Лорел Гамильтон 9 страница

– Черт, – сказала я.

Надо мной встала Клодия с огнетушителем.

– Анита, что тут стряслось?

Я смотрела на нее снизу вверх – в этой позе есть на что посмотреть. Мало есть на свете людей такого высокого роста, и она всерьез таскает железо. Черные волосы увязаны в ее обычный хвост, лицо без макияжа и поразительно красивое.

– Опять эта зараза, королева вампиров? – спросил Римус.

Я попыталась сесть, но не подхвати меня Натэниел, рухнула бы обратно. В прошлый раз, когда я отбивалась от тьмы, меня чуть не убили мои собственные звери, пытающиеся вырваться из моего человеческого тела. Очевидно, сегодня это привело всего лишь к слабости. Это я как‑ нибудь переживу.

Римус стоял в изножье кровати и хмурился. Сам он высокий, мускулистый и белокурый, но лицо его – сетка шрамов, будто его разбили на мелкие кусочки и склеили кое‑ как. Когда он сильно злится, лицо у него становится пестрым, и выделяются белые линии. И он почти никогда никому не смотрит в глаза – я думаю, боится увидеть на чужом лице, что думает владелец о его собственном. Но если он сильно выйдет из себя, тогда может смотреть прямо в глаза, и видно, как прекрасны его глаза были когда‑ то: зеленые с серым, под длинными ресницами. Сегодня я получила приличную дозу этих глаз.

Прильнув к теплому Натэниелу, я ответила:

– Да, это была Мать Всей Тьмы.

– Зато сейчас хотя бы твои звери не пытались тебя разорвать на части.

– Ага, – сказала я. – Хотя бы не пытались.

И тут я ощутила какое‑ то шевеление в себе, будто нечто огромное и мохнатое коснулось меня изнутри.

– О черт! – шепнула я.

Натэниел наклонился, принюхался ко мне.

– Чую. Это кошка, но не леопард. – Он закрыл глаза и потянул воздух сильнее. – И не лев.

Я покачала головой.

– Она говорила о прощальном даре, – напомнил Ричард.

Я заглянула в себя – туда, где ждали звери. Там блеснули глаза, потом из тени появилась морда, морда цвета ночи и пламени. Тигр.

– Черт, – сказала я громче. – Это тигр.

– Блин, – отозвалась Клодия.

Насколько я знаю, во всем Сент‑ Луисе и его окрестностях есть только один тигр‑ оборотень. Кристина работает страховым агентом и сейчас была за много миль отсюда. И ни за что бы не успела вовремя, чтобы перехватить моего зверя и не дать ему меня разорвать. Либо Марми Нуар решила, что пора мне стать настоящим оборотнем, либо решила меня убить. Если я ей не достанусь, то никому. Собака на сене.

Но сейчас я лучше умела управлять зверем, чем в прошлый раз, когда она попыталась это сделать. Я позвала других зверей – хотя бы поиграем в метафизические пятнашки.

Черная пантера казалась хрупкой рядом с огромным полосатым зверем. Волчица зарычала и вздыбила шерсть. Тигр смотрел на них и ждал. Львица вышла из темноты последней, и размером была почти с тигра. В дикой природе они никогда не встречаются, никогда не меряются своей огромной силой. Но внутри моего тела обстановка была еще более необычная, чем в любом зверинце. Мои звери уставились на новенького, и мы ждали. Вызвав их всех сразу, я оградила себя от попытки обернуться кем‑ то одним из них. Но в конце концов мое тело сделает выбор, и когда это произойдет, в комнате должен быть тигр‑ оборотень.

– Звони Кристине, – сказал Мика.

Он мне помогал научиться этому контролю и знал, что я сейчас делаю.

– Жан‑ Клод предупредил меня, что Анита может подцепить еще чего‑ нибудь кошачье, – сказал Римус, – так что мы подыскали кое‑ чего. – Он повернулся к охраннику у двери. – Иди за Соледад. Одна нога здесь, другая там.

Охранник рванул с места рысью. Римус повернулся ко мне.

– Она сделает, что нужно.

– Она же крысолюдка? – сумела я сказать.

