Справка. Вячеслав Леонидович Кондратьев по профессии художник-оформитель. В 1939 году с первого курса вуза ушел в армию, служил на Дальнем Востоке, У героя его повести такая же судьба. В декабре 1941 после многочисленных рапортов Кондратьев в числе 50 мла

Справка

Из воспоминаний маршалов Жукова и Рокоссовского.

В воспоминаниях Жукова приводятся факты, в которые трудно поверить. За каждым из них — жестокая правда, предрешенная гибель людей: в период наступления устанавливается норма расходов боеприпасов 1—2 выстрела в сутки на орудие! Потому огромные потери. Войска переутомлены, ослаблены. Командование просит остановить невозможное в таких условиях наступление, разрешить закрепиться на достигнутых рубежах. Но директивой от 20 марта 1942 года Верховный Главнокомандующий отклонил эту просьбу, потребовав энергичного наступления. В конце марта — начале апреля фронты Западного на правления пытались выполнить этот приказ — разгромить ржевско-вяземскую группировку врага. Сделать это было нереально. Жуков пишет, что «усилия по понятным причинам оказались безрезультатными», и добавляет: только после этого Ставка была вынуждена принять предложение о переходе к обороне на этой линии.

Рокоссовский тоже рассказал о страшной тяжести, выпавшей на долю воевавших на этом направлении, в том числе и подо Ржевом: «В полках и дивизиях не хватало солдат, пулеметов, минометов, артиллерии, боеприпасов, танков остались единицы... Парадокс: сильнейший обороняется, а более слабый наступает. Причем в наших условиях, по пояс в снегу».

Вячеслав Леонидович Кондратьев по профессии художник-оформитель. В 1939 году с первого курса вуза ушел в армию, служил на Дальнем Востоке, У героя его повести такая же судьба. В декабре 1941 после многочисленных рапортов Кондратьев в числе 50 младших командиров отправляется на фронт. На переломе от зимы к весне 1942 года он под Ржевом. Уже в первую неделю он был помощником командира взвода, командиром взвода, принял роту убитого командира, а после пополнения — снова взвод. Потом новые бои, тяжелые, неудачные. Об этом — в стихотворении А. Твардовского «Я убит под Ржевом».

Автор «Сашки» под Ржевом получил ранение и медаль «За отвагу».

После отпуска по ранению — снова фронт, служба в железнодорожных войсках, в разведке. В конце 1943 года — тяжелое ранение, полгода в госпитале, потом инвалидность. В немолодые уже годы (ему было за пятьдесят) он взялся за повесть о войне: «Видимо, подошли лета, пришла зрелость, а вместе с нею и ясное понимание, что война-то — это самое главное, что было у меня в жизни». Кондратьев начал разыскивать бывших однополчан, но никого не нашел и вдруг подумал, что, может, уцелел он один. Значит, он должен, обязан рассказать обо всем, что пережил на войне.

Кондратьев вспоминает: «Поехал весной шестьдесят второго под Ржев. Протопал двадцать километров пехом до самой своей бывшей передовой, увидел ту истерзанную, всю испещренную воронками ржевскую землю, на которой валялись еще и ржавые пробитые каски, и солдатские котелки... торчали еще оперения неразорвавшихся мин, увидел — это было самым страшным — не захороненные останки тех, кто воевал здесь, может быть, тех, кого знал, с кем хлебал из одного котелка жидню-пшенку или с кем жался в одном шалашике при обстреле, и меня это пронзило: об этом писать можно только строгую правду, иначе это будет просто безнравственно».

Бои под Ржевом были страшными, изнурительными, с огромными человеческими потерями.

То, что Кондратьев начал писать о войне, было не только литературной задачей, а смыслом и оправданием его нынешней жизни, выполнением долга перед погибшими на ржевской земле однополчанами.

Повесть «Сашка» сразу обратила на себя внимание и критики, и читателей и поставила автора в первый ряд военных писателей.

