Сказка о солдате, королевской дочери и драконе

Сказка о солдате, королевской дочери и драконе

Все началось с книги. С новой, еще пахнущей типографской краской книги преданий и легенд, украшенной цветными картинками. Книгу подарили принцессе Аделин.

Именно в этой книге она прочла историю о амазонках, девах-воительницах, что мчались на конях, стреляли из луков и сражались не хуже мужчин. После этой истории принцесса пожелала обзавестись собственной амазонкой.

– Коринн!

Коринн поспешила по коридору, оставив ведро с водой и половую тряпку. Если тебя зовет принцесса, надо бросать всё, чем ты занята, и бежать к ней немедленно; Коринн это знала. Господам вообще нельзя отказывать – это Коринн тоже знала. Пожалуй, даже лучше, чем следовало бы. Коринн была дочерью дворцовой поломойки и короля, отца Аделин. Ее мать в свое время слишком хорошо усвоила, что королям нельзя отказывать.

Коринн вообще много чего успела узнать о несправедливости мира, несмотря на свой юный возраст. Она уже привыкла: вечера они с бабушкой проводят вместе с другой женской прислугой на огромной кухне, где бабушка Бернадет рассказывает свои истории и слушает чужие. Не то, чтобы Коринн любила слушать, на ком женится старший конюх и какая одежда вошла в моду: она знала, что это делать нужно. Бабушка учила ее: чем больше ты знаешь, тем лучше для тебя. Можно вывернуться из неловкой ситуации или вовсе в нее не попасть, владея знанием обстановки (бабушка Бернадет говорила это, будто была генералом и наставляла не внучку – Коринн, а невидимую армию). Однако упаси Боже подслушивать беседы короля и его генералов, или, того хуже – придворных дам! За такое и пострадать недолго (тут бабушка значительно улыбалась и добавляла: если, конечно, тебя заметят). Присутствующие хорошо знали друг друга, доверяли полностью и не стеснялись в выражениях. Так Коринн узнала, что король Адриан – обыкновенный кобель, принцессе Аделин нужны не новые игрушки, а ремень хороший; знатные дамы от простолюдинок отличаются разве что своей изнеженностью, неумением самых простых вещей и уверенностью, что всё в мире создано для подчинения им. Бабушка Бернадет говорила прямо: да, для короля и его семьи мы – всего лишь куклы. Если Аделин захочет играть с тобой – терпи, а то ведь может сломать и выбросить за ненадобностью. Она о тебе плакать не будет... и никто не будет. Мир вообще жестокая штука, Коринн.

Там же, на кухне, Коринн услышала ту самую сказку о солдате. Она даже не помнила, кто именно ее рассказал. Но в память, кажется, навечно запали строки:

"Воевала армия, воевала, да не победила. Враг сильнее был, и было врагов много. Заключили мир, и вернулся солдат домой. Храбро воевал, да изуродовала его война. Вернулся солдат в ожогах, и не понравилось людям его лицо обожженное. Рассказал он о перемирии и уступках врагу, да не понравился слушателям его рассказ. Решили, что мог бы и договориться с врагами. Пытался солдат им объяснить, что для договора обе стороны должны мира хотеть, а враг войны жаждал. Пытался рассказать, что с врагом договариваться невозможно. Не послушали люди солдата, сказали : сам в своих бедах виноват. А потом захотелось им потешиться, победить – и сломали они солдата. Доверял он им, ножей в спину не ждал. Сняли с солдата кожу – да повесили на стену – будет трофей, вспоминать станут, как бывшего вояку победили. А солдат изувеченный, чудом выживший, людям больше не нужен стал: выбросили. Лежит солдат в канаве да смерти ждет. А она всё не идет никак, издевается над ним..."

Коринн тогда словно оцепенела, ловя всполохи огня и мерный голос рассказчицы. Потом, когда страшный рассказ закончился и слушатели молчали, она кричала и плакала, словно безумная. В памяти навечно остались отблески огня в очаге, на который она смотрела и почему-то не могла оторвать взгляд.

...Впереди маячили королевские покои. Коринн внутренне съежилась. Но принцесса шла именно туда. Может, надо остановиться в дверях и подождать? Ей, служанке, нельзя в королевские покои. Но Аделин недовольно воскликнула:

– Коринн, иди за мной!

Пришлось идти.

Слушая разговор принцессы с отцом, Коринн внимательно рассматривала покои. Письменный стол, роскошные золотые часы, обои с позолотой, собрание диковинок в шкафу, объемистые книги на полках... Было очень красиво, хоть и пугающе. Особенно жутким казался манускрипт из пергамента, больше похожий на содранную с человека кожу. "Сняли с солдата кожу и повесили на стену"...

– Папа, я хочу ручную амазонку!

– Амазонка – это плащ такой? Прикажи своей камеристке вызвать портниху, тебе сошьют.

