Annotation 14 страница

Продолжим. Екатерина II умерла внезапно, не успев устранить сына (потому что внука заподозрили в невозможности воспроизвести потомство, но об этом позже) — и на престол взошел Павел I. Он отличался нервным нравом и иногда не вполне адекватным поведением, однако не был чужд здравым идеям и благородству. Тем не менее его действия настроили против монарха аристократию — и последовал очередной дворцовый переворот. Цесаревич Александр заранее знал о нем — и поэтому пятно отцеубийства и нелегитимного начала легли тяжким бременем на всю его биографию. Говоря о русском обществе эпохи, которую у нас сейчас именуют «духовной» и «исконной», небезынтересно вспомнить подробности колоритного убийства Павла 24 марта 1801 года. Предприятие отчасти оплачивала Англия (которая испугалась союза, заключенного Павлом с консулом Бонапартом: об этом подробнее я расскажу в соответствующей главе) через своего посла Чарльза Уитворта (1752–1825), причем деньги на убийство «помазанника Божьего» заговорщикам (православным генералам) передавала любовница посла (и сестра заговорщиков братьев Зубовых) О.А. Жеребцова (1766–1849). Во главе заговора стоял облагодетельствованный императором Павлом петербургский генерал-губернатор, новоявленный граф П.А. Пален (1745–1826). Царя сначала ударили табакеркой в висок, потом задушили шарфом, а затем пьяные русские офицеры еще и прыгали по бездыханному телу «помазанника Божьего».36 Генералы-участники убийства затем станут «героями» эпохи 1812 года… Подобным подлым кошмаром начался период, вошедший в историю под названием «дней Александровых прекрасное начало».

Кто же вступил на престол огромной империи? Современник эпохи 1812 г., Александр Пушкин (1799–1837), так охарактеризовал императора Александра:

Властитель слабый и лукавый,

Плешивый щеголь, враг труда,

Нечаянно пригретый славой,

Над нами царствовал тогда.

Я вспомню и еще одно стихотворение А.С. Пушкина, которое долго было под цензурным запретом:

«К бюсту завоевателя»

Напрасно видишь тут ошибку:

Рука искусства навела

На мрамор этих уст улыбку,

А гнев на хладный лоск чела.

Недаром лик сей двуязычен.

Таков и был сей властелин:

К противочувствиям привычен,

В лице и в жизни арлекин.

На эти почти неизвестные широкой аудитории строки А.С. Пушкина подвиг увиденный им бюст императора Александра, выполненный с натуры (в Варшаве в 1820 г.) датским скульптором Бертелем Торвальдсеном (дат. Bertel Thorvaldsen: 1770–1844). Дело в том, что выдающийся скульптор весьма проницательно разглядел кошмарную сущность натуры царя: злобу и ущербность — под маской благости. Александр I был действительно человеком болезненно раздвоенным, но он и не мог остаться нормальным: нервные больные среди ближайших предков, а затем воспитание между ненавидящими друг друга родственниками. Еще юношей цесаревич стал свидетелем эксгумации останков деда, убитого по приказу бабки и затем коронованного (!) заново его отцом, который, в свою очередь, был убит уже при его непосредственном участии.

Современный исследователь А.П. Николаев пишет: «Беспринципность и аморальность Александра коробили его блестящего соперника, человека тоже далеко не идеального. В Тильзите императоры обменивались высшими орденами своих держав. Царь опрометчиво попросил орден Почетного легиона для генерала Л.Л. Беннигсена. Не называя причин, Наполеон категорически отказал. Александр понял свой промах и промолчал. Это была еще одна пощечина, нанесенная самодержцу. Наполеон же говорил позднее:

— Было противно, что сын просит награду для убийцы своего отца».37

Да, у царя с юности обозначилась лысина (равно как и глухота), он был лицемерен, но, возможно, поэт и кумир поэтов (Наполеон) были чересчур категоричны в оценке его личности и поступков? Давайте выслушаем другие точки зрения — и обратимся к фактам его деятельности. Декабрист Никита Муравьев (1795 или 1796–1843) писал без обиняков: «В 1801 г. заговор под руководством Александра лишает Павла престола и жизни без пользы для России». Выдающийся ум России эпохи 1812 года М.М. Сперанский (1772–1839) «выставлял его человеком ограниченным, равнодушным к пользе Отечества, беззаботным, красовавшимся своею фигурою, свиставшим у окна, когда ему докладывали дела…»38

