Шестью днями ранее 3 страница

– Я подарю тебе экземпляр закона об охране природы, Аллан, – продолжал вновь прибывший.

В его облике ощущались властность и уверенность в себе. Может быть, он из «зеленых» или работает в министерстве охраны окружающей среды? Как бы то ни было, я с радостью уступила ему пальму первенства. Похоже, он из тех, к кому люди прислушиваются. Я же отношусь к тем, на кого лишь недоуменно таращатся.

– Так‑ то оно так, Мэт, – откликнулся Аллан Кич, впервые с момента моего появления отрывая от меня взгляд. – Но мы столкнулись с настоящей проблемой. Моя девушка боится выходить даже в сад.

Вновь прибывший Мэт, удостоив Аллана мимолетного взгляда, обернулся ко мне. Его немигающие глаза пристально смотрели на меня.

– Кажется, у нас действительно многовато змеи мисс Беннинг, – сказал Мэт. – Чем вы это объясняете?

– Вероятно, странная шутка природы, – ответила я задаваясь вопросом, не приуменьшаю ли я опасность. Количество несчастных случаев с участием змей, происшедших за последние несколько дней, меня саму ставило в тупик но меньше всего мне хотелось подливать масла в огонь – способствовать разрастанию паники. – Весна была очень теплой. В округе обилие пищи.

– А кто питается гадюками? – туг же поинтересовался Мэт.

Все в холле сидели тихо и, переводя взгляд с меня на Мэта слушали, о чем мы с ним говорим.

– Крупные хищные птицы, – стала перечислять я. – Например, совы. И крупные млекопитающие, такие как лисицы и барсуки.

– Значит, если увеличить популяцию сов, проблема будет решена?

– Было бы неплохо, если бы в лесу стало побольше сов, – ответила я, мечтая об одном: чтобы кто‑ нибудь вклинился в наш разговор. – Но у сов своя программа размножения.

По холлу пронесся смех.

– Вообще‑ то, – продолжила я, чувствуя, что атмосфера немного разрядилась, – если станет больше пищи, будет больше сов. Птенцы получат достаточно пищи и не станут мигрировать, а ведь они могли бы даже умереть с голоду. То же с лисятами. Рано или поздно проблема решится сама собой.

– А пока, – заговорил толстяк в твидовом пальто, – пусть ядовитые змеи заползают в наши дома? Что прикажете нам делать в ожидании, когда вырастет достаточно совят и лисят? Сидеть сложа руки?

– Почему вы так уверены, что Джон Эллингтон умер от укуса змеи? – спросил меня Мэт, не обратив внимания на предыдущую реплику. – В больнице сообщили, что консультировались с вами.

Меня осенило: вероятно, он врач.

– Я считаю, что необходимо еще кое‑ что уточнить, но могу с уверенностью сказать: укусила его гадюка. – «Та самая гадюка, которая в настоящий момент находится у меня дома в холодильнике», – добавила я мысленно.

– Но, насколько я мог понять, у скончавшегося были какие‑ то проблемы со здоровьем, сделавшие его более восприимчивым к змеиному яду?

Я кивнула.

– От укуса гадюки обычно погибают или очень маленькие дети, или люди, имеющие предпосылки к анафилактическому шоку.

– Ясно, – бросил Мэт с видом человека, решительно настроенного прекратить этот разговор. – Я бы хотел, чтобы мы все успокоились. Дождемся заключения коронера, и не стоит делать скоропалительных выводов, пока мы не узнаем, от чего именно умер Джон.

Кое‑ кто хотел ему возразить, но Мэт продолжил, повысив голос:

– А пока нужно усилить меры безопасности. Не оставлять окна первых этажей открытыми. Не выгуливать собак в высокой траве, а если дети хотят поиграть в саду, пусть надевают ботинки и джинсы. Я что‑ то упустил, мисс Беннинг?

Я отрицательно покачала головой. Очевидно, он адвокат: этот властный вид, непринужденное поведение перед аудиторией и то уважение, с каким его слушали.

