Глава VIII.

... Крестный припомнил, что из этого его «эксперимента» чуть не вышел довольно большой шум, районного, правда, значения, но все же. Пришлось прятать концы, кое-то подчищать. И все из-за излишне резкого стиля работы Ивана.

«Однако задание он, все же, выполнил, – подумал Крестный. – А как его еще можно было выполнить? »

Бармена, сбежавшего тогда из «Гаргантюа», на следующий день нашли в Водоотводном канале под Комиссариатским мостом с перерезанным горлом.

Крестный, волей-неволей вынужденный следить за развитием событий, навел справки и через ордынцев выяснил, что это дело рук милицейского братца Андреева. Капитан не был профессиональным убийцей, поэтому наследил, оставил свидетеля-помощника, и, главное, родил подозрение у своего начальства о своей причастности к этому убийству. Ниточка могла привести и к «Гаргантюа», а Крестному такой геморрой вовсе не нужен был.

Поощрение инициативы милиции, тем более такой неуклюжей, в своих делах шло вразрез с его принципами. Капитана нужно было срочно убрать и его убрали. Сделано это было, правда, не Иваном, но оперативно и без каких-либо следов. Капитан был убит прямо на рабочем месте, у себя в райотделовском кабинете выстрелом через окно. Его помощник – тот самый охранник, что свидетельствовал против ордынцев – пропал бесследно. Крестный тут был ни при чем, наверное, ордынцы постарались, а может быть и сам сбежал.

На этом все вроде бы и успокоилось.

Андреев сошел с ума.

Он месяц ходил по своим бывшим магазинам, хватал с витрин мелкие предметы и совал их себе в рот. В «Гаргантюа» он заходил ежедневно, бросал в аквариум железные рубли, мешал работать официантам – заглядывал им в глаза, трогал за уши. Потом куда-то пропал – озабоченные родственники толи под домашний надзор его посадили, толи на «канатчикову дачу» отправили.

Иван Крестного все более устраивал, как исполнитель его замыслов. Нужно было только четко сформулировать задачу, и Иван всегда добивался нужного результата.

Работал он очень жестко.

Крестный поймал себя на том, что он мысленно он произнес слово «жестоко», а не «жестко».

Смерть для Крестного всегда была абстракцией, лично ему с ней сталкиваться не приходилось.

За все время своего негласного управления московской криминальной жизнью он сам, своими руками, убил двух, нет, трех человек. Это было давно, когда он только боролся за свое место. Людей этих необходимо было убрать, без этого было не обойтись, поскольку они стояли на его пути и загораживали дорогу.

Тогда он был один и, собственно говоря, не был еще Крестным, это имя он получил позже, уже фактически став тем, кем он был сейчас. А тогда он был лишь одним из претендентов. Не самым авторитетным, не самым сильным, но наиболее умным среди всех, и в силу этого, самым перспективным. И самым, как оказалось, удачливым.

Да, самому ему пришлось убить лишь троих, хотя его путь к сегодняшнему дню «украсили» десятки трупов людей, убитых чужими руками. Но это была «черная» работа, на которую всегда находились исполнители, работавшие из-за денег, из-за страха быть убитыми, одни отрабатывали долги, другие зарабатывали так положение в «обществе», поскольку другим путем заработать его умели.

Но тех, сначала двоих, а потом еще одного, Крестный положил сам, так как тогда у него не было ни денег, ни своего проверенного «отряда». Он сделал это совершенно спокойно, не думая о том, что чувствует жертва в момент своей смерти, не представляя себя на ее месте, не терзая себя сомнениями, вправе ли он забирать чужую жизнь. Он убивал тогда как-то формально, условно, словно стрелял в тире по мишеням. Человек, в которого летели его пули, был лишь черным силуэтом очередной мишени, поразив которую, он выигрывал, а промахнувшись – терпел поражение. Но поражение было равно смерти, а умирать он не собирался.

Работа Ивана всегда привлекала его внимание. Прежде всего, это была работа профессионала, причем высокого класса. Уж в этом-то Крестный разбирался как самый настоящий ценитель.

Не убивая сам, он досконально знал искусство убийства, и щедро передавал его тем, кто был в состоянии его принять. Правда, таких было не много.