Позднее — во время заседаний Венского конгресса и европейское общество смогло рассмотреть Александра и составить о нем мнение, основанное на близком общении. Высший свет и дипломаты именовали царя не иначе как «фальшивым», не имеющим «морали в практических вопросах», «лишенным нравственных основ, хотя говорит о религии, как святой, и соблюдает обрядовую внешность», «ему кажется, что мир создан только для него». Он «пустозвон», как характеризует Александра австрийский фельдмаршал и дипломат граф Шарль-Жозеф де Линь (1735–1814). Канцлер Пруссии Карл Август фон Гарденберг (1750–1822) в письме к генералу Августу Вильгельму фон Гнейзенау (1760–1831) жалуется на «властолюбие и коварство под личиной человеколюбия и благородных, либеральны намерений». В словах царя «любовь и человечество, а в сердце ложь», — резюмирует архиепископ Игнатий. Лаконичнее всех выразил свою мысль посол Великобритании, ради которой Александр угробил сотни тысяч русских жизней: «честолюбивый, злословящий дурак».39

По свидетельству одного современника, царь избегал «бесед с людьми умными. …Среди представительниц прекрасного пола его таланты расцветают и лучше оцениваются, напр., дамы любят аккомпанировать русскому императору, обнаружившему „особенный талант свистеть“.40 Выдающийся русский историк С.П. Мельгунов (1880–1956) упоминает об одном, возможно, пророческом выводе: „Тайная венская полиция предсказывает и последующую судьбу прежнего любимца, баловня Европы: „Он кончит, как отец“, — это мнение лиц, хорошо изучивших русского императора“.41

Вся игра царя в „либерализм“ была лишь дешевой комедией — и многие современники понимали это еще до полной победы ада аракчеевщины: „Александр „деспот в полном смысле слова“, — говорит де Клемм, наблюдавший царя в Польше в 1818 г. — Он никогда ни на йоту не поступится своей самодержавной властью, несмотря на то, что он почти всегда собой владеет, всякий, бывший свидетелем, как когда он не следит за собой, во всех его чертах отражается черствость, жестокость, проявляющаяся в судорожных гримасах, — тот не ошибется в том, что он деспот…“42 Из письма 3-го президента США Томаса Джефферсона (1743–1826) от 12 декабря 1818 г.: „Его участье в мнимо-священном союзе, антинациональные принципы, высказанные им отдельно, его положение во главе союза, стремящегося приковать человечество на вечные времена к угнетеньям, свойственным самым варварским эпохам, — все это кладет тень на его характер“.43 Петр Григорьевич Каховский (1797–1826) в письме к Николаю I утверждал: „Император Александр много нанес нам бедствия, и он, собственно, причина восстания 14 декабря“. И, наконец, итоговый вывод воспитателя царя Ф.-С. Лагарпа (1824 г.): „Я обольщался надеждой, что воспитал Марка Аврелия для пятидесятимиллионного населения… я имел, правда… минутную радость высокого достоинства, но она исчезла безвозвратно, и бездонная пропасть поглотила плоды моих трудов со всеми моими надеждами“.44

В 1793 году 16-летнего цесаревича Александра женили на дочери маркграфа Баденского Луизе Марии Августе (в православии — Елизавета Алексеевна: 1779–1826). Этот брак оказался несчастным — никакого серьезного чувства не было: более того — супруг стал издеваться над женой (да и сама глупая и примитивная особа не пылала чувствами к супругу). Несколько позднее посол короля Сардинии граф Жозеф де Местр (1753–1821) писал: „Однако более всего меня печалит удаление друг от друга обоих августейших супругов, которое совершенствуется до такой степени, что я не вижу никакой надежды на столь вожделенное сближение“.45

