Анатолий УТКИН МИРОВАЯ ХОЛОДНАЯ ВОЙНА 23 страница

Определенно зная о преувеличенных страхах турок, (говорила ли в них больная совесть? — ведь именно они намеревались напасть на СССР в период его крайнего напряжения — замгоссекретарь Грю уверил турецких дипломатов, что Соединенные Штаты испытывают симпатию к Турецкой республике. Но, тем не менее, даже в конце июня 1945 г. государственный департамент считал прежнюю «конвенцию Монтрё» «устаревшей», а определенные исправления в ее текст «желательными».

Американские военные (Координационный комитет госдепа, военного министерства, министерства военно-морского флота) внимательно изучили ситуацию и пришли к выводу (в первый день начала работы Потсдамской конференции), что русские не предпримут военных действий по указанным вопросам, и турки не правы в своей панике. Комитет пришел также к выводу, что не в американских интересах изменять статус кво; следует отложить дело до просьб Советского Союза относительно расширения прав на проход по Кильскому каналу. Вообще говоря, не в интересах Америки поощрять изменения турецкого статуса. Америке следует забыть об обещаниях данных в Ялте. Делегация Соединенных Штатов именно этой линии придерживалась в ходе всей Потсдамской конференции.

23 июля советская делегация распространила ноту, предлагающую прямые двусторонние переговоры между Турецкой республикой и СССР для модификации Конвенции Монтрё. Предлагалось создать совместные базы в черноморских проливах. Объясняясь с Черчиллем, Молотов указал, что турки первыми подняли данный вопрос, что СССР согласен на участие в переговорах других черноморских держав, таких как Болгария и Румыния. На следующий день Сталин постарался снять страхи Черчилля, касающиеся возможности советского вторжения на турецкую территорию. Трумэн выступил с впоследствии часто цитировавшимся предложением интернационализировать все водные пути. (24 июля адмирал Леги, —советник президента — довольно ясно обозначил цель Соединенных Штатов: интернационализировать вход в Черное море. В тот день конференция обсуждала эту проблему в последний раз. Трумэн выступил за создание международной организации, целью которой был бы контроль над Черноморскими проливами. Молотов спросил Черчилля, человека, который обещал России пересмотреть Конвенцию Монтрё, готов ли тот гарантировать подобные же права Суэцкому каналу. После того, как Черчилль отверг это предложение, Сталин предложил оставить эту проблему. Было достаточно очевидно, что Сталин предпочитал существующий режим вмешательству других великих держав.

Финальный протокол Потсдамской конференции говорит только о том, что три великие державы «признают необходимость ревизии Конвенции о проливах» посредством переговоров между этими тремя великими державами и турецкими представителями; никаких более точных указаний такого рода — необходима ревизия — в документе не содержится. Американцы и англичане за спиной России информировали турок, требовали «держаться». В Турции у власти находились чрезвычайные противники России. Особенностью американской и британской позиции было то, что они требовали от Анкары «несгибаемой жесткости» в отношении СССР. Такую позицию заняли страны, которые в годы войны, обещали пересмотреть «конвенцию Монтрё» в пользу Советской России.

Особая ситуация сложилась вокруг Испании, чьи войска («Голубая дивизия») воевали против Советской армии под Сталинградом. Можно себе представить, какой была бы позиция США, если бы дивизии Франко воевали бы против американцев вместе с Гитлером или микадо. В первый же день Потсдамской конференции Сталин дал понять, что он поднимет вопрос о ликвидации фашистского режима Испании. Через два дня советская делегация Советская Россия официально предложила осудить франкистский режим как недемократический, как продукт вмешательства в испанские дела фашистской Италии и нацистской Германии. Прекрасный случай проверить приверженность англо-американцев демократическим ценностям, идеалам свободы в Западной и Восточной Европе. Черчилль тут же привлек Хартию Организации Объединенных наций, не позволяющую вмешиваться во внутренние дела суверенных стран. Британский премьер предостерег от возобновления гражданской войны в Испании. Той же позиции придерживался и президент Трумэн.