– Нет, не накидка! Живые амазонки, они умели сражаться! Я хочу, чтобы Коринн научилась сражаться и повсюду меня сопровождала.

Король, видно было по выражению лица, удивился. А потом ответил:

– Слово принцессы – закон, дочка. Поговори с начальником стражи, пусть ее научат владеть оружием. Я разрешаю.

И тут же добавил, глядя на жмущуюся к дверям Коринн:

– Хотя вряд ли из твоей затеи что-то получится. Какая из этой трусихи воительница?

– Пап, а как тогда? Знатную даму не научишь владеть оружием, мы не для этого созданы! А Коринн – простолюдинка, ее можно сделать амазонкой.

Коринн вздрогнула, будто от удара. Принцесса говорит о ней, будто об игрушке, потому что ее мать – простая поломойка, а рассказывать про своего отца нельзя никому и ни в коем случае (бабушка говорила – даже под пытками нельзя, за такое могут убить). Бабушка это объясняла, это было понятно. Но почему все равно так больно?

Потом Коринн отвели к портнихе, и та деловито сняла с нее мерки, пообещав сшить костюмчик, похожий одновременно на дамское платье и солдатскую форму. Аделин показывала картинки из книги и говорила, что нужен именно такой, а портниха охала и твердила, что в такой одежде Коринн будет все равно что голая, и тогда ей сразу запретят появляться в приличном обществе. Юная принцесса торопила портних, и на следующий день костюмчик уже был готов. Коринн примерила его и, пока портниха отправилась звать Аделин поглядеть, подошла к зеркалу. На нее смотрела худенькая девочка с грустными зелеными глазами, темными ресницами и темно-русыми волосами. Зеленый костюм (верх – вроде мундира, а низ – штаны, прикрытые чем-то вроде юбки) преобразил девочку, до того носившую только простые серые платья с передниками. Коринн рассматривала себя, будто незнакомку. Нет, она не раз видела себя в зеркале – во дворце их было много – но теперь девочка казалась себе похожей не на себя саму, а – не то на фарфоровую куклу, не то на знатную даму, не то на солдатика из той самой страшной сказки. И тут вбежала полненькая розовощекая Аделин...

Две сестры по отцу были схожи лишь в одном: у них очень рано умерли матери. Покойная королева скончалась от простуды, не успев порадоваться первому шажочку юной принцессы. А мать Коринн умерла при родах.

Коринн воспитывала ее бабушка Бернадет, дворцовая экономка. Бернадет попала во дворец, еще будучи совсем юной: ей тогда было двенадцать лет. За свои годы она успела не только дослужиться до старшего звания среди женской прислуги, но и обзавестись признанием как двора – за свою честность и рачительность, так и других служанок – за острый ум и не менее острый язык. Бабушку все уважали, Коринн – нет. Бабушка Бернадет говорила, что уважение нужно заслужить.

Костюмом Аделин осталась довольна, только волосы потребовала распустить – как на картинке в книге. Переодетую Коринн повели к начальнику стражи. Тот выслушал ее сбивчивые объяснения и не требующие возражений – принцессы, очень удивился и решил, что в строй будущую амазонку ставить рановато, а пока надо бы найти кого-то, кто научит ее самому простому. Выбор пал на подвернувшегося под руку гвардейца.

...Гвардеец был суров и, очевидно, полагал, что надевший военную форму человек сразу обретает все нужные навыки обращения с оружием. Коринн не понимала, что он от нее хочет, не могла принять нужную стойку, деревянный меч держала неправильно, гвардеец ругался, на палящем солнце двигаться было особенно тяжело, и волосы липли к мокрому от пота лицу. Аделин это зрелище быстро надоело, и она ушла в свои покои. К гвардейцу подошел седоусый мужчина:

– Ты что затеял, Валентин? Зачем над ребенком издеваешься?

Гвардеец начал неловко оправдываться:

– Да не моя это затея, Раймонд. Принцесса Аделин хочет, чтобы ей девушка, умеющая сражаться, прислуживала. Навроде дикарки.

Седоусый вздохнул:

– Принцесса ребенок еще, не знает, что такое боль. А ты тоже хорош, откуда девочке научиться сражаться? Меч надо вот так держать...

...В общем, учить Коринн воинской службе взялся дядя Раймонд. Этот солдат годился Коринн в отцы, да и сам был отцом четверых детей. Дочь и сыновья его уже подросли, и самый младший, Марселон, был двумя годами старше Коринн. Той недавно исполнилось одиннадцать (а принцессе Аделин – двенадцать) лет.

Так уж получилось, что именно благодаря Марселону у Коринн появилась своя мечта. Однажды парень позвал ее на Северную башню (некогда дозорную, а ныне заброшенную), пообещав показать нечто невероятное. Коринн поднималась по крутым и высоким ступеням, держась за его руку, внимательно глядя под ноги и стараясь не упасть. Мысленно она успела много раз пожалеть о своем решении.

