Анатолий УТКИН МИРОВАЯ ХОЛОДНАЯ ВОЙНА 14 страница

То была реальная помощь. Поразительное по силе советское наступление на Одере заставило немцев прекратить наступательные порывы на Западе. Военный престиж Советской армии никогда не был более значительным. Британское военное руководство в конце января 1945 г. так оценило стратегическую ситуацию: «Если русским удастся, они завершат войну в апреле». Но если тяжесть войны падет на западных союзников, «победа может прийти только в ноябре 1945 г.» В текущей ситуации никто не мог предсказать хода военных действий на территории Германии. И все же, в любом случае близость Советской армии к Берлину завораживала всех.

Прибытие в Крым

В этой ситуации состоялась встреча трех лидеров антигитлеровской коалиции. Спустя две недели, после вступления в должность президента на четвертый срок — во второй половине дня 3 февраля 1945 г. — самолет Франклина Рузвельта «Священная корова» приземлилась на замерзшее поле аэропорта Саки в северной части Крыма. На борт взошли министр иностранных дел СССР В. М. Молотов и государственный секретарь США Э. Стеттиниус. Но Рузвельт предпочел задержаться еще на двадцать минут, чтобы увидеть посадку британского самолета с премьер-министром Черчиллем. Своего рода знак солидарности западных союзников — они вместе вышли из самолетов под звуки оркестра Советской Армии. В военном джипе Рузвельт принял приветствие почетного караула. Черчилль шел рядом («как индийский подданный, — пишет лорд Моран, — сопровождающий фаэтон королевы Виктории»).

Длительный перелет (девять часов от Мальты) не мог не утомить президента. Но он весьма живо реагировал на все окружающее во время совместной с Черчиллем пятичасовой поездки из Саки в Ялту. Дорога была только что заасфальтирована, но изменить ландшафт, обезображенный боями 1942-1944 годов, не мог никто. Следы страшных разрушений, сгоревшие дома и подбитые танки виднелись по обе стороны дороги. Гарриман сообщил, что на полпути стоит вилла, на которой Молотов ожидает западных союзников с водкой, икрой и прочим. Рузвельт решил поберечь силы. (Черчилль поступил иначе).

Кортеж пересек гряду Крымских гор, и высокие западные союзники после горных круч неожиданно выехали к морю. Черчилля покорил разительный контраст зимнего пейзажа до Крымских гор и залитой солнцем Ялты. В распоряжение Рузвельта советская сторона предоставила лучшее, что имела — бывшую летнюю резиденцию царей — Ливадийский дворец с его пятьюдесятью комнатами, двумя крыльями, каждое из которых было построено вокруг отдельного двора. Башня с мавританскими арками возвышалась над комплексом дворца. Немцы в своей отчаянной ярости изъяли из Ливадии все, включая водопроводную систему, и Москве в трехнедельный срок пришлось оголить три своих лучших отеля, чтобы американская и английская делегация чувствовала себя комфортно. Рузвельт занял царские апартаменты — комнаты первого этажа Ливадийского дворца, единственные с примыкающим душем. Генерал Маршал и адмирал Кинг расположились этажом выше — в прежних покоях императрицы. Зал заседаний располагался рядом, равно как и банкетный зал, поэтому президент на протяжении всей конференции мог быстро перекусить или поспать перед обедом.

Советская делегация прибыла в Ялту на следующий день. Все три руководителя попали «из зимы в лето», в погоду, которую назвали «погодой Рузвельта» — именно он проделал самый большой путь и принес с собой средиземноморский климат. Как и погода, все было отчасти призрачно, необычно во время этой встречи. При этом у лидеров трех стран, судя по всему, еще не сформировалась четкая временная перспектива — они полагали, что война продлится еще не меньше года. Это обстоятельство имело серьезное значение: Рузвельт, как и его партнеры, думал, что у него достаточно времени для подготовки к переходу в послевоенный мир. Весеннего ускорения в войне той весной 1945 г. не предвидел никто.

