ГЛАВА XV. ГЛАВА XVI

ГЛАВА XV

На следующий день Аута уже ехал верхом и нетерпеливо подгонял своего осла, досадуя, что тот не может бежать, как пантера. Новый приказ его нисколько не страшил. Напротив, им руководило жгучее желание выяснить поскорее, в чем там дело. Все мысли Ауты были теперь только о полученном письме и последнем наставлении Великого Жреца, которое он получил перед самым отъездом. В сопровождении нескольких солдат Аута почти неделю добирался на легкой лодке по течению Холодной Реки до Великого Города, потом три дня плыл под попутным ветром на корабле и снова пересел на осла, который в этой местности был единственным средством передвижения.

От гавани, где причалил его корабль, до теплых южных степей был длинный путь. Бедное длинноухое животное буквально выбивалось из сил, чтобы бежать так, как того хотел хозяин. Но ему все‑таки было далеко до пантеры.

Имея специальный знак, Аута менял уставших ослов на свежих два раза в день. Однако дорога от нетерпеливого желания пройти ее как можно быстрее все равно, казалась невыносимо длинной. Никогда Аута не спал так мало, как в эти одиннадцать дней путешествия, хотя никто не давал ему никакого определенного задания и тем более его некому было торопить. Спал он урывками, не хотел отдыхать даже теперь, когда был изнурен до крайности. Он чувствовал, как все его тело горит от беспокойства. Сзади него, проклиная дорогу и неизвестную цель похода, ехали верхом солдаты. Если бы не приказ правителя, они бросили бы его. Впереди небольшого каравана маячил местный крестьянин‑проводник на осле, хорошо знавший этот край и, как он говорил, все, что здесь происходило.

Время приближалось к сумеркам. Аута мысленно повторял заученное им наизусть письмо, которое было спрятано у него на груди. Правитель писал Великому Жрецу: “До меня дошла странная весть из южного края. Крестьяне, работавшие в поле, слышали гром и видели всплески молний, блеск которых превосходит само солнце. Кто был поблизости, упал. Несколько чужих богов, сверкая серебром и светом, вытащили из огня дом, похожий на серебряную башню, которая сияет ярче, чем серебро, и теперь живут в нем. Никто не осмеливается приблизиться к этим богам. Крестьяне бросили посевы пшеницы. Не знаю, что будет дальше. Поэтому пишу тебе, сиятельный сын неба, спустись с твоей Святой Вершины и поговори с богами. Никто из жрецов не осмеливается идти туда. Даже сам храбрый Пуарем”.

Великий Жрец сказал Ауте так: “Иди ты, сын мой, посмотри, что это такое. Может быть, это не что иное, как видение. Ты прекрасно знаешь, что люди всё недоступное для их понимания считают божественным. Если не сможешь распознать, в чем дело, сообщи мне, и я приеду сам”.

“Что бы это могло быть?” Мозг Ауты отказывался логично мыслить. Человек, бывший у них проводником, рассказал, что он видел, как появились боги. У них были тонкие тела, покрытые серебряной кожей, и хрустальные головы. У каждого бога были руки, ноги, как у людей, а на затылке – тонкие, длинные, тоже из серебра рога.

– А каков был дом? – в сотый раз спрашивал Аута.

Крестьянин был в восторге: его просили рассказать о диковинных вещах, которые были известны только ему, и он без устали говорил о них.

– Высокий, узкий, с острой крышей. Весь он из серебра.

– А что делали боги, когда их увидели?

– Я их видел совсем мало. А вот люди говорят, будто бы они все ходят вокруг и что‑то рассматривают на местности. Но в первый момент, когда спустились из огненной тучи и вытащили из пламени дом, чтобы поставить его на землю, они только стояли около него. Я думаю, это боги огня и ветра и они разгневались на нас за то, что мы не поклоняемся им.

– А почему ты так думаешь?

– Когда их дом стал на землю, я был довольно далеко, но меня ударил такой сильный ветер, что я чуть было не упал. А кто стоял неподалеку, тот тут же свалился на землю. Некоторые умерли, кое‑кто ослеп. А ведь до того даже и признака ветра не было, небо было ясным. Пшеница, в которую сели боги, почти вся сгорела. Это все за то, что люди отошли от богов и не приносили им жертвы пшеницей. Вот боги и сожгли ее сами. Мы были в поле и, как увидели богов, бросились бежать: не погибать же. С тех пор никто более туда не ходит.

