увы, они быстро несутся по саду. Там, в женских покоях, Изольда следит за их появлением: она, несомненно, уже увидела их и спешит сюда. Да защитит Господь любящих!

Она явилась. Тристан стоит неподвижно и глядит на нее; он слышит на дереве скрип стрелы, вправляемой в тетиву.

Она подходит, легкая и осторожная по обыкновению. «Что это? – думает она. – Почему Тристан не бежит мне навстречу? Не увидел ли он какого-нибудь врага?»

Она останавливается, хочет проникнуть взглядом в темную чащу; внезапно, при свете луны, она тоже замечает голову короля, отраженную в ручье. Она проявила свою женскую сообразительность тем, что не подняла глаз на ветви дерева.

– Господи Боже! – прошептала она. – Дозволь мне только заговорить первой.

Она подошла еще ближе. Послушайте, как она опередила и предупредила своего милого:

– Сеньор Тристан, на что ты отважился? Звать меня в такое место и в такой час! Ты говоришь, что уже много раз меня вызывал, чтобы упросить меня. В чем твоя просьба? Чего ты от меня ждешь? Наконец я пришла, ибо не могла забыть, что если я королева, то этим обязана тебе. Я здесь; чего же ты хочешь?

– Просить милости, королева, чтобы ты успокоила короля.

Она дрожит и плачет, а Тристан славит Господа Бога, что он открыл опасность его милой. – Да, королева, часто звал я тебя, и всегда напрасно: с тех пор как король прогнал меня, ты ни разу не удостоила явиться на мой зов. Сжалься теперь надо мной, несчастным: король меня ненавидит, не знаю за что; но ты, может быть, знаешь. А кто, кроме тебя одной, может смягчить его гнев, благородная королева, добрая Изольда, которой доверяется сердце Марка?

– Разве ты в самом деле не знаешь, сеньор Тристан, что он нас обоих подозревает? И в какой еще измене! Мне ли, к великому моему стыду, сообщать тебе о том? Мой супруг думает, что я люблю тебя преступной любовью. Про то знает Господь; и если я лгу, пусть он покроет позором мое тело! Никогда не дарила я никого своей любовью, кроме того, кто первый заключил меня, девушку, в свои объятия. Ты хочешь, Тристан, чтобы я просила короля о твоем помиловании? Да если бы он узнал только, что я пришла под эту сосну, завтра же он развеял бы мой прах по ветру!

Тристан воскликнул с тоскою:

– Говорят, милый дядя: «Тот не подл, кто не делает подлостей». Но в чьем же сердце могло зародиться такое подозрение?

Изольда продолжала:

– Да, ты любил меня, Тристан, – к чему это отрицать? Разве я не жена твоего дяди и не спасла тебя дважды от смерти? И я, в свою очередь, любила тебя: разве ты не родня королю, и не слышала ли я много раз от моей матери, что жена не любит своего мужа, если не любит его родни? Из любви к королю я любила тебя, Тристан, и даже теперь, если он вернет тебе свою милость, я буду этому рада. Но я дрожу, мне очень страшно. Я уйду, я и так слишком замешкалась.

Вверху, на ветвях, жалость разобрала короля, и он тихо улыбнулся. Изольда побежала. Тристан молил ее вернуться:

– Королева, во имя спасителя, приди ко мне на помощь, смилуйся! Трусы хотели отстранить от короля всех тех, кто его любит; им это удалось, и теперь они посмеиваются над ним. Пусть так! Я уйду из этой страны таким же бедняком, каким когда-то сюда явился. Но во всяком случае попроси короля, чтобы, в благодарность за прежние услуги и дабы я без стыда мог уехать в далекие края, он дал мне из своей казны сколько нужно, чтобы оплатить расходы, выкупить моего коня и доспехи.