Сталин ответил, что речь идет не о внутренних делах, а о режиме, который Гитлер и Муссолини незаконно навязали Испанской республике. Речь не идет о возобновлении гражданской войны, а о международном осуждении авторитарного режима. Народ Испании должен знать, что он может рассчитывать на симпатию и помощь трех великих держав, если решит реализовать демократические чаяния. В последовавшей дискуссии Трумэн и Черчилль прочно оседлали тему неприкосновенности внутренних порядков и желательности сохранить испанский статус кво. Западные державы высоко отозвались о «ценных торговых отношениях, которые Британия поддерживает с Испанией». Черчилль высоко отозвался и о соседней португальской диктатуре. США категорически отказались прервать дипломатические отношения с Мадридом. Жесты франкистского правительства, готового предоставить Соединенным Штатам транспортные и прочие базы на испанской территории укрепили решимость Вашингтона не подрывать основ франкистского режима. Американский посол в Испании Карлтон Хейс, а затем посол Норман Армор предупреждали от «коммунистического проникновения и нескрупулезного использования национальных чувств в Марокко, способных ослабить режим Франко: „Это будет способствовать мировой нестабильности во времена, когда именно стабильность становится главной ценностью“.

Примечательно отношение западных союзников к вопросу о подмандатных территориях и бывших колониях стран «оси». Вопрос об опеке занял значительное место в переговорах Америки с Британией, но с Советским Союзом эта тема не обсуждалась никогда. Поразительно то, что англичане намекнули на возможность для Италии снова получить Ливию и Триполи в качестве подмандатной территории уже в октябре 1944 г. Несколько позже и американцы, всячески стремившиеся укрепиться в Италии, также стали намекать на возможность сохранения Римом своих колоний и подмандатных территорий. Во время Сан-Францисской конференции советский представитель А.А. Громыко информировал американскую делегацию, что Россия хотела бы получить некоторые подопечные территории. Пусть эти территории получат страны в соответствии с вкладом, который они внесли в общую победу.

Первой своего рода спорной территорией стал Танжер. Напомним, что после поражения Франции в июне 1940 г. Мадрид послал войска в эту французскую колонию. Понятное дело, весной 1945 г. испанские войска были готовы покинуть Танжер. Дело обсуждалось в Париже 3 июля 1945 г. всеми, кроме тех, кто фактически вернул Франции Танжер — кроме Советского Союза. Хотя США не принимали участия в решении судьбы Танжера в 1923 г., государственный департамент США в 1945 г. заявил, что «лидирующая роль, которую Соединенные Штаты приняли на себя в мировых делах в результате войны… делает логичным принятие нами особой позиции в Международной Зоне Танжера, позиции, сопоставимой с нашей мощью и престижем». В то же время британское. Французское и испанское правительства категорически воспротивились участию России в решении этой проблемы. Американцы сообщили Москве, что они готовы информировать ее о происходящих переговорах при условии, что Россия не проявит к Танжеру никакого интереса.

Участники конференции сообщили России о созыве всего лишь за три дня до начала ее работы. 2 июля 1945 г. удивленные русские выслали ноты протеста своим союзникам. Громыко выразил Джозефу Грю особо отчетливо выраженный протест. Американцы оправдывались тем, что не представляли, что дело привлекает интерес России. Теперь интерес России к Средиземноморью был продемонстрирован. Госдепартамент и Форин Оффис несколько дней искали благовидное объяснение игнорирования России. Выбор был между общим резким расширением круга приглашенных, или приглашением России в качестве наблюдателя. Всех напугал американский посол в Испании: «русские используют Танжер в качестве базы для подрывной деятельности с целью ослабить режим Франко». Перед самым открытием Потсдамской конференции конференция по Танжеру была отложена до нахождения устраивающего всех решения.

Советская сторона на этот раз не прятала своего разочарования по поводу грубого пренебрежения союзниками ее интересами. Россия участвовала в положившей начало международному обсуждению проблемы Алхесирасской конференции 1906 г., на которой была создана «зона Танжера»; СССР в 1926 г. подтвердил свой интерес к данной проблеме. Тогда далекая Россия приглашалась регулярно. Ныне же, игнорируя роль СССР в только что закончившейся войне, западные державы хотели пересмотреть роль Советского Союза во всем большом процессе пересмотра владения средиземноморских колоний.