– А сейчас, думаю, пусть Клайв вернется к своему ужину. У меня был тяжелый день. Всем доброй ночи.

Он покинул холл, и я обнаружила, что дрожу, испытав облегчение. Интересно, каково это – обладать такой уверенностью, способностью успокоить людей одним тоном своего голоса и парой верно подобранных фраз? Филип Хопвуд сделал шаг вперед, он явно также испытал облегчение. У подножия лестницы стояла улыбающаяся Салли. Люди расходились по домам. Аллан Кич удалился в уголок с группой молодых мужчин. Они о чем‑ то живо спорили. Неужели идея «змеиных отловов» не была столь блистательно подавлена в зародыше, как я надеялась?

– Пошли пропустим по рюмочке, Клара! – предложила Салли.

Я покачала головой.

– Нет, спасибо. У меня много работы.

– Я пойду с тобой, – заявила она, то ли не замечая мою втянутую в плечи голову, то ли делая вид, что не замечает. Сколько я себя помню, я всегда так ходила, стараясь избегать ненужного внимания.

Мы вышли из особняка и пошли по усаженной тисами улочке.

– Я давно хотела с тобой поговорить, – начала Салли, которую совершенно не смущали мое молчание и нежелание общаться. – Я играю в группе. Нас пятеро: бас‑ гитарист, ритм‑ гитарист, барабанщик, саксофонист и вокалистка. Мы уже пять лет вместе.

– Вот как? – из вежливости произнесла я.

С чего бы это Салли стала делиться со мной подробностями личной жизни?

– И через несколько недель у нас не будет вокалистки. Она переезжает на север, я хотела спросить, может быть…

Я продолжала идти.

– Дело в том… – Салли запнулась. – Я знаю, что ты поешь.

Я остановилась и обернулась.

– Я не умею петь.

– Я слышала, как ты поешь. – Она улыбнулась. – Постоянно. Из окна слышно.

– Это играет магнитофон, – сказала я, размышляя над тем, является ли мой дом памятником архитектуры и разрешат ли мне вставить второе стекло.

– Клара, я в состоянии отличить магнитофонную запись от голоса человека, поющего а капелла. У тебя прекрасный голос.

Через плечо Салли я увидела, что Аллан с приятелями выходит из арки ворот, ведущих во внутренний дворик. Салли стояла к особняку спиной, поэтому не заметила, что они остановились, увидев нас. Они столпились, внимательно слушая, что говорит Аллан, который ни на минуту не сводил с нас глаз – главным образом с меня. Я заставила себя не обращать на них внимания и сосредоточиться на том, что говорила Салли. Она была чуть старше меня, ей было лет тридцать с небольшим. У нее были короткие, крашенные в ярко‑ рыжий цвет волосы, оливковая кожа и орехового цвета глаза. Что там она говорила? Что‑ то о том, что я слишком громко пою?

– Прошу прощения, я и понятия не имела, что мешаю. – Интересно, кто еще слышал, как я пою? Кто еще слушал мое пение, когда я считала, что нахожусь в полном одиночестве?

– Не говори ерунды. Может, ты попробуешь спеть с нашей группой?

Попробовать спеть? Да я лучше дам отрезать свою руку! Но Салли не имела в виду ничего дурного. Она сделала мне комплимент. Из‑ за ее плеча я увидела, что группа мужчин продолжила свой путь. Мне захотелось оказаться как можно дальше от них.

– Вряд ли… правда. Спасибо, но…

– Подумаешь над моим предложением? Я бы могла для начала познакомить тебя с остальными участниками группы. Никаких обязательств, никакого давления.

– Ладно, – сказала я: мне казалось, что так легче всего, положив конец этому смешному разговору, убраться восвояси. – Мне пора на пробежку. Спокойной ночи.

