ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Мякишев

Стр 1 из 2Следующая ⇒

М.Рощин. Спешите делать добро

Драма в двух частях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

М я к и ш е в.

З о я.

Г о р е л о в.

А н я.

Б о р и с.

С и м а.

Т е т я С о н я.

О л я.

С е р е ж а.

Ф и л а р е т о в а.

М и л и ц и о н е р.

С т а р у х а с к л ю к о й.

С т а р у х а в о ч к а х.

С т а р у х а с т е р м о с о м.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1. Мякишев

Квартира Мякишевых. Праздничные оркестры гремят по телевизору, солнце, дверь распахнута на балкон. Первое мая. Мякишев, Горелов, Зоя, Аня, Боря, соседка тетя Соня с собачкой на руках.

В эту весну, в летние наряды входит Милиционер в тулупе.

Милиционер (читает по бумаге). «Протокол. Двадцать восьмого апреля сего года в шестнадцать часов сорок минут неизвестная девушка пятнадцати лет Солнцева Ольга, проживающая поселок Буденновский, 19, совершила попытку покончить жизнь. Бросилась под поезд, проходивший по четвертому пути. Остановлена без повреждения вмешательством составителя вагонов Терещенко П. И. и командированного пассажира Мякишева В. А. При беседе Солнцева О. с плачем показала: мать и отчим не дают учиться, пьют, применяют насильные меры, изгнали из дому. Пять человек детей. На станцию прибыла в поисках трудоустройства. Осталась невредима. Побеседовав, отпущена с выразившим возмущение инженером Мякишевым В. А., а также обещавшим помочь и посетить родителей Солнцевой О. на предмет бесчеловеческого обращения... Свидетели по протоколу: Терещенко П. И., Еловских И. В., Мякишев В. А. ...Двадцать восьмое апреля, девятнадцать часов». (Удаляется, на ходу отдавая бумагу в руки Горелову.)

Горелов. Ну вот. И он ничего лучшего не придумал, наш Володя, — притащить ее сюда, домой!

Тетя Соня. Ай-яй-яй, вы подумайте!..

Аня (Горелову). Ну а что ему было делать? Интересно! (Зое.) Зоя, скажи!

Зоя (у нее полотенце через плечо, роется в вещах). Главное, мое ей все велико. . . Никогда ванной не видела.

Тетя Соня. Ай-яй-яй, что делается!

Горелов. Что?

Тетя Соня (пугается). Нет, я говорю, уж так-то ждали, так ждали! (Мякишеву.) Сережа, как из школы прибежит: «Папа не приехал? Папа не приехал?»

Мякишев (балагурит). Приехал, тетя Соня, приехал! (Собачке.) Ррры!.. Приехал!

Горелов (язвит). Па-па при-ехал.

Мякишев. Ну что такого-то? У вас тут, между прочим, тюльпаны, а там минус двадцать шесть было позавчера, заносы...

Аня (задумчиво). Совершила попытку... Как это?..

Мякишев. Ну-ну-ну. Дышите глубже. То ли еще бывает на свете!

Зоя. Тетя Соня, Сима не пришла? Может, у нее что-нибудь подходящее найдется? (Берет на ходу из рук мужа свитер.) Доносил! Уж как влезешь в одно, так не снимешь.

Мякишев (обнимая Зою). Мамочка, я же в шахте все время, целый месяц.

Зое не до того.

Горелов (в том же тоне). Они-с в шахте все время!

Зоя выходит, тетя Соня — за нею.

Мякишев (Горелову). А ты сегодня схлопочешь!.. Уж нельзя благородного поступка совершить. Я-то думал: приеду, все скажут...

Горелов. ...ай да Володя!

Аня (Мякишеву). Да перед кем ты оправдываешься? Интересно!

Борис Я бы сам под поезд бросился.

Горелов. Вот! Пожалуйста! Родной брат! Тоже из дому ушел.

Мякишев. Да не дави, черт! Ну, поживет девочка, Москву посмотрит. Не обедняем... А какая жизнь в поселке Буденновском, братцы мои! Двенадцать месяцев зима, остальное — лето!

Входят Зоя и тетя Соня.

Зоя. Все ее вещи надо сразу в мусоропровод. (Ане.) А ноги! А ногти!

Тетя Соня. Ай-яй-яй, вы подумайте, как еще люди живут!

Аня. Помочь тебе?

Зоя отмахивается.

Горелов. Теперь, ба-буш-ка, где плохо живут — будут его посылать, Мякишева. Приехал, забрал всех — и порядок!.. Аль-тру-изм! Спешите делать добро, господа! Снимите шляпы!

Зоя (мужу). Между прочим, еще не было случая, чтобы ты приехал — и без сюрприза.

Мякишев. Кстати! (Выходит.)

Зоя. Ну? Вы поняли?

Горелов. Мы-то яво-то давно поняли!

Зоя выходит.

(Как бы в извинение.) Альтруист — что за слово? В голове вертится...

Горелов. Что у тебя вертится, цветок души моей?.. Знаем мы, что у вас вертится...

Аня. Дурак.

Горелов. Ха! Что я такого сказал? (Борису.) Что я сказал? Ан-нет! Покраснела! Нюра!..

Аня. Пошел ты к черту!

Горелов. Альтруист — это человек, который делает добро другим...

Борис. Во вред себе...

Горелов. Вот!

на пороге Мякишев в мохнатой шапке. Сияет.

Маленькая собачка начинает истошно лаять.