Все три стороны были представлены самым внушительным образом. В американской делегации президента окружали Г. Гопкинс, адмирал Леги, генерал Маршалл, госсекретарь Э. Стеттиниус, сенатор Дж. Бирнс, специалист госдепартамента по международным организациям А. Хисс, генерал Сомервел и нью-йоркский политик Э. Флинн. Столь же представительными явились английская и советская делегации. Упоминание о таком характере делегаций необходимо для того, чтобы показать: даже, несмотря на усталость или слабость того или иного государственного деятеля, основные решения принимались в условиях большой подготовки и строгой перепроверки. Все американцы говорят в один голос, что, благодаря стараниям Гарримана и Болена, Рузвельт более чем когда-либо был осведомлен в европейских и особенно русских делах.

Дочь Рузвельта Анна писала: «Жизнь быстро принимает определенный порядок. За завтраком президент просматривает почту и диктует ответы на письма». В это время Анна обходила комнаты Гопкинса, Эрли и других чтобы собрать необходимую информацию. Затем она шла к отцу и сопоставляла сложившуюся у него картину с впечатлениями отца. После утренних сессий (четыре или пять часов) Рузвельт пытался в царских покоях сдержать поток посетителей. Затем Рузвельту делали массаж и он переодевался для ужина.

Рузвельт читал те объяснения, которые давал советской позиции в отношении ооновского права вето посол Гарриман: у них есть резонные опасения в отношении других стран. Президент поставил задачу уменьшить эти подозрения. Большая дипломатия началась с встречи Рузвельта со Сталиным, крепко пожавших друг другу руки и улыбавшихся друг другу подобно старым друзьям. Первыми же своими словами Рузвельт задал тон: кто добьется своей цели первым: американцы, войдя в Манилу, или русские, войдя в Берлин? Сталин ответил, что, без сомнения, первой падет Манила: немцы за Одером сражаются отчаянно.

На первой же встрече, 4 февраля 1945 г., сидя в обитом темным деревом царском кабинете, Рузвельт постарался завоевать доверие своих собеседников — Сталина и Молотова, говоря о своем потрясении от виденных в Крыму разрушений. Он теперь чувствует большее ожесточение в отношении немцев, и если Сталин поднимет тост за казнь 50 тысяч немецких офицеров, он его поддержит. Рузвельт пытался найти общий язык со Сталиным также по вопросу будущего Франции. Примечательно, что во время этой встречи со Сталиным Рузвельт пожаловался на англичан, которые уже два года упорно стремятся к воссозданию на западной границе Германии мощной Франции. По мнению Рузвельта, это обреченный на провал процесс. Франция неспособна сколько-нибудь эффективно противостоять восточному соседу. «Англичане особый народ, они хотят и съесть торт и иметь его», — так оценил английскую политику президент. Они поддерживают слабую Францию для того, чтобы сохранить контроль над Западной Европой.

Сразу после очень интенсивного обмена мнениями Рузвельт, Сталин и Молотов проследовали на первое пленарное заседание. Конференция началась в пять часов вечера 4 февраля 1945 г. в большом бальном зале. Первое пленарное заседание было посвящено обзору военной обстановки и состоялось в большом бальном зале дворца — прямоугольной большой комнате с арочными окнами и огромным камином.. (Присутствовал ли дух создателя дворца — царя Александра III на этом, без сомнения, странном для него собрании?). Сталин предложил кресло председателя конференции, стоящее рядом с камином, президенту Рузвельту, в то время как сам он и премьер Черчилль разместились по разным сторонам большого круглого стола. Рядом с Черчиллем сидели министр иностранных дел Иден, его заместитель Кадоган, посол Керр. Вокруг Сталина сгруппировались народный комиссар внешних дел Молотов, его заместитель Вышинский, посол в США Громыко.

Первый раунд

Первая сессия началось с замечания Рузвельта, что предстоит решить многое, пересмотреть едва ли не всю карту Европы. Армии союзников приближаются друг к другу в Германии, и следует добиться большей координации планов. Сталин сказал, что следует готовиться к летнему наступлению, он, как уже говорилось, не верил в скорую развязку.

Согласно предложению Рузвельта, в Ялте надлежало сосредоточиться на трех основных задачах: решение польского вопроса, участие СССР в войне на Тихом океане и создание Организации Объединенных Наций. Последнее было для Рузвельта важнейшим, отражая его главный подход к послевоенному миру: им будет руководить международная организация; США являются одним из четырех ее гарантов; внутри этой четверки США займут место естественного лидера.