– Она притворяется крысой из крыс Рафаэля, но на самом деле она тигрица. Нам пришлось обещать сохранить ее тайну, чтобы она согласилась остаться в городе. Наверное, сбежала от брака по сговору. У тигров куча предрассудков насчет того, как хранить это в семье.

– Как? – спросила я.

– Потом объясню, обещаю, – сказала Клодия.

– Из одиноких тигров, которых я знал, – сказал Римус, – все умели здорово скрывать свою суть. Некоторые даже умели так прятать энергию, что сходили за людей.

Я хотела посмотреть на Ричарда, но не решалась. Даже мысль об этом заставила мою волчицу повыше поднять голову и подумать насчет подойти поближе. Когда‑ то Ричард изображал при мне человека, и я поддалась на обман. Сейчас я ткнулась лицом в руку Натэниела, ощутила запах леопарда. Волчица успокоилась, зато пантера начала метаться по клетке.

У меня все еще не было льва‑ оборотня, которого я назвала бы своим. Я даже не знала, есть ли у нас сегодня лев, но могла не сомневаться, что Клодия и Римус об этом подумают.

– За львами бы тоже послать, – сказала она.

Римус только глянул в сторону двери. Один из оставшихся охранников открыл дверь – и остановился.

– Которого?

– Тревиса.

Охранник вышел. Я бы возразила против такого выбора, но из немногих львов, что у нас есть, он, пожалуй, лучший. Меня не привлекал на самом деле ни один из местных львов – слабаки они все. А моя львица хочет не пищи, а пары. Я изо всех сил стараюсь ей никого не отдать, но в конце концов она выберет кого‑ то, не думая, нравится он мне или нет. Так говорит общепринятая теория. Никто из нас пока что не знал, как дальше все повернется.

Я сидела, прислонившись к обнявшему меня Натэниелу, и пыталась думать обо всех зверях одинаково. Но Натэниел был слишком близко, и слишком сильным был аромат его кожи. Пантера забегала по коридору, который вел к боли.

Я вцепилась в руку Натэниела:

– Не могу их сдержать!

Ричард подполз ко мне, поднес руку к лицу. Пахнуло мускусом волка, он обдал пантеру, она закружилась на месте, больше не пытаясь выйти. Но зато теперь волк потрусил ближе к свету. Нехорошо.

Тревис прибыл раньше, чем Соледад. Светло‑ каштановые волосы перепутаны, лицо еще туповатое спросонья. Из одежды на нем были фланелевые пижамные штаны – и ничего больше. Притащили его прямо из кровати, не дав даже одеться. Тревис – студент колледжа, и я мельком подумала, что Рекс, царь львов, заставил его остаться с нами вместо того, чтобы идти на занятия.

Он присел у моих ног, даже никак не среагировав на то, что я голая. Либо он учуял проблему, либо охранники ему по дороге объяснили.

Сонное лицо стало оживать, и интеллект, который был и слишком острым, и одной из лучших его черт, засветился в золотисто‑ карих глазах. Он протянул ко мне запястье, и львица забегала внутри меня. Эти трое играли в пятнашки моими зверями. Когда они шевелились, одна кожа, которую я нюхала, сменяла другую. Но вечно такое невозможно, и в конце концов мое тело выберет кого‑ то.

Тигр шевельнулся – а в комнате не было тигра, издававшего тигриный запах. Но остальные трое меня отвлекли, вызывая своих зверей, продолжая играть в это метафизическое «море волнуется», когда по команде бросаются занимать единственный стул. А стулом этим была я.

Я ждала, что тигр попробует меня разорвать изнутри, как пробовали периодически другие звери, но он сидел тихо и ждал. Волк, леопард, лев – трое мужчин играли со мной в пятнашки, подставляя запах своей кожи, давая ее коснуться, – а тигр ждал. Потом случилось такое, чего никогда не случалось с другими зверьми: тигр стал таять, как огромный Чеширский кот, таять по частям. Я легла поудобнее на руках у Ричарда и Натэниела, Тревис сидел передо мной на полу, но чуть подальше, чем они. Ошибка; тающий тигр ослабил мою бдительность – серьезная ошибка. Пантера и волчица закружились друг вокруг друга, львица увидела представившуюся возможность и бросилась мимо них в длинный черный тоннель. А волчица и леопард продолжали кружиться, львице было на них наплевать. Она просто хотела стать реальной.