Проехав еще немного, крестьянин сказал:

– Дальше я не поеду. До богов тут час пути. Вы, если хотите, идите, но разумнее всего было бы возвратиться. Никто, кроме жрецов, никогда не видел богов вблизи. Из‑за вас боги могут разгневаться и на нас, и тогда от всей нашей пшеницы лишь один пепел останется. А то, чего доброго, какую‑нибудь беду на весь край накличете. Так что, по‑моему, лучше не ходить.

И, показав Ауте, куда надо идти, крестьянин поехал обратно. Через четверть часа остановились солдаты.

Аута спросил:

– Хотите сделать привал? Я думаю, туда доберемся еще до сумерек. Уж лучше там расставить палатку.

Но командир группы приказал своим солдатам забивать палаточные колья, а сам разлегся в пшенице. Протянув затекшие от верховой езды ноги, он произнес:

– Мы остаемся здесь. Мы еще не сошли с ума, чтобы сердить богов. Солдаты существуют для того, чтобы воевать с людьми, а не с богами. А ты, коли у тебя есть приказ идти, иди. Если через три дня не вернешься, знай: мы уйдем в Великий Город и скажем, что ты погиб.

Ауте не оставалось ничего другого, как подстегнуть осла и тронуться дальше в путь. Один из солдат крикнул ему вдогонку:

– А поесть не останешься? Смотри не умри с голоду…

– До еды ли мне теперь! – ответил шутливо Аута, но для шутки его голос был слишком взволнованным.

В поле стало чуть темнее. Большое красное солнце погружалось в пшеничное поле. Аута нетерпеливо подгонял осла, и тот бежал изо всех сил. Аута смотрел на летящих птиц. Он всегда завидовал им, но теперь они вызывали в нем подсознательное чувство ненависти из‑за того, что человеку не дано летать.

Несколько месяцев назад Аута потихоньку смастерил себе крылья из перьев, убитых орлов. Однажды утром, попросив разрешения у Великого Жреца сходить на берег моря, он пошел туда, не сказав старцу зачем. Там, на вершине нависшей над морем скалы, он привязал к рукам крылья и прыгнул в воздух. Но ему не удалось пролететь даже мгновения. Он утонул бы, если бы за ним не прыгнули в волны и не вытащили удивившиеся его безрассудству два раба. А на скале, с которой он прыгал, думая, что он здесь один, стоял Великий Жрец и, улыбаясь, ожидал его.

“Это пробовали и другие!” – сказал ему тогда старец.

Он рассказал Ауте о безрассудных смельчаках, упоминаемых в старинных преданиях.

“Не дано человеку летать! – заметил Великий Жрец. – Только птице доступно это!”

Да, действительно людям это не было дано…

Уже начало вечереть, когда Аута увидал остроконечную высокую башню, возвышающуюся на сотню локтей над пшеничным полем. Она блестела, но не как серебро, а более матово (может быть, потому, что не было солнца)… Около башни никого не было: ни богов, ни людей. Аута стал вглядываться. Протер глаза, полагая, что это все ему кажется из‑за усталости. Всю дорогу его терзало нетерпение узнать, в чем дело, хотя в душе он не верил в реальность происшедшего. А теперь башня была перед ним. Аута шлепнул себя по щеке. И снова посмотрел, Высокая, гладкая, блестящая башня без единого следа соединения или стыка имела что‑то вроде окон, вытянутых вверх и вниз. В окнах горел свет.

Аута спешился и пустил осла пастись в пшеничное поле, сделал два шага в сторону башни. И тут же почувствовал, как его покидает смелость. “Что бы это могло быть? – подумал он. – Уж не один ли из тех огромных камней, которые иногда падают с неба?” Ему не раз приходилось видеть и трогать такие камни, но они были много меньше, чем этот. Большинство людей считало, что огромные камни, упавшие с неба, и есть сами боги. Аута же знал, что это не что иное, как простые камни, хотя никак не мог себе представить, откуда они падают. “Может быть, со звезд? Но звезды так малы… Хотя кто знает: ведь издали корабль правителя длиной в двести локтей кажется цветком черной травы…” К рабу вернулась смелость. Он пошел вперед, намереваясь обойти странную башню. Возможно, то, что он принял за освещенные окна, на самом деле не что иное, как драгоценные камни. Аута остановился в десяти шагах от башни. Осмотрел место, на котором она стояла: странное сооружение вверху было заострено, снизу у него торчали три мощные широкие ноги, на которые оно опиралось, из того же серебра (или из какого‑то иного металла).