Тетя Соня. Мальчик! Мальчик! Ты что?! Ах, извините! Такая тихая собачка. Это Люба, дочь, и зять Петя уехали в отпуск, а Мальчика мне оставили... Тише, тише. Вы подумайте, такое нежное существо. Мальчик, это же Володя, наш сосед, он хороший... (Уносит собачку.)

Мякишев (не теряет радостного настроения). Во, и собака обгавкала! (Бросает шапку Ане.) Ни помыться, ни пожрать.

Борис. Раньше собака была другом человека, а теперь человек — друг собаки.

Горелов. Глубоко. За что, Боря, тебя уважаю — молчишь-молчишь, а как скажешь...

Аня (примеряет шапку). Прелесть! Что ж ты две не взял? Идет мне?..

Ее не слушают, она выходит.

Горелов (у телевизора). Глядите! В Питере-то зима! Снег валит!

Мякишев. Я ж вам говорю — заносы. Я от шахты до станции на оленях добирался.

Борис. У нас тоже вчера грозу обещали, но не было.

Мякишев (Борису). Ты телеграмму-то мою получил на день рождения? Двадцать пять — не шутка, четверть века.

Борис (усмехается). Не говори. Получил, спасибо.

Мякишев. Ну что, развод или помиритесь?

Борис пожимает плечами, усмехается.

А как с ребеночком? Жалко вашу девочку.

Та же реакция.

А на работе у тебя что?

Борис морщится.

А у мамы ты хоть раз был? Как она?

Борис (вздох). Я сегодня еле на сигареты набрал.

Мякишев. Нда... Если человек не может заработать на сигареты, он, по крайней мере, должен бросить курить... Две десятки осталось... Ладно, одну нам, одну вам. По-братски.

Борис. Куда ты мне столько?.. Спасибо.

Мякишев. Ладно, дышите глубже. Давай соберемся, к матери съездим, нехорошо.

Борис кивает, равнодушно прячет деньги.

Слушай, я погорячился с этой девчонкой, да?

Борис. Ну что ты, ну понятно же...

Мякишев. Ты бы видел...

Борис. Ну конечно...

Мякишев. Ситуация такая, просто...

Борис. Еще бы...

Мякишев. Пусть поживет, Москву посмотрит.

Борис одобряет.

Ладно! Перемелется!

В комнату заглядывает праздничная Сима. В руках ворох одежды. Что-то жует.

О, Сима! Заходи, заходи, примкни!

Сима. Спасибо, я в компанию сегодня иду, напримыкаюсь еще. Где Зоя-то? Лифчик надо?

Горелов (потешается). Спроси его, Сима, спроси!

Сима (вдруг). Здорово, Бориска!

Борис (усмешка). Привет, Сима!

Сима. Все куришь?

Борис неопределенно пожимает плечами.

Рак накуришь.

Борис усмехается.

Ну, кури, кури. (Скрывается.)

Мужчины смеются.

Мякишев. А не ржавеет она к тебе, Борь!

Горелов. И квартирка отдельная, а ты сейчас на мели...

Мякишев (Горелову). Замолчи ты, проклятый! (Шутя толкает Горелова, тот падает в кресло. Выходит, поманив за собой Бориса.)

Горелов (один). Все посходили с ума, все посходили с ума... (Берет колбасу со стола, жует.)

Заглядывает тетя Соня.

Тетя Соня (рассчитывая на большую аудиторию). Ай, такая чистая!.. Та... (Увидев лицо Горелова, исчезает.)

Входит Аня в шапке, красуется.

Аня. Жуй, жуй, жевун!.. А неизвестная девушка Солнцева О., между прочим, отмылась и совсем непохожа на гадкого утенка... Эх, возьму вот ребеночка на воспитание.

Горелов. Лет двадцати восьми.

Аня. Можно и так...

Горелов. Он идиот, наш Володя, ты не видишь? Я у вас вечно эгоист, а вот он — экстраэгоист, супер! (Передразнивает.) «Я не мог иначе»! А в результате берется чужая жизнь и превращается в игрушку!

Аня. Как ты умеешь хорошее вывернуть на плохое. Интересно.

Горелов. Я вперед смотрю, я вижу, что из этого получится. «Поживет девочка...» А потом? Идиот!..

Аня. А ты... Он идиот, альтруист, а ты... Я сегодня все поняла!.. У тебя котенок будет пищать под дверью — ты ему молока не плеснешь.

Горелов. Что?.. Нельзя напоить мо-лоч-ком всех, которые пищат под дверью! Запомни!

Аня. Стало быть, и одного не надо?

Горелов. Да! Не надо! Потому что! Один раз на-по-ишь! И второй пои! Поняла? А сможешь?

Аня. Не ори... Но если...

Горелов. Все! Я вообще не говорю больше на эту тему! Все!

Аня. А как же раньше: странник стучал в любую дверь, и ему...

Горелов. Все, я сказал! Странник! Раньше. (Идет и прибавляет звук марша.)

Аня. Если бы я была писательницей, я бы написала рассказ: «Горелов и Мякишев, два друга».

Горелов. Между прочим, вы, сударыня, еще под стол пешком ходили, когда мы были два друга.

Аня. И были две сестры: непорочная Зоя, на которой женился Мякишев...

Горелов. ...и дура Аня, которая мелет не знаю что с самого утра. Дай отдохнуть, а?.. (Еще прибавляет музыку, но все слышит.)

