{55} Школа пламенного просветительства

Школьная жизнь началась для маленького Шуры трудно. Проучился год в приготовительном классе реального училища и был переведен по воле отца в немецкое училище, снова в приготовительный класс. Учиться стало сложнее, на уроках, которые велись на чужом, немецком языке, почти ничего не понимал. Это отражалось и на успехах самолюбивого мальчика.

Вслед за Шурой поступила в специальное училище для глухонемых и его сестра Мария. Печальное преимущество старшего брата возлагало на первоклассника Брянцева обязанность доставлять по утрам сестру в ее школу. Занятия у глухонемых начинались с восьми часов, в его же училище — на час позже.

Изо дня в день бредет сонный первоклассник — «старший брат» — в неприветливом сумраке скучного петербургского утра, ведя в школу хмурую немую девочку, сдает ее по месту назначения, затем направляется к своему училищу. Здесь еще сонное царство: двери за ранним временем заперты. Мальчик долго томится на улице, ожидая, когда они откроются. А впереди — утомительные шесть часов уроков на малопонятном языке.

Кончен школьный день, но для Шуры занятия продолжаются: после школы — частный урок на дому у учительницы немецкого языка. И только потом — «пеший ход» домой до Невской лавры от Столярного переулка. Не успел пообедать, как надо снова садиться за уроки, а наутро, в половине седьмого, вставать к началу нового, столь же малорадостного трудового дня…

«Похоже на каторгу», — говорит Александр Александрович, вспоминая об этих годах «золотого детства».

Первая сценическая «слава» пришла к Шуре Брянцеву рано и очень неожиданно. Это относится еще ко времени, когда семья Брянцевых в связи с переходом отца на службу в Минск жила в этом городе и Шура, вынужденный из-за переезда остаться на второй год, стал учиться в первом классе минской гимназии.

{45} Здесь было принято устраивать весной общую, «всей гимназией» прогулку. Отменялись занятия. Все учащиеся стройными колоннами, под звуки двух оркестров шли по главной улице, а затем направлялись за город. Жены учителей следовали за процессией на извозчиках. Наконец, привал; оркестр играет танцы, старшеклассники удостаиваются чести танцевать с женами преподавателей. Когда заиграли «Русскую», первоклассник Шура Брянцев, стоявший в сторонке среди малышей, пустился в пляс. И вдруг… мальчик был призван к директору.

«Директор, — рассказывает Александр Александрович, — приказал мне повторить пляску под оркестр перед всеми. Я не смутился и повторил “в развернутом плане”. Под гром аплодисментов директор подошел ко мне, поднял на руки и поцеловал во влажный лоб. Это был мой первый публичный триумф. Я стал знаменитостью — гимназисты, увидя меня в коридоре, показывали на меня и говорили, не без зависти: “Этого мальчика поцеловал сам директор! ”»

После возвращения семьи Брянцевых из Минска в Петербург Шура стал учиться в старейшей 2‑ й петербургской гимназии. Учится он честно, хорошо и, как подобает человеку 12 – 13 лет, проходит через ряд мальчишеских увлечений.

Еще в Минске он заинтересовался химией и, к огорчению матери, все время возится с серной кислотой, что пагубно отражается на его костюмах. Попалась ему в руки книга по пиротехнике, и он уже с утра до вечера занимается изготовлением фейерверков и бенгальских огней. Летом, живя на даче вблизи военных лагерей, мальчик знакомится с офицером одного из местных полков, также интересующимся этим делом. Офицеру командование поручает изготовить фейерверк для полкового праздника, присылает ему в помощь несколько солдат. Шура становится его первым помощником и заместителем, а в часы отсутствия офицера является бригадиром его «пиротехнической мастерской». Мальчик неподдельно счастлив, когда на полковом празднике в лагерях на его долю выпадает честь поджигать отдельные «фигуры» этого фейерверка.

Тем же летом в семье появилась новорожденная сестра Катя. Шура чувствовал себя обязанным отметить это событие каким-нибудь чрезвычайным образом. И, действительно, к ее крестинам им был самостоятельно приготовлен сложный фейерверк с вензелем из бенгальских огней, изображавшим букву «К». Фейерверк удался на славу. Никакой случайности в том не было: за что бы тогда ни брался подросток Брянцев, он все доводил «до дела», до конкретных, практических результатов.

{46} Настойчивость в преодолении трудностей, самостоятельность, чувство ответственности — черты, столь характерные для Александра Александровича, — достаточно ярко проявляются в нем уже в те детские годы.