Машинально Аута взглянул на южную и восточную часть неба. И тут он почувствовал, как по всему телу пробежали мурашки: продолговатой, никому не известной звезды, столько ночей преследовавшей его, на небе не оказалось. Он быстро повернул голову к сверкающей башне в пшенице. Аута еще не осознал до конца, какая может быть связь между его взглядом на небо и стоящей перед ним башней, как почувствовал, что у него задрожали колени… Вдруг он ощутил острую боль в затылке. Аута опустил голову. И так он стоял некоторое время, подавленный внезапно нахлынувшим волнением. Потом он поднял глаза вверх и посмотрел на небо. Там на черном небесном своде мерцали звезды. Взгляд Ауты опустился на странную башню, и в это мгновение открылась дверь, которую до сих пор совершенно нельзя было заметить. Аута вытаращил глаза. Из двери хлынул яркий, словно солнечный, свет. Раб почувствовал, как у него снова задрожали ноги. В отверстии кто‑то появился. Не бог ли? Но у него было вполне человеческое обличье: красивая серебристая кожа, две руки, две ноги, плечи, голова, похожая на круглый стеклянный шар. На макушке торчал рог или скорее стрела размером в пол‑локтя. Загадочное существо направилось к Ауте. От удивления тот широко раскрыл глаза и тут сразу же почувствовал, как все вокруг закачалось. Земля выскользнула из‑под ног, и он упал без чувств…

…Аута не знал, сколько он пролежал там, в пшенице, около неведомо откуда взявшейся башни. Когда он очнулся, то увидел, что лежит на спине, вверх лицом, в том же положении, как и упал. Стояла ночь. В окружающей Черноте мерцали одни лишь звезды. Башня едва виднелась в ночи… Ни огонька, даже самого слабого, не исходило от нее. Может быть, все это почудилось Ауте? Вероятно, его глаза видели лишь видение, похожее на многочисленные миражи оазисов и городов в глубине пустынь с их горячими песками.

Аута не двигался. Ему было приятно лежать. Ночь не была холодной, воздух чист, и грудь с наслаждением вдыхала его. Кругом было тихо. Даже птицы попрятались… Он закрыл глаза. Захотелось спать. Через некоторое время раб снова открыл глаза: башня, сливаясь с ночною темнотою, мерцала тусклым бледным пятном. Да, башня стояла на том же месте, но она могла быть всего лишь хорошо отшлифованным камнем, какие падают с неба. Но не исключено, что она стоит здесь уже целую вечность и во время бури какому‑нибудь сумасшедшему показалась неведомо чем. Люди ведь легко верят во что угодно, даже если они сами того не видели! Вот так и достигла страшная весть ушей правителя. Взволнованный разговорами о призраке, он тоже мог оказаться под их впечатлением. А крестьянин, провожавший Ауту, наверное, даже и не видел этого отшлифованного камня,

Аута уже начал приходить к убеждению, что это все ему почудилось. А то, что он упал в пшеницу, так в этом нет ничего удивительного: он ведь так устал. Что же делать? Самое лучшее – заснуть до рассвета, а потом, отдохнув, вернуться в солдатскую палатку.

Раб задремал. Но прошло немного времени, и его разбудил какой‑то треск. Он открыл глаза – никого. Да никого и не могло быть. Не изменяя положения, Аута осмотрелся, но ничего не увидел, ни тени, ни света. Послышался шелест. Аута подумал, что это, вероятно, в пшенице ползет змея. Зная, что тут ядовитые змеи не водятся, раб закрыл глаза и снова задремал. Сон начинал овладевать им, распространяясь по телу одурманивающей теплотой. Запах пшеничного поля пьянил его, но приблизившийся шелест заставил Ауту раскрыть глаза. Сначала он увидел лишь тень. Всмотрелся пристальней и вдруг увидел два надвигающихся на него горящих глаза. Аута протянул руку, чтобы защитить лицо, и рука ударилась обо что‑то холодное, блестящее. В это мгновение чужие глаза приблизились к его лицу.

И тогда Аута снова потерял сознание.

ГЛАВА XVI

Когда он очнулся, солнце было уже высоко. Сначала Аута почувствовал легкое дуновение ветерка. Колосья пшеницы слегка шелестели. Аута взглянул на голубое небо. По нему летели птицы. Кругом стояла тишина. Аута настойчиво старался вспомнить, был ли то сон или видение наяву, которое промучило его всю ночь. Аута чуть‑чуть приподнял голову от земли и посмотрел направо, налево, вперед. Кроме поля пшеницы, неба, солнца, нигде ничего не было. Здесь, на поле, было так хорошо, что Аута решил еще немного полежать. Положив голову на землю, Аута почувствовал, как по ушам и шее поползли маленькие муравьи. Легкий ветерок приятно ласкал лицо. Вдруг что‑то шелковистое и холодное легко коснулось лба Ауты. Он улыбнулся, не раскрывая век, и почувствовал на губах вкус ветра. И подумал, как было бы хорошо сейчас, если бы сюда зашла та, которую вот уже несколько лет с ее согласия он считал своей богиней. Но он не смел даже надеяться, что она будет его женой.