20 июля уже на Потсдамской конференции советская делегация потребовала своего полного участия в решении судьбы итальянских колоний в районе Средиземноморья, в установлении системы трехсторонней опеки — индивидуальной или совместной. Еще двумя днями позже Молотов поднял вопрос о будущности итальянских колоний в Африке, которые, согласно прежним договоренностям, не могли быть определены односторонне. Черчилль немедленно напомнил присутствующим, что британские вооруженные силы завоевали Ливию, Триполи и Киренаику. На это Молотов ответил, что именно Советская армия завоевала Берлин, предоставила позднее зоны своим союзникам.

Представляется, что агрессивная тактика Черчилля в данном случае впервые шокировала Сталина, и он предложил обоим спорящим оставить эту тему. В Сан-Франциско СССР напомнит о своем существовании при рассмотрении вопроса о подопечных территориях. Желательно предварительно создать механизм распределения подопечных территорий. Трумэн явственно кусал губы, он был уязвлен. И все же пикировка имела положительный результат. На следующий день британское правительство официально пригласило Россию на возобновленные переговоры по Танжеру, намеченные на август 1945 г. Молотов спросил, будут ли завоеванные англичанами колонии рассматриваться на переговорах? На что Иден сказал, что согласен с советским планом передачи подобных дел Совету министров иностранных дел. Но в последний день конференции государственный секретарь Бирнс высказался против передачи проблемы опеки министрам иностранных дел. Он настаивал на том, что судьба итальянских колоний должна быть решена на Мирной конференции с Италией. Поскольку никто не рискнул оспорить американскую позицию, она как бы стала «последним словом» по данному вопросу. Италия владела своими колониями.

Итак, тот, кто владел территорией, имел легальные преимущества. Кто первым выдвинул этот принцип? Москва не могла не уловить господствующей на западе логики. Глава советской делегации И. В. Сталин согласился с возможностью отмены оккупационного режима в Италии и предложил отменить оккупационный режим и осуществить нормализацию отношений соответственно также с Румынией, Венгрией, Болгарией и Финляндией.

На это предложение американская делегация ответила резко негативно. Официальное объяснение звучало смехотворно: Трумэн заявил, что следует учитывать тот факт, что США планируют израсходовать на помощь Италии продовольствием около 1 млрд. долл. И, хотя США богаты, они все же не могут бесконечно осуществлять помощь в таких объемах. Но почему же подобные соображения применимы к Италии и неприменимы, например, к Румынии? 21 июля президент США заявил, что малые страны — бывшие сателлиты Германии не могут быть признаны, поскольку в них не были проведены «свободные выборы».

Фактор атомной бомбы

На пути в Прагу правительство Бенеша навестило Москву и подписало в высшей степени секретное соглашение с советским правительством, дававшее право использования урановой руды на шахтах в Яхимове (до войны они давали 20 тысяч тонн окиси урана в год). Советская сторона знала, что эти же шахты хотела использовать Британия. Представляется, что Бенеш и его коллеги не представляли себе всей значимости урана и данной сделки.

Доклад, представленный президенту Трумэну 1 июня 1945 г. временным комитетом по выработке американской политики в ядерной сфере, содержал три главные директивы: атомная бомба должна быть использована против Японии; ее использование не должно предваряться специальными объяснениями природы нового оружия; для демонстрации возможностей бомбы в радиусе ее действия должны быть и промышленные объекты, и жилые постройки. Комитет пришел к выводу о том, что применение атомного оружия против Японии оказало бы негативное воздействие на советско-американские отношения. В докладе содержалась рекомендация ознакомить советское руководство с результатами американских достижений в ядерной области и указать на намерение использовать атомную бомбу против Японии. В ходе беседы, состоявшейся 6 июня 1945 г. между Г. Трумэном и Г. Стимсоном, рассматривалась возможность добиться от Советского Союза уступок в Маньчжурии, Польше, Румынии, Югославии в обмен на предложение о некоторых формах сотрудничества в области использования ядерной энергии.