Я повернулась к ней спиной и рысью припустила по направлению к дому. Ну и пусть считает меня грубиянкой! Я больше не в состоянии этого выносить. Слишком много людей. Слишком много разговоров. Слишком много внимания к моей персоне. С меня довольно общения! Я мчалась через густой подлесок, прочь от шума и сомнений к уединению и безопасности.

Я не надела ни кроссовок, ни спортивного костюма, но мне было наплевать. Прибавив скорость, я пересекла лужайку, помчалась вниз по Картерс‑ лейн, а потом свернула в узкий переулок, ведущий в самую нижнюю часть поселка, куда еще можно было проехать на машине. В поселке это место называли Дном. Есть ли у переулка официальное название, я не знала. Дно вело только к одному пустующему дому.

Я продолжала бежать: мимо старого дома, даже не взглянув на него, вниз по узкой, пролегающей через орешник, тропинке, которая вывела меня к березовой роще, и прочь из поселка. Миновала рощу, поле, раскинувшееся за ней. Добежала до реки Йерти, но и не думала останавливаться. Пока не начало смеркаться, я все удалялась от дома.

К этому времени я очень устала. Я уже совершала пробежку сегодня утром, до приключения с гадюкой, и за целый день успела лишь наскоро перекусить. Грудь сжималась, глаза заливал пот, а руки и ноги начали дрожать. Следовало бы замедлить бег и остаток пути пройти неспешным шагом. Возможно, если бы я поступила именно так, ничего бы не случилось.

Весна в этом году была теплая и дождливая. Уровень осадков почти вдвое превышал норму для этого времени года, и узкая крутая тропинка, по которой я возвращалась в поселок, еще как следует не просохла. В паре сотен метров впереди меня ждали лужи с липкой черной грязью. По обе стороны тропинки заросли становились гуще и выше, поскольку к орешнику добавились боярышник, платаны и молодые дубки. Деревья смыкались вверху кронами, образуя бледно‑ зеленый полог и не пропуская и без того скудный дневной свет. Именно поэтому я не заметила выступающий острый камень среди россыпи камней помельче. Я споткнулась, камень поехал, я подвернула лодыжку и с грохотом упала на землю.

Несколько секунд все, что меня занимало, – это невыносимая боль, пронзавшая лодыжку и ступню. Потом я поднялась, проковыляла несколько шагов и оказалась у ворот владений Уитчеров. Опершись о ворота, я ожидала, пока боль в ноге утихнет и я смогу нормально дышать.

Дом Уитчеров был старым. Построен он был лет триста (а может, и больше). Когда‑ то здесь было четыре отдельных деревянных строения, расположенных в виде буквы П, которые предназначались для проживания прислуги из соседнего поместья Эшлайн. С годами разделяющие перегородки снесли и четыре хижины превратились в один внушительных размеров дом. Тут уже несколько месяцев никто нежил. Некогда роскошный сад был запущен, но природа брала свое и даже без надлежащего ухода сад возрождался к жизни. Я уловила тонкий соблазнительный аромат крошечных тюльпанов, растущих между яблонями. Я закрыла глаза, попытавшись не обращать внимания на ноющую лодыжку. Через некоторое время я вновь была в состоянии нормально дышать, а боль немного утихла. Вероятно, обычный вывих. Я открыла глаза и увидела, что из окна второго этажа на меня смотрит Уолтер Уитчер.

Абсолютный бред!

Тем не менее он стоял там, наверху, у третьего окна слева. Это был он, Уолтер, худощавый старик: тонкие седые волосы, выцветшие глаза, обвисшие щеки, темные круги под глазами, седая щетина на подбородке. И знаете что? Я поймала себя на том, что моя рука сгибается в локте – я уже готова была помахать ему в знак приветствия.

Потому что Уолтер, по непонятной для меня причине, был в поселке единственным человеком, с которым я чувствовала себя свободно. Возможно, потому что он, как и я, избегал людей. Он явно тоже не испытывал желания вести пустые разговоры, но всегда был очень приветлив. Для своих утренних и вечерних пробежек я выбирала такое время, чтобы свести вероятность случайных встреч с односельчанами к минимуму, однако я была не прочь повидаться с Уолтером.