Ричард поднес руку к моему лицу, но для таких простых мер уже было слишком поздно. Львица ударилась в меня изнутри как в стену, меня подбросило вверх, вырвало из не успевших среагировать рук. Я рухнула на пол, меня попытались снова взять на руки, но поздно. Львица распрямлялась во мне, пытаясь заполнить меня огромным кошачьим телом, но ей не было места, слишком я маленькая. Львица оказалась в капкане, в темной и тесной западне – и отреагировала как любой дикий зверь: попыткой разбить клетку. Зубами и когтями продраться наружу. Беда была в том, что этой клеткой было мое тело.

Я взвизгнула – мышцы моего тела пытались оторваться от костей. Пытаешься забыть, как это было больно, но оно случается снова – и ты уже не можешь забыть и думать не можешь, не можешь быть, ничего не можешь и чувствуешь только боль!

Тяжелые тела, придавившие меня сверху, чужие руки, прижимающие к полу мои. И что‑ то навалилось на нижнюю часть тела. Я открыла глаза и увидела Тревиса – львица завопила от досады и злости, потому что она его уже видела, и он ей не нравился, она его не хотела. Тревис попытался взять мое лицо в ладони, принять в себя моего зверя, но львица была уже слишком близко к поверхности, и в одном мы с ней были согласны: Тревис слабак, мы его не хотим.

Я его укусила, всадила зубы в руку. Львица хотела его прогнать, и я тоже, но как только в рот брызнула горячая кровь, все забил вкус льва. В крови Тревиса ощущался вкус его зверя, и я ткнула своего зверя ему навстречу. Я дала львице то, чего она хотела – тело, которое сделает ее реальной. Она вылилась из меня горячим потоком силы, будто с меня кожу сдирали. Я крикнула, и крик Тревиса слился с моим.

Он смотрел на меня сверху вниз – и вдруг взорвался. Клочья кожи и мяса, горячие жидкие капли брызнули в стороны, рухнули на меня обжигающим ливнем. Надо мной вздыбился лев, тряся гривой, шатаясь, будто и в этой форме ему было больно. Он издал звук, средний между стоном и рычанием, и свалился набок рядом со мной. Я лежала вытянувшись, и у меня болело все тело – от корней волос и до пальцев ног. Черт побери, боль дикая, но она уходила, эта костоломная боль. И я смогла заметить, что покрыта прозрачным теплым студнем, который изливается вместо крови из оборотней при перемене. И чем более бурная перемена, тем больше этого студня. Я отдала своего зверя Тревису, и хотя это был не совсем мой зверь, все равно будто моя львица на время перешла в него. Боль стихла настолько, что я смогла подумать о другом, и эта первая мысль была о том, что когда моего зверя принял Хэвен, он от этого не ослабел. Да, черт возьми, ни Натэниел, ни Мика, ни даже Клей или Грэхем не свалились бы, как Тревис. Слабак он, а мне нужен сильный.

Но сейчас надо было думать о другом, потому что волчица решила воспользоваться шансом и бросилась по туннелю бледным призраком. Я только успела шепнуть: «Волк! », как она ударила в меня изнутри, и я забилась на полу.

Протянула руку – Ричард оказался на месте. Он обхватил меня руками, прижал, пока мое тело пыталось разорвать себя изнутри. Сильной рукой он обхватил мое лицо и призвал своего зверя – его сила столкнулась с моей, и у меня будто кровь вскипела. Я взвизгнула, попыталась ему сказать, чтобы он перестал. Он склонился ко мне в поцелуе, а тем временем его сила вместе с моей варила меня заживо. Я попыталась отдать ему своего волка, но не могла. Волчица не могла преодолеть стену его силы.