Находясь в Потсдаме, Трумэн очень надеялся на то, что атомное оружие будет создано до окончания конференции. Одновременно, в июне 1945 г. Фукс информировал советскую сторону, что на испытаниях первого атомного устройства, названного «Тринити», будет произведен взрыв, эквивалентный 10 тысяч тонн тринитротолуола, и сообщил где это испытание будет проведено, сообщил, что, если испытания окажутся успешными, то бомбы будут применены против Японии.

В июне 1945 г. Клаус Фукс передал русским ученым отчет, написанный в Лос-Аламосе, в котором полностью описал плутониевую бомбу, которая к тому времени была полностью сконструирована и должна была пройти испытания. Представлен был набросок конструкции бомбы и ее элементов, приведены важнейшие размеры. Бомба имеет твердую сердцевину из плутония, а инициатор содержал полоний активностью в 50 кюри. Были приведены сведения об отражателе, алюминиевой оболочке и системе линз высокоэффективной взрывчатки.

Американское руководство этого не знало. Президент Трумэн доверяет дневнику: «Хорошо, что люди ни Гитлера, ни Сталина не создали атомную бомбу. Кажется, что это самое ужасное из всех изобретений в мире, но оно может оказаться самым полезным». Трумэн сделал все, чтобы быстро завершить Потсдамскую конференцию. Потсдамская декларация в отношении Японии предлагала «возможность завершить войну». То, что случилось с Германией, должно служить наглядным уроком Японии. Полное приложение союзных вооруженных сил «поддержанных нашей решимостью, будет означать неизбежное и полное крушение японских сил, равно как и истребление всего, находящегося на японской территории». Предлагалось разоружить вооруженные силы страны. Суверенитет Японии будет распространяться лишь на Японские острова. Но японцам будут сохранены фундаментальные гражданские права. Сохранены будут отрасли экономики, необходимые для ее жизнедеятельности. Альтернатива — «полное разрушение».

Генерал Гроувз — глава атомного проекта говорит американским ядерным физикам 14 июля: «Верхняя корочка желает, чтобы все произошло как можно скорее». В Аламогордо, Нью-Мексико 16 июля произошел взрыв «ярче, чем тысяча солнц, более мощный, чем ожидалось». Вечером 16 июля 1945 г. к военному министру поступили долгожданные сообщения об успешном испытании атомного оружия. Стимсон тотчас же послал детализированное сообщение к президенту в Потсдам.

Именно накануне встречи с И. В. Сталиным Г. Трумэн получил «невинную» телеграмму: «Операция прошла этим утром. Диагноз еще не совсем завершен, но результаты кажутся удовлетворительными и уже превосходят ожидания». Соединенные Штаты стали ядерной державой. Американские руководители получили возможность упиваться иллюзией, что ход исторического развития в грядущие годы будет зависеть преимущественно от них. Президент был в превосходном настроении, он рассказал историю об утопившейся девушке, бросившейся в воду, узнав, что она беременна. Молодой человек сказал, что это сняло с его плеч большой груз.

Следовало оповестить единственных союзников — англичан. На следующий день во время ланча с британским премьером, чтобы не привлекать лишнего внимания, военный министр Стимсон написал на листе бумаги: «Дитя родилось благополучно». Это было так неожиданно, что Черчилль ничего не понял. Тогда Стимсон объяснил, что речь идет об экспериментах в пустыне. Черчилля и Трумэна 18 июля, в течение двух часов они беседовали наедине. Предмет разговора — атомное оружие. «Президент показал мне телеграммы о последних экспериментах и попросил совета, сообщать ли об этом русским… Я ответил, что, если президент решил рассказать, то лучше подождать окончания эксперимента». Трумэн спросил, как отвечать на требование русских поделиться германским флотом? Черчилль считал, что «следует приветствовать выход русских на широкие мировые воды и сделать это следует в великодушной манере. Это затронет проблему Дарданелл, Кильского канала, Балтики, Порт-Артура. Трудно отрицать за русскими права на треть трофейного флота». Но вопрос этот следует связать с развитием событий в Центральной Европе.