Аня. А помнишь, как вы в первый раз пришли к нам с Мякишевым, еще студентами? На кухне сидели, на столе сирень ворохом, вы где-то наломали. Мякишев и Зойка уже это самое, но никто еще не знал... А мне было четырнадцать лет... Но ты меня не пропустил, уже тогда заметил, ты меня даже охмурял, такой ты был щедрый...

Горелов (морщась). Уже слышали эту лирическую историю. Ты что, выпила?

Аня. Я выпила? Вашего яду я выпила! Давным-давно, когда мне было четырнадцать лет! Яду! Вашего все высмеивающего яду! И пью, и пью! И жива еще, как интересно!

Горелов. Ты поссориться хочешь?

Горелов и Аня уходят.

Входят Мякишев и Борис.

Мякишев. Ну? Через три года — ты в полном порядке!

Борис. Через сколько?

Мякишев. Ну, через два с половиной.

Борис. Понятно.

Мякишев (вздох). Ну тебя, Боря. Ты и в детстве такой был: тебя посадишь — ты сидишь, положишь — ты лежишь.

Борис. В семье не без урода. Зато ты активный.

Мякишев. Я нормальный. Нормальный.

Борис. Активный. Нормы тоже меняются.

У Мякишева — вопрос.

Что вчера было нормально — сегодня исключительно. Может, нормальный как раз я. Сегодня.

Мякишев. А я — ненормальный? Спасибо. (Отходит.) Я нормальный. (Входит Аня.) Ну как?

Аня. Что? (Вспомнив о шапке.) Прекрасно. Видишь? Ей мала, а мне как раз. Хорошенькая я?

Он видит, что она чуть не плачет.

Я зимой... буду ее надевать и каждый раз тебя вспоминать.

Борис незаметно выходит.

Мякишев. Скорей бы зима!.. Ну? Что ты опять?.. (Вытирает ей слезы.) Эх, свояченица!..

Аня. Все аб-на-ка-вен-на. Как всегда. Аня — на «Соколе», Витя — на Кутузовском. А в полпервого звонок: «Может, заедешь? Бери такси, я тебя выкуплю». Он меня выкупит! Интересно! Моя такса — трешник, от «Сокола» до Кутузовского.

Мякишев. И ты едешь.

Аня. А если не поехать, будут звонки до утра, выяснение отношений. У них-с ведь как? Впустить страшно, а отпустить еще страшней. (Вздыхает.) Но больше этого не будет.

Мякишев. Дыши глубже, Анюта.

Аня. Должен же быть урок...

Мякишев. Брось, он ведь тебя тоже... Ты скажи мне лучше...

Аня. Все боится связать себя, как бы кто его свободу не отнял.

Мякишев. Скажи, Зойка не очень на меня?

Аня. А если б не я, давно уж с тоски удавился. (Терзает шапку.) Ну что ты казнишься? Ты все сделал как человек.

Мякишев. Я боюсь — она молчит, молчит, а потом...

Аня. Как будто ты Зою не знаешь! По-моему, как ты — так и она... Интересно, вот вы два друга, сто лет, а будто два полюса...

Мякишев. Полюсов и должно быть два. Так задумано. Плюс и минус.

Аня. Что? Гениально! А то вертеться не будет?!

Мякишев. Ну!

Смеются. Теперь она чмокает его в щеку. Входит Зоя, запарилась.

Зоя. Все целуетесь? Соскучились? Ань, иди помоги мне немножко. (Мужу.) Можешь мыться... Коробочку мою с нитками-иголками не видели?..

Мякишев. Слава богу, освободили! (Задержав Зою.) Зой!

Зоя. Что? Вчера здесь стояла коробка...

Мякишев. Ну не надо так, Зоя...

3оя. А что я? Я, по-твоему...

Мякишев. Нет, если ты не хочешь... Понимаешь, я ведь...

Зоя. Разве я что-нибудь сказала? Привез — значит, так надо.

Мякишев. Ну ты странно... Ань! Ну скажи ей. Мужа больше месяца не было дома, а ты...

Зоя. Муж еще бы табор цыганский привел...

Мякишев обнимает ее.

Пусти, Володя, я и так мокрая...

Мякишев. У нас все равно каждое лето... приезжают, уезжают... Пусть девочка...

Аня и Зоя (хором). ...поживет, Москву посмотрит!..

Смеются. Аня и Зоя выходят. Мякишев приободрился. Вбегает Сережа, мальчик не старше тринадцати лет.

Сережа. Пап, пап! Ты здесь? Все есть, пап! И ласки и маски! Тьфу! И ласты и масты... нет! Полная витрина! Маски!..

Мякишев. Ласки!

Сережа. Ласты!

Мякишев. Масты! (Притягивает и целует Сережу.) Ты же не на море, а на речку едешь! Масты ему! Колбасты! Ты хоть соскучился?

Сережа. Пусти, папка! Соскучился. На речке тоже можно. Купишь?

Мякишев. Да куплю, куплю.

Сережа. Давай деньги.

Мякишев. Видали? Сегодня закрыто!

Сережа. Все равно. А то ж истратите, я вас знаю!

Мякишев. У мамы возьмем!

Сережа. Мама сама у Ани все время: дай десяточку, дай десяточку!..

Мякишев (достает десятку). Последняя.

Сережа. Давай. Целей будет.

Мякишев. Эй, эй! Сдачу — до копеечки!

Сережа. Какая там сдача, еще не хватит!..

Мякишев. Стой! Эй! Слушай-ка, я тебе насчет...

Сережа. Про нее?