Их приходилось отбирать, словно студентов в престижный вуз. За год из двадцати человек, приходящих к нему «в обучение», оставалось, дай Бог, два, а то и один. Остальные превращались в учебные пособия.

Причем сам Крестный никого не отбирал, и никого ни на какие роли не назначал. Все совершалось само собой, оставался тот, кто мог и хотел остаться. Процесс обучения был естественным, и основывался прежде всего на природных качествах претендентов на «звание» киллера. Обучение основывалось на том же принципе, что и миллионолетняя эволюция человека, если, конечно, верить Дарвину, а не Ветхому завету. Высшим судьей, вершащим судьбы, был естественный отбор – право на жизнь принадлежало тому, кто был сильнее.

Однако не просто сильнейший мог победить, то есть выжить и занять вакансию в его боевой группе, выполнявшей заказы.

Крестный знал, что гораздо важнее силы – природные данные: скорость реакции, как физиологической, моторной, так и психической, умственной; интуиция, то есть хотя бы минимальная способность предчувствовать события; способность к постоянному, непрекращающемуся анализу текущей ситуации. В сочетании с хорошей физической подготовкой и природным стремлением к лидерству, это давало всегда неплохие результаты, помогая получать знания об искусстве убивать в школе киллеров Крестного.

Ну и, конечно, желание влиться в ряды крестновских бойцов, то есть попросту, остаться в живых.

Иван, как только появился в поле его зрения, сразу же поразил Крестного видимым отсутствием какого-либо подобия такого желания. Иван шел навстречу смерти, даже искал ее близости, но, каким-то странным образом, каждый раз оставался в живых.

Крестный сразу почувствовал, что Иван не такой как остальные.

О нем Крестный не знал почти ничего, кроме того, что в Москву Иван попал практически сразу из Чечни, убивал профессионально и работал всегда один. В его технике чувствовалась профессиональная подготовка, видимо, он проходил обучение в каком-нибудь спецлагере, но главное, что обращало на себя внимание, какое-то удовлетворение, которое исходило от него в ситуациях, когда его жизни угрожала настоящая, реальная опасность.

Этим он отличался от остальных, которые в подобных ситуациях излучали страх расстаться с жизнью.

Крестный вспомнил историю, связанную с появлением Ивана в Москве, узнав о которой, он, собственно говоря, Иваном и заинтересовался.

... Выйдя на Киевском вокзале из поезда, привезшего его в Москву, Иван тогда не провел в столице и часа, как о его существовании уже знал Крестный.

Так уж сложились обстоятельства, а они всегда складываются так, как их складывает судьба.

В Москву Иван приехал потому, что в свой родной город, крупный областной центр на Волге, возвращаться он не мог, там его знали слишком многие, и его появление неизбежно привлекло бы внимание. У Ивана не было абсолютно никакого желания встречаться с теми, кого он знал когда-то раньше, кто знал того, прежнего Ивана, любителя и любимца девушек, надежного в драке и в дружбе, озабоченного всеобщей справедливостью, проблемой добра и зла и чувством собственного достоинства.

Слишком разительная произошла с ним перемена, чтобы не стать поводом для распросов, повышенного внимания со стороны друзей, знакомых, милиции, наконец. Иван же хотел бы остаться в одиночестве.

Все, что связано с жизнью живых людей, не вызывало у него практически никакого интереса, он знал цену их жизни, цену жизни вообще.

Он понял, что жизнь не имеет абсолютно никакого смысла и абсолютно никакой ценности.

Ценен и интересен единственный момент в существовании человека момент перехода от жизни к смерти. Лишь тогда человек осознает, что он жив, но тут же понимает, что в следующее мгновение жизнь его прекратится. Да и то – далеко не каждый, большинство просто совершенно неожиданно для себя прекращают существование и переходят в разряд неживой материи.

Рассуждая об этом, Иван шел по Украинскому бульвару, не имея никакой определенной цели или направления. На лавочках, мимо которых он проходил, сидели пенсионеры, так и не узнавшие цели своих неосмысленных существований. Навстречу ему молодые мамаши катили коляски с младенцами, не имеющими еще никакого направления своих коротких и столь же неосознанных жизней.

