Table of Contents 43 страница

Поразительно, как совпала «матрица» истории: 17 ноября 1941 года вышел секретный приказ Сталина № 0428. Он предписывал: «…Разрушать и сжигать дотла все населенные пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40–60 км в глубину от переднего края и на 20–30 км вправо и влево от дорог.

Для уничтожения населенных пунктов в указанном радиусе действия бросить немедленно авиацию, широко использовать артиллерийский и минометный огонь, команды разведчиков, лыжников и партизанские диверсионные группы, снабженные бутылками с зажигательной смесью, гранатами и подрывными средствам…» Этот чудовищный документ хранится в ЦАМО (Ф. 208. Оп. 2524. Д. 1. Л. 257–258. Заверенная копия). То есть весь этот ад агрессии был направлен против собственных граждан — ведь пострадали прежде всего именно они! Оказывается, не бывший уголовник «Коба» был изобретателем подобных приемов!

Трагедии жителей прифронтовой полосы Российской империи множились. Вот что нам сообщает о первых беженцах из Смоленской губернии, живший в те месяцы в Пензе известный мемуарист Ф.Ф. Вигель: «Как странно было видеть… что при постоянно сырой, ненастной погоде на пензенских улицах затрудняется проезд от множества неизвестных экипажей, запачканных, забрызганных грязью, карет, колясок, колымаг и целых дорожных обозов. Мы сначала подумали, что все семейства уездных помещиков решили поселиться в губернском городе, но вскоре узнали, что то были эмигранты из Смоленской губернии, которые хотели у нас приютиться и с трудом искали квартир: за довольно большие деньги находили они себе помещения в небольших домах мелких чиновников и мещан с нижней части города».153 Итак — «эмигранты»: никакого единого народа! Мне сразу вспоминаются десятки рассказов, которые я лично слышал от очевидцев событий 1941–1942 гг.: вечные поборы и невероятно высокие цены на все в эвакуации, дикая зависть (особенно к москвичам и ленинградцам).

Зато пленных французских офицеров дворяне и мещане часто принимали не просто бесплатно, но и всячески заискивали, и даже терпели тосты «за здоровье императора Наполеона». Знаменитый поэт Василий Андреевич Жуковский (1783–1852) наблюдал подобные тосты за семейным (!) столом в имении Е.А. Протасовой в д. Муратово. Он свидетельствует: «Наши помещики принимали охотно к себе пленных, и несколько французов жило у Протасовых. Все старались облегчить участь этих несчастных, многие с ними дружились».154 Более того, например, генерал Шарль Огюст Жан Батист Луи Жозеф Бонами де Бельфонтен (1764–1830), который был взят в плен уже без движения, изрезанный почти двадцатью штыковыми ранами (!), прожил около полугода в Рязани, имел свой экипаж (выписан 22 октября рязанским губернатором из Орла), а 30 сентября 1812 года на его содержание из государственного казначейства было потребовано аж 1 000 рублей.155

В 1984 году известный исследователь-специалист по крестьянскому вопросу в России В.И. Бабкин (доктор наук, профессор) написал книгу «Классовая борьба в период Отечественной войны 1812 г.», однако был получен фактический запрет публиковать ее в СССР. Она и до сих пор не опубликована, потому что в ней исследователь открытым текстом цитировал сотни архивных документов всех краев и областей страны, которые повествовали о восстаниях крестьян против российских властей, о многочисленных боях (!) крестьян против русской армии. По моему мнению, уже той книги хватило бы для того, чтобы сделать вывод о наличии в России в 1812 году гражданской (крестьянской) войны. Как известно, так сложилось, что я сначала самостоятельно сделал подобный вывод (в соответствии с найденными мною документальными данными), а уже потом нашел всеми забытую рукопись (подчеркну: сам Бабкин похожих выводов не формулировал и продолжал именовать войну «Отечественной»). Тем не менее, я считаю необходимым перечислить некоторые знаковые примеры крестьянской войны — одновременно это и будет воздаянием справедливости моему коллеге, о котором забыли и труд его мог бы остаться бессмысленным. Рукопись депонирована в хранилище ИНИОН РАН (7.08.1984. № 1778), а здесь я использую статью В.И. Бабкина из редкого издания (по всей видимости, его изымали и уничтожали, сегодня книга фактически недоступна и полностью забыта моими коллегами): «Вопросы военной истории России. XVIII и первая половина XIX веков». М., 1969.