– Нет, Тристан, тебе не следует обращаться ко мне с такой просьбой. Я одна в этой стране, одна в этом дворце, где меня никто не любит, – без поддержки, во власти короля. Если я замолвлю за тебя хоть одно слово, разве ты не понимаешь, что я могу навлечь на себя позорную смерть? Бог да сохранит тебя, друг! Не праведно ненавидит тебя король, но во всякой земле, куда бы ты ни пришел, Господь Бог будет тебе верным другом.

Она ушла, добежала до своей комнаты, где Бранжьена заключила ее, трепещущую, в свои объятия. Королева рассказала ей все, что случилось.

– Изольда, госпожа моя! – воскликнула Бранжьена. – Бог явил для тебя великое чудо. Он, милостивый отец, не хочет, чтобы пострадали те, о которых знает, что они невинны.

Под большой сосной, опершись на мраморный бассейн, Тристан сетовал:

– Господь да смилуется надо мной и да исправит великую не правду, которую я терплю от моего дорогого господина!

Уже он перескочил за изгородь сада, а король говорит про себя, улыбаясь:

– Милый племянник, да будет благословен этот час! Видишь ли: далекое путешествие, к которому ты снаряжался утром, уже кончилось.

Там, на опушке леса, карлик Фросин вопрошал звезды и прочел в них, что король угрожает ему смертью. Он почернел от страха и стыда, надулся от злости и быстро пустился бежать по направлению к валлийской земле.

Глава VII

Карлик Фросин

Король Марк примирился с Тристаном. Он дозволил ему возвратиться в замок, и Тристан по-прежнему ночует в королевском покое, среди приближенных и доверенных людей. Когда ему захочется, он может входить и выходить: короля это более не заботит. Но кто же может долго скрывать свою любовь?

Марк простил своим предателям, и когда сенешаль Динас из Лидана нашел однажды в дальнем лесу горбатого карлика, блуждавшего и жалкого, он привел его к королю, который сжалился над ним и простил ему его проступок.

Но его доброта только раздражала ненависть баронов. Снова застав Тристана с королевой, они обязались следующей клятвой: если король не выгонит своего племянника из страны, они удалятся в свои крепкие замки и будут с ним воевать. Они пригласили короля для переговоров.

– Государь, люби нас, ненавидь нас, на это твоя воля, но мы желаем, чтоб ты изгнал Тристана. Он любит королеву; это видят все, и мы терпеть этого больше не желаем.

Выслушал их король, вздохнул и промолчал, опустив голову.

– Нет, государь, мы терпеть этого больше не желаем, ибо теперь мы знаем, что эта весть, когда-то новая, уже не поражает тебя и ты снисходишь к их преступлению. Как ты поступишь? Обдумай и решись. Что касается нас, то если ты не удалишь навсегда своего племянника, мы уедем в наши владения, отвлечем от твоего двора и соседей, ибо не можем вынести, чтобы они здесь оставались. Вот что мы предлагаем тебе на выбор. Решай.

– Я уже раз поверил, сеньоры, скверным словам, которые вы говорили о Тристане, и в этом раскаялся. Но вы – мои ленники, и я не хочу лишаться услуг моих людей. Дайте же мне совет, прошу вас: вы мне обязаны советом. Вы знаете хорошо, что я враг всякой гордыни и высокомерия.

– В таком случае, государь, вели позвать сюда карлика Фросина. Ты ему не доверяешь из-за того, что случилось в саду. Однако разве не прочел он в звездах, что королева придет в тот вечер под сосну? Он сведущ во многом, посоветуйся с ним.

Проклятый горбун поспешил явиться, и Деноален обнял его. Послушайте, какому предательству научил он короля:

– Прикажи, государь, своему племяннику, чтобы завтра на заре он поскакал в Кардуэль, к королю Артуру, с грамотой на пергаменте, хорошо запечатанной воском. Государь, Тристан спит возле твоего ложа. После первого сна выйди из твоего покоя; клянусь Богом и римским законом[14], что, если он любит Изольду грешной любовью, он захочет прийти поговорить с ней перед отъездом; если он явится так, что я про то не узнаю, а ты не увидишь, тогда убей меня. Что касается остального, предоставь мне вести дело по собственному усмотрению. Только смотри, не говори Тристану о поручении до того часа, когда надо будет идти спать.