Самым большим его увлечением остается водный спорт. В летние месяцы старшеклассник Брянцев вместе со своими сверстниками лихо бороздит Неву и взморье на парусной шлюпке «Черепаха». Эта тяга к водному спорту осталась у него навсегда; верный своей привычке проводить лето на воде, Александр Александрович и доныне посвящает летний отпуск путешествиям на своей лодочке. Еще не так давно шестидесятипятилетний А. А. Брянцев участвовал на своем паруснике «Аленушка» в спортивных водных состязаниях.

В школьные годы Брянцев никак не готовил себя к театральной деятельности, не мечтал о театре, просто не думал о нем. Однако еще в бытность в гимназии Александр Александрович все же приобщился к сценическому искусству, и довольно рано. Наружность его — нежный цвет лица, светлые волосы, голубые глаза, а главное — увы! — маленький рост — были таковы, что восьмиклассники как-то позвали шестиклассника Брянцева исполнить женскую роль в их постановке чеховского «Предложения». Дебют удался. Он с успехом сыграл роль Настасьи Степановны. Став немного постарше, будучи уже в седьмом-восьмом классах, Шура Брянцев играл и Феклу в «Женитьбе» и слесаршу в «Ревизоре». Удача именно в женских ролях была для него, однако, удачей лишь наполовину: сознание того, что он «коротышка», приносило ему в годы детства и отрочества немало огорчений.

* * *

Природная музыкальность гимназиста Брянцева как-то естественно, сама собой делала его неизменным участником всех музыкальных кружков до самого окончания гимназии. Он играл в симфоническом оркестре на контрабасе (потому на контрабасе, что инструмент был казенный), играл также на ударных. Это способствовало укреплению чувства ритма. Впоследствии Александр Александрович серьезно занимался ритмикой, а возглавив Театр юных зрителей, всячески внедрял ее в учебно-тренировочную практику всех членов коллектива.

В гимназические годы он начинает играть и на самых разнообразных народных инструментах так называемого великорусского оркестра, с увлечением осваивает игру на брелке. Надолго запомнилось ему посещение Кустарной выставки. Здесь он впервые услыхал {47} хор владимирских рожечников. Без композитора, без дирижера играли они многоголосные песни в своей оркестровке. Большое впечатление на молодого Брянцева произвели на этой выставке и рязанские жалейщики, игравшие на дудках из тростника — жалейках (звучание полифоническое, своеобразное).

Александр Александрович за полтора рубля приобретает от новых знакомых жалейку и постигает тайну игры и на ней. Для этого он неоднократно посещает их на квартире. Крестьяне-жалейщики сердечно привязались к юноше; прощаясь, говорили: «Милый, как бы раньше знали, какой ты душевный человек, разве взяли б с тебя полторы рубли…»[33]

Владение народными инструментами стало в дальнейшем профессиональным. По окончании гимназии, будучи на первом курсе университета, он становится участником оркестра народных инструментов под руководством Н. И. Привалова — солистом на брелке, на ударных, на ложках. «Своим» стало все, что было связано с народными инструментами. Искусством игры на ложках Александр Александрович овладел после нескольких месяцев усиленной тренировки.

«Свои достижения я предъявил Николаю Ивановичу, который достойно оценил их и даже включил особое “колено” в свою аранжировку уральской пляски “Полянка”. Он доводил звучание оркестра на бешеном темпе до фортиссимо. Потом снимал звук, не нарушая темпа, и в это мгновение вступали ложки. Эффект получался убедительный. В бывш. Дворянском собрании (ныне Большой зал Ленинградской филармонии) генералы в первом ряду начинали притаптывать ногами»[34].

Общение с Приваловым и участниками оркестра углубляло интерес и любовь Александра Александровича к русскому народному искусству, укрепляло его связи со знатоками и любителями фольклора, с подлинными энтузиастами народного искусства, дружба с которыми немало помогала ему в дальнейшей творческой работе.

Таким был прежде всего создатель первого великорусского оркестра знаменитый В. В. Андреев; он усовершенствовал балалайку, предъявив своему оркестру высокие требования музыкального искусства, истинного мастерства, подлинной народности. Вслед за Андреевым Н. И. Привалов, горный инженер по основной профессии, {48} весь отдался поискам новых народных деревянных духовых инструментов, как бы вызывая во всем деревянном — тростнике, березе и т. д. — в брелках, свирелях, жалейках, ложках — дух музыки.