Мякишев. Да. Про Олю... Понимаешь...

Сережа. Она у нас всегда будет жить?

Мякишев. Почему? Нет, но пока... раз уж так получилось... надо, чтобы ей у нас было хорошо, понятно?.. Она в Москве никогда не бывала... Она ведь выросла на севере, в маленьком поселке... Например, она мороженого сроду не ела...

Сережа. Как это?

Мякишев. Вот так. Бывает. Такая житуха была у человека... Вы поняли?

Сережа. Поняли.

Мякишев. Спасибо.

Сережа убегает. Входит Сима, за ней — Борис.

Сима (смеется). С ума съехал! Как дам по очкам-то! (Мякишеву.) Еще не развелся, а уж гляди-ка!.. Иди ко мне в ванную, Володя, чего ты маешься?..

Мякишев. Спасибо, Сим. Они уже выходят.

Сима. (У телевизора.) О! А народ все идет! Сколько ж у нас народу в Москве сделалось — мильёны! Я когда на фабрику пришла, шесть лет назад, у нас один корпус стоял, два цеха, а пятый строют...

Борис (усмехается, курит). И одни женщины.

Сима. Ну! Бабы да девчата, бабье царство... Посмеиваешься? Иди-ка к нам работать. Ты электрик, нам требуются.

Мякишев. Правильно, а то он все места не найдет, двадцать пять стукнуло.

Шум, смех. Появляется Горелов, за ним — Аня, тетя Соня, Сережа.

Горелов входит в комнату спиной, вприсядку, ведя за передние лапы перед собой собачку.

Горелов (поет).

Тирлим-бом, тирлим-бом,

Мы частушечку споем...

На Савеловском вокзале

Два подкидыша лежали,

Одному лет сорок восемь,

А другому пятьдесят!..

Все веселятся.

(Поднося собачку Мякишеву.) А мы бездомные, мы бесхозные! Пожалейте нас, обогрейте нас!

Мякишев (грубо отстраняет Горелова). Может, хватит? Все очень умные, один я... (Идет к выходу.)

Горелов. Да! Один ты...

Аня. Виктор! (Оттаскивает Горелова.)

Зоя вводит Олю.

Оля — простоватая миловидная девушка, чистая, отмытая, в розовом,

наспех подогнанном платье, деревянная от смущения.

Мякишев почти наткнулся на них.

Зоя. А вот и мы! Вот и Оля! Просим любить да жаловать! Проходи, Оля, проходи...

Мякишев (наигранно). О! Кто идет! С легким паром!..

Тетя Соня. Ой деточка, ой какая! Вы поглядите!

Зоя. Мы договорились — Оля стесняться не будет, со всеми она уже знакома... Володя, ты что? Давай, в темпе.

Мякишев. Во какая ты! Принцесса!.. Иду-иду. Я быстро! (Выходит в душ.)

Оля не поднимает глаз.

Сима. Видал, симпатичная! Вполне! Не робей, дева! Тут тебе не деревня, Москва, оробеешь — пропадешь!

Зоя. Сима!

Сима. Ну а чего? Я правду говорю! Ты к хорошим людям попала — спасибо скажи!

Горелов еле удерживается от комментариев и на цыпочках удаляется на балкон.

Тетя Соня. Что ж делается, прям не могу! (Плачет, уходит.)

Зоя. Ну, сейчас весь дом будет в курсе! (Ане.) Давай тут сама, у меня там все перестоялось на кухне. (Выбегает.)

Аня. Иди-ка сюда, иди. (Усаживает Олю рядом.) Ну, ты что? Отмылась? Вот видишь, как хорошо голову промыли, я говорила...

Сима. А я-то что ж? Сколько времени? (Борису, который осторожно удерживает ее.) Ты чего? Ну, Бориска! Что с тобой? Я пошла. (На ходу треплет Олю по плечу.) Живи, дева, радуйся! Появление Христа народу! (Выходит.)

Борис пробирается за ней.

Аня. Это Сима, соседка сверху. Ты поняла? Тетя Соня, с собачкой, она напротив живет, а Сима — наверху. Она хорошая. Она простая, веселая, бригадиром на фабрике работает... Ну скажи нам что-нибудь, еще и голоса твоего не слышали. Мы не кусаемся, правда, Сергей? Я — Аня, ты запомнила?

Оля кивает.

Тебе здесь нравится?

Оля кивает.

Ну и отлично... Сейчас обедать будем, потом гулять пойдем. Увидишь, какая у нас Москва красивая...

Сережа. Вечером салют будет.

Аня. Конечно. Салют, иллюминация. Хочешь на Красную площадь?

Голос Зои: «Ань! На минутку!»

Иду! Ну, вы тут пообщайтесь! Сереж, покажи пока что-нибудь Оле, мы сейчас... (Выходит.)

Пауза.

Сережа. Хочешь с балкона посмотреть?

Оля молчит.

Мне папа денег дал, я послезавтра ласты куплю...

Оля молчит.

Подожди, я тебе покажу... Аня в туристическую в Африку ездила, одну мне вещь привезла... (Выбегает.)

Оля остается одна. Начинает плакать. Навзрыд. Влетает Сережа в страшной африканской маске, с копьем.

И замирает. А в другую дверь входят Аня и Зоя, затем Борис, с балкона — Горелов,

а после всех — Мякишев, веселый, в свежей рубашке. Все стоят и смотрят. Оля плачет.

(Снимает маску.) Пап, это не я. Честное слово!

Все поворачиваются к Мякишеву.