– Хорошо, – ответил Марк, – пусть будет так.

Тогда карлик затеял гнусное предательство. Зайдя к пекарю, он купил на четыре денье[15] крупичатой муки и спрятал ее за пазуху. Кто когда-либо измыслил подобное предательство! Поздно вечером, когда король отужинал и его приближенные заснули в просторной зале по соседству с его покоем, Тристан подошел по обыкновению к ложу короля Марка.

– Дорогой племянник, – сказал ему король, – исполни мою волю: поезжай верхом к королю Артуру вКардуэль и пусть он распечатает эту грамоту. Передай ему мой привет и не оставайся там более одного дня.

– Я выеду завтра, государь.

– Да, завтра, до рассвета.

И вот Тристан в большом волнении. Расстояние от его ложа до ложа Марка было в длину копья. Им овладело страстное желание поговорить с королевой, и он замыслил в сердце, что на заре, если Марк будет спать, он приблизится к Изольде. Боже, что за безумная мысль!

Карлик, по обыкновению, спал в королевском покое. Когда ему показалось, что все заснули, он поднялся и между ложем Тристана и постелью королевы посыпал крупичатой муки: если один из любовников приблизится к другому, мука сохранит отпечаток его шагов. Пока он сыпал, увидел это Тристан, еще не уснувший. «Что это значит? – подумал он. – Этот карлик не имеет обыкновения оказывать мне услуги. Но он обманется: глуп будет тот, кто дозволит ему снять следы своих ног».

В полночь король встал и вышел, а за ним и горбун-карлик. В комнате было темно – ни зажженной свечи, ни светильника. Тристан поднялся во весь рост на своей постели. Боже, зачем пришла ему эта мысль? Поджав ноги и измерив глазами расстояние, он сделал прыжок и упал на ложе короля. Увы, накануне в лесу клык огромного кабана ранил его в ногу, и, по несчастью, рана не была перевязана. При усилии от скачка она раскрылась, и потекла кровь; Тристан не видел ее, и она лилась, обагряя простыни. В это время карлик на свежем воздухе, при свете луны, узнал с помощью своего колдовства, что любовники оказались вместе. Затрясшись от радости, он сказал королю:

– Ступай теперь, и если не застанешь их вместе, вели меня повесить.

Они вошли в комнату – король, карлик и четыре предателя. Тристан заслышал их, поднялся, прыгнул и упал на свое ложе. Но, увы, при этом скачке кровь из раны брызнула и обильно смочила муку.

Король, бароны и карлик со светильником – уже в комнате. Тристан и Изольда притворились спящими. Они оставались одни в покое, не считая Периниса: он лежал в ногах Тристана и не двигался. Но король увидел на ложе обагренные простыни, а на полу – муку, смоченную свежей кровью.

Тогда четыре барона, ненавидевшие Тристана за его доблесть, схватили его на постели, грозя королеве, издеваясь над ней, дразня ее, обещая ей праведный суд. Они нашли кровоточивую рану.

– Тристан, – сказал король, – всякие оправдания бесполезны: завтра ты умрешь!

– Смилуйся, государь! – воскликнул Тристан. – Во имя Бога, за нас распятого, сжалься над нами!

– Отомсти за себя, государь! – сказали предатели.

– Дорогой дядя, – заговорил снова Тристан, – не за себя я молю: мне не тяжело умирать. Конечно, если бы не боязнь тебя рассердить, я дорого отплатил бы за это оскорбление трусам, которые без твоей защиты не осмелились бы своими руками коснуться моего тела; но из уважения и любви к тебе я отдаюсь на твою волю: делай со мной что хочешь, бери меня, государь, но сжалься над королевой.