Та, которую выбрал Аута, была не черная, не рабыня, а восемнадцатилетняя дочь Тефнахта, красавица Неферт. Аута вздрогнул: пройдет его жизнь, а Неферт будет для него всегда недосягаемой, как молния или ласточка.

Он снова ощутил на лбу ласковое прикосновение чего‑то шелковистого и холодного, похожего на руку. Аута вздрогнул и вскочил на ноги. Повернулся. Около него стояло существо совсем не такое, как он или как все люди, которых он когда‑либо видел, но удивительно похожее на человека.

Аута смотрел на него огромными от удивления глазами. От страха у него задрожали колени и губы. Существо, одетое в серебряную одежду из какого‑то странного шелка, улыбалось, Аута всмотрелся повнимательнее: в самом деле, это была, или по меньшей мере ему казалось, улыбка. Одежда странного существа была наглухо застегнута. Обувь выглядела несколько плотнее, но имела тот же самый серебристый цвет. У иноземного существа ростом не выше плеча Ауты голова была не из хрусталя, как рассказывал крестьянин, а обыкновенная человеческая, заключенная в шар из стекла или из подобного стеклу материала бледно‑сиреневого цвета. В верхушку этого шара была воткнута тонкая серебряная стрела. Аута смотрел в лицо незнакомцу. Он хорошо различал два глаза под тонкими, почти белыми бровями, два уха, тонкий маленький нос, тонкие губы, казавшиеся, возможно из‑за сиреневого шара, помертвевшими. Короткие редкие белесые волосы росли лишь у висков и на затылке. Существо медленно поднесло свою маленькую руку казавшуюся необычно тяжелой для него, к груди. Оно улыбалось так добродушно, что у Ауты исчез всякий страх который было охватил его. Существо медленно протянуло руку Ауте. Раб отшатнулся, но в руке ничего не было: существо специально показывало, что рука пуста Тогда что мог означать этот жест – движение руки от груди одного к груди другого? Желание договориться, поговорить о чем‑нибудь? Ауте захотелось сказать что‑нибудь, но как? Знало ли это существо какой‑нибудь из известных ему языков?

“Бог это или человек, но он не желает мне зла”, – подумал раб и посмотрел прямо в сверкающие глаза. Да, эти глаза смотрели на него и сегодня ночью, когда он вторично потерял сознание. Раб, не раздумывая, решил заговорить на первом пришедшем ему в голову языке атлантов, но вдруг почувствовал, как что‑то перехватило горло, и слова застряли. Вдруг его снова охватил страх. уж не потерял ли он голос?

Странное существо сделало ему знак. Аута не понял, но старался следить за рукой. Рука эта, одетая в серебряную перчатку (а может быть, это была кожа?), плотно прилегающую к пальцам, показывала назад. Только теперь Аута увидел возвышающуюся в каких‑нибудь десяти шагах от него огромную башню. Около нее находилось несколько других, похожих на стоящее рядом с ним существ. Аута оцепенел. Существо, стоявшее рядом, не проявляло нетерпения. Оно ждало. Аута вспомнил, с каким нетерпеливым чувством шел он сюда и сколько времени он вот так неподвижно стоит здесь. Существо пригласило его к башне, по крайней мере Аута так понял его знак.

“В конце концов, жизнь моя не самое ценное! – сказал себе Аута. – А если буду вот так стоять, то ничего не узнаю… Вдруг со мною что‑нибудь случится? Но ведь если и случится, то в самое последнее мгновение я буду знать больше, чем знаю теперь. Может быть, и не умру. Прошел вечер, прошла ночь, прошло утро, и никто не сделал мне никакого зла. Если бы они хотели убить меня, то у них было достаточно времени сделать это. Может быть, они хотят чего‑то другого…”

Аута пришел в себя. Упал на колени и припал лбом к земле. Подняв глаза на странное существо, стоящее рядом, раб отчетливо произнес:

– Я Аута, раб Великого Жреца Атлантиды.