2. Оля

Та же комната в доме Мякишевых, солнце, утро. Вовсю орет проигрыватель. Оля на том же месте, где она плакала, только теперь она покатывается со смеху. На ней другое платье, у нее другая прическа.

Ее потешает, пляшет перед ней Сережа — в подводной маске, с ластами на руках. Входит Мякишев с газетами.

Говорит — его не слышно. Оля быстро выключает музыку, хватает утюг, гладит.

Мякишев. Вы что, с ума съехали? Через пятнадцать минут такси придет!.. Мать неделю в командировке — у них тут что хочу! (Сереже.) Ты готов?

Сережа. Всегда готов!

Оля прыскает.

Мякишев. Без шуточек. Я и так из-за вас сегодня опоздаю, в десять пятнадцать совещание. Ох, врежут нам сегодня! (Просматривает газету.)

Оля. Все работаете да работаете, а вам все врезывают да врезывают.

Мякишев. Везде жара, в Испании — сорок два... Завтракать мы будем сегодня?

Оля. Вас жду. Я уж сосиски полóжила.

Мякишев. «Полóжила»! Как надо сказать, тетя?

Оля. Поклáла!

Мякишев. Еще не легче.

Оля. Поклалá.

Мякишев. О великий и могучий русский язык!..

Сережа. Положила.

Оля. Сама знаю. Положúла.

Мякишев. Запоминай, запоминай, а то в школу придешь...

Оля. Не в школу. Я к Симе на фабрику пойду.

Мякишев. Что-что? Что-то новенькое... Сидите тут, изобретаете? Без Симы как-нибудь решим. Давайте! Быстро!

Оля было нахмурилась, но Мякишев хватает ее за нос, она ойкает.

Он выходит. Сережа гримасничает ему вслед.

Оля (дает Сереже легкий подзатыльник). Ну-ну! На отца-то родного!

Сережа. А чего он? Я, может, в лагерь вообще не хочу!

Оля. Мужики не поевши, они всегда такие. Щас поест, отдобреет. Ну-ка, стой! (Погладила и повязывает Сереже пионерский галстук.) Да стой, не переминайся!.. У нас, помню, слышь, принимали тоже в пионеры, а я малая еще была да в те поры-то у бабушки-то зазимовала, в Ключареве. В ту зиму мы с Феденькой там укрылися, с братиком. Ну, меня и пропустили они. Так я сама после тряпицу-то кумачовую повесила, вот так уголком, и ношу. А она-то и говорит: «Ты, Соленцова, почему? Какое право? Ты не принятая». И снимать силой хочет. Повязочку-то мою. И я ее, змею, значит, как кусану! За руку, вот тут. И из школы убегла. (Смеется.) Все из-за нее. Во, хорошо теперь! Гля, красавец какой!..

Сережа. А потом?

Оля. Потом сами-то звали: вступай, да я в обиду вошла. Не хочу, мол, не надо мне. А хотела — страсть!.. Чего ты? Опять смешно тебе? А по мне — дак ваш разговор, масковский, самый чудной. Я поперву-то, помнишь, и не понимала, чего вы говорите.

Сережа. Как старушка. Хуже тети Сони.

Оля. Ладно! Я-то обучуся!.. А эту тетю Соню, бездельницу, ее гоном гнать. Только и выглядает ходит: «деточка», «деточка»... Собачья нянька! Ну, чего ты? Во, смехотунник напал! Идем, сварилось там все. Стой! (Оправляет на нем галстук, и вдруг — хвать за нос.) Ага! (Убегает.)

Сережа — за ней. Входит Мякишев с газетой, за ним — Аня в халате, после душа.

Аня. Если б я была писательницей, то написала бы рассказ: «Горячая вода». Как летом у человека воду отключили и он шатается по разным домам... Во сколько я приехала? В три? Уже светло было. А ведь пошла к подруге душ принять. А там день рождения, шампанское. Пойдешь душ принять, а чуть не отдашься...

Мякишев. Представляю, если у тебя отключить еще газ и свет! Говорили тебе: живи у нас, пока Зои нет.

Аня. Я женщина интеллигентная, одинокая, я люблю спать в своей постели. Брось ты газеты! Невежливо. Я хоть и свояченица, но женщина.

Мякишев. В Испании сорок два градуса. (Вдруг хватает Аню и кружит.) Женщина ты, женщина! Свояченица!

Газеты рассыпались. Аня смущена

Аня. Ты что, Мякишев? Фу! Я аж покраснела...

Мякишев. (Вместе с газетами поднял бумажку с пола, повестку, читает.) «Инспекция по работе с несовершеннолетними. Второго июня сего года. Гражданке Мякишевой 3. А. Уважаемая тов. Мякишева 3. А., просим Вас явиться в инспекцию по работе с несовершеннолетними, второй этаж, комната 26, к товарищу Филаретовой А. И. Инспекция по работе с несовершеннолетними». Что это значит?.. Сергей? (Хочет позвать.) Сер...

Что он мог натворить? Не понимаю...

Аня. Подожди. Это не Сергей. Это, скорее, насчет Ольги.

Мякишев. Ольги? А что — Ольги?

Аня. Ну, вас же до сих пор ни о чем не спрашивали...

Мякишев. А о чем спрашивать?

Аня. Ну, не знаю — может, полагается или родители ищут.

Мякишев. Родители знают, где она. И почему Мякишевой? Нет, это... Сергей!

Аня. Постой, чего ты испугался?