Итак: «Непрерывно происходившие крестьянские волнения в первые годы XIX в. не прекращались и во время Отечественной войны 1812 года. Они имели место, в частности, в Прибалтике. Уже 29 июля 1812 г. рижский военный губернатор сообщал в Петербург, что в Верровском округе возникли среди крестьянства „беспорядки и буйства“. Для подавления этих волнений было предписано „из состоящих в ведомстве его внутренней стражи Митавского и Рижского батальонов без малейшего потеряния времени отправить в Верро одного исправнейшего офицера с командой 40 человек“. Затем оказалось, что этих сил недостаточно. Из Пскова была послана конно-артиллерийская рота регулярных войск. Но в связи с тем, что на Псковщине также начались волнения, она была возвращена. На подавление крестьянских волнений в Лифляндской и Псковской губерниях генералу П.X. Витгенштейну пришлось выделить отряд из своего корпуса. В одном из донесений псковского губернатора Витгенштейну сообщалось, что в Невельском, Суражском, Городецком и Велижском уездах „крестьяне от внушения неприятельских войск к мнимой вольности вышли из повиновения… На сей конец я и прошу отрядить в мое распоряжение хотя один эскадрон и 200 казаков“. Наиболее упорную борьбу повели крестьяне Суражского уезда в имениях гр. П.А. Зубова. Против них была послана команда в 300 человек. Но весь этот отряд был разгромлен.

В Невельском уезде восставшие крестьяне помещика Рокоссовского „дом его и имение разграбили до такой степени, что не оставили ни дверей, ни окон, ни полов, которых бы не изрубили в куски“. К крестьянам примкнули затем крепостные помещика Савельева и крестьяне казенного ведомства села Стаек. И все они, „будучи вооруженными пиками и кольями, напали на фольварок помещика Вышинского и не только изграбили имение, но и лишили бы его и жизни, если бы Вышинский не успел, при обороне себя, одного ранить, а другого застрелить“. На подавление восстания крестьян Невельского и Городецкого уездов П.X. Витгенштейн вынужден был выделить отряд из двух эскадронов. Мятеж был подавлен. Крестьян вновь вынудили исполнять барские работы.

24 августа крестьяне Новоржевского и Порховского уездов, объединившись с отрядом рекрутов (показательнейшая деталь — прим. мое, Е.П.), напали ночью на сельцо Костомары, убили помещика Колюбакина и забрали господское добро. В Краснопольском уезде восставшие крестьяне помещика Репнинского захватили деревню Каменки, „потом, соединясь других вотчин с крестьянами, составили толпу до 500 человек“ (после этих чисел просто смехотворно упоминать мифические „отряды“ из нескольких крестьян, которые били со спины вошедших в их дом в поисках пропитания французских солдат — прим. мое, ЕП.). На подавление краснопольских крестьян был послан воинский отряд под командой поручика Колтковского. Но этот отряд был разбит. Витгенштейну против крестьян пришлось посылать целый полк. И только после этого „возмутители были схвачены“ и по приговору военно-полевого суда казнены…

На подавление крестьян Вольмарского уезда из Риги была послана рота. Крестьянские волнения на территории Витебской губернии, начавшиеся летом, повсеместно продолжались до глубокой осени. В одном из донесений витебского губернатора сообщалось, что в ночь на 18 октября „неизвестные люди“ напали на управляющего имением помещицы Щуковой Иосифа Каменского, „которые жгли его и мучили до того, что он на другой день умер“ (я напоминаю: все это происходило в стране, набожность которой постоянно рекламируется казенной пропагандой — прим. мое, Е.П.). Губернатор дважды просил оказать ему помощь воинскими частями, так как полицейских сил было недостаточно. Но в эти дни шло сражение за Полоцк, и Витгенштейн отказался выделить силы для расправы с крестьянами. Однако крестьянские волнения усиливались, и губернатор обратился за помощью в Петербург. На подавление витебских крестьян были посланы воинские команды из Полоцка, Витебска и Себежа (таким образом, русское правительство воевало на два фронта!!! — прим. мое, Е.П.).