Иван не мог бы сказать, чем его жизнь отличается от их существования на свете. Да и была ли у него какая-то жизнь, которой стоило дорожить?

Иван знал, что его жизнь осталась там, в Чечне. А здесь, в Москве, у него есть лишь какое-то острое существование на границе между жизнью и смертью.

Выйдя к реке, Иван постоял немного на набережной, наблюдая за едва заметным шевелением ленивой московской воды. Ему невольно вспомнилась стремительность горного ручья, утолявшего его жажду в чеченском плену. Еле движущаяся и мутная, московская вода не вызывала никакого желания ни пить ее, ни окунуться в ее мертвенно-стальную неподвижность, ни остановиться и взглянуть на свое в ней отражение.

Иван свернул направо и пошел по течению, направление которого можно было угадать, следя за медленным перемещением плавучего мусора. Его движение было таким же замедленным и плавным, словно он не замечал суеты московского населения, наполнявшей пространство вокруг него.

Издали заметив высокое здание гостиницы «Украина», и столпившиеся вокруг него иномарки, Иван словно очнулся. Знакомое ощущение все убыстряющегося темпа времени, подхватило его и сразу заставило включиться в анализ ситуации. Он словно ехал с горы, с каждой секундой набирая скорость и отмечая, как вокруг мелькают зрительные кадры и слуховые впечатления.

На Ивана пахнуло запахом опасности, который он впервые почувствовал после того, как покинул Чечню.

Иван остановился почти напротив гостиницы, достал сигареты, пошарил по карманам, ища зажигалку – проверил, удобно ли расположены оба его «макаровых» с полными обоймами. Он не верил этому городу, его кажущемуся спокойствию, демонстративной неподвижности его реки. Короткого взгляда по сторонам было достаточно, чтобы заметить напряженное ожидание какого-то события, наполнявшее пространство около гостиницы.

В расположении иномарок у гостиницы было что-то настораживающее, они занимали именно те места, которые выбрал бы и сам Иван, если бы ему нужно было держать под прицелом вход в гостиницу. Это были самые удобные огневые позиции, дополняющие друг друга.

Иван представил, что темно-зеленый «джип» и две черных бээмвэшки связаны одной целью, и уже не сомневался что вот-вот эта цель покажется на мраморной лестнице-спуске от дверей гостиницы.

В планы Ивана не входило ввязываться в чужую драку. Жизнь людей, которые как он понял, собрались друг друга убивать, нисколько не интересовала его. Так же, как и их смерть.

Если бы судьбе было угодно, Иван просто прошел бы остающиеся ему двадцать метров до поворота в сквер, и стал бы лишь свидетелем беспорядочной стрельбы у гостиницы «Украина». Но смерти, видимо, нравилось быть рядом с Иваном. И в тот момент, когда событие, ради которого собрались около гостиницы его участники, начало совершаться, Иван оказался на линии огня.

Случайность?

Крестный, анализируя позже происшествие около «Украины», поначалу так и решил. Хотя тоже не очень верил в случайности. Но у этого залетного стрелка, как обозвал он Ивана, не могло быть и не было никакой информации о том, что должно было произойти. Значит, он оказался там случайно.

Только потом, не раз уже поговорив с Иваном, и кое-что о нем поняв, Крестный смог убедить себя, что эта случайность особого рода.

Иван мог на Киевском вокзале спуститься в метро. Мог, перейдя площадь, пересечь Москву-реку по Бородинскому мосту, благо – это ближайший путь к Садовому кольцу и центру города. Мог, наконец, если уж пришла охота прогуляться, свернуть с площади направо к Бережновской набережной.

Но Иван ничего этого не сделал. Он, почему-то, выбрал тот путь, который привел его к гостинице «Украина» в точно определенное самим Крестным время.

И вмешался в его операцию.

Это не могло быть случайностью.

Это был нюх, бессознательное, безошибочное чутье на смерть и столь же бессознательное и безошибочное стремление к ней.