Существо, казалось, не слышало его. Оно неподвижно стояло и безучастно смотрело. Аута поклонился ему как богу. Его убеждение, что боги являются не чем иным, как выдумкой людей, охваченных страхом перед непонятным, и жрецов, которым были выгодны эти выдумки, поколебалось. Ведь боги рядом с ним. Кем же они могли быть, как не богами? Похожи на людей и все‑таки не такие, как они. А если они не боги, то кто же тогда? Аута знал десятки племен и народов, и он не мог обмануться… А может быть, они люди с этой же земли, только с другой ее стороны, если она на самом деле круглая, как шар? Но почему никто до сих пор их не видел? Почему они спустились с неба? Почему они не говорят?

Аута сделал шаг к существу, которое при этом не посторонилось от него. Он посмотрел ему прямо в глаза и, прижав обе руки к груди, сказал на языке атлантов: “Человек”. Потом сорвал колос на ниве и, подняв его вверх, произнес: “Пшеница”. При этом он стал двигать челюстями перед самым колосом, словно бы желая его съесть, и добавил: “Пища”. После этого, показав рукой вверх и, делая при этом широкое движение, проговорил: “Небо”. Наконец, показав тем же широким движением вниз, он промолвил: “Земля”. Затем замолчал. Существо все время спокойно смотрело на него. Увидев, что человек перестал говорить, оно улыбнулось. Потом оно раскрыло рот и, показав рукой на небо, произнесло на языке атлантов слово “небо”. Произносило оно довольно правильно, но голос был тонок, словно струна арфы. Еще более странным Ауте показалось, как говорил чужеземец: губы при разговоре двигались, а звук шел откуда‑то из груди. Чужеземец понял удивление Ауты и перестал говорить. Он показал ему на свою грудь, где находилось нечто похожее на маленькую коробочку, которую Аута сначала принял за застежку. Тем же голосом, похожим на звучание арфы, коробочка произнесла слово “небо”, и Аута понял, что звук исходит оттуда. Существо показало на шар на своей голове и потом снова на говорящую коробочку. Увидев, что Аута успокоился, чужеземец показал на землю, сказав при этом слово “земля”, и снова заулыбался. Улыбнулся и Аута. Существо слегка дотронулось до колоса, но не выдернуло его и произнесло слово “пшеница”. Затем положило руку на плечо Ауты (который инстинктивно хотел было отодвинуться, но, до боли сжав зубы, остался спокойно стоять) и сказало: “Человек”, взяв при этом двумя руками его тяжелую руку. Аута смотрел, раскрыв рот от удивления. Существо, видимо, решило, что он хочет сказать что‑то, и ждало. Но Аута был поражен: ему оставалось непонятным, является ли в самом деле иноземец человеком. Аута снова показал на него пальцем и, произнеся слово “человек”, посмотрел вопросительно. Существо сделало то же самое, что и Аута вначале: оно положило обе руки на грудь и отчетливо произнесло: “Человек”.

Аута показал в сторону башни и, ожидая, продолжал стоять неподвижно. Он увидел, как другие существа вошли туда и закрыли за собой дверь. Иноземец понял и произнес короткое чужое слово, составленное лишь из одних открытых и мягких звуков, которые Аута не смог произнести. Чужестранец произнес еще одно слово. Аута подумал, что чужие слова легче воспроизвести флейтой, чем ртом. Он замолчал. Чужеземец повторил несколько раз те же два слова, пока Аута не смог их правильно произнести. После этого он показал своей тонкой рукой на себя и на башню и тут же с трудом перевел руку в сторону неба. Аута некоторое время стоял в недоумении, но, вспомнив о ранее мелькнувшем в мыслях предположении, пришел в себя. И если накануне эти страшные догадки испугали его, то теперь, когда он убедился в том, что правильно понимает странный и чудесный смысл движения рук чужеземца, говорящего о приходе башни с неба, он почувствовал, как по его спине побежали холодные мурашки. Аута закрыл глаза и представил себе странную звезду на южной части неба, на которую он смотрел столько ночей; потом быстро посмотрел на стоявшую перед ним башню. Уж не она ли? Но успокоился: она не могла быть звездою, которую он видел в походе ночью, – та была огненная, как и все звезды, от нее исходил свет… Но свет сегодня ночью, лившийся из двери башни, когда она открылась?.. И все‑таки это звезда! Аута снова показал на башню и после этого, повернувшись к юго‑востоку, где видел в последний раз незнакомую звезду, указал туда рукой. Он ждал. Чужеземец тоже повернулся и показал рукой в ту же самую сторону, затем, улыбаясь, перевел руку в направлении к башне. Значит, звезда, наводившая страх на черные племена, живущие в пустыне, и поколебавшая покой даже самого Великого Жреца, находится теперь перед его, Ауты, глазами, всего в нескольких шагах!