Вскоре Елизавета Алексеевна завела себе любовника — красивого польского князя Адама Чарторыйского (одновременно близкого друга царя и министра иностранных дел России!), причем, как ни странно, ее муж всячески способствовал этой связи!46 С.П. Мельгунов анализирует свидетельства очевидцев: „Ольри записывает, что Елисавета „не пользуется любовью государя“: „Известно самым достоверным образом, что единственный мужчина, которого императрица видит с удовольствием и который бывает в ее интимном обществе — кн. Чарторижский“… Об интимных отношениях этих двух лиц говорят будущий посланник в России Людовика Филиппа Барант и близкая ко двору гр. Головина. То же утверждает Наполеон на о. св. Елены, как свидетельствует журнал Гурго. …Барант утверждает, что оба супруга добровольно возвратили друг другу свободу. Мало того, Александр изо всех сил покровительствовал связи с Чарторижским. Барант сообщает, что, когда у Елисаветы родилась девочка и она была показана Павлу, последний будто бы заметил статс-даме Ливен: „Сударыня, полагается ли, что у блондина мужа и блондинки жены может быть ребенок брюнет?“ „Государь, Бог всемогущ“, — ответила Ливен“».47

Да! От друга мужа, Адама Чарторыйского, Елизавета Алексеевна забеременела и родила, но ребенок прожил недолго (1799–1800 гг.). Тем не менее православная царица Елизавета Алексеевна времени не теряла — и вскоре изменила уже А. Чарторыйскому: она нашла себе нового мужчину — эффектного кавалергарда Алексея Яковлевича Охотникова (1780–1807), от которого забеременела и 3 ноября 1806 года родила!48 Вскоре после известия о беременности А.Я. Охотников был убит.49 Отмечу, что не только царь был иногда жесток с супругой, но и она вела себя с ним грубо: об этом свидетельствуют письма матери «пострадавшего».50

А теперь мы вплотную подошли к проблеме сексуальной жизни самого царя. Ученые давно выяснили, что сексуальность, физические пристрастия и удовлетворение (либо неудовлетворенность) самым значительным образом отражаются на поведении и поступках того или иного человека. Как мы знаем, у императора Александра не было детей: проблема отсутствия наследника особенно остро встала в период восстания декабристов. Историки всегда знали о том, что нормальных интимных отношений с женой у царя никогда не существовало,51 но пытались как-то «изыскать» альтернативу. Некоторые обманулись, поверив в то, что, по всей видимости, специально назначенная еще самой семьей царя на роль «ширмы», красавица Мария Антоновна Нарышкина (урожд. княжна Святополк-Четвертинская: 1779–1854), была его любовницей.52 Однако не существует репрезентативных документов, подтверждающих их сексуальную связь (хотя бы дневника как у одной известной балерины…). Зато мы достоверно знаем, что она практически открыто (!) жила (помимо официального мужа…) с дипломатом и поэтом князем Григорием Ивановичем Гагариным (1782–1837), а затем и с генерал-адъютантом самого царя, графом польского происхождения, Адамом Петровичем Ожаровским (1776–1855) — и еще со многими другими лицами. Да, таковы были нравы той православной Руси, «которую мы потеряли». Как говорится: деды распутничали. Но почему я упомянул слово «ширма»?

За всю свою жизнь царь, полностью располагающий всем женским (да и мужским) населением России, не был замечен ни в одном романе: ни одна придворная или другая дама не забеременела от него. Согласитесь: точно и научно зная о повадках приматов, о похотливости сильных мира сего, сами собой закрадываются разного рода вопросы. Большинство аристократов, генералов эпохи Александра имели десятки любовниц — тому свидетели множество подлинных документов. Любовные похождения Наполеона также подробно описаны исследователями.53 Зато царь нарочито и картинно целовал ручки и танцевал с дамами на балах, изображал «рыцарское отношение»; он постоянно пытался создать видимость ухаживания (не менее талантливо, чем, предположим, актер Кевин Спейси…) — часто одновременно за несколькими особами.54 К чему было тратить столько усилий для создания декорации из несуществующих романов? Что он пытался скрыть? Пытаясь объяснить полное (!) отсутствие у Александра интимных отношений с женщинами, сбившись с ног в поисках хотя бы одной особи, ученые даже выдвинули версию о его кровосмесительной связи с собственной сестрой Екатериной Павловной (1788–1819). Так, еще внимательный исследователь С.П. Мельгунов пытался вникнуть в суть произошедшего:

«Обрисовка отношений Александра к женщинам, имеющая значение для его личной характеристики, требовала бы рассмотрения и его отношений к любимой сестре Екатерине Павловне. В этих доверительных отношениях была доля нежных чувств, выходящих уже за сферу родственной привязанности. Как по-иному рассматривать те нежные письма, которые писал Александр своей сестре? Что означают, например, такие строки: „Helas! je ne sais profiter de mes anciens droits (il s'agit de vos pieds, entendez vous) d'appliquer les plus tendres baisers dans votre chambre a coucher a Twer“ (Увы, я не могу воспользоваться своим старым правом осыпать ваши ножки нежными поцелуями в вашей спальне в Твери»).