Подготовку и обсуждение вопроса об ООН Рузвельт начал задолго до Ялты. Еще в начале декабря 1944 г. он обсуждал в переписке со Сталиным проблему взаимодействия четырех главных членов ООН. В вопросе о прерогативах «четверки» он склонялся к мысли, что внутри этого высшего круга достаточно будет большинства (так Рузвельт страховался от превращения ООН в «негодный инструмент»). Рузвельт имел все основания полагать, что Англия Черчилля и Китай Чан Кайши пойдут именно за ним. Сталин занял очень жесткую позицию, выступая за принцип единодушия главной четверки. Так он страховался от изоляции в международной организации.

Со своей стороны, советская делегация явно вела себя неодинаково во встречах с англичанами и американцами. С последними Сталин, вполне очевидно, хотел найти компромисс. Он согласился с критическими замечаниями в адрес де Голля (с которым месяц назад подписал договор) и никогда на этой встрече не подчеркивал выигрышности советских военных позиций, уже занятых в Центральной Европе. Такие американские историки, как Д. Клеменс, считают, что он боялся напугать Рузвельта, не хотел создавать впечатление о всемогуществе СССР на данном этапе войны и даже искусственно затянул наступление на Берлин, отказав маршалу Жукову закончить войну в феврале 1945 г. прямым броском на «Берлин, до которого на отдельных участках оставалось всего 60 километров».

Как думалось президенту, его попытки найти личный контакт со Сталиным начали приносить плоды. Вечером того же дня, во время организованного американцами ужина в узком кругу, ФДР говорил об ответственности великих держав. Царило редкое единодушие (испорченное на некоторое время лишь неудачной попыткой Рузвельта обратиться к Сталину как к «дяде Джо»). Черчилль поддержал правило единодушия в высшем совете новой мировой организации. Он также использовал свое право на бестактность, когда провозгласил тост за мировой пролетариат.

Казалось, что устанавливается стабильное советско-американское понимание. Действуя в духе конфиденциальной критики англичан, обмен которой у него уже состоялся с Рузвельтом, Сталин на конференции несколько антагонизировал Черчилля, сказав, что суверенный Египет может потребовать на Ассамблее Объединенных Наций права на Суэцкий канал. Рузвельт очевидным образом стремился найти компромиссную почву, он неоднократно повторял, что единство трех представленных на конференции держав — ключ к созданию подлинно стабильной международной системы в послевоенном мире. Рузвельт поддержал Сталина в вопросе о репарациях: «Уровень жизни в Германии не должен превышать уровня России». (Запомни эти слова читатель: после войны американцы откажут русским в обещанных 10-миллиардных контрибуциях).

Двустороннему сближению содействовало ощутимое изменение советской позиции, снятие просьбы о предоставлении отдельных мест в Ассамблее всем шестнадцати советским республикам. Советская делегация попросила предоставления отдельных мест лишь особо пострадавшим в войне республикам — Украине и Белоруссии. Правда, вначале, Рузвельт, выслушав Молотова, тотчас же выразил свое несогласие. Он предложил оставить вопрос о членстве в ООН до созыва учредительной конференции. Министрам иностранных дел он рекомендовал уже в Ялте решить вопрос о месте созыва этой конференции и ее участниках. Англичане поддержали советское предложение, и Рузвельт, оказавшись в одиночестве, предпочел не заострять ситуацию в момент, когда дорога к созданию ООН обозначилась и даже была названа дата ее созыва — 25 апреля 1945 г.

Но просто уступить советскому пожеланию Рузвельт считал неправильным, он выдвинул контрпредложение: США тоже получат два дополнительных голоса. Президент аргументировал это тем, что американский конгресс и народ «не поймут», почему великие державы «не равны» по своему представительству на Ассамблее Организации Объединенных Наций. И советская и английская делегации признали правомочность американских аргументов. Ближайшие сотрудники — Гопкинс и Стеттиниус склонялись к принятию этого предложения — ведь речь шла о создании грандиозной организации и опасения СССР относительно изоляции в ней были достаточно понятны. Всего лишь несколько лет назад Лига Наций исключила СССР из своих членов. Согласие обещало проведение международной конференции по созданию ООН уже в апреле и, что важно отметить, в Соединенных Штатах. Рузвельт преодолел свои сомнения (которые поддерживали Леги и Бирнс). В противодействии советской просьбе на этом этапе выражалось, скорее, не желание оставить СССР в мировой организации в одиночестве, а воспоминания, как противники Лиги Наций в 1919-1920 годах использовали аргумент о том, что Англия, имея в руках голоса пяти своих доминионов, всегда сумеет возобладать над «одинокими» Соединенными Штатами.