Аута окончательно растерялся. Все происходящее вокруг подавило его. Он бессмысленно смотрел куда‑то, машинально рвал колосья, растирая их между пальцами, потом открыл было рот, чтобы сказать что‑то, но замолчал и, протянув руку к чужеземцу, тут же отдернул ее назад. Он почувствовал, что надо что‑то сделать: вернуться к палатке солдат и послать гонца к Великому Жрецу или сначала войти в башню, если чужеземцы это позволят ему. Но почему остальные чужеземцы вошли в нее и закрыли за собой дверь? Необходимо доказать им свои миролюбивые намерения. Он повернулся к странному чужеземцу и показал, что руки у него пусты. Ой встряхнул свою легкую льняную рубашку, желая показать тем самым, что он не опасен и у него нет никакого оружия. Но чужеземец не понял. Тогда Аута решил: пусть будет, что будет, и направился к башне. Чужеземец не остановил его. Он тронулся, тяжело ступая вслед за Аутой и стараясь не отставать от него. Аута заметил это и сбавил шаг, удивленно посматривая на тонкое тело в серебряной одежде, которое медленно передвигалось, словно на ногах у него были тяжелые цепи.

Когда они дошли до башни, чужеземец что‑то произнес на своем странном языке, дверь тотчас же открылась, и с порога ее упала вниз лестница. Аута посмотрел кругом, но снаружи никого не было. Стены и дверь были толщиною в ладони три, и более никаких отверстий в башне, кроме продолговатых окон, вероятно таких же толстых, не было. Как же находящиеся внутри могли услышать голос снаружи?

Чужеземец остался около двери и ждал, но, увидя, что Аута не двигается, вошел первым. Перешагнув через порог, он снова стал ждать. Аута увидел маленькую пустую круглую комнатку, в которой никого не было. Он подумал, что в башне должны быть и другие помещения. Аута посмотрел внимательно на чужеземца, сопровождавшего его, и, увидев его ясные глаза, решил войти. За спиной послышался легкий шум, словно ползла змея, и короткий щелчок. Аута повернулся: дверь закрылась. Комнатка была освещена: неизвестно откуда в нее проникал поток голубоватого света. У Ауты сжалось сердце. Он взглянул вверх: там он увидел потолок из какой‑то голубоватой кости, из которого лился свет. Послышалось легкое журчание, и Аута почувствовал, как стало тяжелее дышать. Попробовал вздохнуть поглубже, но ничего не получилось. В висках застучала кровь. Теперь воздух был столь же беден, как и на вершинах высоких гор, а может быть, и еще хуже. Чужеземец внимательно смотрел на Ауту. Раб все время улыбался, стараясь показать, что ему не страшно. Чужеземец, видимо, задумал удушить его. Он убьет его, может быть, для того, чтобы вместе со своими собратьями съесть, как это делают некоторые дикие племена из Страны Песков. Только те не душат врагов, а закалывают их. Если так должно быть, пусть будет, подумал Аута с грустью, сожалея лишь о том, что никто из людей так и не узнает обо всем виденном им. Жаль еще, что не увидит он более Неферт, ни Май‑Баку, ни Яхубена, ни…