А потом его сила стала заталкивать моего волка обратно, как кипящая вода заставляет отступить лесной пожар. Это получалось, но у меня было ощущение, будто кожа дымится и обугливается – Ричард гнал волчицу в то потаенное укрытие в глубине моей сущности. Он гнал ее, она отступала, скуля, и я скулила вместе с нею, потому что тело жгло от нахлынувшей силы. Я попыталась приподнять голову, посмотреть на себя, и мир закружился цветными полосами тошноты. Я видел, как Ричард заставляет оборотня проглотить своего зверя, но понятия не имела, как это больно.

Когда у меня прояснилось в глазах, Ричард улыбался мне, и вид у него был довольный.

– Я не знал, получится ли, – сказал он, и в голосе его было напряжение, свидетельствовавшее, что ему это упражнение тоже не даром далось.

Я шепнула сорванным от крика голосом:

– Это больно.

Улыбка Ричарда поугасла, но мне некогда было думать о его задетых чувствах, потому что леопард стал подниматься во мне, как яд, пытающийся выступить испариной на коже.

Руки Натэниела нашли меня, но Мика взял меня из его рук, обнял меня крепко, прижал к себе. Моя пантера знала его зверя, знала его вкус и запах, и энергия потекла в него исполинским горячим выдохом, омыла его человеческое тело, и за ней появлялся мех, будто рубашку надевали, выворачивая наизнанку. Из всех оборотней, которых мне случалось видеть, Мика перекидывался несравненно проще других. Разве что Химера умел это делать еще легче и чище.

Меня прижало к груди этого мохнатого тела, получеловека‑ полулеопарда. У Тревиса было всего два облика: человеческий и львиный. У любого из остальных присутствующих оборотней обликов было три: человеческий, звериный и половина на половину. Когда‑ то я думала, что такое свойственно только очень сильным, но сейчас понимала лучше: не умеют такого только очень слабые.

Мика обнимал меня, но я была слишком слаба, чтобы обнять его в ответ. Он бережно положил меня на пол и лег рядом, опираясь на локоть. Я глядела в черное шерстистое лицо – странную, но грациозную смесь кота и человека. Глаза его были на этом лице столь же уместны, сколь и на другом. Оба эти облика для меня были Микой.

– Ты этим хотел меня унизить? – спросил Ричард злобно.

Мика поднял голову и ответил ему тем рычащим мурлыканьем, которое ему в этом облике служило голосом:

– Каким именно образом унизить?

– Показать, что я ей больше боли причинил, заталкивая зверя обратно, чем ты, принимая его.

– Я принял ее зверя, потому что у меня не хватило бы силы заставить ее проглотить его, и потому что последнее может причинять боль, и очень сильную.

– Так что, я причинил ей сильную боль, а ты весь в белом?

Не будь я так вымотана и не боли у меня каждая косточка, я бы велела Ричарду прекратить и не затевать ссоры, но у меня просто не было сил. Он ночевал у нас. Он помог мне справиться с Марми Нуар. Так все было хорошо, ну почему должно опять быть плохо? Черт побери.

– Я вызвал ее леопарда, а не дал это сделать Натэниелу, потому что умею вот это.

Он отодвинулся, чтобы не касаться меня, а дальше случилось чудо. Как будто черный мех превратился в язычки пламени, задутые ветром его силы, всю черноту сдуло и открылась обычная кожа. Любой другой оборотень в момент превращения смотрится как будто его разрывают на части и складывают заново либо выворачивают наизнанку. Лучшее, на что можно было бы надеяться – что тело расплавляется и перетекает в новую форму, человека или зверя. Но Мика – Мика просто изменился. Секунду назад – человек‑ леопард, и тут же – просто человек. Если бы я не видала, как превращается Химера, как вода, переливающаяся из горсти в горсть, я бы сказала, что лучше Мики никого не видела.

Он посмотрел на Ричарда:

– Натэниел застрял бы в облике леопарда на несколько часов.

Ричарда я не видела, потому что обращена была лицом к Мике, и слишком много нужно было бы сил, чтобы повернуть голову. Но голос его прозвучал так, будто он глазам своим не верит.

– Считается, что это дорого тебе обойдется, если перекинуться обратно ранее шести часов, иногда и дольше. Ты не измотан?

– Нет, – ответил Мика.

– И совсем не дезориентирован?

– Прыгать меня сейчас не тянет, но дай мне пару минут, и все будет в норме.