Наступило максимальное за период войны сближение трех стран. Сталин провозгласил тост за Черчилля как самого смелого государственного деятеля мира, как вождя страны, в одиночестве стоявшей против Гитлера. Черчилль тут же мобилизовал свое красноречие и приветствовал Сталина как вождя страны, сокрушившей хребет германской военной машины. Сталин поднял тост за Рузвельта как за государственного деятеля, имевшего наилучшее понимание своих национальных интересов. Рузвельту оставалось сказать, что их встреча напоминает семейный обед. Сталину, видимо, это показалось занижением тона, и он провозгласил тост за «наш союз» и пояснил: «В союзе союзники не должны обманывать друг друга. Возможно, это наивно? Опытные дипломаты могут сказать: „Почему я не должен обманывать своего союзника?“ Но я как наивный человек думаю, что лучшим для меня является не обманывать своего союзника, даже если он глуп. Возможно, наш союз силен именно потому, что мы не обманываем друг друга, или потому, что не так просто обмануть друг друга».

Противоречия

Репарации. Параллельно работали министры иностранных дел. Когда Иден, Молотов и Стеттиниус обсуждали в первый день проблемы Германии, Молотов сделал особый акцент на желательных для СССР германских репарациях. Советская делегация желала главенства следующего принципа: каждая страна получит долю репараций, корреспондирующую понесенным потерям. Советская делегация хотела получить от Германии репарации в размере 10 млрд. долл. — и получать их в течение десяти лет. Репарации желательно было получить продукцией германской экономики и переводом части заводов в СССР. Советская делегация предлагала лишить Германию четырех пятых ее индустрии, полностью ликвидировать военную промышленность и установить контроль над германским производством на продолжительный исторический период.

Черчилль выступил категорически против: общая сумма репараций очень велика, а ее распределение несправедливо. Рузвельт сказал, что он выступает за максимальные репарации, но голода в Германии следует избежать; президент не хотел называть точные цифры. Советская делегация отвергла утверждение о «слишком высоком» уровне репараций. Сталин жестко сказал, что Франция вообще не заслуживает репараций. Двумя днями позже советская делегация предоставила чрезвычайно детализированные выкладки, показывающие каким образом советская сторона пришла к цифре 20 млрд. долл. репараций из Германии всем потерпевшим странам. Это была единственная детальная схема репарационных выплат — никто из воевавших с Германией стран не выдвинул ничего подобного. Госсекретарь Стеттиниус согласился «изучить» схему, но было видно, что репарации западных союзников не интересуют.

Здесь рождается большое противоречие, многое объясняющее в возникновении причин холодной войны. Американцам и англичанам, странам свободной капиталистической экономики репарации были не нужны. Более того, они им мешали — мешали своей промышленности развить рыночную тягу. Всего этого никак не понимали «марксисты», научно правящие Советской Россией. Пытаясь найти общий язык, они предлагают Соединенным Штатам и Британии 8 миллиардов (из общих предлагаемых 20 млрд. долл. германских репараций. Эти репарации, с точки зрения Дж. М. Кейнса — ведущего экономиста англосаксонского мира — убивали национальную экономику Британии, он отказывался от репараций как после первой, так и после второй мировой войны. Важно: нечувствительность западных союзников к разоренной войной России неизбежно сказалась. Даже невольный взгляд на разоренный Крым (по пути из Сака в Ливадию) произвел большое впечатление на американцев и англичан. Но ни один из них не выразил подлинного сочувствия к России, которая буквально взошла на Голгофу и оценила бы сочувствие союзников.

Рузвельт и Черчилль многое не обязаны были понимать. Но ощутить боль страны, которая избавила их от агрессора, сохранила им миллионы жизней — здесь черствость порождала чувство, что Россия может полагаться лишь на себя. Это была важная первая предпосылка конечного отчуждения.