Крестьяне помещиков Малиновского и Репнинского в Полоцком уезде с начала июля „взбунтовались, вышли из повиновения у своих господ, — говорилось в донесении в Петербург, — и разграбили казенный магазин в деревне Дворище и своих помещиков прогнали“ (а где же хваленое „единение всех вокруг трона“? — прим мое, Е.П.). Против полоцких крестьян был послан отряд Московского драгунского полка под командой поручика Квятковского. Крестьяне деревни Дворище встретили карателей, будучи вооруженными „ружьями, пролетами, кольями“. Отряд вынужден был отступить, преследуемый крестьянами до деревни Казулино, где 9 августа ночью он был окружен. И „бунтовщики со стрельбою и большим криком бросились на команду, смяли оную, убив до смерти 2 человека драгун, поручика Квятковского и заседателя Ольшевского прибили бесчеловечно, потом перевязали схваченных ими одного унтер-офицера и 11 человек рядовых драгун и отвели в Полоцк к французам“ (да, количество церквей не означало послушание крестьян, армии и правительства „заповедям Христовым“ — прим. мое, Е.П.). Пришлось посылать эскадрон драгун под командой майора Шонгофа. И только на этот раз удалось разгромить бунтующих крестьян. По приговору военного суда „зачинщики“ дворовый человек Даниил Макаров, Семен Грачуха и Ларион Куренок были приговорены к смертной казни через повешение. Приговор был немедленно приведен в исполнение в местах их жительства, а Даниил Макаров был повешен в деревне Казулино „на том месте, где им разбита была та команда“.

Крестьяне Дривинского уезда „собрались во множественном числе и, засевши в большой лес, из оного делали нападения… на помещиков“. Посланной против них воинской команде удалось „разными уговорами и страхом принудить тех бунтовщиков разойтись по своим домам“. Организаторы этого выступления крестьяне Афанасий Кавзель и Гавриил Гузик были преданы суду и „в страхе и к воздержанию других казнены смертью: повешены в разных местах, где подобные от крестьян бунты начались, прочие их соучастники по мере каждым учиненного преступления наказаны телесно и отданы их помещикам“.

Вся территория Витебской губернии была охвачена крестьянскими волнениями. С момента вторжения наполеоновских войск усилились крестьянские волнения по всей территории Белоруссии. Так, крестьяне Борисовского повета, укрывшись в лесах, создали там отряды самообороны и повели ожесточенную борьбу одновременно с вражескими отрядами и местными феодалами. Они нападали на имения, забирали хлеб. Крестьяне деревни Тростяны Борисовского повета, организовавшие партизанский отряд, убили своего помещика Глазко за то, что последний попытался заставить их нести феодальные повинности и в период оккупации…

В Могилевской губернии для охраны помещиков наполеоновская администрация учредила особые отряды. …Минский вице-губернатор сообщал, что „крестьяне кн. Радзивилла слободы Пирашевской, выйдя из повиновении помещику, оказали столько буйства, что исправник принужден был истребовать воинскую команду для усмирения их, но когда приблизился с оною к селению, то крестьяне вышли в поле в намерении противиться…“

Почти вся территория Белоруссии в течение июля — августа (то есть фактически сразу после начала войны! — прим мое, Е.П.) была охвачена крестьянскими волнениями, переходившими местами в открытые вооруженные схватки. За сентябрь 1812 г. из 28 уголовных дел, рассмотренных в Минской губернии, 25 относились к крестьянским волнениям.

Более массовый характер носили крестьянские протесты в Смоленской губернии (а она считалась в 1812 году „исконно русской“ провинцией — прим. мое, Е.П.)…

Слухи об антифеодальных выступлениях на оккупированной и прифронтовой территории быстро разнеслись по всем губерниям. Так, в сообщении московского губернатора говорилось: „Во многих селениях нет ни самих помещиков, ни управляющих от них, отчего крестьяне находятся без управления, пускаются в своевольство“. Массовый размах крестьянских волнений был в Волоколамском уезде, где крестьяне селами выходили из повиновения. Местные власти и вотчинная администрация были бессильны справиться с крестьянами. Комитет министров 24 сентября предписал генералу Ф.Ф. Винценгероде, „чтобы он на место к взбунтовавшимся крестьянам отрядил достаточную команду и изыскал зачинщиков возмущения, в страх другим велел их повесить“. Против волоколамских крестьян было послано два полка.