...Марселон стоял на коленях перед какой-то щелью между стеной и полом. Очевидно, он прятал там нечто ценное. Покопавшись рукой, парень вытащил нечто завернутое в грязную тряпицу, потом развернул ее... Обещанной невероятностью оказалась бусина коричневого цвета.

– Смотри, это агат! Самый настоящий! Я по вечерам подметал полы в ювелирной лавке, и дядюшка Гастон дал мне это. Как думаешь, Терезе понравится? Цвет камня – совсем как ее глаза.

Коринн улыбнулась. Она давно знала, что Марселону нравится полненькая кареглазая Тереза, дочь старшей дворцовой поварихи. Марселон и Тереза частенько болтали друг с другом, а их родители многозначительно переглядывались. Но разве бусина стоила подъема на самую, должно быть, высокую башню в королевстве?

Когда Коринн спросила об этом Марселона, он рассмеялся:

– А ты посмотри, какой отсюда вид!

Коринн осторожно выглянула из бойницы.

Вокруг, насколько хватало глаз, расстилалось небо, голубое, словно шелк самого красивого платья королевы или, должно быть, глаза покойной матери (бабушка Бернадет говорила, что у мамы были голубые глаза). Небо оттеняли поля вдалеке, изумрудно-зеленые или ярко-желтые. Белые клочья облаков плыли по голубому небу, и Коринн вдруг безумно позавидовала стае птиц, спрятавшейся за ними. Захотелось расправить собственные крылья и улететь подальше от этого жестокого мира. Жаль, человек не может взлететь...

С тех пор Коринн заинтересовалась всем, что связано с небом. Она подолгу смотрела в окна, полюбила лежать на земле, всматриваясь в небо, и даже во время тренировок, падая, вглядывалась в голубой простор. Интересовали ее и картины, на которых было много неба... но ни одна из них не передавала его суть. Однажды во дворец привезли картину знаменитого художника, купленную королем. Картина называлась "Небесный король". На ней был изображен дракон, летящий высоко в небе... Но краски неба казались блеклыми, так как все внимание художника занял дракон.

Марселон мечтал стать солдатом, и теперь они с Коринн тренировались вместе. Под присмотром Раймонда обучение пошло не в пример лучше, и со временем у Коринн начало получаться более-менее сносно. Принцесса смотрела на упражнения, хмыкала – это совсем не то, настоящие амазонки гораздо сильнее и быстрее. От своей идеи она не отказывалась: в моде были слуги из дальних краев, особенно ценились люди со смуглой кожей. Сопровождающими принцесс обычно были либо придворные дамы, либо внушительного вида охранники. Охранницы-амазонки не было еще ни у кого, и Аделин уже предвкушала всеобщее восхищение и зависть.

Шло время. Король Адриан женился второй раз. Его новая супруга оказалась красивой и доброй. Дочка, которую королева Сюзанна родила, пошла характером в мать: приветливое милое дитя. В маленькой Эжени весь дворец души не чаял.

Коринн все так же училась сражаться. Ей довелось побывать гостьей на свадьбе Марселона с Терезой и там же услышать чей-то пьяный вопрос бабушке Бернадет: "А ваша-то когда?" Бабушка ответила прямо: моя внучка человек служивый, а солдату, пока не вернется со службы, семья не положена. Коринн грустно вздохнула. Бабушка Бернадет заметила это, но не сказала ничего. И только после окончания незатейливого праздника, когда все гости уже разошлись, а Коринн и бабушка Бернадет помогали семье жениха убрать со стола (дядюшка Раймонд был вдовцом, его выросшие сыновья несли службу на рубежах королевства, а дочь вышла замуж за солдата и теперь ждала его возвращения вместе с его родителями в другом городе. От нее пришло письмо, где она поздравляла молодоженов и искренне сожалела, что ее положение не позволит приехать – а также сообщала, что будущего сына назовут в честь дедушки), улучив момент, когда дядя Раймонд уносил со стола тяжелый котел, бабушка спросила:

– Любишь кого?

Сердце Коринн затрепетало, хотя ее ответ был честным и прямым, как и требовала бабушка:

– Нет.

Бабушка Бернадет выдохнула с облегчением:

– Хорошо, если так. Запомни, Коринн: солдат принадлежит государству, а не себе. Тем более, ты солдат Аделин. Всю жизнь сопровождая ее, не создать ни любовь, ни семью. Тебе лучше не влюбляться.

