Мэри Стюарт 10 страница

С каждым ярдом и поворотом я все больше привыкала к машине, склон делался не таким крутым, а повороты все просторнее. Понятия не имею на какой скорости я ехала, но гора неслась мимо меня длинной лентой из светотени, а потом неожиданно я повернула последний раз и передо мной был домик и сияющие пути. Я не видела поезда. «Мерседес» прожужжал пчелой, зашипел шинами и пружинами и замер. Я выскочила и побежала. Успела. Ниже появился дым, примерно в четверти мили, поезд солидно и не возбужденно карабкался вверх. Они меня, конечно, еще не видели, и не увидят, пока не выедут из-под деревьев в пятидесяти ярдах. Я надеялась, что увидят, может, опять нажать на гудок или помахать чем-нибудь… если бы у меня было что-нибудь красное… Но я уже видела, как они реагируют на сигнал. И на меня. Жизнерадостные мужчины машут в ответ и едут дальше, исчезают за поворотом…

Красные задние фары, это, по крайней мере, у «Мерседеса» есть. Я побежала к машине. Когда я влезла внутрь и захлопнула дверь, облако черного дыма вырвалось из-за деревьев слева и я увидела поезд. Я включила фары и поехала на пути с максимальной скоростью. Когда колесо врезалось в рельсу, я думала она сломается, но «Мерседес» подпрыгнул, перевалился через первую рельсу и развернулся всеми сверкающими огнями прямо к приближающемуся поезду. Для гарантии я со всех сил нажала на сигнал, а другой рукой ухватилась за дверь. Подпущу их на двадцать пять ярдов и выскочу, как кролик-паникер. Если они не увидят машину, то мне ее не спасти, но я не думаю, чтобы поезд совсем сломался, он на вид очень крепкий и, наверное, переживет столкновение. И что это я подумала, что он едет медленно? Он несся вверх по горе со скоростью экспресса. Черный дым вырывался вверх и расползался в стороны. Его мотор тяжело дышал и бился так же громко, как мой гудок. Тридцать пять ярдов. Тридцать. Кажется, кричат. Я отпустила гудок и рванулась к двери.

Зазвенел колокол, мотор засвистел, я выскочила и побежала. С ужасным скрипом тормозов, гудением и потоком злобных криков Огненный Илия остановился в семи ярдах от «Мерседеса». Двое мужчин выскочили из кабины и пошли ко мне. Третий – у них и охранник оказался – встал рядом с вагоном. Второй машинист все еще держал бутылку пива, но на этот раз как смертельное оружие, которое, судя по лицу, он был вполне готов использовать. Они начали говорить одновременно, то есть кричать на разъяренном немецком – на этом языке очень здорово получается ругаться. Полминуты, даже если бы я была родом из Австрии, я не смогла бы вставить ни слова. Стояла беспомощная перед бурей, вытянув руки вперед, чтобы защититься от бутылки. В конце концов возникла пауза, после какого-то громкого вопроса, из которого я не поняла ни слова, но смысл был безусловно ясен.

Я сказала отчаянно:

«Извините. Извините, но я должна была это сделать. На линии мальчик, на линии выше, мальчик, молодой человек… Junge на Eisenbahn. Я должна была вас остановить. Он ранен. Пожалуйста, извините».

Человек с бутылкой пива повернулся к своему соседу. Это был большой мужчина в грязной серой рубашке, старых серых штанах и мягкой кепке, машинист.

«Was meint Sie?»

Машинист сказал ему несколько фраз и произнес с жутким акцентом, который бы я не променяла на лучшие стихи в наилучшем исполнении:

«Или ты сходить с ума? Нет молодой на этой линия. Есть только линия авто. И почему? Я спросить – почему?»

«Ой, Вы говорите по-английски! Слава богу! Послушайте, mein Herr, извините, но я должна была остановить поезд…»

«Остановила, но опасно. Это я полиции скажу. Мой брат – полицейский, с тобой об этом говорить. За это надо платить. Герр директор…»

«Да, знаю. Конечно, заплачу. Но послушайте, это важно, нужна помощь».

И вдруг он перешел на мою сторону. Первая реакция шока и злости прошла, и он увидел на моем лице синяки, следы ночных мучений и тревогу за Тимоти. Вместо большого злобного быка передо мной стоял крупный человек с добрыми голубыми глазами.

«Веда? Какая беда? Почему ты мой поезд остановить?»