В антифеодальных выступлениях принимали участие и крепостные рабочие городов Московской губернии. В июле вспыхнуло волнение на бумажной фабрике Мещанинова в Богородске под влиянием слуха, что скоро все крепостные будут освобождены (то есть если бы Наполеон хотел не мира, а победить Александра любыми подлыми методами, он бы легко мог воспользоваться популизмом — и сыграть на крестьянском факторе — прим. мое, Е.П.). По жалобе рабочих шелковой фабрики Лазарева в Богородске по предписанию Сената было произведено обследование. Выяснилось, что повод к беспорядкам подает сам владелец фабрики „тем, что, приводя им скудное содержание, довел их до такого убожества, которое в состоянии было лишить их дальнейшей надежды к поправлению своего состояния“ (а где же христианские добродетели и патриотизм означенного владельца? — прим. мое, Е.П.). Над рабочими издевались, и в этом особенно отличался поручик Чиж. Он „забыл человечество, дошел до того, что мастерового Елесеенкова травил собакою“ (и это в период нашествия „неприятеля“! — прим. мое., Е.П.). Подобное выступление произошло и на серпуховской бумажной фабрике купца Н. Борисова.

Из Калужской губернии шли сообщения о начавшихся там крестьянских волнениях. Малоярославский земский исправник доносил губернатору: „Жители некоторых селений, а наипаче Овчининской экономической волости, выходят из послушания, требования земской полиции выполнять отказываются, ссылаясь на близость неприятеля“ (иными словами: всё, власть меняется, а прежней власти — российского императора — русские крестьяне центральной России подчиняться отказываются — прим. мое, Е.П.). С освобождением территории от противника дворяне Калужской губернии в еще большей степени испытывали страх перед опасностью крестьянских волнений, так как в руках крестьян оказалось много трофейного оружия.

…Массовые антифеодальные выступления имели место и в отдаленных от театра военных действий губерниях: Вологодской. Костромской, Казанской, Пермской, Пензенской, Нижегородской, Новгородской, Орловской, Оренбургской, Саратовской, Екатеринославской, Лифляндской, Тамбовской и многих других (проще говоря — везде: прим. мое, Е.П.).

Приведем некоторые факты из истории борьбы крестьян Нижегородской губернии. Восставшие крестьяне Сергачского уезда послали делегацию в Петербург „с мирским приговором для исходатайствования им вольности“. А крестьяне вотчины Мусиной-Пушкиной Семеновского уезда избрали из своей среды „поверенных“ Ф. Потапова, Д. Николаева и Ф. Филиппова и подали через них губернатору жалобу на вотчинного начальника Г. Куничкина, который „делает с крестьян непомерный сбор денег с побоями и угрозами“. В ожидании ответа на свою жалобу, они отказались нести повинности. Но губернатор жестоко расправился с крестьянами. Ф. Потапов умер от истязаний в тюрьме, а Д. Николаев был сослан в Сибирь.

Крестьяне Бугурусланского уезда Оренбургской губернии послали в Петербург своих поверенных „к изысканию мнимой вольности“, а своей помещице Нагадкиной заявили о несогласии „ходить на барщину“. „Дабы пресечь неустройство сие“, губернатор послал на усмирение крестьян воинский отряд, где ему приказано было „оставаться до совершенного приведения крестьян в повиновение“. В ряде уездов Тамбовской губернии крестьянские волнения подавлялись силой воинских команд.

В Приуралье, на территории Сарапульского и Елабужского уездов происходили волнения среди татар и башкир. Они были подавлены силой оружия, а крестьянский вожак Файзула Мунасынов был приговорен к пожизненной каторге. Усилились волнения и среди приписных крестьян, составлявших значительную часть рабочих крепостных мануфактур Урала. На Белорецкий, Верхнее-Исетский и Гороблагодатский заводы был послан отряд в 800 человек (это настоящие масштабные военные действия! — прим. мое, Е.П.). Волнения охватили Ирбитский, Екатеринбургский и Камышловский уезды. Пермский губернатор вынужден был лично объезжать места волнений, охвативших до 20 тыс. человек. На подавление волнений ему потребовалось несколько батальонов войск. Крупное выступление крестьян произошло в имениях заводчика А.И. Яковлева. В Вологодской губернии это началось по поводу отсылки до 400 крепостных из имений Вологодской губернии на уральские чугуноплавильные заводы, принадлежавшие Яковлеву. Против крестьян была послана воинская команда. Повстанцы рассеяли карателей. Пришлось отряжать усиленный отряд. На требование „покориться“ они отвечали: „Живыми в руки не дадимся. Во владения Яковлева идти не согласны, разве всех нас изрубят и отдадут ему трупы“. Выступление было подавлено. Главных „зачинщиков“ волнения старосту Модеста Иванова, сотского Алексея Васильева, крестьянина Алексея Петрова, а также отставного солдата Ивана Михайлова наказали при собрании прочих кнутом, у первых трех вырезали ноздри (напоминаю о пропагандируемой религиозности — прим. мое, Е.П.) и, заклеймя, сослали в Сибирь на каторжную работу, а последнего — на поселение.

