Виктор Алексеевич Орлов. Из воспоминаний

Виктор Алексеевич Орлов

заслуженный художник РФ ( г. Ногинск)

Из воспоминаний

То, о чём я сегодня буду говорить, сложно назвать докладом: мне хочется просто поделиться своими воспоминаниями о Михаиле Абакумове. Согласитесь, иногда делают из человека икону, а он был живой, во плоти и крови, со всеми своими человеческими радостями и горестями. Жизнь Миши, с одной стороны, сложилась удачно и успешно, но мало кто знает, что за этой конечной блистательной живописью и удивительным рисованием стоял колоссальный труд и целеустремлённость настоящего фанатика своего дела.

Наверное, главная задача искусства – сделать человека лучше. Я в детстве, в юности страстно увлекался театром. Мы были романтиками, идеалистами: вот человек посмотрит спектакль, придёт домой и поймёт, что плохого делать нельзя, и очистится. Наивно, конечно, но Миша пронёс это до конца своей жизни, надеялся, что искусство, живопись даст человеку некий эмоциональный толчок, импульс, чтобы стать лучше чище, патриотичней, если хотите…

Познакомился я с ним в 74 году, когда поступил во ВГИК. Я окончил Московскую среднюю художественную школу при институте им. Сурикова, но в Суриковский институт не поступил - балл недобрал. Ушёл в армию, и уже после Мишин сокурсник Игорь Тихонов уговорил меня поступать во ВГИК. Пришёл я в военной форме, на груди медаль «За отвагу на пожаре» (Шатурские пожары 71 года: там вместе с деревней чуть весь взвод не сгорел, слава Богу, выкарабкались). Разложил в классе свои работы; вошёл какой-то молодой, симпатичный педагог (как мне показалось), с усиками, русоволосый, рубашка красная в белую полоску. Посмотрел работы внимательнейшим образом.

- Орлов?

- Да, Орлов.

- Ну, поступишь, - услышал шум за дверью и выскочил.

В общем, я так и не понял, кто это был. И тут открывается дверь: входят декан, педагоги, профессора… Поступил я в институт, стою в общежитии на кухне, жарю картошку (самая любимая еда в студенчестве) заглядывает тот же усатенький, русоголовый:

- Орлов?

- Да.

- А я Абакумов. Здорово, пошли ко мне в комнату.

И вот с тех пор и практически до самой смерти мы были очень близки…

Когда я во ВГИК попал, то был поражён, насколько там люди талантливые и насколько плодотворные. Две огромные стены класса завешивались работами: вот классные – четыре рисунка, композиция, экспликация, а всё остальное – домашняя работа. Мне это страшно понравилось, но ещё страшнее было то, что ничего не получалось. Тут-то и начинаешь осознавать, что нужно трудиться, а не в богемном обществе пребывать. Для меня это было очень вовремя, очень нужно: встреча не только с Михаилом, а со всеми его однокурсниками, ребятами курсом выше научила по-настоящему работать и добиваться своей цели.

Во ВГИКе в то время преподавали совершенно удивительные мастера. Например, Борис Михайлович Неменский, академик, народный художник, педагог с именем: если попадёшь в руки к Неменскому, значит, он из тебя слепит художника. Неменский преподавал живопись, Шпинель и Мясников - мастерство, Сазонов - мультипликацию. Что ни имя, то легендарное в искусстве. Кстати, очень интересное ощущение, когда ты сначала где-то видел, читал, слышал, а потом вдруг лично общаешься с этим человеком, и он оказывается радушным, приветливым. Может быть, наше поколение было таким: мы умели смотреть на мастеров с уважением и осознавать своё место. Сейчас этого нет, нет реальной самооценки. Приходит молодой человек 23-х лет: и он уже гений! Вот мы общаемся с актёром Малого театра Ярославом Павловичем Барышевым, он говорит: «Ну, ничего не умеют, но амбиций – страшное количество». А ведь уважение к своему собственному учителю тоже является моментом обучения, возможности твоего продвижения вперёд как мастера.