И. Майский с горечью вспоминает, что Стеттиниус и Иден действовали так, словно их задачей было минимизировать репарационное бремя Германии. А Стеттиниус — перед лицом советской делегации своеобразно успокаивал Идена: «Ведь мы договорились только рассмотреть проблему на Московской конференции по репарациям. Англичане продолжали закатывать истерики, что германия сможет выплачивать репарации только через десять лет после окончания войны. (Читатель волен судить сам, но через десять лет, в 1955 г. одна лишь Западная Германия (без ГДР) обошла Британию по объему валового национального продукта).

Территориальный раздел Германии. Видя жесткость западных союзников, Сталин решил привязать проблему репараций к проблеме территориального раздела Германии. Он счел необходимым напомнить Рузвельту о принятом в Тегеране решении о разделе немецкого государства — тогда президент говорил о пяти германских государствах. Какой стала позиция Соединенных Штатов к Ялте? Рузвельт проявил интерес к формированию оккупационных зон, что было несколько иной постановкой вопроса, но так или иначе, касалось заданного Сталиным вопроса. Черчилль сразу же отказался связать себя с каким-либо определенным планом в этом вопросе, но Рузвельт во второй раз проявил свою заинтересованность — тем самым ставя вопрос на поверхность обсуждения. Теперь мы знаем, что государственный департамент был категорически против раздела Германии и идея пока держалась лишь на личном мнении Рузвельта. Не желая антагонизировать Черчилля, Сталин посчитал нужным согласиться с ним, что процесс Германии как государства нужно пока решать принципиально, а не непосредственно. Впоследствии союзная комиссия решит конкретные вопросы.

Здесь назревало второе противоречие, вызвавшее позднее холодную войну. География не изменялась, и Россия после смертельной борьбы продолжала оставаться соседом могучей Германии, находясь в окружении малых, и часто враждебных стран. Из Вашингтона проблема могла видеться как академическая, либо решенная новым могуществом Соединенных Штатов. Но из Москвы данная проблема смотрелась как возможность ужасающего будущего. Недаром Сталин постоянно говорил об удивительно работоспособности и талантливости немцев — им для восстановления своей мощи понадобится всего несколько лет (он был прав). Полная нечувствительность Лондона и Вашингтона рождала у русских чувство, что в случае кризиса с ними поступят так, как поступали до 6 июня 1944 г. — предложат самим искать тропу выживания.

Ситуация усложнилась твердостью британской позиции. Энтони Иден категорически отказался даже рассмотреть проблему, его возмущала сама постановка вопроса о расчленении Германии «по мере необходимости сохранения мира и безопасности». В результате идею раздела Германии на несколько государств послали в специальную комиссию. (Президент Рузвельт справедливо полагал, что там она и умрет).

Итак, по вопросу Германии Соединенные Штаты и Британия добились в Ялте своего подхода к германской проблеме. Проявив при этом жестокую нечувствительность. Даже Рузвельт и Гопкинс решили занять необязывающую позицию.

Роль Франции. Сталин был против предоставления Франции зоны оккупации в Германии — эта страна, по его мнению, открыла свои двери немцам и меньше, скажем, югославов, участвовала в войне. Польша в этом отношении имеет больше прав. Но западные союзники не только дали Франции оккупационную зону, но и место в Контрольном совете (что Сталин принял молча, не желая обострять отношения с Западом)

Подмандатные территории. Рузвельта волновал вопрос о подмандатных территориях. Девятого февраля 1945 г. Стеттиниус предложил включить в повестку дня работы грядущей учредительной конференции ООН вопрос об опеке. Более того, с американской точки зрения, Хартия ООН должна была содержать положения об опекунских правах отдельных стран. Характерна реакция У. Черчилля, на жизненных силах которого, видимо, сказалось напряжение этих дней, ослабившее даже его огромные жизненные силы. По поводу предложения об опеке он воскликнул: «Ни при каких обстоятельствах я не соглашусь на то, чтобы шарящие пальцы сорока или пятидесяти наций касались вопросов, представляющих жизненную важность для Британской империи. До тех пор, пока я являюсь премьер-министром, я никогда не отдам под опеку ни пяди нашего наследства». Сталин поднялся со своего кресла и зааплодировал. (Черчилль тотчас же обратился к Сталину с вопросом: как он отнесется к превращению Крыма в международную зону отдыха? Сталин сказал, что был бы рад превратить Крым в постоянное место встреч большой тройки. Стеттиниусу пришлось успокаивать Черчилля. Американцы, доверительно шептал он, не посягают на Британскую империю. Речь идет лишь о подмандатных территориях Лиги Наций, территориях, принадлежавших поверженным противникам, и о тех территориях, которые готовы встать под контроль ООН добровольно. Было решено, что еще до созыва учредительной конференции постоянные члены Совета Безопасности проведут консультации по поводу системы опеки.