Черчилль подошел к вопросу, которому придавал чрезвычайное значение. В Организации Объединенных наций нельзя видеть панацею; соглашения бессмысленны, если к ним может присоединиться каждый. Он желал заключения двустороннего англо-американского соглашения, включающего в себя вопрос о совместном пользовании военно-морским и военно-воздушными базами. Британия, хотя она является меньшей державой по сравнению с Соединенными Штатами, может дать многое. «Почему американский линейный корабль, подходящий к Гибралтару, не может получить там торпеды в свои боевые отсеки и снаряды для своих орудий? Почему бы нам не поделиться взаимными услугами для обороны в глобальном масштабе? Мы можем увеличить на 50 процентов мобильность американского флота». Трумэн ответил, что все это близко его сердцу, но он хотел бы избежать открытой формы военного «альянса вдвоем». Черчилль же продолжал развивать тему. «Следует сохранить Объединенный комитет начальников штабов до тех пор, пока мир не успокоится после великого шторма». Трумэн сказал, что «это был самый восхитительный ланч, который он имел за многие годы».

Но Запад еще сам толком не понимал, что приобрел. Еще примерно пять дней (до прибытия детализированного описания испытаний), американцы терялись в догадках относительно подлинной мощи и возможностей нового оружия. Однако новый привкус американской дипломатии был весьма ощутим. Настроение американских руководителей стало эйфорическим, о причинах которого знали немногие. Но многие ощутили беспрецедентную жесткость американской стороны, ее безапелляционность, стремление к диктату, потерю интереса к выработке компромиссных решений.

17 июня, когда Сталин как бы повернул внимание присутствующих на Китай, Стимсон убедил и Трумэна и Бирнса встать на защиту принципов «открытых дверей» — то есть полной прозрачности для американцев всего Китая. Это очень ярко было продемонстрировано тут же, в Потсдаме.

Утром 21 июля 1945 г. военный министр Стимсон получил графические детали ядерного взрыва и немедленно ознакомил с ними президента Трумэна и госсекретаря Бирнса. Мощность бомбы была между 15 и 20 килотоннами — значительно более ожидаемого, она действительно могла уничтожить целый город. Всем было видно, как изменился Трумэн. Он щедро хвалил Стимсона. Испытания превзошли все ожидания.

У президента сидели военные. Теперь они знали, что бомба будет скоро готова к использованию. Черчилль пишет, что после этого Трумэн «был другим человеком. Он указал русским на их место и вообще отныне выглядел боссом». 22 июля Трумэн от руки написал приказ об использовании бомбы еще в ходе конференции — очевидно для демонстрации ее мощи участникам Потсдама. Сообщение о создании могучего нового оружия изменила американские цели на конференции. Прежде следовало вовлечь Россию в войну с японцами. Здесь произошла перемена.

Разумеется, всех занимала мысль о том, что кошмар высадки на Японских островах исчезает. «До этого момента, — пишет Черчилль, — мы основывали наши идеи в отношении высадки на внутренние острова Японии на предшествующей сокрушительной бомбардировке и на десанте очень больших армий. Мы подразумевали отчаянное сопротивление японцев, сражающихся до конца с самурайской решимостью не только в местах высадок, но и в каждом окопе и пещере. У меня в сознании была картина Окинавы, где многие тысячи японцев предпочитали не сдаваться, а уничтожать себя ручными гранатами после того как их командиры торжественно совершали хара-кири. Сокрушить японское сопротивление посредством битвы „человек за человека“ и завоевать страну метр за метром требовало потери миллиона американцев и полумиллиона британцев — или даже больше». Место этого сценария стала занимать, по новому мнению Трумэна и Черчилля, «новая картина — яркой и прекрасной она нам казалась — окончания всей войны после одного-двух страшных ударов».

Теперь Бирнс пишет, что США могут выиграть войну и без русских. 24 июля 1945 г. Трумэн и Бирнс уже знали, что Стимсон и Маршалл уже не требуют русского участия в войне на Дальнем Востоке. Маршалл говорит, что «бомба, а не русские, сделает полумиллионные потери ненужными. Трумэн говорит, что нужно скорее применить бомбу, чтобы, если не отменить наступательное движение русских, то ослабить это движение советских войск в Восточной Азии.