А курс Миши был вообще потрясающий. Там Витя Брагинский учился, сын сценариста Эмиля Брагинского, Лиза Жарова. Только со временем понимаешь, что это та ниточка, которая связывает тебя с великими именами... И они всё время соревновались между собой: кто лучше композицию сделает, рисунок. Бегали на занятия по специальности, с утра до ночи рисуя, были увлечены, одержимы. Их пример, естественно, нас всех заражал. Мы тоже выставляли две огромные стены – десятки рисунков, этюдов, ещё чего-то, делали композиции. Жили в общежитии, ходили друг к другу в гости, смотрели, обсуждали, спорили. Беседы бесконечные… Самое главное, что осталось в памяти, это работа и эскизы – киноэскизы. У Миши ярко всё получалось. Когда он работал над «Ивановым катером», мы удивлялись: надо же, откуда он это всё придумал - корабли, баркасы? Оказывается, он на Москве-реке жил: это натурное восприятие, которое потом было переработано в эти роскошные киноэскизы.

Михаил страшно любил всем показывать Коломну, он сюда тащил просто: поехали, поехали. Мне, правда, Коломна показалась тогда однообразным, монотонным городом, с вкраплениями памятников архитектуры. У меня сохранилось несколько этюдов из самой первой поездки в Коломну и рисунок - терраса в доме Миши. Терраска была крошечная, крохотулечка метра два на четыре, и там - стол, его холсты, вешалка, «лампочка Ильича» висела… Художник начинает с нуля, из ничего: у него нет мастерской, жилья, денег, есть только огромное желание работать, несмотря ни на что. Мы подрабатывали, брали какую-то оформиловку на двоих, половину он делал, половину я. Ругались из-за этого, потому что он всё время пытался куда-то убежать порисовать, а делать кто будет? А потом Миша встретился с Асей… Он тоже влюблялся там в кого-то, но, слава Богу, что с ними не состоялся роман, потому что, видимо, для того чтобы состоялся Абакумов, нужна была Ася Георгиевна. Она приложила все усилия, человеческие, женские, свою мудрость, чтобы он состоялся как большая личность, потому что от второй половины зависит практически всё для художника. Я знаю много талантливых людей - они не состоялись, потому что быт разрушил их жизнь. Надо было деньги зарабатывать, надо было детей растить, обеспечивать семью – да, всё так, но, видимо, бывает какой-то период, когда надо потерпеть. Вот Ася умела терпеть…

Миша как раз учился в творческих мастерских Академии художеств - это тоже был непростой период в его жизни. Начнём с того, что творческие мастерские Академии художеств СССР являлись как бы трёхгодичными курсами повышения квалификации художника. В Москве живописными мастерскими руководили братья Ткачёвы, Алексей Петрович и Сергей Петрович, а графическими – сначала Кибрик, а затем Орест Георгиевич Верейский. Руководителем творческих мастерских всего Советского Союза был Алексей Михайлович Грицай, совершенно удивительная личность, потрясающий художник, умнейший человек. И была ещё при Академии художеств комиссия по работе с молодыми художниками, куда входили члены президиума Академии. Заседали они где-то раз в полгода и заключали с молодыми художниками договоры на выставку. В течение года художник работал и раз в три месяца показывал, что сделал (причём, это оплачивалось).

Начиналось всё с этой комиссии, и у Миши в том числе. Он съездил на Алтай с группой художников-графиков, привёз оттуда серию совершенно замечательных гуашей, Академия художеств заключила с ним договор на выставку, и он изъявил желание поступить в творческие мастерские. Очень долго его мурыжили, рассматривали, потому что после ВГИКа не брали (только после Суриковского института). Но Ткачёвы его всё-таки взяли. И началась борьба: надо писать картины на темы партия, родина, комсомольские стройки. Мишка страшно нервничал, протестовал: это не моё, я не могу – вот этюды... В конечном счёте от него отстали, и он стал развиваться в сторону лирического пейзажа.

В этих творческих мастерских, видимо, и начинался переход из одного художественного качества в другое. Надо было выдраться из своих стереотипов и перейти в другое художественное измерение. А это оказалось безумно трудно. Многие писали заявления об уходе - слава Богу, их не отпускали… Я тоже через год заявил Верейскому, что я не в состоянии, я уйду, на то он мне ответил: «Взялся за гуж - не говори, что не дюж, всё получится». Через страдания, через муки, через слёзы, через кровь, но действительно стало получаться. Что интересно, в этот период у людей даже семейные ломки происходили: кто был женат - развёлся, кто не был женат - женился…

Творческие мастерские создали и круг знакомств, и круг общения. Ведь Ткачёвы как художники достаточно яркие, интересные, из глубинки народной: они и брали художников, которые уже несли в себе некий патриотический заряд. Абакумов декларировал себя как национальный русский художник, в первую очередь. Национальная идея русской культуры была основой его творческого кредо.