Восстали крестьяне того же Яковлева, пытавшегося в Череповецком и Устюжно-Железопольском уездах Новгородской губернии отобрать 220 крестьян для отправки на Уральские заводы. Здесь крестьяне оказали еще более упорное противление. На подавление их была послана команда 6-го Башкирского полка. Но „сии крестьяне, составив из себя 600 человек, вооруженных пиками, берданками, рогатками, ружьями и даже двумя пушками, поклялись между собой присягою, чтобы никого не выдавать, и ясно земской полиции, что они никакой власти не слушают“.

Новгородский губернатор вынужден был сообщить, что они не поддаются „увещеванию и не приходят в повиновение, не впускают отряд 6-го Башкирского полка в свои селения, арестовали у себя чиновников земской полиции, причинили им бесчеловечные побои и что сии их поступки делали худые влияния и на прочии селения“. Тогда послали весь 6-й полк. Полковник Шайдаров пытался сначала уговаривать крестьян, но безуспешно. Полк вынужден был отступить из Череповца к деревне Глины, где его также встретили „кольями и пиками, и одному башкиру проломили голову“. К месту происшествий был послан из Петербурга полковник Чуйкевич. Однако и его всяческие „увещевания“ не дали должных результатов. К крестьянам был послан архиепископ Паиссий, но „колико сей пастырь ни старался уговаривать и увещевать к спокойствию и повиновению, они, отринув сие, остались при прежнем упорстве и возмущении“. В ожесточенных схватках „крестьяне, невзирая на самую смерть, дрались и отражали башкирцев отчаянно так, что сам г. Чуйкевич и прочие чиновники, тут находившиеся, поражены и биты“. Волнения были, однако, подавлены силой оружия».

Это поразительно! Просто поразительно! Здесь перечислено чуть ли не большее количество боев и стычек, чем было в локальной кампании против армии Наполеона! Почему Великую армию европейцев отечественные авторы уважают вниманием, а русских крестьян (погибших в схватке с… русскими же) — нет?! Да, придется отказаться от пышного имперского мифа-копролита, на котором удобно «распиливать» бюджет, но научная логика, элементарная математика нам диктует сделать вывод: в 1812 году в России происходила гражданская война на фоне локальной кампании 6-й антифранцузской коалиции. Причем военные действия антифранцузской коалиции велись союзниками царя Александра (после всего вышеперечисленного я не могу без оговорок сказать «союзниками России», потому что Россия не была единой) не только на территории Российской империи, но и в Испании (а в конце кампании — и в Герцогстве Варшавском, и в Пруссии), а также на море. При этом в Испании против французов воевала английская армия.

Таким образом, война 6-й антифранцузской коалиции была совершенно того же типа и свойства, что и все предыдущие коалиции, начавшиеся в начале 1790-х (когда Бонапарт еще был нищим офицером), только отягченная гражданской войной в одной из стран-участниц. Хотя нельзя не упомянуть: в Испании ведь тоже шла фактически гражданская война против законного правителя Жозефа Бонапарта (Иосиф I Наполеон), которую развязали терявшие свои деньги попы и английские агенты. В принципе, по сути это была одна большая война феодализма, авторитаризма, средневековья и мракобесия против свободы, прогресса и просвещения. Вспоминаются слова А.И. Герцена о Г.Л. фон Блюхере и герцоге Веллингтоне при Ватерлоо, которые «своротили историю с большой дороги по ступицу в грязь, в такую грязь, из которой ее в полвека не вытащат».156