Мякишев. Я? Чего мне пугаться?.. Но я не понимаю, при чем это — райисполком, инспекция какая-то?.. Пусть спасибо скажут, что мы с ней возимся, на человека стала похожа...

Аня. Что ты мне-то рассказываешь?

Появляется Сережа, запыхался.

Сережа. Чего, пап? Вы есть-то идете? Все остыло.

Аня. Ничего, ничего, мы идем. (Останавливает Мякишева.) Надо сначала выяснить.

Сережа убегает.

Мякишев. Черт знает что! Не одно, так другое!.. Эта еще не прилетела! Хотела же Сергея в лагерь проводить. Думаешь, из-за Ольги?..

Аня. Она, кстати, сколько классов кончила?..

Мякишев. Шесть, кажется, или семь... Да, надо, в общем, решать, куда-то устраивать ее... Ладно, пошли есть! (Выходит.)

Аня одна, машинально включает проигрыватель. Вбегает Оля.

Оля. Тетя Аня, идите!

Аня. Опять! Какая я тебе тетя?..

Оля. Ой, позабываю!.. Расстроился чего-то, мне велел дома сидеть. Сережку не провожать, Зою, мол, дожидать. Да еще цветков купить. А цветки-то рупь пятьдесят — три, видано? Да я в поле уеду да наберу!

Аня. У нас пока до поля доедешь, трешник истратишь... Ой, и как у вас тут денежки вразлет — цветки, такси-то? Рюкзак, что ль, ево не донесем?..

Аня не выдерживает, смеется. Оля хмурится. Аня обнимает ее. Вбегает Сережа.

Сережа. Ну, вы что?..

Аня. Идем, идем!..

Сережа (Ане). А ты приедешь ко мне на родительский день, приедешь?

Оля. Да приедем, приедем! Прям уж всю маковку издолбил: приедешь — не приедешь, приедешь — не приедешь!..

Сережа бросается на Олю. Все уходят.

Кухня. Оля моет посуду.

Мякишев, Аня и Сережа уехали. Включен транзистор.

Оля поет, пританцовывает. Входит тетя Соня с собачкой.

Тетя Соня. Уехали? Зоенька-то так и не успела, ай-яй-яй! (Об Оле.) А она все трудится, вы подумайте! Какая чистота!.. Веселенькая, чистенькая, не налюбуешься на тебя! А пришла-то Оленька! Ой-ей! Первое мая, а она, моя деточка, в худых валенках, пальтишко драное... Мальчик, сиди! Поговорить не даст!.. Сиди!.. (Другим тоном.) Ты, гнусная какая собачонка, навязалась на мою шею! Цыц!

Оля. А у нас, бывало, Дамка ощенится — батя кутят в мешок да нам в руки: а ну, топить! Неситя!..

Тетя Соня. Ой!

Оля. А мы-то — ребяты, значит, — с мешком-то в тундру, там и пустим — авось проживет хоть какой. А то и песцы сожрут. (Смеется. Явно поддразнивает тетю Соню.)

Тетя Соня. Ужас какой! Что ж ты говоришь-то, девочка!

Оля. А уж сам-то пойдет — враз утопит! Буль — и нету!

Тетя Соня. Господи! В тундру!.. Идем. Идем, Мальчик, идем!..

Почти выбегает, в дверях сталкивается с Симой. Сима заспанная, неприбранная.

Сима. Чего это она?

Оля. Пужанула я ее. (Передразнивает.) «Деточка, деточка»!..

Сима. Ой, а я чего-то сплю, сплю, сама не знаю, чего сплю. Фу, жарища!

Оля. Кофе хочешь? Осталося. Картошечки? Еще горячая.

Сима. Не, есть неохота. Я ночью встала, пельменей пачку схряпала. Все говорят: диета. Ну какая диета, когда жрать так и сосет! Отбегай-ка смену, восемнадцать станков. Пятилетку в четыре года на кефире не выполнишь!.. Платье-то опять новое, гляжу? Вот у тебя фигурка: шестнадцать лет — не надо диет!

Оля. Это все Аня. Личит? (Красуется.)

Сима. О'кэй! Балуют они тебя... Аня-то со вкусом... Да тоже вот: со вкусом, все при ней, сама с высшим образованием, квартира, а с мужиком тоже не того. И что за мужики! Прямо ужи, главное — ускользнуть... Очкарик-то не заходил? Пропал куда-то... Боря! Одна горя!.. Дай-ка сахарницу всю сюда! Да батон сейчас маслом намажу

Оля. Не толсто намазывай-то, не свое.

Сима. Ишь, хозяйка! Смотри, какая стала. Ты, дева, расцвела тут, как бутон. А по своим-то не скучаешь? Пишут они?..

Оля. По сестричкам, по братику. Ой! Ехать мне надо, Сим! Я-то сыр в масле тута катаюся, а они? Мал мала меньше... Сейчас бы уехала в чем стою, да как все основное-то вспомню!..

Сима. О себе думай, чего там! В наше время не рискнешь — прокиснешь. Они проживут. Меня вот тоже один в позапрошлом году в город Мурманск звал: «Плюнь, грит, на свою однокомнатную, бери паспорт, да айда в чем есть!» А как айда-то? Я только-только софу взяла — знаешь мою софу-то зеленую? — пол отциклевала... А бригаду? Как я ее брошу?.. Он, конечно, выпимши был, и знакомства нашего было два дня, но... А теперь сижу вот. Сплю. Как дура. На софе!.. Ты молоденькая, не побоялась...