К сожалению, при опубликовании Николаем Михайловичем переписки брата и сестры, эта переписка подверглась со стороны, как говорят, Николая II строгой цензуре. Переписка дана читателям с большими купюрами. Многое для определения семейных отношений уничтожено еще императором Николаем I. Может быть, истории и не удастся, таким образом, приподнять завесу, скрывающую до сих пор от нас детали деятельности, развивавшейся вообще около тверского салона Екатерины Павловны. Пока, во всяком случае, еще преждевременно строить здесь какие-либо предположения.55

В 1947 г. будущий доктор исторических наук В.В. Пугачев прямо утверждал, что «Екатерина Павловна была любовницей Александра» (выделено мной, прим. Е.П.).56 Но именно сексуальный характер их отношений сохранившимися (после уничтожения семьей Романовых) документами опять-таки не подтверждается (хотя в переписке встречаются слова признания в любви — но подобное было органичным для стиля эпохи). Зато мы знаем о любовной связи (в те же годы) великой княжны с женатым генералом П.И. Багратионом (правда, супруга ему изменяла еще более беспардонно: об этом — ниже), который хотя и был несколько уродлив, но отличался энергичностью.57 Замечу «в скобках»: в 1809 году Екатерина Павловна все же вступила в близкородственный брак со своим двоюродным братом (их матери были родными сестрами) — принцем Георгом Ольденбургским (1784–1812). Круглолицая, с чересчур пухлыми щеками, Екатерина, отличалась экзальтированным характером, мечтала о власти, пыталась (неудачно) женить на себе императора Австрии — и истероидно подталкивала брата и окружающих к военным авантюрам.

Есть только одно логичное объяснение отсутствия у Александра I активной половой жизни: по всему вероятию, он был импотентом — и это подтверждается рядом источников. Осведомленный и прекрасно знавший царя и его двор немецкий писатель и депутат Франкфуртского национального собрания Эрнст Мориц Арндт (1769–1860) высмеивал картинные потуги Александра ухаживать за «дамочками»: «Придворные врачи говорили по этому поводу, что все это — одна видимость, совершенно безопасная, что мужья без тревоги позволяют ему увиваться вокруг своих жен».58Вероятно, лучше и дольше прочих знавший Александра А. Чарторыйский заявляет (еще при жизни Павла — когда цесаревич был молод) уже без обиняков: «Редко, чтобы женской добродетели действительно угрожала опасность».59 «„Государь любил общество женщин“, — свидетельствует одна из поклонниц Александра, гр. Эделинг, рожденная Стурдза, бывшая близкой фрейлиной его жены, — вообще он занимался ими и выражал им рыцарское почтение, исполненное изящества и милости».60

Версию об импотенции Александра я уже аккуратно выдвигал в одной из своих публикаций ранее,61 о том же можно было догадываться по косвенным доказательствам, но буквально совсем недавно крупный специалист по истории России конца восемнадцатого века, опубликовавшая в последние годы множество интересных документов эпохи,62 Наталия Зазулина, сообщила мне об обнаружении важных материалов, а именно: записей о проблемах цесаревича с потенцией, сделанных на латыни иностранными врачами царской семьи. Эти данные будут опубликованы в книге («Европейский пасьянс»), которая готовится к печати почти одновременно с моей монографией, поэтому я сообщу лишь суть. Итак, оба брата (Александр и Константин) переболели чем-то очень серьезным в 1787 г. (болели долго — почти полгода). К возвращению Екатерины из путешествия в Крым, воспитатель внуков Николай Иванович Салтыков (1736–1816) повез их на встречу с бабушкой. Старший брат был еще слаб и болен. И.В. Зимин утверждает, что они переболели корью,63 а Н. Зазулина полагает, что мальчики перенесли скарлатину с осложнениями, последствиями которых стали: бесплодие у Константина и импотенция у Александра. Действительно, от нескольких жен у Константина детей не получилось.64