Он был милым и добрым старичком. Однажды он принес в нашу клинику раненого кролика. Животное запуталось в рыболовных сетях в саду Уолтера. Кролика я вылечила, и через две педели мы вместе с Уолтером отнесли его к реке и отпустили на волю.

Уолтер всегда смотрел мне прямо в глаза.

Вечером того дня, когда мы отпустили кролика, я, вернувшись домой, обнаружила на своем крыльце букет розовых георгинов. Записки не было, но я отлично знала, в чьем саду растут розовые георгины. Сейчас я стояла рядом с тем местом, где они росли, опусти я голову, разглядела бы в траве их зеленые побеги. Но, конечно, я не могла этого сделать, не могла оторвать взгляда от лица в окне, от лица человека, который умер восемь месяцев назад.

Позади раздался крик, от неожиданности я подпрыгнула и обернулась. Посмотрела опять на дом – в окне никого не было. Лицо… Уолтер исчез.

Я проверила остальные окна. Никого. На воротах на цепи висел большой тяжелый замок. Вероятно, его дужку можно было разогнуть, хотя и с трудом, и уж точно это не по плечу человеку, которому исполнилось почти восемьдесят лет. Живая изгородь по обе стороны от ворот была густой и высокой.

Издалека дверь дома выглядела довольно крепкой. Все окна первого этажа заколочены. Ни намека на то, что кто‑ то мог проникнуть в дом. А уж Уолтер и подавно.

Еще один крик. Женский голос подзывал пса. Я знала эту парочку. Вдова лет пятидесяти пяти и ее озорная собака‑ ищейка по кличке Неряха. Я боролась с искушением спрятаться за изгородью и подождать, пока они пройдут. Но я прекрасно понимала, что Неряху не проведешь. Собака мигом меня учует, ее хозяйка увидит, что я прячусь в кустах, – моя репутация чудачки во сто крат укрепится.

Бросив последний взгляд на окна верхнего этажа – никого! – я начала взбираться по тропинке. Показались Неряха с хозяйкой, собака тут же бросилась ко мне. Будучи слишком хорошо воспитанной, чтобы ластиться без разрешения, Неряха подняла на меня свои преданные глаза. Я наклонилась, обхватила ее голову руками и почесала за ушами. Разрешение было получено – собака стала на задние лапы, поставив обе передние мне на плечи. В таком положении мы были с пей почти одного роста.

– Неряха, оставь ее в покое!

– Ничего страшного, – пробормотала я, глядя на добродушную лохматую морду и размышляя о том, насколько добры и непредвзяты собаки.

Как было бы хорошо жить в мире, где обитают одни только животные!

– Неряха, фу! Ко мне! – Неряху ухватили за ошейник и оттащили. – Привет, Клара. Какой приятный, тихий ве… с тобой все в порядке?

Я кивнула и подняла глаза. У моей собеседницы глаза были зелеными, а в белокурых волосах уже была заметна седина. Не уверена, что прежде смотрела ей в лицо. Я опустила взгляд.

– Все в порядке, – выдавила я. – Просто упала. Все будет хорошо.

Я невнятно попрощалась с кучей грязи под ногами и продолжила свой путь. Я не видела – не могла видеть – Уолтера. Это всего лишь игра света в наступающих сумерках, которую неверно истолковало мое разгоряченное внезапной болью воображение.

Я свернула на Картерс‑ лейн. Еще триста пятьдесят метров, и я на лужайке. Ромашки, только начавшие закрываться, усеяли траву подобно упавшим звездам.

Мне нужно было преодолеть еще метров четыреста, и все в гору. Я продолжила с трудом ковылять, вспоминая то утро, когда узнала о смерти Уолтера.