Коринн промолчала – бабушка Бернадет была права, как и всегда – но на душе стало до обидного горько. Почему она, Коринн, не имеет права ни на что? Все в ее жизни решают другие люди. Притом, что самое грустное – о своих мечтах никому не расскажешь. Коринн говорила о небе, но Марселон не понял ее, а через пять минут забыл, о чем была речь, бабушка Бернадет нахмурилась и велела выбросить дурь из головы. Только дядюшка Раймонд вздохнул и непонятно сказал: "Да, каждый должен стремиться к высоте". Коринн на самом деле мечтала взлететь в небо. Но разум упорно напоминал: мечте не сбыться. Коринн не хотела ни мужа, ни семью: успела наслушаться на кухне теток, которых мужья избивали и которым изменяли напропалую (Коринн искренне надеялась, что такого не случится с Терезой и Марселоном). Поэтому было чуточку менее обидно, что любовь и свадьба, мечта многих девушек ее возраста, ее не ждет.

Коринн в какой-то момент заметила, что за ее тренировками наблюдает маленькая Эжени. Она не придала бы этому значения, но однажды младшая принцесса попросила ее:

– Научи меня сражаться!

Коринн сначала решила, что ей послышалось. Эжени же с серьезным видом начала рассказывать:

– Я нашла у Аделин книжку легенд. Там было про амазонок. Аделин говорит, что у нее своя амазонка – ты. А я не хочу себе подругу-амазонку, я хочу сама все уметь. Ты научишь меня сражаться?

Коринн упорно не понимала, чем привлекли внимание Эжени тяжелые упражнения. Неужели хочет, одетая в сходные с мужскими штаны и рубаху, обливаться пОтом на жаре?

Эжени подошла к гулявшим в парке родителям и долго рассказывала им о своем желании. В итоге король и королева сошлись на том, что упражнения полезны для здоровья, а значит, тренировкам быть. Эжени пришла в восторг, и вскоре Коринн уже тренировала ее...

Со временем отношения младшей принцессы и невольной амазонки приняли форму, сходную с приятельскими (Коринн очень хотела назвать их дружескими, но твердо помнила слова бабушки Бернадет: у высшей знати, тем более – монархов, друзей не бывает, особенно – среди низших по званию). Эжени в свои пять лет была умна не по возрасту. Учеба (и в том числе – воинская) давалась ей играючи. Во многом она уже могла обойти Коринн – например, в верховой езде. У Коринн это получалось плохо, помогала только безумная мечта пустить лошадь в галоп далеко за оградой замка, где видно границу земли и неба... чтобы однажды ее преодолеть. Дядя Раймонд вздыхал: сложно ли учиться, когда не в тягость, а в радость... Глядя на восторг Эжени, на усердие Марселона, Коринн понимала: они счастливы, потому что – на своем месте. Но где ее, Коринн, место?..

...Это было просто – там, где укажут стоящие выше по званию. Но что делать, если нет на этом месте счастья?..

Ничего, говорила бабушка Бернадет. Ничего нельзя сделать, Коринн.

Бабушка казалась невозмутимой, но из каждого слова сквозила грусть.

Подходил день, когда молодые солдаты присягали королю и стране на верность. Вместе с ними должна была присягнуть и Коринн.

Девушка понимала: присяга – очередной шаг к исполнению долга и предназначения. Но казалось порой – добровольный шаг на плаху. Коринн мучалась, иной раз не спала ночами.

Эжени (язык не поворачивался называть ее маленькой) за день до церемонии по-взрослому серьезно произнесла:

– Я иногда жалею, что не узнаю, каково это – присягать на верность. Ведь присягать будут мне.

– Эжени (принцесса уже давно настояла, чтобы Коринн называла ее по имени и на "ты"), присягают ведь королю.

Эжени улыбнулась:

– Когда-нибудь я тоже стану королевой. И у меня будет своя армия героев. Я превзойду всех королей прошлого, что сражались впереди своих войск! Стану королевой-амазонкой! Или, лучше – валькирией.

Глаза девочки горели, и было неясно, какой огонек светил из них – уголек сиюминутных детских мечтаний, которые вскоре остынут и заменятся другими, или же отблески пламени огромного костра, дела всей жизни? Коринн было страшно об этом думать.

– Эжени, не все солдаты – герои.

Принцесса серьезно ответила:

– Я знаю. Героями становятся только те, кто хочет ими стать. Ты, например, не хочешь. Ты не героиня.

Коринн тихонько прошептала:

– И я не хочу ей быть...

Присяги не состоялось. Новый начальник стражи, грубый и единогласно признанный мужланом и солдафоном как знатными дамами, так и прислугой, не захотел и слушать о том, чтобы принимать присягу от девушки. "Девкам в армии не место", – заявил он. Если принцесса Аделин хочет себе наперсницу-амазонку, пусть развлекается, но приплетать это дело к армии – не смейте! Коринн не могла понять своих чувств. Она, никогда не стремившаяся к военной службе, вдруг ощутила себя оскорбленной. И еще... где-то в голове поселилась маленькая, но уже вполне определенная мысль.