Вячеслав Кондратьев предваряет свой рассказ так: «Всем павшим подо Ржевом — живым и мертвым посвящена эта повесть». Насколько она автобиографична? Наверное, это неважно. Судьба автора во многом сходна с судьбой его героя, с судьбой его боевых товарищей. Насколько важна правда факта, документальность в произведении? Главное, как писал Виктор Некрасов, даже не «так было», а «не могло быть не так».

Автор сразу вводит читателя в повествование, без всяких предварительных слов: «К вечеру, как отстрелялся немец, пришло время заступать Сашке на ночной пост». Он не называет бойца по фамилии, не называет его звания, герой — просто Сашка. Повествование ведется, кажется, от лица автора, но в то же время создается впечатление, что рассказывает сам герой. Этому способствует и сталь рассказа — простой, разговорный, и инверсии, характерные для разговорной речи: «У края рощи прилеплен был к ели редкий шалашик для отдыха, а рядом наложено лапнику густо...», и просторечия: «середка», «побоязничали», «подремливали», «свербит» и т. д.

В первом эпизоде мы видим Сашку, когда он задумывает достать валенки с мертвого немца для своего ротного. Речь идет не о боеприпасах, не о боевой задаче — о валенках, это жизненно важно. Вообще «жизнь такая» — откладывать ничего нельзя».

Автор изображает войну так: «А ночь плыла над передовой, как обычно... Вплескивались ракеты в небо, рассыпались там голубоватым светом, а потом с шипом, уже погасшие, шли вниз к развороченной снарядами и минами земле... Порой небо прорезывалось трассирующими, порой тишину взрывали пулеметные очереди или отдаленная артиллерийская канонада... Как обычно...» Дважды повторяется «как обычно», хотя речь идет о страшных вещах. «Привык уже Сашка к этому, обтерпелся и понял, что не похожа война на то, что представлялось им на Дальнем Востоке...» Война оставляет следы разрушения и смерти: «Деревни, которые они брали, стояли будто мертвые... Только летели оттуда стаи противно воющих мин, шелестящих снарядов и тянулись нити трассирующих. Из живого видели они лишь танки...» Странное сочетание — «живые танки».

Автор показывает военный быт: «Ни окопов, ни землянок у первой роты не было, ютилась битая-перебитая в шалашиках (это зимой!). Только у ротного был жиденький блиндажик. И со жратвой туго, и с боеприпасами... нету силенок ребят хоронить, нету... Ведь себе, живым, окопчика вырыть не в силах». Жалкие слова — «шалашик», «окопчик», «блиндажик» подчеркивают шаткость, ненадежность положения.

Мы узнаем о численности личного состава Сашкиной роты:

«— Сколько у вас в роте было человек? — спросил Сашку капитан.

— Сто пятьдесят...

— Сколько осталось?

— Шестнадцать…»

Выходит, меньше чем за два месяца из каждых десяти человек девять погибли!

События,выбранные автором из фронтовой Сашкиной жизни: Сашка добывает валенки для ротного; раненый Сашка возвращается в роту проститься с ребятами и отдать автомат; Сашка ведет санитаров к раненому; Сашка берет в плен немца и отказывается его расстрелять; встреча с Зиной; Сашка выручает лейтенанта Володю. Эти эпизоды раскрывают личность Сашки с разных сторон, он как бы проходил испытания на выносливость, на человечность, на верность в дружбе, в любви, испытания властью над другим человеком.

Эпизод пленения немца

Сашкина рота напоролась на немецкую разведку и стала поспешно отходить. Фашисты хотели отрезать от наших свою разведку: полетели мины. «Но все это было привычное, испытываемое ими каждодневно и потому особого страха не вызывало». Сашка оторвался от своих, рванул через огонь и тут увидел немца. Сашка проявляет отчаянную храбрость — берет немца голыми руками, патронов у него не было, свой диск он отдал ротному. При этом вовсе не считает себя героем — на вопрос ротного, как это вышло, отвечает: «А шут его знает. Дуриком». На допросе немец молчит, и ротный приказывает Сашке вести немца в штаб. По дороге Сашка думает, что немец не трус, раз не поддакивает на его «Гитлер капут» говорит, немцу, что у нас пленных не расстреливают, обещает ему жизнь. Комбат в штабе, не добившись от немца никаких сведений, приказывает его расстрелять. Сашка приказу не подчинился.