Н. Зазулина выяснила, что тревогу в отношении потенции Александра забила еще его бабка через полтора — два года после его свадьбы. Ладно жены: ни одна фрейлина не была беременна! И первые врачи приехали в конце 1795–1796 гг. из Швеции и Пруссии. Да, захватывать чужие территории и заставлять города сотнями церквей в России научились, а вот медиков, которые бы помогли «помазаннику Божьему» с половым и вообще здоровьем, приходилось завозить из «бездуховного» Запада…65

Еще С.П. Мельгунов заметил: «Головин в своих записках утверждает, что ухаживание Зубова якобы объясняется „желанием Екатерины II видеть внука“. Об этих приставаниях Зубова говорит в своих письмах к Кочубею сам Александр. Он жалуется в них на трудность того двойственного положения, в котором приходится ему пребывать, — другими словами, на боязнь обидеть всемогущего фаворита».66

Стоит заметить, что антропологические и социальные изменения за истекшие 200–250 лет весьма значительны. Если сегодня многие долго и планомерно делают карьеру, наживают средства, наслаждаются сексуальной свободой — и заводят детей в 40–50 и даже 60 лет, то в описываемую эпоху средняя продолжительность жизни была гораздо меньше, пенсий (кроме именных) не существовало — и детей необходимо было делать как можно раньше. Учитывая высокую детскую смертность (церковники долгие века замедляли развитие наук и медицины), проходилось рожать чаще: особенно семьям монархов, которым был необходим наследник трона.

В предоставленном мне рукописном сокращенном варианте своего исследования Н. Зазулина утверждает: «Вторая попытка лечиться была после рождения и смерти дочери Елизаветы от А. Охотникова — во время поездки в Пруссию. Также, вероятно, имели место походы по врачам в Англии, перед поездкой на Венский конгресс — и в самой Вене. И.З. Кельхен (Иван Захарович Кельхен (1722–1810) — лейб-хирург, прим. мое, Е.П.) в своей записке отмечал, что лучший специалист по вопросам продолжения рода у мужчин — шведский врач Адам Афцелиус (шведский ботаник, ученик К. Линнея — прим. мое, Е.П.) пригласили и его. Следом за ним выписали Брюгманса, Сдифорта, позже Зибальда. И по их отметкам, у Константина с потенцией все было в порядке, только никто не беременел! А у Александра Павловича проблема была серьезнее: даже из дам никого не осматривали, т. к. не было причины! И главное — это специализация всех врачей. К Александру вызывали не хирургов общей практики, а специальных докторов, тогда это было разновидностью гигиены и одновременно родовспоможением. При дворе в Питере были и свои неплохие врачи, но не по этому профилю. С этим было хорошо в Швеции, среди учеников Карла Линнея: целая научная школа по гинекологии существовала и в Пруссии».

Теперь, имея информацию о проблемах Александра с потенцией, все встает на свои места: понятно, почему у него сразу не заладились отношения с женой (вплоть до того, что для сотворения наследника Екатерина ее «подкладывала» под своего любовника П.А. Зубова, а сам муж — под собственного друга А. Чарторыйского); понятно, из-за чего у царя не было сексуальных связей с «мамзелями» — и он остался бездетным. Однако остается небольшая вероятность того, что а) речь все же шла лишь о невозможности иметь детей или б) все эти профессионалы по царственным импотентам могли его через некоторое время (хотя уж очень много лет ничего не выходило…) вылечить. Но тогда к нам возвращается — и с еще большей цепкостью пристает вопрос: почему у Александра Павловича не было сексуальных отношений с женщинами?

Никто из моих коллег об этом не писал и, возможно, не задумывался, но множество документальных фактов позволяют мне внести новую и важную версию-концепцию: по всей видимости, русский император был латентным гомосексуалом.