И Тристан униженно склонился к его ногам.

– Сжалься над королевой, ибо если есть в твоем доме человек, достаточно отважный, чтобы утверждать ложно, будто я любил ее преступной любовью, я готов сразиться с ним на поединке. Во имя Господа Бога, смилуйся над нею, государь!

Но четыре барона связали веревками его и королеву. Если бы он только знал, что ему не дозволят доказать поединком свою невиновность, он дал бы скорее разорвать себя на части, чем допустил бы позорным образом связать себя.

Он надеялся на Бога и знал, что никто не посмеет выступить против него с оружием. И он по праву полагался на Бога. Когда он клялся, что никогда не любил королеву преступной любовью, предатели смеялись наглому обману. Но я обращаюсь к вам, добрые люди: вы знаете всю правду о любовном зелье, выпитом на море, и можете решить, ложно ли он говорил. Не поступок доказывает преступление, а истинный суд. Люди видят поступок, а Бог видит сердца: он один – праведный судья. Потому-то он пожелал, чтобы всякий обвиняемый имел возможность доказать свою правоту поединком, и он сам сражается на стороне невинного. Вот почему Тристан требовал суда и поединка, остерегаясь в чем-либо оказать неуважение королю Марку. Но если бы он мог предугадать, что потом произошло, он убил бы предателей. Боже, зачем не убил он их!

Глава VIII

Прыжок из часовни

По городу темной ночью бежит молва: Тристан и королева схвачены, король хочет их казнить. Богатые горожане и мелкий люд – все плачут.

– Увы, как нам не плакать! Тристан, смелый боец, неужели ты умрешь от такого подлого предательства? А ты, благородная, почитаемая королева! В какой земле народится когда-либо принцесса, столь прекрасная, столь любимая? Это плод твоего колдовства, горбун-карлик! Да не удостоится лицезреть Господа тот, кто, встретив тебя, не вонзит в твое сердце копье! Тристан, милый друг, дорогой! Когда Морольд, явившийся, чтобы захватить наших детей, высадился на этом берегу, никто из баронов не посмел выступить против него: все молчали, как немые, лишь ты, Тристан, вышел на поединок за всех нас, людей Корнуэльса. Ты убил Морольда, он поразил тебя копьем, и от этой раны ты едва не умер за нас. И нынче, памятуя обо всем этом, неужели допустим мы твою смерть?

Жалобы и вопли разносятся по всему городу; все бегут во дворец. Но таков гнев короля, что не найдется столь сильного и смелого барона, который решился бы замолвить слово, чтобы смягчить его.

День близится, ночь уходит. Еще до восхода солнца Марк выехал за город к месту, где он обыкновенно творил суд и расправу. Он велел вырыть в земле яму и» наложить в нее узловатых колючих прутьев и белого и черного терновника, вырванного с корнем.

В шесть часов утра он велел кликнуть клич по всей стране, чтобы тотчас же собрались корнуэльские люди. Они шумно сбегались; и не было никого, кто бы не плакал, кроме карлика из Тинтажеля. Тогда король сказал так:

– Сеньоры, этот костер из терновника я велел сложить для Тристана и королевы, ибо они преступили закон. Все закричали:

– Требуем суда, государь, прежде всего суда, тяжбы и разбирательства! Казнить их без суда – позор и преступление. Дай им отсрочку, окажи милость!

Марк ответил гневно:

– Не будет им ни отсрочки, ни милости, ни защиты, ни суда. Клянусь Господом, творцом мира, если кто еще посмеет просить меня об этом, его первого сожгут на костре.

Он приказал развести огонь и немедленно привести из замка Тристана. Терновник пылает, все молчат, король ждет.

Слуги добежали до покоя, где под крепкой стражей находились любящие. Тристана схватили за руки, спутанные веревками. Клянусь Богом, что за подлость была так связать его! Он плачет от обиды; но какая польза от этих слез? Его тащат позорным образом, а королева восклицает, почти обезумев от горя:

– Быть убитой для твоего спасения – вот что было бы мне великой радостью!