Черчилль больше думал не о японцах. Возможно, он первым осознал революцию в военном деле. Фельдмаршал Аланбрук даже начал беспокоиться о душевном состоянии впавшего в экстаз политика: «Он уже видит себя способным уничтожить все индустриальные центры России… Он мысленно уже рисует восхитительную картину — себя как единственного обладателя этих бомб, способным применить их по своему усмотрению». Д. Йергин: «Надежда на то, что русских можно будет сдержать в Азии, была дополнительной причиной использования бомбы».

После обеда началась очередная пленарная сессия конференции. Язык западных союзников стал заметно жестче. Черчилль тотчас же увидел перемену в Трумэне: «Это был совсем другой человек. Он указал русским на их место и в целом доминировал на заседании». Трумэн и его государственный секретарь Бирнс сошлись на том, что конференцию нужно заканчивать, что с атомной бомбой Америка уже непобедима и на Тихом океане — в боях против Японии, и повсюду.

Узнав о новости, Черчилль немедленно сделал сой вывод: необходимость в русском вступлении в войну на Дальнем Востоке отпала. Трумэн задумался. Стимсон обратился к генералу Маршаллу. Генерал не был столь быстр на союзнические перемены. Он сказал, что русские так или иначе будут очень нужны для сдерживания японских армий в Китае. Президент Трумэн информировал Хэрли в Чунцине: пусть Чан Кайши расслабится, от него не будут требовать большего, чем прежде. Но послу Сунгу желательно возвратиться в Москву на случай возникших противоречий. Черчилль из всего этого сделал вывод, что «Соединенные Штаты в наступившее время уже не желают русского участия в войне с японцами».

В это время Стимсон связался со своим помощником Гаррисоном: когда бомбы можно будет использовать против Японии? Тот ответил, что между 1 и 3 августа и уж совсем определенно, до 10 августа 1045 г. Перед американцами встал вопрос, нужно ли привлекать Советский Союз к войне против Японии?

При оценке возникающей ситуации нетрудно — в свете будущего — представить себе косвенную угрозу самому Советскому Союзу. Но июль 1945 г. не был августом 1949 г., Россия только что вынесла на не себе бремя чудовищной войны и угроза (хотя бы косвенная) применения против нее нового американского оружия была пока немыслима. Тем более, что военные пока еще настаивали на привлечении Советской армии к боям против Квантунской армии, без чего не мыслилось освобождение Китая. При этом «вовлечь Россию в атомную войну в условиях, когда Европа была на грани истощения, а могучая, закаленная в боях русская армия стояла огромной силой — эту мысль мог рассматривать только Черчилль, а он потерпел сокрушительное поражение на всеобщих выборах в Англии 24 июля».

Западные союзники не знали, что советское руководство ожидает успешного развития атомного оружия на Западе и базирует свою стратегию, строго говоря, на двух пунктах: признание мощи Соединенных Штатов и обеспечение безопасности собственной страны.

У американцев были уже совсем другие цели. Первая и в тот момент наиболее актуальная — сохранить все американские интересы в Маньчжурии. При этом 23 июля состоялось важное совещание, на котором, после долгого обсуждения было решено, в присутствии Трумэна, Объединенного комитета начальников штабов и Черчилля, было решено «стимулировать русское вступление в войну против Японии». Тут же американцы решили исключить Британию из большой стратегии в отношении Японии. Было решено, что ситуация еще требует вторжения на Японские острова, причем контингент вторжения не может быть менее миллиона. Пока никто не ожидал, что применение атомной бомбы изменит всю ситуацию.

Во второй половине дня американские генералы встретились с начальником генерального штаба Советской армии генералом Антоновым. Американцы еще очень нуждались в привлечении северного союзника, а советские генералы еще ощущали свою нужность. Антонов сказал, что наступление Советской армии на Дальнем Востоке начнется, скорее всего, во второй половине августа. И условием этого наступления будет договоренность с китайцами.

В этот же памятный день президент Трумэн послал инструкции военно-воздушным силам — сбросить первую атомную бомбу «примерно в районе 3 августа». Обедая 23 июля с начальниками штабов, адмирал Канингхем отмечает состояние необыкновенного подъема Черчилля: «Он питает огромную веру в эту бомбу. Сейчас он думает, что хорошо бы русским узнать о ней, они были бы скромнее».