«Там молодой человек, мой друг, он упал на рельсы и сломал ногу. – Я со всех сил помогала себе жестами. – Он не может двигаться. Я должна была вас остановить. Понимаете? Скажите, вы понимаете?»

«Да понимаю. Этот молодой человек широкий?»

«Не очень, даже довольно худой… То есть вы про что?»

«Широкий. Наверное, неправильное слово. По-немецки weit, по-английски wide? Он широкий отсюда?»

«А, далеко, far. He очень, между двумя тоннелями…»

Как, черт возьми, пантомимой изобразить тоннель? Я попыталась, и он вроде понял, или решил, что потом поймет, а пока надо действовать.

«Покажешь. Мы теперь машину снять».

Этим трем мужчинам было совсем нетрудно поднять «Мерседес». Я не пыталась им помочь. Я просто села и тупо смотрела, как они его ворочают и убирают с рельсов. Потом, как мешок, они втащили меня в кабину, и извергая жуткий дым, мы поехали вперед.

Думаю в каком-то возрасте любой мальчик и девочка хочет водить паровоз. Мое настроение поднялось, и я наслаждалась поездкой. Из всех паровозов, которые я видела, это был самый интересный, антиквариат девятнадцатого века, обладающий всем забытым очарованием поезда из детских сказок и стихов. У него был пол со странным наклоном, так что карабкаясь вверх он оставался ровным. Большая черная топка, все необыкновенно красивое, увешанное трубками и клапанами непонятного назначения. Сам он черный, колеса красные, и вся эта штука пахнет, грязная, ужасно шумная и совершенно очаровательная. Барокко.

Скоро мы выехали из-под деревьев, проехали мимо белокаменной скалы, потом заехали в ущелье и я увидела впереди черный зев первого тоннеля. Я закричала машинисту, тот улыбнулся, кивнул и подал знак, чтобы я сидела в кабине и не высовывалась. Мог бы и не говорить, я уже спряталась. Тоннель выглядел очень негостеприимным и слишком узким, мы через него пролезли, но до стен было не больше фута. Это был очень длинный тоннель. Если бы я сама его копала, он бы у меня был ничуть не длиннее, чем необходимо, мы проходили через него, как нитка через тесную бусину. Темно и жутко. Огромные клубы дыма по стенам устремлялись назад. И еще пар. Через двадцать секунд мы оказались в парной и очень грязной бане. Этого было достаточно, чтобы вышибить последние остатки разума из любого и, когда машинист вдруг замедлил скорость, я, забыв про Тима, чуть не закричала ему, чтобы он выбирался отсюда как можно быстрее. Я уверена, что никто бы, даже привыкший к резким сменам света и тени, не смог бы вовремя увидеть Тимоти на линии, вырвавшись из этой жары, темноты и шума.

Свет начал пробиваться в тоннель через облака дыма. Стали различаться камни стен. Воздух прочищался. И тут зажегся солнечный свет и мы высунулись наружу. Зазвенел колокол. Я услышала скрежет тормозов и скрип стали по стали. Поезд с громким вздохом остановился, с шипением пошел оставшийся пар, и паровоз встал на свежем горном воздухе, как остывающий чайник. Я соскочила вниз.

«Тим! Ты жив?»

Он был там же, нога зажата. Когда я подбежала к нему, он поднимался из очень странной отчаянной позы, и я поняла, что он услышал поезд и попытался спрятать свое длинное тело между средней и крайней рельсой в надежде, что, если случится худшее, и машинист не заметит его, он может избежать колес. Что этого сделать не удалось бы, ясно с первого взгляда, и, должно быть, он это знал. И раньше он был бледный, а теперь походил на саму смерть, но смог сесть и даже слабо улыбнуться. Я опустилась рядом с ним.

«Извини, ты, наверное, слышал, как он едет издалека. Это лучшее, что я смогла придумать».

«Легкий перебор, я бы сказал. – Он старался быть невозмутимым, но голос у него трясся. – Больше никогда в жизни не буду смеяться над триллерами. Но придумала ты очень хорошо. Транспорт и поддержка для Льюиса, и все сразу. Они дали тебе порулить?»

«Не додумалась попросить. Может, тебе дадут на обратном пути».

Я обняла его, подбежали два мужчины и, хотя Тим пытался собраться и все объяснить на немецком, необходимости в этом не было. Машинист и охранник сразу занялись его ботинком, через секунды вытащили шнурки и начали разрезать кожу на уже очень распухшей ноге. Второй машинист прекрасно уловил ситуацию. Когда другие принялись за работу, он побежал в паровоз и вернулся с плоской зеленой бутылкой, отвернул пробку и протянул Тиму с немецкой фразой.