– Никогда не видел никого, кто умел бы так легко превращаться туда и обратно.

– Я одного видел, который умел лучше, – сказал Мика.

– Кого?

– Химеру.

И лицо у Мики стало сразу серьезным и печальным – я слишком хорошо знала это выражение.

Я потянулась к его руке – предпочла бы к лицу, но это значило лишнюю пару дюймов, слишком много усилий. Он улыбнулся мне, будто знал, чего мне стоило это движение.

– Если он умеет перекидываться еще легче, чем вот так, не против была бы с ним познакомиться, – послышался женский голос.

Соледад подошла и встала над нами. Она не была высокой, как другие охранники, до шести футов сильно не дотягивала, но если с полу смотреть, то казалась под потолок. Стройная, но с округлостями, волосы острижены по‑ мальчишески коротко и окрашены в такой оттенок желтого, который в природе не встречается. С такими волосами как‑ то ожидаешь больше косметики, но она обычно использовала лишь губную помаду и карандаш, подчеркивающий карие глаза. Сейчас она смотрела на меня своим обычным взглядом: будто вспомнила что‑ то смешное и вот‑ вот засмеется. Недавно до меня дошло, что это у нее такой вариант непроницаемого лица.

Я бы, может, спросила ее, что она думает, глядя вот так на меня, но тут в темноте, во мне мелькнул тигр. Только не это, – подумала я.

Соледад смотрела на меня, улыбка с ее лица сползла, и я на миг увидела то, что не ожидала увидеть: страх. Я бы спросила ее, чего она испугалась, но тигр помчался по этому коридору внутри меня. Я потянулась к Соледад – она колебалась.

– Делай свое дело, Соледад, – сказала Клодия.

Она наклонилась и взяла мою руку со словами:

– Лучше в этом мире два дня прожить тигром, чем сто лет овцой.

Я бы спросила, что она цитирует, но когда она коснулась меня, тигр прибавил ходу, скачками пошел по туннелю вперед, и я собралась в ожидании удара.

А удара не было. Тигр налетел на мою кожу, на тело – и побежал дальше. Я не передала Соледад моего зверя: он просто выплыл из меня и вплыл в нее. Мне не было больно, как будто все, что перешло от меня к ней, это была сила. Я даже не знаю, было ли еще что‑ то, поскольку Соледад не сменила облика. Она почти рухнула на меня, обивая меня собой, свободной рукой опершись на пол, чтобы не упасть на меня совсем. Дышала она тяжело и часто, будто ей было больно, но я ничего не чувствовала – только держала ее руку и смотрела ей в лицо. Она смогла прошептать:

– В тебе нет тигра.

– Думаю, что ты права, – ответила я.

Мой голос все еще звучал хрипло от долгих криков, но хотя бы уже можно было не только шептать.

– В чем дело? – спросила Клодия у меня за спиной.

– Я думаю, Марми Нуар не могла превратить меня в тигра, – сказала я. Но все равно внимательно смотрела в лицо Соледад – оно еще было искажено болью. – Ты как, ничего?

Она кивнула, но губы ее были сжаты в тугую тонкую линию. Наверное, насчет «ничего» – это была ложь.

– Мне кажется, ей больно, – сказала я.

– Соледад, тебе больно? – спросила Клодия, склоняясь к ней.

Она покачала головой.

– Скажи словами, – настаивала Клодия.

Но Соледад только мотала головой. Клодия помогла ей подняться, но Соледад не держали ноги – Клодии пришлось ее подхватить, чтобы та не упала. Римус подскочил с другой стороны и помог отвести ее к кровати.

– Что с ней случилось? – спросил он.

– Не могу сказать, – пожала плечами Клодия.

– Это не был тигр‑ оборотень. – К Соледад вернулся голос.

Я попыталась сесть, Мика мне помог. Ричард подошел с другой стороны, поддержал меня, помогая сесть между ними.

– Это была Марми Нуар, – сказала я.

– Кто? – переспросила Соледад.

– Мать Всей Тьмы, королева вампиров.

– Пахло оно тигром, а не вампиром, – возразила она.

– Тигры – среди ее подвластных зверей, – объяснила я.