Право «вето». Противоречия американцев с русскими и англичанами возникли по поводу права вето. Американцы полагали, что право вето не относится к обсуждениям международных вопросов, а только к конкретным наказуемым и прочим мерам. Уже в первый вечер конференции Сталин сказал, что СССР готов участвовать в совместных операциях с США и Британией, но он никогда не позволит малым державам вмешаться в русские дела.

Атомная проблема. Несомненно, в Ялте мысли о ядерной проблеме не оставляли Рузвельта. Черчилль вспоминает, что «был шокирован, когда президент внезапно в будничной манере начал говорить о возможности открытия атомных секретов Сталину на том основании, что де Голль, если он узнал о них, непременно заключит сделку с Россией». Черчилль постарался успокоить партнера по атомному проекту: «В одном я уверен: де Голль, получи он достаточно атомного оружия, не хотел бы ничего большего, чем наказать Англию, и ничего меньшего, чем вооружить коммунистическую Россию этим оружием… Я буду продолжать оказывать давление, чтобы не позволить ни малейшего раскрытия секретов Франции или России… Даже шестимесячный период представляет значимость, если дело дойдет до выяснения отношений с Россией или с де Голлем». Рузвельт согласился, и в Ялте по поводу атомного оружия царило молчание. Стало ясно, что президент и Черчилль не намерены делиться этим секретом с СССР в ходе войны. И когда они заявляли о приверженности союзу трех великих держав — в военное время и после — они сохраняли для себя существенную оговорку. Сейчас мы определенно знаем, что все изъявления союзнической дружбы следует коррелировать с молчанием по этому вопросу.

Доказательство не агрессивности

Общая британская оценка может быть взята из письма Кадогана в последний день конференции: «Я никогда не видел русских настолько легкими и готовыми уступить. В особенности хорош был дядюшка Джо. Он — великий человек и особенно впечатляющ на фоне двух стареющих государственных деятелей». Черчилль был под впечатлением чувства юмора Сталина, его готовности к пониманию и умеренности. По возвращении в Лондон Черчилль пишет: «Пока Сталин жив, англо-русская дружба будет сохранена. Бедный Невиль Чемберлен верил, что может доверять Гитлеру. Он был не прав. Но я полагаю, что прав в случае Сталина». А вот что пишет генерал Исмей: «Конференция явилась огромным успехом — и во многом не благодаря формальным ее заключениям, а ввиду духа откровенного сотрудничества, характеризовавшего дискуссии, как формальные, так и неформальные… В политической сфере осталось несколько препятствий, которые конференция не смогла преодолеть. Но, по крайней мере, мы прошли этот путь не круша стены».

Следует отметить следующее важное обстоятельство. Тогда, в феврале 1945 г. Советская армия, уже два года безостановочно гнавшая вермахт в фатерлянд, стояла всей своей мощью на восточной границе Германии. В этих обстоятельствах, будучи коварной, любая военно-политическая сила постаралась бы ради достижения своих целей использовать военно-стратегический фактор. Она обрадовалась бы готовности американцев уйти, а немцев постаралась бы «купить» сохранением единства Германии. Ничего подобного не последовало со стороны России.

Именно в той обстановке, стоило Сталину приступить к односторонней дипломатии, к односторонним действиям — и никто в мире не смог бы сказать ни слова. Американцы ждали советские войска ради уничтожения японских наземных сил в Китае — а не в битвах с американцами на островах. Англичане не могли решить германской задачи, они еле отдышались от арденнского контрнаступления немцев. Советская Россия могла со всей силой мщения, закрыть глаза на два года подводивших ее союзников и решать германскую проблему по-своему. Обратим внимание на это обстоятельство. Если бы Кремль заведомо готовился к отчуждению западных союзников, он бы постарался занять максимально выгодные позиции в центре Европы. А проблемы репараций не выдвигал бы вперед — их он решил бы одним махом.