Эделина, его жена, поджидала меня: не отреагировав на приветствие, она преградила мне путь, размахивая руками, будто пыталась остановить проезжающий автомобиль. У меня сжалось сердце. Похоже, Эделине всегда доставляло какое‑ то мрачное удовольствие меня разглядывать, я, казалось, гипнотизировала ее, подобно тому как мертвые животные завораживающе действуют на маленьких мальчиков. Я изо всех сил старалась избегать встречи с ней.

– Уолтер покинул нас, – растягивая слова, произнесла она.

На одну секунду мне показалось: она имеет в виду, что он бросил ее после пятидесяти лет совместной жизни. Ну что ж, не мне его судить!

– Он скончался сегодня вечером. Меня рядом не было. Меня бы никто не пустил, – продолжила она.

Я знала, что Уолтера две или три недели назад забрали в больницу с воспалением легких, он заболел из‑ за сырости и антисанитарии, царившей в их ветхом доме. Я сказала Эделине, что очень сожалею о его смерти, и это было правдой.

Пока я говорила, Эделина перестала смотреть мне в глаза и теперь шарила взглядом полевой стороне моего лица. Я уже привыкла к подобному поведению людей, но большинство из них по крайней мере пытаются держаться в рамках приличия и не делают этого открыто. Эделине всегда было наплевать на приличия. Я поинтересовалась, не могу ли чем‑ нибудь ей помочь – может быть, ее надо куда‑ нибудь отвезти? Но она ответила, что утром приходили из больницы и пообещали взять все хлопоты на себя.

На следующий день и еще в течение нескольких недель она поджидала меня у ворот сада, и я была вынуждена терпеливо выслушивать ее болтовню. А она рассказывала мне о желании Уолтера завещать свое тело науке, об отпевании, которое было совершено в больнице, при котором присутствовали только самые близкие люди. О ее планах поставить памятник мужу на местном кладбище.

Я всегда недолюбливала Эделину, и с каждым днем она мне нравилась все меньше и меньше, но после смерти Уолтера я каждое утро заставляла себя останавливаться и несколько минут слушать ее болтовню. Я уговаривала себя: она одинокая несчастная женщина, ей можно посочувствовать. Насколько я знаю, она никогда не выходила за ворота. Она оплакивала мужа и была напугана, поэтому я – но почему именно я? – должна была посвятить ей несколько минут в день.

Однако мне не пришлось мириться с этим слишком долго. Через три месяца Эделина последовала за своим мужем. Она не жертвовала свое тело в научных целях. Сомневаюсь, что Эделина при жизни хоть что‑ то кому‑ нибудь дарила, не собиралась она этого делать и после смерти.

Я подошла к перекрестку с Бурн‑ лейн и уловила в воздухе аромат роз – насыщенный мускусный аромат одного из самых старых сортов. Плети розового куста небрежно свисали со стены, которая окружала угловой дом. Темно‑ розовые бутоны почти касались земли. Я склонилась к ним. Так пахла моя мама. Она делала свои собственные духи: оставляла засоленные свежие розовые лепестки в высеченных из камня емкостях, пока не отделялось масло. Этот аромат следовал за ней по всему дому, пропитывал одежду, витал в потоке солнечного света вместе с кружащейся пылью, поджидал нас повсюду. Мама! Здесь была мама. Совсем недавно. Если идти за запахом, можно ее догнать.

Я принялась шумно втягивать носом воздух. Внезапно мне стало тяжело дышать, меня переполняло неистовое желание закричать, как кричит, испугавшись, маленькая девочка. И наконец я поняла, словно меня ударило обухом по голове. Я наконец поняла!

Моя мама умерла.

На мгновение мне показалось, что я задыхаюсь. Что больше никогда не смогу нормально дышать. Что жизни моей пришел конец, здесь и сейчас, на углу моей улицы, где одинокая испуганная маленькая девочка зовет свою маму.

Потом боль утихла, я вновь смогла дышать. Я все еще была жива, все еще здесь, все еще могла двигаться, говорить, жить. А она – нет.

Я, спотыкаясь, прошла по переулку, отперла входную дверь и бросилась к телефону. Схватила трубку и набрала номер.