В это время открылась другая дверь. Чужеземец снял со своей головы шар. Теперь Аута увидел его лицо, совсем юное, хотя голова чужеземца была лысая. Чужеземец слегка втолкнул Ауту в открытую дверь, ведущую в другое, более обширное помещение. Там легко могло поместиться до сотни людей, но находилось всего четверо, не считая того, кто привел Ауту сюда. Они сидели в голубых высоких креслах, на них не было ни серебряной одежды, в которой они ходили по земле, ни стеклянного шара со стрелой на верхушке; каждый из них занимался своим делом. Перед одним из них стояли склянки и трубки: в одних что‑то кипело, в других Аута заметил какой‑то желтый, почти апельсинового цвета пар, в третьих о стеклянные стенки бились голубые искры. Другой чужеземец, вероятно, писал, но на чем, не было видно; третий спрашивал о чем‑то остальных двоих и смотрел в коробку с зеркалами, в которой дрожали ниточки света. Лишь четвертый ничего не делал: он смотрел на Ауту. Все были лысые, за исключением того, кто смотрел на Ауту. Его желто‑белые волосы были гуще, чем у остальных; возможно, это была женщина. Одежда у всех чужеземцев была одинаковая: довольно широкая, состоящая из длинной шелковой, сиреневого цвета рубашки и узких брюк. К тому же у тех, кто был лыс, не росли ни борода, ни усы, они, вероятно, не брились: их лица были молоды. Через некоторое время все отложили свою работу и стали смотреть на Ауту, который уже немного привык к разреженному воздуху. Аута улыбался, не зная, что ему далее делать. Чужеземец, который его привел, теперь раздевался и вскоре оказался в такой же одежде, что и другие. Ауте показалось странным, что здесь, в башне, движения этого человека были быстрыми и легкими. Неожиданно около Ауты из пола поднялся предмет, похожий на длинный стул с двумя подлокотниками друг против Друга. Чужеземец (или чужеземка) подошел к нему и знаком предложил сесть. Аута сел на одну часть стула, положив ноги на какую‑то перекладину. Чужеземец (или чужеземка) уселся по другую и надавил черную косточку. Стул поднялся вверх и остановился перед своеобразным столиком, на котором было разложено несколько странных инструментов. “Вот здесь‑то меня и умертвят!” – подумал Аута. Чужеземец (или чужеземка) вытащил из столика тонкую кишку, на одном конце которой была приделана стеклянная коробка, на другом – находилось толстое закругление, похожее на половину яблока. Это утолщение привязали к левой стороне груди Ауты. Тот от страха не смел шевельнуться. После этого в стеклянной коробке послышался щелчок и запрыгал световой зайчик. Через некоторое время чужеземец отсоединил и вынул из странной коробки белую пластинку, на которой было что‑то написано. Аута уже было окончательно успокоился, но в этот момент чужеземец, похожий на женщину, взял его за руку, приложил к ней другую пластинку, от которой тянулась кишка. Потом воткнул в руку Ауты иголку, на конце которой находился прозрачный шар, и тот сразу же наполнился кровью. “Хотят попробовать меня, какой я на вкус!” – подумал Аута, теперь уже почти свыкшийся с мыслью о смерти. Однако остальную кровь не стали выкачивать, а ту, что находилась в шаре с иглой, никто не стал пробовать. Затем около глаз Ауты, на висках, на языке несколько мгновений держали какие‑то странные предметы. После этого стул, на котором они сидели, спустился назад, к остальным чужеземцам. Аута был в полной растерянности. Он даже не мог предположить, что еще с ним будут делать. Но он решил перед этими тщедушными созданиями не показывать своего страха и озабоченности. Единственно, чего хотелось Ауте, – это чтоб перед смертью ему дали возможность хотя бы раз вдохнуть аромат пшеничного поля. Не имея возможности это выразить словами, он спокойно ждал своей участи. Чужеземец (или чужеземка), который взял у него кровь, показал ему на пустое кресло, такое же голубое, как и остальные. Аута сел. Потом кто‑то принес почти такой же шар, как и у остальных, надел ему на голову и слегка завязал его снизу, так, чтобы тот хорошо прилегал к горлу. Выходящую из этого шара кишку укрепили к коробке, в которой, словно в глазу, вспыхивал огонек. Когда огонек перестал вспыхивать, Аута, к своему удивлению, почувствовал, что вдыхает воздух пшеничного поля, и даже, возможно, еще более ароматного. Пораженный такими чудесами, Аута решил, что эти чужеземцы и в самом деле боги. Однако, несмотря на то что ему пришлось увидеть столько странного, он все больше и больше приходил к убеждению, что признание одного из чужеземцев, будто бы они люди, имеет все основания быть правдой. Но вот что за люди – это вопрос. Когда же в верхушку шара ему воткнули стрелу, Аута услышал все звуки, доносившиеся из большой комнаты башни. Чужеземец, который привел его сюда, уселся рядом с ним на другое голубое кресло (кресла отрывались от пола при нажатии странной косточки в стене). Показывая на одного из присутствующих, он, улыбаясь, сказал на языке атлантов, произношение звуков которого для него было явно затруднительным:

– Человек.