Оля. А у меня-то тогда будто во мгле: темно, кричат, бегут... машинист, что ли, прям в поддых, я-то и не дыхну — ох-ох! — да в сугроб... А он... поднял, их-то от меня отсек, повел... руки горячие... как бог какой!

Сима. Ну-ну, чего уж теперь! Было — сплыло. Тебе судьба, значит, теперь их держаться. Они-то добрые, и Зоя, и он...

Оля. Да что ты! Я таких и не видала сроду! Я ж прям другая стала, Сим! Я для них — что хошь! Я так стараюся!.. Они мне все: это читала, это читала? А чего я читала-то? По музеям ходим — какая красота! В этом вот давеча были... как его? Щас вспомню... Сначала-то я испугалася: заходим, а там одни голые! Ну, все! Как в бане! Статуи-то! Я назад! А они смеются...

Сима. Тундра! Вот уж, право, тундра! Статуям, им положено. И тут и тут. (Показывает на себе.)

Оля. Да откуда мне? Что я, видала, что ль, когда? Но я стараюся, Сима, я все помню, я всему выучуся, вот увидишь!

Сима. Ну и отлично. И старайся. По нему только больно не обмирай. (Жует.)

Оля. Чего?

Сима. Не обмирай, говорю. Любовь всегда все дело испортит.

Оля замерла.

(Жует.) Не люби, где живешь... Ну, чего ты? Во дуреха!.. Я так... Оль! Во онемела!

Оля. Да он мне лучше отца! Знаешь ты?!

Сима. Все они нам лучше отца делаются... Чего ты? Во, вот этим и выдаешь!..

Оля (вдруг). А ну пошла! Пошла, говорю! Пошла отсюда!..

Сима. Ты что, дева?

Оля. Пошла, сказала! Ну! (Орет.) Расселася! Отдай! (Выхватывает у нее еду.) Все отдай! Пошла!

Сима. Стой, дура! Ты чего?

Оля. Пошла! Не ходи сюда! (Гонит Симу.) Не ходи! (Возвращается, закрыв дверь. Садится.)

Рыбалка.

Мякишев. Извини, я чего-то замотался. Серегу отправляли, жена неделю в командировке... У начальника главка совещались три часа...

Горелов. Расслабься. А у меня в конторе — благодать: начальство в отпуске, хожу к одиннадцати, переводик себе интересный выбрал: «Маркетинг в экономике Канады».

Мякишев. Что?

Горелов. Вам это недоступно. Надо уметь устраиваться. Что есть важнее информации в нашем веке?

Мякишев. Может, дашь четвертную до пятнадцатого?

Горелов. Многодетный ты наш! (Дает деньги.) Я тебя предупреждал! Такую, пардон, кобылу на семейный бюджет повесить...

Мякишев. Дыши глубже, Витя. Спасибо. С сентября куда-нибудь устроим, учиться, работать... Но пока ни паспорта нет, ни прописки — как это все делается, черт его знает!.. Мы ж уже как-то отвечаем за нее...

Горелов. О чем я и говорил! Кто скажет А, тот скажет Б. Хотя как же, ведь творить добро так приятно!..

Мякишев. Кстати, приятно. (Солнце слепит его, и он передвигается вместе со стулом.) В семнадцать лет мы мечтали спасти человечество, в тридцать пять дай бог спасти хоть одного человека. У тебя не возникает такого желания?

Горелов. Возлюби ближнего, аки себя?

Мякишев. Да что уж ближнего — хоть бы близкого. Хоть бы кого любишь, любить, как себя.

Горелов. Афористично. Но как? Как это сделать? Конкретно? На мой взгляд, ничто в жизни не стоит так далеко друг от друга, как замысел и воплощение.

Мякишев. Я инженер, Витя, у меня другое мнение на этот счет. А кроме, если уж так говорить, я еще не перестал верить, что человек должен что-то сделать на свете.

Горелов (иронически). Посадить дерево, родить сына, написать книгу.

Мякишев. Ну а что плохого-то? Как иначе-то? Зачем иначе?.. Может пойдем? Клева сегодня не будет…

Горелов. Если ты так торопишься…

Мякишев. Ну ладно, ей-богу! Обижается, как девушка!.. Я совершаю в жизни одни ошибки. Мой лучший друг меня всегда предостерегает, а я — всегда по-своему, по-дурацки. А мне желают только добра.

Горелов. Безусловно.

Мякишев. Ты всю жизнь учишь меня, а я не вижу, чтобы мои ошибки были хуже твоих удач.

Горелов. Вот как? Какой вы смелый сегодня, сэр!

Мякишев. Вот ты меня всю жизнь учишь рассудку, а я мечтаю, чтобы ты хоть раз доверился своим чувствам. Я считаю, что...

Горелов. Потрясающе! Какая неуязвимость! Доверился своим чувствам — и вали! Как просто!.. Кстати, можно один казуистический вопросик задать? Скажите, товарищ Мякишев, положа руку на сердце, вы девицу потому взяли, что она вам понравилась? Подумайте, подумайте. Это могло быть чисто подсознательно. А если бы она была неприятной, уродливой, больной? А?..

Мякишев. Какая разница?

Горелов. О, разница есть! Почему одно нам ложится на душу, а другое нет? Вот меня Аня пилит: у меня, мол, котенок будет пищать под дверью, а я не выйду и не впущу его. Да, не выйду. Но я хочу выяснить: может быть, это честнее? Чем пойти да поглядеть в щелочку: хороший котенок или как? Хороший — так и впустить, а плохой — то пнуть вон!.. А?..