— Почему Сашка не подчиняется приказу?

— Как расценивать этот его поступок?

Сашке нетрудно было бы убить немца в бою. Этот же был пленным, расстрелять его, после того как обещал сохранить жизнь, Сашка не мог. Между двумя солдатами — русским и немецким — завязываются человеческие отношения: оба умываются и чистят одежду перед тем, как прийти в штаб; немец угощает Сашку сигаретами; Сашка обращается к пленному уже не так, как сначала, — «фашист», а «фриц», более нейтрально, ведь Фриц — немецкое имя; Сашке уже хочется поговорить с немцем, жаль, немецкого не знает. И, главное, вдруг понял Сашка — «какая у него сейчас страшная власть над немцем. Он, Сашка, сейчас над жизнью и смертью другого человека волен. И стало Сашке не по себе от свалившейся на него почти неограниченной власти над другим человеком». Сашка увидел в пленном не просто врага, а другого человека: «когда брал он этого фрица, дрался с ним, ощущая тепло его тела, силу мышц, показался он Сашке обыкновенным человеком, таким же солдатом, как и он, только одетым в другую форму, только одураченным и обманутым... Потому и мог разговаривать с ним по-человечески, принимать сигареты, курить вместе».

Сашка вызывает уважение к себе своей добротой, гуманностью. Война не искалечила его душу, не обезличила его. Удивительно огромное чувство ответственности за все, даже за то, за что он не мог отвечать. Стыдно ему было перед немцем за никудышную оборону, за ребят, которых не похоронили: он старался вести пленного так, чтоб не видел тот наших убитых и не захороненных бойцов, а когда натыкались на них, стыдно было Сашке, словно он в чем-то виновен.

Сашка жалеет немца, не представляет, как сможет нарушить данное ему слово. «Цена человеческой жизни не умалилась в его сознании». И не выполнить приказ комбата тоже невозможно. Сашка ведет пленного немца на расстрел, изо всех сил тянет время, и автор растягивает их путь, заставляя читателя переживать: чем же это кончится? Приближается комбат, и Сашка не опускает перед ним взгляда, чувствуя свою правоту. «И отвернул глаза капитан», отменил свое приказание. Сашка же испытывает необыкновенное облегчение, видит будто впервые и «церкву разрушенную», и «синеющий бор за полем, и не шибко голубое небо» и думает: «коли живой останется, то из всего, им на передке пережитого, будет для него случай этот самым памятным, самым незабывным...»

Можно обсудить этот поступок Сашки, найдутся те, кто считает его неправым — приказы на войне надо выполнять.

Роль эпизодического героя, связного комбата Толика.

Девиз Толика — «наше дело телячье», он уже примеривается к часикам еще не расстрелянного немца, готов торговаться с Сашкой, чтобы «трофей» не упустить. Нет у него в душе заслона, преграды как у Сашки. И Сашка понимает, что «Толик похвалиться любит, а сам слабак». Сашка и Толик противопоставлены как ответственность и безответственность, сочувствие и равнодушие, честность и шкурничество.

В эпизоде возвращения раненого Сашки в роту Кондратьев подчеркивает его главное качество - совестливый человек с чувством ответственности. Ему, раненому, «неловко как-то и совестно — вот он уходит, а ребята и небритый осунувшийся ротный должны остаться здесь, в этой погани и мокряди, и никто не знает, суждено ли кому из них уйти отсюда живым, как уходит сейчас он, Сашка». Сашка все эти страшные два месяца только и делал, чего неохота. И в наступлении, и в разведке — все это ведь через силу, превозмогая себя, заколачивая страх и жажду жить на самое донышко души, чтоб не мешали они делать ему то, что положено, что надо».

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 Следующая ⇒