– Папа, – выдохнула я, когда услышала знакомый голос на другом конце линии. – Это я.

Я долго говорила с отцом по телефону, но ничего не могу вспомнить из нашего разговора. После того как мы пожелали друг другу спокойной ночи, я сидела у открытого окна в темной спальне. Просто сидела, не думая ни о чем.

И тут раздались крики.

На секунду, показавшуюся вечностью, я замерла, не в состоянии пошевелиться. Я даже не пыталась понять, о какой опасности предупреждают эти крики. Поэтому просто сидела у окна, позволив своему телу самому принимать решения: подняться, включить учащенное дыхание, прийти в состояние полной боевой готовности.

Еще одной реакцией на это – вынуждена признаться – было желание спрятаться. Закрыть окна, запереть двери, не зажигать свет и сжаться, присев на корточки. Но потом я сообразила, что кричал ребенок. Я встала и высунулась из окна, пытаясь определить, откуда доносятся крики. Однако окна на тыльной стороне дома выходили в основном на поля и лес.

Я побежала вниз, натянула сапоги, морщась от боли в лодыжке, и открыла входную дверь. В соседних домах на верхних этажах горел свет, но крики раздавались не в одном из ближайших ко мне домов. Я пошла по переулку.

Когда я подошла к углу, в дверях своего дома показался Дэниел Хьюстон. Он поспешно натягивал свитер.

– Кричат у Паулсонов, – сказал он, заметив меня. – В длинном доме.

Он свернул за угол, я – за ним. Мы спустились по холму… и вдруг распахнулась дверь дома Паулсонов, и вся семья высыпала на улицу. Мать на од ной руке несла хнычущего малыша не старше двух лет, а другой тянула за руку мальчика лет семи. Тот истерически кричал. Мужчина преклонных лет едва переставлял ноги. Он опирался на молодого мужчину, который шел, спотыкаясь, схватившись за свою руку. Все пятеро, казалось, были объяты ужасом. Мать встретилась со мной взглядом.

– Они повсюду! – закричала она. – По всему дому! Ника укусили.

Молодой мужчина покачнулся. Дэниел вполголоса выругался и ринулся вперед, чтобы поддержать обоих мужчин.

– Пошли, – сказал он. – Пошли к нам. Оттуда вызовем «скорую помощь».

К дому подбегали другие соседи, в том числе и Салли. Она бросила на меня короткий испуганный взгляд, потом поспешила помочь Дэниелу увести семью Паулсонов.

– Что здесь происходит, черт побери?! – воскликнул бородач средних лет – кажется, он тоже жил на нашей улице.

– Ника укусили, – ответил мужчина, в котором я узнала одного из приятелей Аллана. – Не знаю точно, что произошло с Эрнестом. Кажется, кто‑ то сказал, что он ударился головой.

– А полицию вызвали? – поинтересовался мужчина, стоящий рядом с ним. – Стив, дай свой мобильный.

– Думаю, нужно воспользоваться мобильным Аллана, – сказал Стив.

Он не двигался с места, не отрывая от меня глаз. Они все смотрели на меня.

Входная дверь дома Паулсонов осталась открытой. Внутри горел свет. Я прошла по узкому мостику, ведущему к двери, и шагнула за порог. Это был традиционный для Дорсета дом, длинный и узкий. Моему взору открылась большая, во всю ширину дома, прихожая. На дощатом полу виднелись мокрые следы и разбросанные водоросли, и при одном их виде в мое сердце закралась тревога, хотя я еще и не понимала, почему именно.

Я шагнула в дом и прикрыла за собой дверь.

Стены прихожей были выкрашены в желтый цвет, напротив двери висело большое зеркало. Я мельком увидела в нем свое отражение и тут же отвернулась. За неплотно прикрытой дверью я слышала перешептывание мужчин, которым недоставало храбрости составить мне компанию.