Соледад покачала головой и на миг прислонилась к Клодии.

– Ладно, признаюсь. Не очень я себя хорошо чувствую.

– Почему она не вызвала ее зверя? – спросил Натэниел.

– Анита – не тигр‑ оборотень, и потому тигр не мог быть столь же реален, как остальные ее звери, – сказал Мика.

– То есть? – спросил Ричард.

– Мы не знали, приобретает Анита зверей, потому что перенесла нападение или же из‑ за вампирских сил у нее подвластные звери проявляются как виды ликантропии. Я думаю, мы теперь получили ответ. Тигр‑ оборотень на нее никогда не нападал, и у Химеры тоже не было облика тигра.

– Так зачем же пытаться вызвать тигра? – спросил Ричард. – Почему не вызвать одну из кошек, которая у Аниты уже есть?

– Не знаю, – ответил Мика.

У меня возникла мысль.

– Она достаточно глубоко влезала мне в голову, чтобы знать: я думаю, что тигра у меня поблизости нет. Она сказала, что хочет сделать меня своей, но если она меня не может получить, то…

– Она хотела, чтобы тигр разорвал тебя, – тихо сказал Ричард.

– Или же хотела превратить тебя в тигра издали, – предположила Соледад. – Вряд ли она знала, что произойдет. И вряд ли это ее интересовало. Сила, которая меня коснулась, не мыслила как тигр.

– А как она мыслила? – спросила я.

– Как серийный убийца, как мясник. Тигры охотятся только от голода. А эта тварь – от скуки.

– Ага, – сказала я, – это похоже на Мамашу Темную. Прости, что тебе пришлось ощутить ее вкус, Соледад.

Она слабо улыбнулась.

– Моя работа – принимать за тебя удары.

Но она была бледна и настолько близка к обмороку, насколько это вообще возможно для телохранителя.

– Пусть у Химеры не было тигра, – сказал Римус, – но в нем были гиена, змея, медведь – может, и еще что‑ нибудь. Почему Анита на них не реагирует?

Мика пожал плечами:

– Они на нее никогда не нападали. Похоже, сперва нужно, чтобы ей такой зверь пустил кровь.

Он погладил меня по голой спине, и это мне напомнило, что мы сидим голые, но почему‑ то все воспринимали это нормально, так что и я как‑ нибудь переживу.

Ричард, сидевший с другой стороны, придвинулся ко мне ближе, будто, раз Мика меня трогает, он тоже должен. Или он просто нервничал и так успокаивался. Но я все выискивала у него нехорошие мотивы. Даже не хотела сама, но он так часто делал мне больно и так глубоко ранил, что я искала в нем всегда негатив, а не позитив. Сейчас я сделала глубокий вдох и медленно выдохнула.

– Ты нормально? – спросил Римус, но его глаза скользнули от меня вправо‑ влево, будто он знал, что именно у меня не так.

Я кивнула – и слишком резко. Все и без того болело, но сейчас боль полыхнула пламенем. Она утихнет, но черт меня побери, если я понимаю, как оборотни это терпят. Полностью перекинуться – это же должно быть еще больнее?

– Ты знаешь, почему ты реагируешь не на все животные облики Химеры? – спросил Римус.

– Жан‑ Клод считает, что для того, чтобы такой зверь восстал, необходимо, чтобы на меня воздействовал вампир, у которого этот зверь подвластный.

– То есть сочетание пережитых тобой нападений – и вампирских сил, – сказал он.

– Что‑ то вроде.

Ричард провел ладонью по моим плечам, попытался притянуть к себе, отодвигая от Мики. Я старалась не напрягаться, но у меня не получилось. Ричард остановился, оставив руку у меня на плечах, и движение, которое только что было так естественно, вдруг стало неуклюже. А в неловкие моменты, если я голая, мне хочется одеться.

– Тогда ты должна реагировать на нас, гиен, потому что мы – подвластные звери Ашера, а он на тебя воздействовал когда‑ то, Анита. Да так, что чуть тебя не убил.