«Бутылка из гостиницы, – объяснил машинист, – но Иохан Бекер, он не будет говорить нет».

«Уверен, что не будет. Что это?»

«Бренди, – сказала я. – Продолжай, это то, что нужно, только, пожалуйста, не пей все. Я бы тоже не отказалась от полпинты».

Бутылка пошла по кругу, железнодорожники явно тоже должны были снять напряжение, ногу Тима аккуратно вытащили из обломков ботинка и дружеские руки понесли его к поезду. Они нас разместили в грузовом вагоне, все было забито запасами, но на полу было место, чтобы сесть, а двери можно было закрыть.

«Мы теперь, – сказал машинист Тиму, – повезем тебя прямо в гостиницу. Фрау Бекер присмотрит за ногой, а Иохан даст завтрак».

«Если у вас есть деньги», – сказал охранник.

«Это неважно, – сказал машинист, – я заплачу». «Что они говорят?» – спросила я Тима.

Он перевел.

«Завтрака, конечно, гарантировать нельзя, – сказала я, – но ничего лучше, чем поехать с ними придумать нельзя. Этих бандитов иначе, чем на поезде, в деревню не привезешь.

И как раз эскорт из солидных граждан, который просил Льюис: машинист – брат полисмена, и они, судя по всему, особенно с Бекером не дружат. Как ты думаешь, им надо объяснить прежде, чем мы поедем, что они в конце пути обнаружат моего мужа, который целится из пистолета в Бекеров и еще одного человека и они, как солидные граждане, должны ему помогать, отвезти всю компанию вниз и сдать в полицию?»

«Попробую. Сейчас?»

«Потом они тебя не услышат. Пламенный Илия очень хорошо заявляет о своем присутствии. Давай, вперед, как у тебя насчет немецкого?»

«Нормально, сейчас начну. Хотел бы я знать, как по-немецки кокаин… Ты что?»

«Кокаин. Я про него забыла и оставила в карманах на заднем сиденье».

«Ты что?.. Ну если машина закрыта…»

«Нет. И ключ в ней торчит».

Долгую секунду ужаса мы рассматривали друг друга, а потом вдруг начали смеяться, слабым смехом, который постепенно перешел в беспомощное хихиканье, а наши новые друзья смотрели на нас с симпатией и прикладывались к бутылке бренди.

«Я только надеюсь, – сказал Тимоти, – что у тебя нормально насчет английского и ты сможешь все это объяснить Льюису».

Вот так получилось, что Льюису, который сидел на краю стола фрау Бекер, пил кофе фрау Бекер и держал под дулом пистолета саму фрау Бекер, ее мужа и друга ее мужа, пришли на помощь не профессионалы с холодными глазами и тяжелыми тугими подбородками, которых он ожидал, а странная разнородная банда любителей, два из которых шумно и легкомысленно веселились, причем от всех сильно пахло бренди герра Бекера.

А это было через четыре часа. Кокаин нашелся, наши пленники были доставлены к правильным холодноглазым профессионалам, а «Мерседес» сумел довезти нас домой в замок. Там ногу Тимоти осмотрел доктор, который рекомендовал полный покой и день в кровати, а я залезла в ванну, почувствовала себя совершенно женственной и в счастливом расслаблении поплыла в кровать, а Льюис стянул с себя одежду и полез в чемодан за бритвой.

И тут я кое-что вспомнила.

«Ли Элиот! Вот ты кто, по их мнению! Ты зарегистрировался как Ли Элиот?»

«Я не зарегистрировался. Там была женщина, она что-то бормотала, но я сказал „Позже“ и нажал кнопку лифта. Если подумать, портье взял мой чемодан и пошел в другую сторону, но я его у него отобрал и отправился сюда».

«Льюис, нет, подожди, дорогой… Может лучше ты спустишься и со всем разберешься».

«Все разборы я на сегодня закончил. Подождет до утра».

«Сейчас утро».

«До завтрашнего утра».

«Но, дорогой, ну не надо, вдруг кто-нибудь войдет…»

«Они не могут. Дверь заперта. Если мы захотим с ними поговорить, мы сделаем это попозже и по телефону. А сейчас я думаю, что я приму душ, побреюсь и… Слышала, что сказал доктор? День в кровати, вот то, что нам нужно».

«Возможно, ты прав», – ответила я.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