В этом негативном процессе Александр и его подчиненные принимали самое деятельное участие, царь вел (в том числе, руками Кутузова), я бы выразился, АНТИотечественную войну. И все закончилось крахом в 1917 году и расстрелом царской семьи. Потому что, если не делать реформы вовремя и сверху — все взорвется: и «крестные ходы» не помогут. Поэтому В.В. Розанов и констатировал: «Русь слиняла в два дня. Самое большее — в три». Если бы правительство правильно оценило гражданскую войну 1812 года, то оно могло бы это предотвратить, но у Александра в сознании было только одно: патологическая зависть к Наполеону, а его преемник Николай мог только заворачивать гайки и мастерить мифы о «героическом» прошлом. У меня даже была мысль назвать свою книгу «Война Александра I против России в 1812 году». Подчеркну: в отличие от российских властей, Наполеон с русским мирным населением не воевал, карательные отряды не посылал (нам известны лишь несколько случаев, когда по просьбе помещиков из числа шляхты им были отправлены команды для охраны домов), даже никогда не наказывал села, в которых отдельные крестьяне зверски убивали пришедших на постой или за провизией (а зимой и просто безоружных, полуживых) французских солдат. Симптоматично и то, что во время всех военных столкновений эпохи Наполеона подобная ситуация с параллельной гражданской войной, вызванной давними и глубокими проблемами, тлевшей в брожении «всех против всех», была уникальной (раздвоенность Испании во время правления брата Наполеона и экономически обусловленные беспорядки в Англии — явления иного рода).

Так начиналась гражданская война в России в 1812 году, и мы с вами позже еще увидим другие акты этой драмы.

Одновременно приходится констатировать, что Наполеон русских крестьян за стремление к человеческим условиям жизни не карал. Подчеркну: мы бы давно знали о крестьянской войне против правительства в 1812 году, если бы все знаменитые художники, которых нанимала власть (от Дж. Доу и П. фон Хесса — до Ф.А. Рубо и советских маляров), писали бы яркие картины на рассказанные выше сюжеты, а не пиарили бы пропагандистскую версию событий.

Но вернемся к эффектным и столь любимым и искренними любознательными читателями, и лукавыми пропагандистами передвижениям армий Наполеона и Александра.

Перейдем теперь к истории с выбором единого главнокомандующего русской армией.

После своего бегства от армии в Петербург Александр постоянно слышал ропот и недовольство тем, что армия позорно бежит, оставляет огромную территорию — гибнут богатые имения и репутация. Находясь при армии, формальным командующим являлся сам царь, теперь же он, верный собственному принципу перекладывать свою вину на других и запутывать ситуацию, решил предоставить обществу официального главнокомандующего. Это, безусловно, должен был быть кто-то «свой», «совсем русский». Речь шла даже не о военных талантах (их в России тогда, как мы уже знаем, особенно солидных не было), а об образе. Но и само решение, сам выбор конкретного «русака» Александр, естественно, решил переложить на других: никакой личной ответственности!

С этой целью 17 августа (5-го по ст. стилю) был созван Чрезвычайный комитет (в Росси часто так бывает: несколько лет готовиться к войне, начать ее, а потом «чрезвычайным» образом выискивать, кто бы мог командовать армией…), который работал с 19.00 до 22.30 часов того же дня. В комитет вошли доверенные высшие сановники императора: председатель Государственного совета генерал-фельдмаршал граф Н.И. Салтыков (1736–1816; я напомню, что он был воспитателем юного цесаревича Александра), светлейший князь П.В. Лопухин (1753–1827), граф В.П. Кочубей (1768–1834), генерал-губернатор Петербурга генерал от инфантерии (т. е. пехоты) С.К. Вязьмитинов (1744–1819), министр полиции генерал-адъютант А.Д. Балашов (1770–1837). Любопытная деталь — вместо царя за заседанием наблюдал А.А. Аракчеев (1769–1834).157 После смерти графа Н.М. Каменского (1776–1811) и графа Ф.Ф. Буксгевдена (1750–1811), имевших имена и заслуги, вариантов почти не оставалось: поздним вечером был выбран М.И. Голенищев-Кутузов (1747–1813). Иногда исследователи обращают внимание на то, что в комиссии были масоны — и они избрали своего «брата», но таких «братьев» среди высших офицеров России было много — поэтому данный момент, вероятно, не был определяющим. Военный историк М.И. Богданович проницательно заметил: «Избрав Кутузова, комитет совершенно исполнил ожидание государя, который заранее предвидел, на кого падет выбор…»158

19 августа М.И. Кутузов был приглашен в резиденцию Александра I на Каменном острове, где царь объявил ему о назначении главнокомандующим: меркантильный Кутузов не забыл попросить денег («на дорогу»), причем, что характерно, на французском языке: эту сцену описал дежурный — граф Е.Ф. Комаровский.159 Александру ничего не оставалось делать, как дать Михаилу Илларионовичу 10 000 рублей…