В этом доме я была не одна. Повсюду в комнате были змеи, они не сводили с меня своих круглых черных глаз; их тонкие тела раскачивались в воздухе, реагируя на каждое мое движение; их крошечные язычки работали безостановочно, появляясь и исчезая в пастях, пытаясь определить, кто я: враг или пища? Они еще не решили.

Осторожно ступая, я подошла к открытой двери, ведущей в кухню, на секунду замерла на пороге, наблюдая, как длинное грациозное тело скользит по резному буфету, подобно струйке воды перетекая по желобкам. Другая змея свисала с абажура светильника. Я огляделась, пытаясь сосчитать их, запомнить местоположение, потом вернулась в гостиную. Тонкий темный хвост исчез под диваном. Свернувшись клубочком, на кресле спала еще одна змея. Третья медленно ползла вверх по шнуру, с помощью которого открывают шторы.

Я увидела достаточно. Прошла через прихожую и чуть шире приоткрыла входную дверь. На меня воззрились четыре пары человеческих глаз, я заметила, как к дому бежит еще один мужчина. Кажется, я знала, кто это.

– Это ужи, – сообщила я. – Они повсюду. Теперь понятно, почему все семейство так испугалось. Но ужи абсолютно безвредны.

Мужчины, оставаясь по ту сторону двери, переглянулись; они держались настороженно, будто не знали, можно ли доверять моим словам.

– Ника укусили, – сказал подоспевший Дэниел. – Его скрутило от боли. Мы вызвали «скорую помощь».

– Змеи кусаются, если чувствуют опасность, – объяснила я. – Большинство из них. Но ужи не ядовиты. Нику понадобится всего пара дней, чтобы прийти в норму. С ним все будет в порядке.

– Но как, черт возьми, они сюда попали? – недоумевал Стив. – Мэнди сказала, что в доме их сотни.

– По меньшей мере десяток я видела, – призналась я. – И ума не приложу, как они сюда попали. Я сейчас пойду отлов… соберу их.

Я почувствовала, что напряжение начало спадать.

– Чем мы можем помочь? – спросил один из мужчин.

– Принесите что‑ нибудь, куда я могла бы их поместить, – попросила я. – Лучше всего ведра с крышками. Наволочки тоже подойдут. Я свой дом не заперла. Сбегайте, кто‑ нибудь, там возле входной двери лежат ключи от машины.

Я повернулась к Стиву и посмотрела ему прямо в глаза.

– А вы никого не впускайте в дом, пока мне не принесут необходимые вещи. Пусть никто не трогает змей.

Он ответил мне долгим задумчивым взглядом, и я поняла, что он пребывает в нерешительности.

Я развернулась и направилась вглубь дома. В кухне я видела ведро. Чем раньше я начну, тем скорее закопчу.

Через пять минут кухню наполнил резкий запах, издаваемый испуганными ужами. В случае опасности они испускают из хвоста вещество с резким неприятным запахом. Оно безобидно для человека, но пахнет очень неприятно. Ужи были довольно крупными и оказывали серьезное сопротивление, дважды они чуть не укусили меня. Но я не стала обращать на это внимания и вскоре запихнула четырех ужей в ведро. Насколько я успела разглядеть, это были молодые ужи, вероятно, появившиеся на свет в начале весны, а может, годовалые особи.

Я услышала голоса, шаги – входная дверь распахнулась.

– Я покараулю у двери. Извините, парни, терпеть не могу змей.

– С‑ с‑ слабак! – Тот, кто насмехался над приятелем, старался шипеть, как змея.

Говорили они чересчур громко. Ох уж эти мужчины! Как быстро страх сменился бравадой! Теперь они превратились в готовую к приключениям ватагу.

– Она в доме.

Я обернулась на звуки голосов. Четверо мужчин: мой бородатый сосед, приятель Кича Стив, Дэниел Хьюстон и вновь прибывший – рассудительный черноволосый мужчина. Это был Мэт, которого я видела на собрании. Кто‑ то тащил ведра, Дэниел нес контейнеры из моей машины, у Стива через руку было переброшено несколько наволочек. Нужно отдать им должное: они, не тратя времени попусту, в точности сделали то, что я велела.