Если я не присягала – я не обязана служить. Может, собрать заплечную сумку и сбежать, как в дурацких романах? Никому ничего не сказав, уйти к полоске земли, за которой всходит солнце? Просить подаяния и ночлега, идти по дороге... и, может быть, однажды дойти до той самой границы, где небо встречается с землей?

Размышления Коринн прервала пожилая служанка, попросив отнести объемистую коробку в покои принцессы Аделин. Коринн отнесла. Принцесса встретила ее восклицаниями:

– Неси осторожнее, это ценная вещь! А теперь помоги распаковать!

В коробке оказалось несколько пар туфель. В прошлый раз принцесса Аделин не смогла выбрать туфли для бала: "Хочу бледно-зеленые! Нет, сиреневые... с переливами, как северное сияние. И камушки к ним – алые. Нет, может лучше все-таки фисташковый цвет?"... Аделин сказочно повезло родиться принцессой. Любую другую девушку просто выругали бы за капризы (а то и высекли), а тут сапожник учтиво похвалил изысканный вкус юной Аделин и пообещал изготовить несколько пар обуви – пусть принцесса выберет те, что ей понравятся больше! Сказано (точнее, обещано принцессе) – сделано.

...А Коринн поспешила отнести вторую коробку – с парой туфель для Эжени. Во дворце царило всеобщее оживление – ведь намечался бал, да еще по какому поводу!

Король Адриан возвращался из похода к Сумрачным горам, в результате которого – как говорили –собственноручно убил последнего дракона. Правда, мерзкая огнедышащая тварь рухнула в глубокое ущелье, вытащить из которого тушу не представлялось никакой возможности, и трофеем король не обзавелся. Но зато знатным дворцовым сплетницам представилась возможность поблистать на празднике по случаю победы, а незнатным выпал случай (пусть и в своем кругу) угоститься, потанцевать, себя показать да знатных пообсуждать. Коринн до праздника не было никакого дела.

Не успела она шагнуть за порог покоев Аделин, как принцесса крикнула вслед:

– На празднике ты мне не нужна. Можешь быть, где хочешь, и делать, что хочешь! Я позволяю!

Что будем праздновать? Почему мы воюем с драконами? И кто это – "мы"? Разве король и его подданные – едины? Порой кажется, что господа и слуги ведут какую-то свою, скрытую войну друг против друга... или как будто каждый человек воюет на своей войне. Почему нельзя всем жить в мире?

Столько вопросов и ни одного ответа. Точнее, ответы были, но какие-то избитые, скомканные и бессмысленные. Повторять их не хотелось.

Коринн отправилась к Терезе. Кареглазая веселушка искренне обрадовалась ее приходу: Марселон еще не вернулся из похода, и Тереза скучала без него.

– Коринн, как хорошо, что ты пришла! Расскажи, как наряжаются к балу? Хочу перед Марселоном самой красивой выглядеть.

– Ты для него и так самая красивая, – улыбнулась Коринн...

Тереза все-таки уговорила ее пойти на праздник вместе (через возражения "мне все равно надеть нечего") и начала рыться в сундуке в поисках платья. Вскоре переодетая Коринн грустно смотрела на себя в зеркало.

– Тереза, твое платье мне велико.

– Не страшно, есть широкий поясок. Красный в самый раз подойдет, вот увидишь!

У Терезы, не иначе, был какой-то дар убеждать людей. И идея посмотреть на праздник казалась не такой уж плохой, и голубое платье с красным поясом сидело на Коринн вполне ладно.

В гости заглянул дядя Раймонд, перекинулся парой слов о предстоящем празднике, похвалил наряд Терезы. Когда же она вышла на минутку, спросил Коринн:

– Ты из-за присяги расстроилась, дочка?

Коринн кивнула.

– Оно, конечно, обидно. Ты – со всей душой, а к тебе – вот как. Ты, дочка, не горюй, солдатская доля – это не парады маршировать. Наше дело – людей защищать...

Успокаивал голос старого солдата, и вот уже не такой страшной становилась тоска. Коринн посмотрела на дядюшку Раймонда, уже разговаривающего с вернувшейся Терезой, и прошептала, надеясь, что он не услышит:

– Я была бы счастлива, если бы моим отцом были вы.

...И вот – праздник. Толпы народа на площади, вернувшиеся солдаты сливаются с нарядными горожанами. Марселон на секунду обнимает Коринн, царапнув ее нежную шею щетиной, шепчет: "привет, сестренка". На его шее с радостным визгом повисает Тереза. Коринн искренне радуется за них.

Шутихи, салюты, всем весело. Коринн, затаив дыхание, смотрит, как в темнеющем небе распускаются огненные цветы. И вдруг мальчишка-слуга хватает Коринн за руку:

– Тебя требует принцесса Аделин! Срочно!