О назначении Кутузова царь писал сестре Екатерине Павловне так: «Я не мог поступить иначе, как выбрать из трех генералов, одинаково мало способных быть главнокомандующими (имеются в виду Барклай де Толли, Багратион и сам Кутузов — прим. мое, Е.П.), того, на которого указывал общий голос».160 А вот что «чистоплотный» царь заявил генерал-адъютанту Е.Ф. Комаровскому: «Публика желала его назначения, я его назначил. Что же касается меня, то я умываю руки».161 «Император Александр не доверял ни высоким военным способностям, ни личным свойствам Кутузова», — резюмировал один из самых известных биографов царя Н.К. Шильдер.162

При назначении командовать всеми русскими армиями М.И. Кутузову шел 65 год. Он практически не садился на коня, а ездил в коляске. Подобное происходило больше от лени, чем от возраста: к примеру, его коллега фельдмаршал Г.Л. фон Блюхер (1742–1819) был на 5 лет старше, но лично водил солдат в атаку в сражениях до и после войны 1812 г.; первый противник Бонапарта в Италии в 1796 г. Иоганн Петер Больё (1725–1819) был старше Кутузова на 22 года, однако также за 16 лет до 1812 г. подолгу не слезал с коня, проводя исследование местности и на марше (и, кстати, эти генералы, в отличие от Кутузова, не писали лживых реляций о выдуманных победах!). Лень и некоторое равнодушие к боевым делам, изнеженность фактически лишали Кутузова возможности производить рекогносцировки и хотя бы лично участвовать в размещении войск на боевой позиции (что в Бородинском сражении окажется для русской армии фатальным!). Феноменально льстивый и до низости услужливый по отношению к монархам, их фаворитам и временным начальникам — он зачастую был груб с подчиненным, иногда даже позволял себе обматерить дворян-адъютантов. Но это не мешало ему подчас разыгрывать «отеческую», несколько комическую заботу и простоту. Для военного он был хорошо образован, знал европейские языки и литературу, великолепно владел искусством светской придворной беседы. Его умение делать комплименты женщинам компенсировало отсутствие внешней привлекательности.

Какова же была внешность Кутузова? Внимательно исследовав несколько прижизненных изображений163 (не путать с теми эффектными полотнами, которые создавались много лет спустя и никакого отношения к реальности не имели), в том числе и сделанный перед самым отбытием в армию объемный портрет из розового воска, выполненный Ф.П. Толстым по заказу Н.Н. Логиной,164 мы увидим следующее. Узкий покатый лоб, выдающийся нос с горбинкой, капризные излишне пухлые губы, несколько жировых складок под мизерным, ущербным подбородком. На гравюре Д. Хопвуда, которая есть в моей личной коллекции, как и на ряде миниатюр (в т. ч. с гравюры С. Карделли), отчетливо видна также большая бородавка на левой щеке. Общий вид фигуры был тяжеловесный и обмякший. Следуя моде восемнадцатого века, Кутузов нередко пудрился и румянился. Александр называл его «одноглазым старым сатиром». Известную по позднейшим рисункам и фильмам невежественных авторов повязку на ослепший после ранения глаз он практически никогда в жизни не надевал.

Кутузов был масоном, но в их идеалы не верил, а лишь использовал для обретения нужных для карьеры связей. Михаил Илларионович слыл известным коррупционером: его «злоупотребления» выявлялись всюду — от руководимого им Императорского сухопутного шляхетского кадетского корпуса — до Дунайской армии.165 Невероятно мстительный (вплоть до должностных преступлений) и обожающий интриги, капризный, ленивый, но деятельный, если речь касалась дел меркантильных. Хитрый и шутливый, любитель порочных интимных наслаждений и эмоционального комфорта в быту. Мастер составлять донесения, вводящие начальство в заблуждение относительно реального положения дел (ради собственной выгоды). У нас сохранилось множество документальных свидетельств (писем, мемуаров) храбрых генералов русской армии, раздраженных назначением Кутузова, которого они считали интриганом, сплетником и очень слабым командиром.166 Царский историк М.И. Богданович отмечал и другую черту: «Обычная скрытность князя Кутузова, обратясь в привычку, заставляла его хитрить даже и тогда, когда не было в том никакой нужды…»167

⇐ Предыдущая 38 39 40 41 424344 45 46 47 Следующая ⇒