– Откуда, черт возьми, этот запах?

– Ужи описались, – ответил Мэт.

Наши взгляды встретились. За стеклами очков прятались светло‑ серые глаза.

– Благодарю, теперь у меня есть все необходимое, – пробормотала я, повернувшись, чтобы продолжить начатое. Через секунду я поняла, что никто не двигается.

– Я смогу действовать продуктивнее, если в доме будет стоять тишина, – сказала я мужчинам. – Теперь положитесь на меня.

– Мы поможем, – предложил бородач.

Господи, неужели меня не оставят в покое?! Уже глубокая ночь, вокруг нас кишат змеи, а мне все никак не удается вынудить людей оставить меня в покое. Я отрицательно покачала головой.

– Я не могу позволить вам ловить змей, – заявила я. – Если уж кого‑ нибудь укусит, я буду отвечать.

– Не будете, – бросил Мэт.

Я поймала себя на том, что не могу отвести взгляда от его холодных серых глаз.

– Мы с вами ни о чем не договаривались, – продолжил он. – И вы не обязаны о нас беспокоиться. Мы здесь по собственной инициативе. Мы выслушали ваше мнение и отклонили его. Паулсоны – наши друзья, мы хотим помочь.

Молчание. Значит, он адвокат. Я чуть не поддалась искушению возложить ответственность на мужские плечи. Но в глазах за стеклами очков ясно читалось: эту битву мне не выиграть. Я могла повести себя как дура и вспылить, а могла продолжать делать свою работу.

– Кто‑ нибудь раньше имел дело со змеями? – спросила я. Четверо отрицательно покачали головой в ответ. – Ладно, самое важное – помнить, что ужи не могут причинить вам вред, поэтому и вы старайтесь их не обижать. Одной рукой отвлекаете, второй хватаете. И действуйте быстро, иначе только еще больше напугаете их. Берете крепко, но аккуратно и кладете в ведро. Не больше четырех особей в одно. Когда ведро заполнится, отставляете его в сторону. Тот парень снаружи присмотрит за ведрами?

Все закивали, послышались одобрительные голоса.

– И пусть больше никого не впускает в дом, – добавила я, боясь, что прибежит Аллан Кич со своей бандой, готовый заняться отловом змей.

– Хорошо, – согласился Дэниел, – давайте поскорее покончим с этим.

– Я пойду наверх, – сказала я.

Я взяла несколько наволочек и пересекла прихожую. Когда поднималась по лестнице, почувствовала, что кто‑ то идет за мной по пятам, но я не обернулась и лишь на повороте лестницы увидела, что это Мэт.

– Постой‑ ка! – тихо сказал он и протянул руку вверх, к моей правой ноге. – Поймал.

Победоносно ухмыльнувшись, он поднял руку, держа в ней маленькую темно‑ серую змею с изящными белыми отметинами на голове, которую сама я не заметила. Я распахнула перед ним наволочку, и он бросил туда змею.

– Не знаете, как чувствуют себя Паулсоны?

Я изумилась своему вопросу. Мы дошли до верхней ступеньки. Я не имела никакого желания вести беседу, просто сделаю свою работу и вернусь домой.

– А вот еще одна. – Он потянулся за мое плечо.

Он, очевидно, совсем недавно принял душ. Я чувствовала запах шампуня, и волосы у него на затылке были еще мокрыми. Чем же он занимался в три часа ночи, после чего испытал потребность принять душ? Он устремился вперед, заставив меня отступить.

– Прошу прощения, – пробормотал он, выпрямляясь. Упустил. – Скользкие маленькие гаденыши, верно? Мэнди с детьми очень расстроены, но в остальном все в порядке. Похоже, больше всего досталось Эрнесту. Он сильно ударился головой. Нику чрезвычайно неловко, что он поднял такой гвалт из‑ за ужей.