«Неким видом технической подготовки к работе в театре» (как это характеризует Александр Александрович) явилось для него и участие в гимназическом оркестре.

Случалось Шуре Брянцеву и «пострадать» за свою музыкальность. Зная о его умении подражать граммофону, товарищи по классу на одном из скучных уроков физики подзадорили его «двинуть» в находившийся в кабинете рупор. Неожиданно из глубины кабинета зазвучал страстный романс модной в те годы певицы Вяльцевой «Поцелуем дай забвенье»… В результате — единица по физике!

В шестом классе гимназист Брянцев стал «печататься». В связи с проходившей в то время в печати дискуссией «Не пора ли отменить отметки как нечто устаревшее» в одной из петербургских газет была напечатана и статья гимназиста Брянцева, который доказывал нецелесообразность такой отмены. Статья получила широкие отклики, и класс был горд своим «собственным корреспондентом».

Из школы Александр Александрович вынес достаточно серьезные познания. К моменту ее окончания он значительно шире и глубже, чем это требовалось учебной программой, знал и любил русскую литературу, древние языки — латынь и греческий, немецкий язык.

«Помню уроки литературы и русского языка, — вспоминает Александр Александрович. — Помню, как строго и даже придирчиво педагог относился к чистоте нашей речи, к ее четкости и выразительности, к логике изложения своих мыслей… Такой, казалось бы, скучный предмет, как латинский язык и переводы с латинского и на латинский, оттачивали наши навыки точно выражать свои мысли, находить нужные синонимы. Знакомство с поэзией древних греков, и в частности с Гомером, заставило меня познать и полюбить красоту античного мира и в дальнейшем привело меня к моей любимой работе над “Антигоной” Софокла. Помню, что “Метаморфозы” Овидия побуждали меня переводить их размером подлинника, сохраняя при этом наивозможную близость к тексту… Любил я и нашу родную классику. Знал в те дни наизусть многое из творений Ломоносова, Державина, Грибоедова, Пушкина, Лермонтова, Некрасова…»[35]

{50} III

Весна 1902 года. Окончена гимназия, получен аттестат зрелости, и Брянцев выходит в жизнь уже до известной степени сложившимся молодым человеком с определенными устремлениями, вкусами, а главное — планом дальнейшей жизни. Он знает, чего хочет — он будет моряком.

Юноша лишен возможности поступить в морской кадетский корпус, как это сделали некоторые из его товарищей по окончании шести классов, — его отец не был дворянином. Это не может, однако, остановить Александра Александровича.

Он решает поступить рядовым моряком торгового флота и сразу же по окончании гимназии уходит в плавание на пароходе добровольного флота «Хабаровск» в качестве штурманского ученика, попросту — матроса 2‑ го класса. В то же время он подает заявление о приеме в Петербургский университет на историко-филологический факультет. Он мечтает зимой учиться, а в летние месяцы плавать, с тем чтобы постепенно «наплавать ценз» — стаж, необходимый для получения права сдавать экзамены на штурмана, а далее — на капитана.

Брянцев верит, что добьется своего, и имеет для этого достаточные основания. Во все годы своей ранней юности он, за что бы ни взялся — будь то музыкальный кружок или гимнастика, водно-лодочный спорт или учебные занятия, — всерьез овладевал полюбившимся предметом. Целиком отдаваясь очередному увлечению, он незаметно для себя, не задаваясь такой целью, почти всегда выходил на первое место.

На этот раз, однако, молодого Брянцева постигла неудача. Мечты о морской карьере рушились, столкнувшись с «политикой». Когда летом 1903 года он явился в комитет добровольного флота для зачисления в команду, ему было категорически отказано, несмотря на блестящую аттестацию по первому плаванию: он был студентом, а ведь это уже означало: «политически неблагонадежен».

Первое плавание моряка Брянцева вокруг Европы оказалось единственным. И все же оно очень обогатило будущего художника Брянцева.

Еще гимназистом, поставив перед собой задачу стать моряком, он много и специально к этому готовился теоретически, а по возможности и практически. Это поставило его на судне — по судовой роли матроса 2‑ го класса — в положение штурманского ученика. Ему по душе была вся корабельная обстановка и суровая дисциплина, {51} почти военная. Хотя «Хабаровск» и не был военным кораблем, однако согласно «Положению о добровольном флоте» являлся как бы резервом военного — командиром корабля должен был быть военный моряк, половина матросов состояла из матросов действительной службы.