Коринн бежит за ним.

...Аделин не на шутку злится. Высокомерная принцесса Розали из соседнего королевства, как нарочно, щеголяет новым мальчиком-пажом, дочерна загорелым и белозубым. Ее подруга Леона окружила себя цветником наперсниц. Что может им противопоставить Аделин?

Ручную амазонку.

Коринн мчалась быстрее ветра (по крайней мере, так ей казалось), и вот она, запыхавшаяся, остановилась перед принцессой. Та неодобрительно посмотрела на ее растрепанную косу, отнюдь не схожее с нарядом амазонки платье, испуганное лицо...

– Возьми у кого-нибудь меч и покажи всё, что умеешь!

Меч тут же любезно одолжил юный принц Эдмонд, заинтригованный запальчивыми обещаниями Аделин. Коринн крутилась перед компанией высокородных принцесс и принцев, то салютуя им, то изображая бой с невидимым противником. Розали смотрела снисходительно – модного в этом сезоне экзотического пажа она оценила выше девы-воительницы, Эдмонд – свысока: гвардейцы его королевства на парадах показывают и не такое. Леона смотрела на принца, быстро утратив к амазонке интерес. Цветник сопровождающих тихонько перешептывался.

А между тем к дворцу короля Адриана летела беда.

Для людей все драконы отличаются разве что размерами, цветом и степенью исходящей от них опасности. Но каждый дракон – разумное существо. Представьте себе, если бы людей различали исключительно по внешности!

И, разумеется, драконы испытывают чувства, столь же сильные, как и у людей – если еще не сильнее. А теперь представьте, что испытал юный Гавайн, увидев гибель своего отца!

Их было два дракона – отец и сын. Мать умерла уже очень давно, и без нее семейное гнездо (на самом деле, спрятанный далеко в скалах замок) разом опустело. Гавайн и его отец, Арнольд, много путешествовали, летая над вершинами Туманных гор и бескрайними пустошами, лежащими за ними, но всё равно возвращаясь в опустевший замок. И вот войско короля пришло к Туманным горам...

Гавайна тогда не было поблизости – не раз, вспоминая те события, он проклинал себя и свое решение перелететь Пустошь именно в тот день. Но время назад не отмотать; и случилось так, что юный дракон, вернувшись к Туманным горам, долго не мог найти своего отца и вот, после долгих поисков, обнаружил его тело в глубокой скальной расщелине. Горе любящего сына было безмерным, как и его ярость: копья в теле Арнольда указывали на убийц. Гавайн нашел победоносную армию быстро, много скорее, чем можно было бы предположить – но не напал. Он знал не много о людских повадках – но достаточно, чтобы предполагать предстоящее торжество, и планировал напасть во время пира. Ведь напали же люди, застав его отца врасплох (иначе не смогли бы так утыкать его копьями). Ни к чему проявлять честь, если ее нет у твоего противника...

И вот, под покровом ночи, Гавайн облетел дворец, наметив основные цели. И тогда он резко снизился, опаляя огнем убийц...

...Люди метались в разные стороны, крики ужаса оглашали еще недавно ликующий дворец. Крылатое чудовище порой приближалось к земле, но ненадолго. И никто не успевал бросить в него копье...

Коринн, сбитая с ног (спасибо, хоть не растоптанная), отчаянно оглядывалась. Позади нее дядя Раймонд толкал под высокие театральные подмостки какую-то женщину и с криком "Скорее, Ваше Величество!" протягивал руку королеве. Эжени испуганно жалась к ее юбке. Марселон с Терезой убегали, стремясь укрыться за углом дворца. Коринн повернулась. Дракон стремительно приближался, и она поняла: не успеют. Ни Марселон с Терезой, ни королева и Эжени. О дядюшке даже говорить не стоило: солдат в опасности не о себе думать должен.

Можно было лежать, притворяясь мертвой и всем подряд молясь о пощаде, но Коринн стиснула зубы и начала подниматься. Начальник стражи не принял ее присягу, но присяга – не акт театральной показухи. Это клятва, данная тем, кого защищаешь.

"Я клянусь", – Коринн поднялась на колено,

"Защищать вас", – уперлась ладонью,

"Любой ценой", – выпрямилась во весь рост и стояла теперь прямо перед летящим на нее драконом.

Чем его остановить?

У Коринн не было оружия. Были только родные люди за спиной и слова Раймонда в памяти:

"Человеческое тело – тоже оружие. Когда нет оружия защищать людей – солдат закрывает их собой".

Коринн раскинула руки, пытаясь закрыть людей за своей спиной... И еще успела подумать о предстоящей поистине чудовищной боли...

В лицо ударил столб пламени.