После чего он последовательно притрагивался рукой к различным частям тела и называл их на странном языке в ожидании услышать соответствующие слова на языке атлантов. Аута стал четко произносить эти слова. Он заметил, что чужеземец легко заучивает и запоминает их, однако сам он быстро забывал чужеземные названия. Аута сожалел, что у него нет кусочка папируса или хотя бы глиняной дощечки и рыбьей кости, которые всегда были у него под рукой в то время, когда он собирался учить чужие языки. Подумав, что у хозяев башни есть что‑нибудь похожее, он решил попытать счастья. Аута сделал знак, что он хотел бы все это записать. Один из чужеземцев сначала удивленно взглянул на него, потом встал и принес пачку листов, похожих на папирус, но они были белые и очень тонкие, много мягче и нежнее, словно бы вытканные из нитей паутины. Аута осторожно взял такой лист, боясь, как бы не порвать его; однако лист не только не разорвался, но даже и не прогнулся между пальцами. Он поднял лист и посмотрел через него на свет, полагая, что тот прозрачный, так он был тонок, но листок оказался непрозрачным. Чужеземец подал ему еще и блестящую палочку, заостренную на конце. Аута задумался над тем, как ею писать: ведь не было краски, в которую можно было обмакивать палочку. Аута попытался написать ею на руке из боязни повредить тонкие листочки, полагая, что в эту палочку вставлен кусочек какого‑нибудь угля. Но рука осталась чистой. Чужеземец взял палочку у него из рук и тихонько надавил незаостренный конец. Аута услышал очень слабый треск. По знаку чужеземца он попробовал приблизить палочку к листочку, и не успел он коснуться, как на листе остался черный след. Довольный и все еще продолжая удивляться, Аута написал на языке атлантов знак слова “звезда”. Все чужеземцы сразу же поднялись со своих мест и подошли поближе. Тогда Аута написал знак слова “человек” и громко произнес: “Человек”, показывая на себя… Начало было сделано. Много часов подряд они сидели вместе и без конца писали слова атлантов и небесных жителей. Для того чтобы обозначить звуки чужой речи, Аута пользовался знаками, с помощью которых атланты писали имена людей и слова других народов. А где знаков недоставало, Аута выдумывал их сам для себя.

Было уже поздно, когда он вышел из башни людей, а может быть, и чужих богов. Там он оставил стеклянный шар со стрелой, с собой же взял полученные в подарок листочки и странный инструмент, писавший без краски и угля.

Выйдя на поле, он увидел вдалеке своего осла, который пасся в пшенице. Было почти темно, и кое‑где на небе появились звезды. Он определил по ним направление в сторону палатки и тронулся в путь. Дорога показалась недолгой.

Солдаты, сидя вокруг костра, ужинали. Когда они увидели его, их начальник сначала было не поверил своим глазам.

– Жив? – спросил он дрожащим голосом.

Аута пожал плечами. Начальник внимательно посмотрел на него, а потом с недоумением произнес:

– Может, никаких богов и нет и крестьянам невесть что почудилось? Хорошо, что ты хоть отдохнул. Мог бы удрать: здесь тебя никто не стал бы искать. Ну и дурак же ты!

Аута улыбнулся:

– А ты думаешь, лучше жить в пшеничном поле, чем во дворце Святой Вершины?

Начальник не нашелся что ответить, а раб продолжал:

– Так вот, есть и дом, есть и боги. Их пятеро. Они прибыли с неба!

– Откуда – с неба? – спросил озабоченно солдат.

– А вы не видели продолговатую звезду, которая была видна длительное время на юге?

– Брось сказки рассказывать, Аута! – пробормотал начальник. – Никто тебя не спрашивает, почему ты не пришел сразу назад, и тебе незачем нас обманывать. Если бы там были боги, ты не вернулся бы живым. Кто же видел богов и остался жив, кроме жрецов?! Иль ты думаешь, что богам нечего делать, как болтать с тобой? Рассказывай эти сказки другим, а со мной такое у тебя не пройдет!

Аута терпеливо выслушал начальника. Но все‑таки сказал ему:

– А если я докажу чем‑нибудь, ты все равно не поверишь?

Начальник ничего не ответил, но поглядел на него с усмешкой. Аута не спеша достал из‑за пазухи коробочку, которую ему дали чужеземцы, открыл ее и на одном из белых листков написал что‑то волшебной палочкой. Стоящие вокруг него солдаты от удивления разинули рты; начальник же невольно отступил назад. Аута продолжал:

– Ну, может, пойдешь со мной туда и сам посмотришь, обманываю я или нет!

Начальник взглянул на него огромными от страха глазами и произнес:

– Не пойду!

– Делай как хочешь, – сказал ему Аута, – но сейчас же пошли солдата во дворец Великого Жреца.

Усевшись на траву, раб на одном из тонких листочков написал несколько рядов знаков. Взяв в палатке из сундука папирус, он завернул в него свое письмо, положил его в медную коробку, запечатал и отдал ее начальнику.

Затем пошел в палатку, поел и улегся спать. Чужеземцы ждали его на следующий день.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