Стража и Тристан выходят из города, направляясь к костру, но за ними мчится всадник, догоняет их, соскакивает на ходу с боевого коня: это Динас, славный сенешаль. Узнав о случившемся, он выехал из своего замка Лидана; пена, пот и кровь струились с боков его коня.

– Сын мой, я спешу на королевский суд! Господь, быть может, внушит мне такой совет, который вам обоим будет пригоден; по крайней мере он и теперь дозволит мне сослужить тебе малую службу. Друзья, – сказал он слугам, – я желаю, чтобы вы вели его без пут.

Динас разрубил позорные веревки и прибавил:

– Если он попытается убежать, разве не при вас ваши мечи?

Он поцеловал Тристана в уста, снова сел на коня и умчался.

Послушайте же, каково милосердие Божие! Не желая смерти грешника, Господь внял слезам и воплям бедных людей, которые молили его за любящих. У дороги, по которой проходил Тристан, на вершине скалы возвышалась над морем обращенная к северу часовня. Стены задней ее стороны были расположены на краю берега, высокого, каменистого, с острыми уступами; в ее абсиде[16], над самой пропастью, было расписное окно искусной работы какого-то святого человека. Тристан сказал тем, кто его вел:

– Видите ли вы эту часовню, добрые люди? Позвольте мне войти в нее. Смерть моя близка: я помолюсь Богу, чтобы он простил мне мои прегрешения. У часовни всего один выход, а у каждого из вас есть по мечу; вы хорошо понимаете, что я могу выйти только этой дверью и что, когда я помолюсь, мне придется волей-неволей отдаться в ваши руки.

Один из стражей сказал:

– Разумеется! Отчего ему не позволить?

Они дали ему войти. Он кинулся внутрь часовни, пробежал мимо алтаря, подскочил к окну в абсиде, схватился за него, открыл и прыгнул наружу… Лучше это падение, чем смерть на костре, да еще перед таким сборищем!

Знайте, добрые люди, что Бог смиловался над ним: ветер надул его одежду, подхватил его и опустил на большой камень у подножия скалы.

До сих пор еще корнуэльцы зовут этот утес «Прыжок Тристана».

А перед церковью все его ждали; но тщетно: Бог принял его теперь под свою защиту. Он бежит, рыхлый песок осыпается под его ногами. Он падает, оборачивается, видит вдали костер: пламя трещит, дым поднимается столбом… Он бежит.

Схватив меч, опустив поводья, Горвенал вырвался из города: король сжег бы его самого вместо его господина. На поляне он нагнал Тристана.

– Бог помиловал меня, наставник! – воскликнул Тристан. – Но к чему мне это, несчастному? Если нет со мною Изольды, все утратило для меня цену. И зачем не разбился я при падении! Я спасся, Изольда, а тебя убьют. Ее сжигают из-за меня, из-за нее умру и я.

Сказал ему Горвенал:

– Дорогой мой господин, успокойся, не слушайся голоса гнева! Видишь ты этот частый кустарник, окруженный широким рвом? Спрячемся там: много людей проходит по этой дороге; они нас оповестят, и если, сын мой, Изольду сожгут, клянусь Богом, сыном Марии, никогда не ночевать мне под кровлей до того дня, когда мы за нее отомстим.

– Но у меня нет меча, дорогой наставник!

– Вот он: я его привез тебе.

– Хорошо, милый наставник: теперь я не боюсь никого, кроме Бога.

– Да еще, сын мой, есть у меня под платьем такая вещь, которая тебя порадует, – панцирь, крепкий и легкий: он может тебе сослужить службу.

– Дай его сюда, дорогой наставник: клянусь Богом, в которого верую, что теперь я освобожу мою милую.