Иван, думал Крестный, может быть и сам не подозревает еще об этом, но это и не важно. Важно то, что Крестный им заинтересовался, очень заинтересовался. Именно такой человек был ему нужен – не ждущий подсказок, всегда знающий, как поступить в любой ситуации, сам принимающий решение. И, в то же время, не имеющий целей, которые имел Крестный.

Просто – человек, убивающий других.

Убивающий потому, что это образ его жизни.

Тогда, у гостиницы, Иван не размышлял – случайно или нет он там оказался. Размышляют в таких ситуациях либо самоубийцы, либо философы. Иван не был ни тем, ни другим.

Он был профессионалом смерти и действовал в соответствии с этим.

Он четко уловил одновременность, с которой начала открываться дверь гостиницы и опускаться стекло стоящей напротив нее бээмвэшки. На крыльцо гостиницы вышел толстый лысоватый хохол с запорожскими усами, одетый в светло-серый костюм, в галстуке, с серым дипломатом в руке. Иван понятия не имел, что это крупный харьковский бизнесмен, а два дюжих «хлопца», сопровождавшие его, – телохранители, прошедшие подготовку в лучшем центре украинского спецназа. Но тут же отметил слегка оттопыренные полы их пиджаков, за которыми угадал кобуры пистолетов.

Зачем этому толстяку умирать, Иван не знал, да это его и не интересовало, но понял, что через несколько мгновений усатый запорожец умрет.

Ствол автомата уже торчал из «БМВ», готовый выплюнуть вспышку огня, когда появившаяся из дверей троица сделала первый шаг по лестнице.

И тут Иван понял, – если он не хочет оказаться под перекрестным огнем притаившихся в засаде иномарок, он должен действовать нестандартно, не ждать, когда ситуация обрушится на него свалившимся с фасада кирпичом, а поймать этот кирпич и бросить его в другого. Которому сегодня в любом случае суждено умереть.

Иван неожиданно для стрелка в «БМВ» упал на асфальт и покатился вправо, к газетному киоску, открыв тем самым сектор стрельбы. Но прежде, чем прозвучала очередь из окна машины, он успел из выхваченного во время падения из кармана «макарова» послать две пули в живот застрявшему на ступеньках «запорожцу». Тот согнулся, выронил свой дипломат и застыл на ступеньках.

Очередью из машины разнесло голову одному из телохранителей.

Второй успел сделать несколько выстрелов по Ивану, прижавшемуся к кирпичному фундаменту газетного киоска. На него посыпались стекла. Раздался визг киоскерши.

Неизвестно, удалось бы Ивану уйти из-под огня второго охранника, спрятавшегося от автоматчика за мраморным лестничным ограждением, но еще один автоматчик, из «джипа», о котором украинский спецназовец не подозревал, прошил очередью его спину, разнеся заодно и стеклянную дверь гостиницы.

Взвыла милицейская сирена. На крыльцо выскочили трое охранников из гостиницы, в оммоновской форме, бронежилетах, шлемах, с автоматами наизготовку, и заозирались по сторонам, пытаясь разобраться в ситуации.

Иван все еще валялся на засыпанном стеклами асфальте у киоска и был, фактически, единственным объектом, который мог привлечь внимание милиционеров. У него не было абсолютно никакого плана отхода, а брать на себя ответственность за только что совершенный неизвестно кем террористический акт, он совсем не собирался, хотя ему и пришлось принять к нем непосредственное участие.

Несколько секунд промедления грозили оказаться для него последними.

Иван принял единственно возможное, хотя и неожиданное для всех, кроме него самого, решение. Он вскочил и бросился к стоявшей немного поодаль второй бээмвэшке, из которой огня не открывали, но Иван был уверен, что и она задействована в ситуации.

Он не ошибся. Обе машины, обозначившие себя стрельбой, «БМВ» и «джип», взревели моторами и уже набирали ход, устремляясь в сторону Калининского моста.

Третья машинка словно ждала его, Ивана. Когда он был метрах в десяти от нее, стекло в задней дверке опустилось, и Иван, сделав еще три прыжка, рыбкой влетел через окно на заднее сидение.

Мотор взревел и машина рванула с места сразу под восемьдесят.

– Ну же! – заорал высокий парень, сидевший рядом с водителем. – Давай!

Иван сел на заднем сидении.