Огонь жег ее, превращая в живой факел. Коринн не понимала, кричит ли она. Кажется, нет. Она не видела, что происходило вокруг нее, не чувствовала, как ее хватают когтистые лапы дракона, как ее ноги все-таки отрываются от земли... Боль затмила все.

Когда дракон улетел, тяжело взмахивая крыльями и унося в когтях то, что осталось от Коринн, люди начали испуганно озираться, пытаясь спасти раненых или уверить самих себя, что кошмар закончился. И только враз постаревший на десять лет Раймонд стоял на коленях, глядя вслед чудовищу.

– Она нас всех спасла, – шептал он. По его щекам катились слезы.

Гавайн всерьез собирался спалить дворец со всеми жителями дотла, превратив триумфальный пир в погребальный костер, но все планы спутала одна человеческая девушка, загородившая собой людей. Юный дракон не ожидал, что среди людей найдется смельчак. Но столб пламени остановить не успел.

Девушка вспыхнула сразу – от темных волос, собранных в растрепанную косу, до голубого платья. Гавайн спланировал, хватая ее за талию, налету окунулся с ней в дворцовый водоем, вынырнул и направился к Туманным горам. Решение родилось в сердце мгновенно, хоть разум и не успел его осмыслить. Гавайн и сам не представлял, как будет спасать незнакомку.

И можно ли ее спасти...

Как выяснилось, вряд ли. К обожженному телу прилипли остатки одежды, по отечной коже расползлись пузыри. Белый, темно-красный, пепельный, желтоватый оттенки ожогов переливались по глубоким ранам. Зрелище пугало даже Гавайна, который не считал себя чувствительным.

Юному дракону на секунду стало мерзко от себя: после смерти отца поклялся никогда больше не принимать человеческий облик – и вот, в тот же день принял. Ради незнакомой девушки.

Хотя... А много ли вы встречали таких девушек?

Три дня сидел у постели незнакомки Гавайн, меняя повязки, вскрывая огромные пузыри на сожженной коже, и все отчетливее понимая – у незнакомой девушки нет шансов. Спасти ее может только чудо.

Однако, что для человека – чудо, для дракона – обычное дело.

Существовал обряд, древний, как Туманные горы, вырывавший умирающих из когтей смерти. Обряд, рождающий нового дракона.

Но как обратить незнакомку, если для нее драконы – чудовища, убивающие ее близких?

Что еще она могла подумать о драконах там, на площади?

Волосы, брови и ресницы были сожжены. Тело – изуродовано ожогами. Гавайн рисовал на нем древние знаки, стараясь касаться как можно легче. Знак змеи – на лбу девушки. Знаки, означающие крылья – на ключицах. Знак, означающий небо – на сердце. И дальше – рябь далеких и в то же время родных обозначений. Знаки на теле. Знаки на полу. Знаки всюду.

Холодный подвал видел много перерождений.

Когда хрупкое тело корчилось в муках, Гавайну очень хотелось прекратить страшный ритуал. Но было нельзя: древние, как Туманные горы, правила гласили: свой путь каждый преодолевает сам. Нельзя пройти испытание вместо кого-то.

Невидимый огонь снова жег девушку – чтобы убить окончательно или воскресить.

По сожженной коже прошла рябь чешуи. Прошла – и исчезла. Незнакомка победила смерть.

Коринн смутно помнила прошедшие дни. Кто-то менял повязки, просил подняться, приносил теплое питье или бульон. Коринн подчинялась чисто механически, ничего не осознавая вокруг себя. С ней кто-то разговаривал, незнакомый голос звал ее. Почему-то он звал ее "Рени".

Сознание вернулось полностью нескоро. Коринн открыла глаза, будто проснувшись от долгого и тяжелого сна. Она лежала на широкой кровати в огромном зале. Каменные стены были залиты светом из огромного окна. И – никого вокруг.

Королевский дворец Коринн знала достаточно хорошо, чтобы понять: она находится не в нем. Там комнаты для слуг тесные, а покои знати дорого и богато обставлены – так, что казались тесными. Такого простора во дворце быть не могло. И стены из другого камня... Где она?

Дверь открылась. Вошел незнакомый парень едва ли старше самой Коринн. Ладная фигура, широкие плечи, черные волосы, собранные в хвост, живые темные глаза.

– Здравствуй... Рад, что ты очнулась.

Обоим было неловко. Коринн вспоминала – где она видела незнакомца? Его лицо явно уже встречалось ей. Но не во дворце.

Парень взял ее за руку. Месяцы забытья оставили в памяти чужие прикосновения.

– Спасибо. Это ведь ты меня спас?

Их ладони касались друг друга, будто оба были слепыми и искали собеседника на ощупь, знакомясь и узнавая.

– Я помню, ты звал меня "Рени". Почему "Рени"?