– Не торопись! – сказал Горвенал. – Господь, без сомнения, уготовил тебе какое-нибудь более надежное отмщение. Подумай, что приблизиться к костру не в твоей власти: горожане окружают его, а они короля боятся. Может быть, тот или другой и желает твоего освобождения, но он первый же тебя и ударит. Ведь правильно говорят, сын мой: отчаянность – не храбрость. Погоди…

Случилось, что, когда Тристан бросился со скалы, какой-то бедный человек из мелкого люда увидел, как он поднялся и побежал. Человек этот поспешил в Тинтажель, прокрался в горницу Изольды и сказал ей:

– Не плачьте, государыня, ваш друг спасся.

– Да будет благословен Господь! – промолвила она. – Пусть теперь меня вяжут или развязывают, щадят или казнят, мне это все равно.

Предатели так скрутили веревками кисти ее рук, что потекла кровь; и она сказала, улыбаясь:

– Если бы я заплакала от этого мучения теперь, когда Господь в милосердии своем только что вырвал моего милого из рук предателей, чего бы я стоила?

Когда до короля дошла весть, что Тристан бежал через окно часовни, он побледнел от гнева и приказал своим людям привести Изольду.

Ее влекут. Она появляется на пороге залы, протягивает свои нежные руки, из которых сочится кровь. Крик несется по всей улице: «Боже, смилуйся над ней! Благородная, достойная королева, в какую печаль ввергли нашу страну те, что предали тебя! Будь они прокляты!»

Королеву приволокли к костру из пылающего терновника. Тогда Динас из Лидана пал к ногам короля:

– Внемли мне, государь! Я служил тебе долго, честно и верно и не ради выгоды: нет такого бедняка, сироты, старухи, которые дали бы мне денежку за сенешальство, что я держал от тебя в течение всей моей жизни. В награду за это помилуй королеву. Ты хочешь сжечь ее без суда: это – преступление, ибо она не признается в том, в чем ты ее обвиняешь. К тому же размысли: если ты сожжешь ее, не будет больше мира в твоей стране. Тристан убежал: ему хорошо известны равнины, леса, переправы и проходы, а он смел. Конечно, ты его дядя, он не нападет на тебя самого; но он перебьет всех баронов, твоих вассалов, какие ему попадутся.

Слышали это четыре предателя и побледнели; им уже виделся Тристан, поджидающий их в засаде.

– Государь! – сказал сенешаль. – Если правда то, что я верно тебе служил всю свою жизнь, отдай мне Изольду: я тебе отвечаю за нее как ее страж и поручитель.

Но король взял Динаса за руку и поклялся именем всех святых, что он тотчас совершит суд. Тогда Динас поднялся и сказал:

– Я возвращаюсь в Лидан, государь, и бросаю вашу службу.

Грустно улыбнулась ему Изольда. Динас сел на своего боевого коня и удалился, печальный и угрюмый, потупив голову.

Изольда стоит перед костром. Вокруг нее толпа кричит, проклиная короля, проклиная предателей. По лицу Изольды текут слезы. Она одета в узкий блио серого цвета, с тонкой на нем золотой полоской; золотая нить вплетена в ее волосы, спадающие до ног. Кто бы увидел ее столь прекрасной и не пожалел, у того сердце предателя. Боже, как крепко связали ей руки!

Случилось, что сто прокаженных, обезображенных, с источенным белесоватым телом, приковыляли на костылях под звуки своих трещоток и столпились у костра; и из-под распухших век их налитые кровью глаза любовались зрелищем.[17] Ивен, самый отвратительный из больных, закричал королю пронзительным голосом:

– Ты хочешь, государь, предать огню свою жену? Наказание справедливое, но слишком скорое. Быстро сожжет ее это сильное пламя, быстро рассеет буйный ветер ее пепел; и когда пламя потухнет, муки ее прекратятся. Хочешь ли, я научу тебя худшему наказанию, так, что она будет жить, но с великим позором, вечно желая себе смерти? Хочешь ли того?



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.