Водитель, неестественно выпрямив спину, выкручивал руль, обходя редкие машины. Тот, кто сидел рядом с ним, на голову выше, с зачесанными назад ровными темными волосами, обернулся к Ивану, оскалил в улыбке ровные крепкие зубы:

– Ты чего там застрял? Помирать собрался? Не торопись, брат...

– Куда едем? – спросил Иван.

– Тебе-то какая разница, – искренне удивился темноволосый. – Раз уж ты сам нам на голову свалился...

Водитель помалкивал, сосредоточенно вертя руль.

«В самом деле, – подумал Иван. – какая мне разница? »

– А здорово ты толстопузого завалил, – вновь оскалился на него высокий. – Крестному твой стиль понравится.

– Кому? – спросил у него Иван. Тогда он впервые услышал это имя.

– Узнаешь – кому, – туманно ответил тот.

Через минуту они уже летели по Кутузовскому проспекту в сторону от центра, неразличимые в потоке машин, среди которых черных «БМВ» было, пожалуй больше, чем каких-либо других марок и окрасок.

Они довольно долго мотались по Москве, тщательно высматривая, нет ли за ними хвоста и внимательно следя за реакцией постовых милиционеров, пока не убедились, что ничьего внимания машина не привлекает.

Иван уже не понимал, где именно они находятся, лишь иногда мелькали какие-то знакомые московские ориентиры. Он не смог бы объяснить, каким образом они попали на другую сторону Москвы, но четко уловил, что к ресторану «Берлин» они подъехали со стороны Старой площади и «Детского мира».

Пока они колесили по Москве, Иван успел обдумать свое положение.

Никаких планов у него, собственно, не было, когда он вышел из Киевского вокзала. А то, что не прошло и часа, как он ввязался в чужую драку, было даже и хорошо. Он понимал, что ему нужно найти в Москве какое-то занятие, вписаться в какую-нибудь структуру, чтобы не стать одиноким волком, вечно уходящим от облав и обреченным рано или поздно попасть в кольцо красных флажков.

Профессионально он умел только одно – убивать и знал, что на это его умение всегда найдется спрос. А на кого работать?

«Какая мне разница? » – повторил он вопрос сидящего впереди черноволосого высокого парня.

Ивану понравилось спокойствие, с которым его спутники относились к тому, что за спиной у них сидит вооруженный человек, которого они совершенно не знают. Что мешало Ивану убить одного из них, а другого заставить везти его, куда вздумается? Однако они сразу поняли, что у него и в мыслях подобного нет.

Правда, и он не ждал с их стороны никакого подвоха.

«Ну что ж, Крестный, так Крестный. Какая разница? » – повторил он еще раз.

И все же в тот раз он передумал.

Выйдя из машины у ресторана, он сказал:

– Все, ребята. До следующей встречи.

Водитель сделал было какое-то движение в сторону Ивана, но высокий схватил его за рукав и, усмехнувшись, ответил:

– Иди. Куда ты денешься? Вернешься.

Иван повернулся к ним спиной и пошел совершенно спокойно, не чувствую никакой опасности. Ему с этими ребятами делить было нечего.

– Надумаешь —спросишь у портье. Меня зовут Илья, – крикнул ему в спину высокий.

... Иван и сам не мог себе объяснить, почему он не пошел тогда на встречу с Крестным. Просто в последний момент он почувствовал, что поддается обстоятельствам, что ситуация ведет его за собой, лишая возможности воздействовать на нее и изменять так, как ему хотелось бы. Он не знал, кто такой Крестный, хотя чувствовал неизбежность встречи с ним. Рано или поздно.

Тогда он решил, что еще рано.

... Крестного чрезвычайно заинтересовал отказ Ивана встретиться с ним. За этим чувствовалась самостоятельность, которую Крестный больше всего ценил в своих исполнителях, хотя никогда и не говорил им об этом.

Ему не нужны были роботы с компьютерным мышлением, выполняющие свою работу по заданному алгоритму. Их действия можно было просчитать, предвидеть и предотвратить то, что они должны были выполнить. А Крестного всегда интересовал только стопроцентный результат.

Еще не видя Ивана, он почувствовал, что это тот человек, который ему нужен.