Между тем Сталин почти перестал скрывать свое намерение выступить против Японии. На банкете вечером он при всех официантах провозгласил тост за следующую встречу в Сеуле или Токио. Черчилль налил две рюмки коньяка и предложил ему выпить вдвоем. «Я посмотрел на него многозначительно. Мы оба осушили наши рюмки залпом и одобрительно посмотрели друг на друга. После паузы Сталин сказал: „Если для вас неприемлемо создание нами базы в Мраморном море, не могли бы мы построить базу в Дедеагаче?“ Я удовлетворился таким ответом: „Я буду всегда поддерживать Россию в ее стремлении к свободе морей“.

К послевоенному планированию там приступили энергично и без раскачки. Во-первых, уже в самых первых документах, вышедших из недр Объединенного комитета начальников штабов после 2 сентября 1945 г., уделялось особое внимание интеграции атомной бомбы в американскую военную доктрину.

Во-вторых, «медные каски» не долго ломали голову над тем, кто же должен стать главным противником Америки в послевоенном мире. Показательным для настроений в ОКНШ осенью 1945 года, наш взгляд, является меморандум полковника Р. Вандевантера из стратегического подразделения ОКНШ генералу Норстаду от 20 сентября 1945 г., в котором, в частности, говорилось: «Все основные районы, где сконцентрировано население Соединенных Штатов и располагаются их промышленные центры, находятся на расстоянии в 5000 миль от материковой территории, находящейся во владении СССР. Наличествующие в настоящее время на вооружении Соединенных Штатов самолеты имеют радиус действия в 5000 миль. Если допустить, что авиация у русских развивается в том же направлении и они готовы к одноразовым полетам, то в настоящее время Россия может атаковать любой район в Соединенных Штатах… Представим себе наш ужас, когда русский посол внезапно вручит нам ультиматум, в будет сказано, что огромная воздушная армада приближается к нашим берегам и что если мы не капитулируем немедленно, они одновременно уничтожат сто наиболее важных наших городов… Следует отметить, что эти методы применения атомной бомбы лучше подходят для страны-агрессора, управляемой диктатором, который может действовать в полной секретности и не оглядываясь на общественное мнение"(1).

Свидетельством того, что в конце 1945 года полковник Р. Вандевантер не был одинок в своих взглядах, является целый ряд документов, разработанных аппаратом ОКНШ. Так, в «Стратегической концепции и плане применения вооруженных сил Соединенных Штатов» (JCS 1518/2) от 10 октября 1945 года отмечалось, что после разгрома держав-членов «оси» Соединенные Штаты и СССР остались ведущими мировыми державами, и поэтому «в случае, если отношения между великими державами нарушатся, Россия будет представлять собой наиболее сложную проблему с военной точки зрения. Наиболее вероятной причиной войны с Россией могло бы стать продемонстрированное ею намерение захватить Западную Европу или Китай… Если Соединенные Штаты будут в состоянии справиться с любой проблемой, вызванной возможным конфликтом с Россией, то они будут в состоянии справиться с любой другой державой ввиду сравнительно более слабой позиции всех других держав"(2).

Как видно, «Стратегическая концепция» была составлена в достаточно осторожных выражениях, однако вывод, к которому ее авторы стремились подвести читателя, не вызывает сомнений: Советский Союз является главной военной угрозой для Соединенных Штатов. Однако уже через 13 дней аппарат ОКНШ выдал на-гора куда более откровенный документ, а именно «Возможности России» (JIS 80/7). Авторы этого меморандума, подготовленного разведывательным подразделением ОКНШ, пришли к выводу, что «советская внешняя политика является экспансионистской, националистической и империалистической по своей сути, причем нет оснований рассчитывать на перемены в обозримом будущем… СССР предположительно в состоянии захватить всю Европу сейчас или к 1 январю 1948 г… СССР в состоянии увеличить свои нынешние силы на Ближнем и Среднем Востоке и добиться по крайней мере своих первоначальных целей в Турции и Иране между нынешним временем и 1 января 1948 г… Советы, видимо, в состоянии создать атомную бомбу через 5 или 10 лет и сделают все, что в их силах, чтобы сократить этот период"(3).

⇐ Предыдущая 18 19 20 21 222324 25 26 27 Следующая ⇒