… В 84 году мы попали на родину к Асе в Синяково, совершенно потрясающее место. Оно настолько поразило своей необычностью, тишиной, красотой, что Михаил задумал купить там себе дом. И купил - прямо посреди деревни, бывший клуб. А затем и мы с Мариной купили в этой же деревне дом под снос, восстановили и стали жить…

Михаил был человеком организованным, потому что поставленная цель требовала концентрации. Когда быт подчинён деятельности творческой, когда работа – это основное, то и появляется в конечном счёте результат. Миша всё время писал, писал вот эти удивительные бытовые жанровые картины: луч солнца осветил Наташку, сидящую с укропом, какой-то там дождливый день из окна – всё это пронизано совершенно удивительной чистотой.

Он любил рано вставать (кто рано встаёт, тому Бог подаёт). Мы только тянемся, просыпаемся – он идёт с холстом: «Я уже написал». Вскочил, побежал, написал, потом сел, заснул, перекусил, дальше побежал. Что-то там приколотил… Ася говорила: «Я никогда на Мишу не давлю. Если будешь давить, он ничего не сделает. А так обязательно сделает, только в своё время». И вот это его умение быстро переключаться с одного дела на другое несло в себе момент конечного результата, потому что думая об одном, он мог делать другое.

Он был с хитрецой, своеобразным юмором, умел и слукавить где-то. Мнения разные были о нём, потому что он был разным и далеко не простым. Мог и наорать, и рассориться. От минуса до плюса – вот такие перепады могли быть. Широкая личность! С Мишей мы прошли сорок лет рядом. Он действительно талантливый человек с лидерскими замашками и возможностями. Есть у некоторых лидерские замашки, но нет возможности это реализовать, одни амбиции. А он мог, причём, свободно, не напрягая других своими заботами. Просто работал…

Конечно, для нас это огромная потеря. Не хватает вот этой взбалмошности, мобильности. В Синяково приезжаешь - грустно: дом стоит закрытый… Михаил из окошечка выглянет, входишь – холст уже большой написан.

- Ну, как, Марина, тебе нравится?

- Миш, а мне кажется, что вот здесь ты не попал.

- Быть такого не может, ты ничего не понимаешь, ты прикладник!

На следующий день смотрю – исправил…

Конечно, это было потрясающее время! Звонок: когда приедете? Дети уже встречают за околицей, кричат, бегут, стол накрыт, Ася с Мишей ждут. Приехали, расположились, начинается общение, хождение друг к другу вечером чай пить, показ работ, кто что сделал… Когда мы живём в естественной своей жизни, мы не осознаём, что она уж больно быстро бежит и что именно эти моменты общения очень важны…

Вообще Синяково – это отдельная тема для рассказа, это целая жизнь, целый мир. К сожалению, сейчас почти все старики умерли. Когда мы приехали, они ещё были полны здоровья, скот был, сено косилось - была Жизнь, и вот эту Жизнь мы застали. И у Миши, на его больших синяковских холстах эта жизнь сохранилась. Он почувствовал её и сумел передать удивительные утра синяковские, закаты, сенокосы. К нам деревенские хорошо относились, любили, когда мы приезжали, начинали грустить, когда мы уезжали. Выходим на крыльцо, а там ведро картошки, три кабачка лежит, несколько пирогов – только не уезжайте! Понимаете, это совершенно невероятное ощущение тепла от людей, которые не понимают, что ты делаешь. Дядя Гена спрашивает: «Слушай, а что, неужели это покупают? А кому это надо? Не понимаю…» И это тоже окружение, это тоже формирование личности. А то поколение, которое прошло и войну, и восстановление, и кошмар перестройки – это лицо нашего отечества. Оно же состоит не только из тех людей, которых мы видим по телевизору…

Да, Михаил Абакумов – это яркое лицо отечества. Это совершенно позитивное искусство, которое несёт в себе мажорное состояние: не уныние, а уверенность, что должно быть так. Всё гениальное – просто. Внешняя простота сочетается с внутренней сложностью, наполненностью, и за этим техническим совершенством стоит колоссальный, многолетний труд. Всю жизнь, как начал рисовать, каждый день работал, работал. Может быть, он и сгорел, потому что жил так ярко.

Слава Богу, что проходят дни памяти, пленэры, чтения, создаётся музей, есть идея назвать улицу, школу, остановку именем Михаила Абакумова. Это будет достойно его памяти.