Беспредельные водные пространства под южным небом, причудливые линии берегов, особенности дальних стран, живописность костюмов — все это обогатило молодого Брянцева незабываемыми впечатлениями. Босфор, Стамбул, Эгейское море, Мессинский пролив, Палермо, Сицилия, Алжир…

«Мои вахты все время попадали на время восхода и захода солнца. Я наслаждался этим прекрасным зрелищем… Вспоминаю те дни с восторгом и с грустью, потому что они никогда более не повторились. Так, как в сказке, дошли мы до Алжира, живописно раскинувшегося амфитеатром вокруг прекрасной бухты… У берегов Испании по ночам стоял такой холод, что прибегали к шубам… Дождем и крупной волной встретил нас Бискай… Но мне все это было мило своей необычайностью и романтизмом»…[36]

Школой дисциплины и терпения была для молодого Брянцева работа на корабле. Прошли годы, и эти качества стали примечательной особенностью Брянцева-режиссера, участника строительства народного театра, а в дальнейшем — организатора театра для детей.

Осенью 1902 года, по возвращении из летнего путешествия вокруг Европы, Брянцев приступает к занятиям в университете. В период студенчества Александра Александровича посещение университетских лекций было необязательно, требовалась только сдача экзаменов в установленные сроки. Это позволяло совмещать занятия в университете с другой деятельностью. В 1905 – 1906 гг. эти занятия, к тому же, были надолго прерваны студенческими забастовками.

Хотя в те годы Александр Александрович уже всерьез «врастает» в театр, университетская жизнь накладывает свой отпечаток, формируя его мировоззрение и политические взгляды, помогая переходу от былой «аполитичности» к определенно выраженным прогрессивным убеждениям. Да это и не могло быть иначе. Петербургский университет в период, предшествовавший революции 1905 г., естественно становится одним из очагов бурного общественного движения.

Так, после длительной забастовки протеста против «теперешнего положения академического дела», занятия в сентябре 1905 г., решением студенческой сходки, возобновляются «с целью открыть {52} университет для развития в его стенах и вне их широкой работы по подготовке надвигающейся решительной борьбы»[37].

Петербургское студенчество вписывает славную страницу в историю революционного движения тех лет. Из «храма науки» университет становится ареной политической борьбы. В дни всеобщей октябрьской политической забастовки помещения университета переполнены народом, в аудиториях не прекращаются многолюдные митинги и собрания. Брянцев старается не пропустить ни одного из этих собраний, живет мыслями и настроениями революционного студенчества.

15 (28) октября 1905 года, по распоряжению министра народного просвещения, Петербургский университет был закрыт на неопределенное время, и до самого начала 1906 года занятий в университете практически не было.

Справедливость требует сказать, однако, что, активно участвуя в общественном студенческом движении, А. А. Брянцев в те годы все более и более переносил центр своих интересов далеко за пределы университетских стен. Еще будучи на первом курсе университета, он, памятуя о былых успехах на школьной сцене, стал укреплять свой студенческий бюджет «приработком» в окраинных рабочих театрах, где не было постоянных трупп и актеры приглашались на «разовые». Постепенно он все с большим увлечением втягивается в это дело.

Из средства «приработка» сцена для него все более становится местом основной работы. И не случайно, когда «студенческая неблагонадежность» закрывает для него облюбованный путь на трап морского корабля, как рассказывает Александр Александрович в своей автобиографии, «береговая точка приложения энергии была для меня в значительной мере уже предопределена».

Осенью 1902 года за Невской заставой, где в то время жили Брянцевы, существовал театр «Невского общества устройства народных развлечений». Александр Александрович обратился к режиссеру этого театра Святославу Адамовичу Светлову и был принят «на пробу»; при открытии сезона он исполнял в спектакле «Уриель Акоста» маленькую роль младшего брата Уриеля Акосты — Иоэля.

С той поры, со случайного, казалось бы, прихода Брянцева в случайный театр, и начинается его театральная деятельность. До встречи с П. П. Гайдебуровым, произошедшей в 1904 году, он проходит {53} через ряд окраинных театров Петербурга и знакомится с разнохарактерными деятелями этих маленьких, «периферийных» трупп.

Вот первый из них, вышеназванный Святослав Адамович Светлов — по профессии зубной врач. Режиссер, талантливый актер, своеобразный общественный деятель, задавшийся целью объединить петербургскую актерскую бедноту, Светлов старался занимать в своих спектаклях преимущественно людей безработных, «без сезона», остро нуждающихся в заработке.