Парень улыбнулся:

– Я ведь должен был к тебе как-то обращаться. Это значит – "рожденная заново". А как тебя зовут на самом деле?

Коринн запоздало вспомнила, что к незнакомцам полагается обращаться на "вы". Хотя, после оставшихся в памяти перевязок... стесняться было уже глупо.

– Коринн.

– Это красивое имя. Означает "девушка", верно? Я Гавайн.

Коринн удивилась:

– Никогда не встречала людей с таким именем, хотя мне оно знакомо. Это имя древнего героя.

И тут же вздохнула: даже имена переменились. Не встретишь в наше время людей с именами героев сказок и легенд. А героев – тем более не встретишь. Только пустые изнутри люди и новомодные чужие имена с непонятными значениями.

– У нас это имя означает "белый ястреб".

– А у нас редко задумываются о значении имени. Просто дают детям те, что понравились.

– Это неправильно.

Коринн вздохнула:

– Я тоже так думаю.

Они немного помолчали, сидя рядом на огромной кровати. Коринн спросила:

– Где мы сейчас? Явно же не во дворце.

– Мы в моем доме, Рени.

– Рени?

– Прости, я привык так тебя называть.

– Я не обиделась. Наверное, я и вправду родилась заново.

Коринн почему-то смотрела на мир по-другому. Как будто она пролежала в зачарованном сне тысячу лет и вдруг каким-то чудом очнулась.

– А я... сильно изменилась, Гавайн?

Парень заметно растерялся:

– Не знаю, как тебе и сказать. Пойдем со мной. В покоях моей матери есть зеркало.

Первые шаги давались с трудом, будто бы Коринн училась ходить заново. Гавайн подхватил ее на руки. Коринн благодарно обхватила его шею. На руках ее никто никогда не носил.

Ощущение было... странным. Как будто ты не весишь совсем ничего и висишь в воздухе сама по себе. Мечты о небе заныли в груди, и Коринн закрыла глаза, представив себе бескрайний простор. Полет закончился.

Покои явно были заброшенными. Как будто бы люди пытались сохранить память о жившей здесь некогда женщине, оставив все так же, как было при ней. В сердце слегка потеплело и болезненно заныло.

– Что случилось с твоей матерью?

– Она умерла вскоре после моего рождения. Знаешь, я порой чувствую себя виноватым в ее смерти.

– Понимаю тебя. Моя мама умерла так же...

Грусть затопила сердце, и захотелось заплакать. Бабушка Бернадет учила, что плакать никогда нельзя: слезы и горе ослабляют тебя и вызывают у людей раздражение и брезгливость. Но здесь почему-то не действовали ее правила. И Гавайн просто обнял девушку. Сироты долго стояли, не разжимая объятий.

Коринн смотрела на большое зеркало пораженно. Ее отражение изменилось до неузнаваемости, при этом не обзаведясь темной, как ночь, кожей, или лишней парой рук. Успевшие отрасти брови и ресницы казались даже темнее, чем раньше. Тело исхудало еще сильнее, однако шрамов от ужасных ожогов на нем не осталось. Весь вид меняли зеленые глаза – Коринн казалось, будто она прожила тысячу лет и прожитые годы отражаются в ее глазах. Никто не рассказывал ей, что иногда за один день происходят события, последствия которых растягиваются на тысячелетия.

Коринн провела ладонью по своим едва начавшим отрастать коротким волосам и окликнула Гавайна:

– У тебя не найдется лишнего лоскута ткани?

Сама она была одета в простое платье из грубой ткани. Гавайн ответил:

– Все платья моей матери сожгли вместе с ней, чтобы она забрала их с собой. Я выменял платье для тебя у крестьян из ближайшей деревни. Ты можешь делать с ним все, что угодно.

Девушка была поражена. Там, во дворце, каждую тряпку берегли как зеницу ока и передавали по наследству. Видимо, Гавайн и его отец крепко любили умершую женщину, пожертвовав ради нее многим. Коринн оторвала кусок от подола и повязала его на голове косынкой. Гавайн следил с удивлением:

– Что ты делаешь?

Коринн подумала, что, возможно, здесь никто не носит таких головных уборов.

– Это косынка.

- Я понял это, но зачем? Разве ты не любишь ветер?

Девушка смутилась:

– Люблю... Но при чем здесь это?

– Тебе совсем не идет косынка. Зачем себя уродовать?

– Бабушка говорила, девице негоже быть с короткими волосами. Это как увечье.

– А зачем прятать увечья? Тем более, полученные при подвиге? Наши девушки гордились бы таким. Разве у вас не так?

Коринн горько вздохнула:

– У нас гордятся дорогими уборами и мастерством своих парикмахеров. Ну, изредка – волосами. Если они хорошие.

– Иногда я не понимаю, что же такого случилось с вашим миром.

– Я тоже.

Они молчали н