Мякишев. Ты все на какую-то гадость, что ли, намекаешь?

Горелов. Да почему? Ты сказал: довериться чувству. А я анализирую: какому? Ведь чувства добра нет, добро — результат, сумма каких-то чувств, движений, действий. Человек падает — другой спешит его подхватить...

Мякишев. Естественно. Я ведь тоже по-глупому: подбежал, подхватил... Больше ничего.

Горелов. Оно, конечно, благородно. А если я, допустим, не спешу подхватить? Боюсь? А другой вообще — еще подтолкнуть не прочь? А третий кричит: я, мол, тебе помогу, но что я с этого буду иметь? (После паузы.) Я хочу понять механизм: как ты мог, как осмелился?..

Глядят друг на друга.

Мякишев. Одни действуют, потом думают, другие думают...

Горелов. ...и уж потом не действуют, заметь! Страшно!

Смеются. Мякишев пересаживается. Горелов тоже.

И еще вопросик. А дальше? Как наша Зоя?

Мякишев. А что — Зоя?

Горелов. Не знаю.

Мякишев. Вроде все нормально. (Думает.) Нет, ненормально.

Горелов. Ну-ну... Господи, как у него все просто!

Мякишев. А у тебя жутко сложно. Самая большая сложность: спать с женщиной удобно, а в театре с ней показаться неудобно!

Горелов. Что-что-что?

Мякишев. Что слышали.

Гроза.

Квартира Мякишевых. Ночь, гроза. Оля в ночной рубашке, закрывает распахнувшуюся дверь на балкон,

дрожит, плачет. Вбегает Мякишев, на ходу натягивая брюки.

Мякишев. Оля! Ты где?.. Что? Это ты ревешь? (Включает свет.)

Оля (панически). Ой, не надо! Не включай!.. Ой! Помру!

Мякишев (выключает). Да ты что это, Оля? Это гроза... (Помогает закрыть.)

Оля. Боюся я ее, боюся! (Вскрикивает от каждого удара грома.) Ой! Миленький, родненький! Ой! У нас дедушку грозой убило!..

Мякишев. Ну, дурочка, успокойся, обыкновенная гроза, все закрыто...

Оля. Ой, не могу я! Опять!..

Мякишев. Ну как не стыдно! А я люблю!.. Ух, дает!.. Хочешь, выйду?

Оля. Да ты что, ты что! (Хватает его руку.) Ой, умру! Не ходитя!..

Мякишев. Ну-ну, не пойду, глупая, что ж ты дрожишь-то так? Нервная ты, Олька. Тогда на станции тоже так дрожала... Здесь же город, громоотводы...

Оля. Ой! А молоньи-то, молоньи! (Скулит.)

Мякишев (включает лампу). Тихо! Тихо, ничего не будет! (Строго.) А ну, прекрати! Дыши глубже! Я ж не боюсь, видишь?

Сквозь гром и шум слышно, как открывается дверь.

Кто это?..

Оля. Не уходите! Родненький! Миленький! (Прижимается к Мякишеву.)

Мякишев. Ну, барышня, тебя лечить надо.

Появляется всклокоченная тетя Соня. Снова гром.

Оля падает на пол, накрывает голову подушкой.

Тетя Соня. Оля! Олечка, деточка!.. Что это с ней? Олечка! Мальчик пропал! Ты не видела? Вы подумайте, пропал, и все! Нигде нет! Он не забегал? Оля! Ты что плачешь? (Мякишеву.) Что с ней? Я помешала?..

Мякишев. Да видите — ревет, грозы боится...

Тетя Соня. Олечка, ну ответь, деточка!.. Он погиб, я знаю! Она мне сама, сама говорила: в мешок — и в тундру!.. Да! В деревне всегда мучают животных. (Басом.) Но! Пошла! Тпру!.. Никто мою собачку не любит, никто!

Мякишев. Успокойтесь, найдется... забился куда-нибудь...

Тетя Соня. Она знает, знает! Не говорит!

Оля (истошно). Уйди! Уйди! Что пристала! Ой не могу я!

Тетя Соня. Что он вам сделал?

Обе рыдают. Мякишев в обалдении.

Мальчик! Мальчик! Извините, я помешала... такая гроза... никто не спит... Мальчик!.. Извините, деточка, извините... Мальчик! (Исчезает при свете молний, как фурия.)

Очень сильный удар. Оля вскакивает. Мякишев чуть не силой укладывает ее.

Приезд Зои.

Там же, следующий день. Зоя и Оля. На тахте — раскрытый чемодан.

Зоя. Ну, ты умница! Чистота у тебя, порядок... Пионы... Это мне? Какой у меня был вчера букет!

Оля. Да мы и вчерась... вчера ждали, и давеча, прямо изождалися. Ой, радость-то!.. (Обнимает Зою, стискивает.)

3оя. Ну-ну, дурочка... Я тоже там соскучилась. Хотя принимали нас роскошно, всесоюзная конференция... А Днепр! А погода была! (Чему-то своему смеется, достает сигареты.) Ну а вы как?..

Оля с удивлением смотрит.

Да вот решила научиться. Все курят. Ну все!

Оля. У нас-то в поселке никто не курит. Одна Раскладушка.

Зоя. Кто?

Оля. Женька-Раскладушка. Так она из Риги высланная... Фу! (Ломает ее сигарету.)

12 Следующая ⇒