Александр Александрович, получавший кое-какие деньги за участие в оркестре Н. И. Привалова, считался в труппе Светлова наиболее обеспеченным, тем более что в ту пору к его «доходам» прибавилось и «жалованье» за преподавание в рабочих музыкальных классах, где он вел класс духовых, а затем и ударных инструментов; иногда он выступал вместе со своими учениками, играя на ложках, а по мере надобности, и на любых других инструментах.

В дальнейшем Александр Александрович переходит на работу в полулюбительский-полупрофессиональный кружок, выступавший в помещении Новодеревенского пожарного депо. Возглавлял кружок актер Яковлев-Донской; вся остальная актерская братия — безработные, «на разовых». Студент Брянцев был принят на место помощника режиссера. Эта «точка приложения энергии» была избрана Александром Александровичем вполне сознательно. В своих автобиографических записях он весьма критически оценивает возможность выбора им в ту пору актерского пути: «… Я понимал, что в качестве актера, не имеющего за спиной серьезной подготовки, с неясными для меня самого масштабами моей актерской одаренности, я ни на что определенное рассчитывать не мог. Одновременно я не мог не обратить внимания на то, что такой ответственный участок театра, как материальное оформление спектакля, в театрах того масштаба, с которым я до сей поры общался, часто попадал в руки малокультурных помрежей из актеров-неудачников. Работа эта требовала энтузиазма не меньшего, чем актерство. Вот я и задумал применить мою университетскую культуру к практической работе в театре. Так я вполне осознанно устремился в профессиональные помрежи… Итак, 1 октября 1903 года я впервые “правил” спектаклем на открытии таковых в зале Новодеревенского пожарного депо. Шла пьеса И. С. Платона “Люди”…»

Кружок вскоре распадается, и Александр Александрович переходит в скромный театр при столовой Адмиралтейского завода, обслуживавший в основном рабочих этого завода. Руководил театром старый актер и режиссер Николай Соломонович Вехтер. Это был опытный театральный работник. Работая у него суфлером, {54} Александр Александрович обогащался новым театральным опытом: «Сидя на репетициях рядом с режиссером и имея все время перед глазами текст пьесы, я невольно осознавал все ошибки актеров и самого режиссера. Самое суфлерскую работу я, будучи студентом-словесником, невольно поднял на высоту корректуры актерской речи. Началась борьба за орфоэпию. Сам Н. С. Вехтер стал считаться со мной в этой области…»[38]

В те же годы (1903 – 1904) молодой Брянцев приобщается и к журналистике, начинает сотрудничать во вновь организованной газете «Русь», где пишет фельетоны и, главное, рецензии на спектакли в мелких, окраинных театрах. Театральным отделом «Руси» ведал один из крупных театральных критиков того времени А. Р. Кугель, редактировавший журнал «Театр и искусство». Он привлекает Брянцева и к участию в журнале. А. Р. Кугель высоко оценивал литературные способности начинающего журналиста. Когда тот в дальнейшем обратился к нему за рекомендательной запиской к П. П. Гайдебурову, Кугель убеждал его остаться работать в журналистике, считая, что у него «есть перо».

Однако Брянцева уже не могла удовлетворять работа около театра, вокруг театра, взгляд на театр «со стороны». И вместе с тем, чем более осознавал он, что пребывание внутри театра является делом его жизни, тем все ощутимее становилась неудовлетворенность случайной театральной работой, потребность в том, чтобы та сцена, с которой он соприкасался, являлась подлинно общественной трибуной, нужной, важной людям.

«Осень 1904 года знаменовала для меня начало сознательной общественно полезной деятельности, — рассказывает Александр Александрович. — Я был еще очень молод и неопытен в театральном деле, но за мной стоял университет со всей совокупностью его влияний. И учеба, и товарищеская среда в ее общественно-политической устремленности, и культурное влияние отдельных профессоров — все это помогло мне уразуметь социальную ценность театра, и меня потянуло в настоящее культурное, общественное целеустремленное дело. Таким делом оказался только что организованный в Лиговском народном доме Общедоступный театр под руководством П. П. Гайдебурова, с которым я проработал 15 лет и который помог мне, в меру моих сил и способностей, изучить театральное дело во всей его сложной совокупности»[39].

{55} Школа пламенного просветительства