Как известно, изначально Александр I обещал жить «по заветам» бабки Екатерины — и это привело двор в восторг. Даже в конце его правления, в 1820-е годы, мы читаем в «Горе от ума» описание преклонения московского дворянства перед теми, кто «при государыне служил Екатерине», при ней, веселя императрицу, грохался на паркет — и тому подобные «прелести» холуйства (вспоминаем «кофейник Кутузова»). Относительно нравов самой Екатерины II и ее ближайшего круга можно лишь сказать, что они, возможно, превосходили своей порочностью и эротоманией все, что видел фривольный и прекрасный восемнадцатый век. Сегодня мы знаем о существовании мебели («секретная комната»), заказанной Екатериной и выполненной в эротическом стиле. Как считается, сами предметы не сохранились (их след теряется в 1940-е годы), но в распоряжении историков имеются детальные фотоснимки стола (ножка — огромные пенящиеся фаллосы, по обручу — эрегированные раскрашенные фаллосы), кресла и стула. Читатель может их наблюдать в многочисленных публикациях (в том числе в интернете) и документальных фильмах Петера Водича. Подобная мебель весьма гармонировала с бесконечной чередой все более молодеющих любовников стареющей Екатерины. В данном случае нам важно отметить два нюанса: во-первых, юный цесаревич Александр рос именно в такой атмосфере, в ней формировалась его и без того покалеченная психика, во-вторых, подобные «античные» искусы говорят об истинном отношении императрицы и придворных к православным нормам.

Еще в середине 1790-х гг. цесаревич Александр стыдливо признается в письме к матери: «Вы спрашиваете, дорогая матушка, не беременна ли моя маленькая Лизон. Пока нет, потому что дело еще не кончено. Нужно сознаться, что мы — большие дети, и пренеловкие, прилагаем все мыслимые усилия, чтобы сделать это, но нам не удается».67 Дело в том, что Александр никак не мог возбудиться на жену… Зато, как отмечают ученые-биографы русского императора: «Незрелый Александр предпочитал проводить время в компании молодых дворян его возраста или своих лакеев, предаваясь проделкам и шуткам, нередко весьма сомнительного свойства».68

Круг его общения состоял из людей, скажем так, противоречивых. Некоторые из них, возможно, пытались развить в нем «первородные» инстинкты не самым тонким образом. Действительный тайный советник, сенатор, кавалер-воспитатель цесаревича, Александр Яковлевич Протасов (1742–1799), 8 июня 1794 г. писал графу А.Р. Воронцову: «…чтобы дать вам представление о его образе жизни, скажу, что назавтра он пригласил меня повеселиться — на случку его английской кобылы с жеребцом Ростопчина, добавив, что этот последний уверил его, будто наблюдать за движениями двух лошадей во время сего акта весьма забавно».69 Но даже подобные «научные» просмотры не помогли надежде русского народа и собственной бабки, Александру, приноровиться к собственной баденской… жене.

Еще один немного комичный эпизод, связанный с прусской королевой Луизой (1776–1810) описывает С.П. Мельгунов:

«Если у русского императора и было какое-нибудь пристрастие к Пруссии, то большую роль играло немецкое происхождение царствовавшей династии, как отмечал Жозеф де Местр. В действительности, роль Александра в делах Пруссии и отношения его к несчастной прусской королеве исключительно объясняется той дипломатией, которую вел Северный Тальма. Как показывает отчетливо в этюде, посвященном королеве Луизе и Александру А.К. Дживелегов, Александр, стараясь покорить Луизу, думал не о флирте, а о том, „чтобы сделать самого влиятельного человека у прусского трона слепопреданным себе“. К несчастью для Луизы, как для женщины, так и для политического деятеля, она искренно увлеклась… обольстительным монархом. …В результате Луиза предлагает Александру „любовь“, а последний вел только холодный, расчетливый „политический флирт“. „Платоническое кокетничание“ с Луизой со стороны Александра привело к тому, что, будучи в Потсдаме в 1805 г., Александр должен был, подобно омским девицам того времени, запирать на два замка свою опочивальню, чтобы его не застали врасплох. Об этом он рассказывал сам Чарторижскому. И действительно, как видно из личной переписки с ним Луизы, последняя готова была совершить неосторожный поступок, к которому Александр, очевидно, не был склонен, ибо для него игра с Луизой сводилась прежде всего к игре политической. …Луиза поняла это только через несколько лет, когда перед ней до некоторой степени вскрылся истинный характер ее „друга“».70

Таким образом, прусская королева не сразу поняла, что Александр совершенно не интересуется женщинами — и получить удовольствие, изменив ее бездарному и бесхарактерному мужу, не получится. На это не обращали внимания мои предшественники, но как раз к упомянутому мужу — Фридриху Вильгельму III (1770–1840) Александр определенные чувства испытывал! Этот король был действительно безвольный и пустой тип, но по молодости лет обладал красивыми чертами лица и стройной фигурой. Не в последнюю очередь из-за этой привязанности русские солдаты проливали кровь в 1806–1807 гг. Послушаем свидетельство главнокомандующего (с января по июнь 1807 г.) русской армией Л.Л. Беннигсена (1745–1826):

«Теперь перейдем к изложению отношений наших с прусским двором.