Но Сталин сдержал в феврале 1945 г. маршала Жукова, стоявшего в ста километрах от германской столицы. Всякий, кто обвиняет Советский Союз в начале «холодной войны», пусть поразмыслит над германской политикой Кремля. Ведь советское руководство весьма легко могло бы использовать свою подпись (или ее отсутствие) в проблеме о зонах оккупации от уступок Запада в других вопросах. И это был бы мощный фактор. В этом пункте максимальной силы Советского Союза его руководство посчитало занять жесткий курс не рациональным. Один рывок в центр Германии решал для России все, но Москва не пошла на подобное коварство, сохраняя союзническую лояльность. Не так поступят американцы в час своего всемогущества, связанного с ядерным оружием.

Шестнадцатого марта 1945 г. американский посол в Париже Дж. Кэффери сообщил президенту, что де Голль совмещает просьбы о помощи американцев в деле восстановления позиций Франции в Азии с предупреждениями, что неудача в возрождении французского могущества заставит Францию стать «одним из федеративных государств под эгидой русских… Когда Германия будет сокрушена, они (русские) обернутся к нам… Мы не желаем стать коммунистами; мы не желаем попасть в русскую орбиту, и мы надеемся, что вы не подтолкнете нас в нее».

Если бы советская сторона хотела перечеркнуть все американские планы в Европе, она просто могла воспользоваться своим превосходным договором с Францией от декабря 1944 г.

Важнейшая проблема, одолевавшая Рузвельта в Ялте, — возможность вступления СССР в войну против Японии. Президент предпринял активные двусторонние переговоры с советским руководством. Они начались на пятый день конференции. На первой встрече кроме лидеров присутствовали В. М. Молотов, А. Гарриман и переводчики. Рузвельт знал о пожеланиях советского руководства и начал встречу прямо с сути: он не видит трудностей в возвращении в будущем Советскому Союзу южной части Сахалина и Курильских островов. Что касается незамерзающего порта, то этот вопрос они вдвоем со Сталиным уже обсуждали в Тегеране, и он остается при прежнем мнении: Россия должна получить южный порт в окончании Южно-Маньчжурской железной дороги. Это можно будет сделать либо путем прямой аренды порта у китайского правительства, либо за счет превращения Дайрена (Дальнего) в международный открытый порт. Сам Рузвельт склонялся ко второму варианту, но не исключал и первый.

Почему Рузвельт так тяготел к сотрудничеству? Ответ найти нетрудно. Именно в это время американские военные в очередной раз просчитывали возможные потери в ходе завершения войны с Японией. Всеобщим было мнение, что операции будут исключительно кровопролитными, и союзническая помощь СССР явилась бы крайне полезной. Военные планировщики полагали, что даже с участием СССР война на Тихом океане будет длиться не менее восемнадцати месяцев. Без помощи же СССР война «может длиться бесконечно с неприемлемыми потерями». (Последней крупной битвой на островах была высадка 1 апреля 1945 г. на Окинаве 183 тысяч американцев, которым противостояли 110 тысяч японцев. На флот вторжения обрушились девятьсот тридцать камикадзе, они уничтожили десять миноносцев и один легкий авианосец и повредили более двухсот других судов. На пути к Окинаве американцы потопили флагман японского флота — суперлинкор «Ямато» (водоизмещением в 64 тысяч тонн), чьи пушки калибра 18,1 дюйма, крупнейшие в мире, так никогда и не нанесли удар по достойной цели. Битва за Окинаву продолжалась почти три месяца. Захват Окинавы ставил на повестку дня вопрос о высадке на собственно Японские острова. Потери в этих сражениях, судя по Окинаве, могли быть колоссальными.) Американские военачальники подчеркивали необходимость того, чтобы Советская Армия начала боевые действия против Японии, по меньшей мере, за три месяца до начала высадки американцев на Кюсю, первом из четырех главных Японских островов.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