Личная дружба обоих государей являлась главной основой этих отношений; дружба, подобной которой история дает мало примеров; притом дружба — постоянная среди всех политических пререканий и неизменяемая, несмотря на все превратности судьбы и военные несчастья.

Переговоры между Францией и Пруссией, совершенно чуждые России, и о которых ей не было даже сообщено официально, дошли уже до того, что берлинский кабинет не счел более возможным выбирать между войною и миром. …Забывая всякие соображения, император Александр не только не колебался ни минуты оказать королю просимую помощь, но сообщал ему твердое намерение помогать своему другу и союзнику всеми своими силами».71

Я подчеркну: речь идет о той войне, которая стоила жизни многих десятков тысяч русских людей — и завела Россию в Тильзит! Вот чего стоили интимные привязанности Александра. В моей коллекции (см. в разделе иллюстраций) есть даже гравюра тех лет, где Александр и Фридрих Вильгельм нежно держатся за руки. Теперь, зная на каких субъективных основаниях произошло столкновение 1806–1807 гг., можно лишь иронически относиться к потугам ряда исследователей приписывать мнимым (об этом — в соответствующей главе) негативным последствиям присоединения России к блокаде Англии — причины войны 1812 г. (тем более что сами эти авторы даже не замечают логического противоречия в собственных построениях: если Россия невиновна в конфликте, тогда зачем вообще упоминать о том, что «причиной» были проблемы от присоединения к системе, инспирированной Наполеоном?).

Так или иначе, упомянутые выше биографы царя (С.П. Мельгунов и М.-П. Рэй) не замечали очевидного: и либо игнорировали напрашивающийся из документов и фактов вывод — или говорили о пресловутой «дипломатии». Я полагаю, что сейчас и у моих коллег-историков, и у читателей должны постепенно открыться глаза… Предлагаю, так сказать, осмотреться: во дворцах, в которых жил русский царь, царила эстетика ампира, европейского классицизма, где все было пропитано символами античной эстетики. Цесаревич, а затем император обожал смотры солдат, был сторонником шагистики и гневался, если армейцы были плохо одеты. С детства его окружали эротоманские гравюры, табакерки «с секретами» — и прочие «игрушки» разгульной Екатерины. Манерный, утонченный и голубоглазый Александр окружает себя исключительно адъютантами-красавцами. Среди офицеров, чью карьеру он продвигал, был и молодой Иван Саввич Горголи (1773–1862) — этого грека на русской службе называли одним их самых красивых людей России. По распоряжению сверху его перевели на службу в лейб-гвардии Семеновский полк — любимый полк царя.

А теперь обратимся к ранее неизвестному, но просто феноменальному документу, который полностью разоблачает императора Александра. Все вы знаете о знаменитом создателе идеологии «официальной народности» («духовные скрепы»…), известном своими гомосексуальными связями — о Сергее Семеновиче Уварове (1786–1855). Обычно его деятельность связывают с правлением Николая I, вспоминают эпиграмму А.С. Пушкина, написанную про любовника министра народного просвещения — про князя Михаила Александровича Дондукова-Корсакова (1794–1869), но неожиданный и стремительный карьерный взлет совсем юного мальчика Сережи начался именно при Александре — и благодаря его чувствам. Ранее считалось, что мемуаров С.С. Уварова не существует, однако совсем недавно были переведены на русский язык с французского (естественно: на каком же еще языке писать «патриоту», придумавшему объединить в пошлую формулу «Православную веру. Самодержавие. Народность»?) его воспоминания, которые не предназначались для публикации, а должны были навсегда остаться семейной тайной (подлинный материал хранится в Отделе письменных источников Государственного исторического музея). Никто из моих коллег их еще не успел проанализировать. А теперь я предлагаю послушать рассказ самого С.С. Уварова, который, по большому счету, даже не нуждается в комментариях — ведь фактически речь идет о романтическом чувстве со стороны императора Александра к 16-летнему юноше:

⇐ Предыдущая 87 88 89 90 919293 94 95 96 Следующая ⇒