Я попыталась не думать про Ашера, не вспоминать, что мы делали в последний раз, когда нам разрешили быть вместе только вдвоем. Его укус вызывает оргазм, а в сочетании с обычным сексом это такое наслаждение, за которое можно отдать жизнь. Чего я чуть не сделала.

Мика тронул меня за плечо.

– Анита, не надо.

Я вздрогнула, обернулась к нему, удивленная. Он был прав: я слишком сильно задумалась об Ашере. Одно только воспоминание могло вернуть и удвоить это удовольствие – в самые неподходящие моменты или самые неловкие. И потому мысли об Ашере, о водопаде его золотых волос я задвинула как можно дальше, насколько могла, но последнее время он никогда особо далеко не был, с той ночи, когда нас так захватила его способность дарить радость…

Мика схватил меня – сильно – и повернул лицом к себе.

– Анита, думай о чем‑ нибудь другом!

Я кивнула:

– Ты прав, ты прав.

– К тебе все возвращаются картины той ночи? – спросил Ричард.

Я кивнула.

Он снова тронул мою спину – осторожно, нежно – не пытаясь отодвинуть от Мики, а просто коснулся. С этим я готова мириться.

– Трудно конкурировать с тем, кто может вызвать у тебя оргазм одним только воспоминанием.

Я повернулась к нему – он отвел глаза, будто не знал, понравится ли мне выражение его лица. Я знала, что он ревнует к другим мужчинам. И вряд ли могла бы, наверное, поставить ему это в вину.

Он наклонил голову, и тяжелая волна волос упала вперед, скрывая его лицо – волосы не такие длинные, как у Ашера, но жест тот же. Ашер так скрывал шрамы, которые получил от инквизиции много веков назад при попытке выжечь из него дьявола святой водой. Ричард подражает этому жесту сознательно или случайно?

Тревис, лев, издал резкий вдох, и это отвлекло мое внимание от Ричарда. Мика отпустил меня, и я смогла погладить льва по мягкому пушистому боку – у Тревиса лев был цвета светлой соломы. Он перевернулся на живот и посмотрел на меня – его лицо стало идеальной львиной мордой, но взгляд был совсем не львиный. Он явно говорил, что там, внутри, все еще человек. Львы не глядят на тебя с таким отвращением.

– Мне жаль, что было так больно, – сказала я.

Он встряхнул головой так, что распушилась грива – сухая. Никогда этого не понимала: сам процесс превращения дико влажный, а результат на каждом конце почти сухой. Пол или кровать будут мокрые, народ вокруг забрызгается, а сам оборотень остается сухим. Я спрашивала знакомых ликантропов, как это получается – они тоже не знают.

– Я поведу Тревиса чего‑ нибудь поесть, – сказал Натэниел.

Он стоял, все еще голый и измазанный слизью, которая не попала на льва.

– Тебе нужно в душ, – сказал Мика.

– Схожу в один из общих.

Натэниел молча исключил себя из кандидатов на утреннее кормление – утренний секс. Тут до меня дошло, что я не питала ardeur с вечера – он не проснулся, а мы не стали специально его пробуждать.

Я обернулась к гробу Дамиана, но его заслоняла кровать.

– Черт, – тихо сказала я.

– Жан‑ Клод говорит, что ты можешь сейчас увеличить интервалы между кормлениями, – сказал Натэниел.

– Но сейчас‑ то мне надо.

Мой голос звучал разочарованно, и я не могла этого скрыть. Заниматься сексом, когда сама хочешь – одно дело, а быть вынужденной делать это, чтобы не умереть – совсем другое. Я не люблю, когда меня что‑ нибудь заставляют делать, даже то, что мне нравится.

– Я отведу Тревиса поесть и вымоюсь.

Он посмотрел на двух мужчин рядом со мной, и я ощутила его мелькнувшее чувство. Его уже здесь не было. Он умел поставить на своем, если надо было, но Натэниел не любил играть в царя горы, особенно если горой была я. Он знал, что это меня раздражает, и потому старался устраниться заранее. Мика иногда тоже. Они живут со мной и потому иногда понимают меня лучше других мужчин моей жизни. Ладно, лучше, чем Ричард. Ну вот, я это сказала, пусть даже про себя. Ричард вечно мерится со всеми известно чем, а в результате получается, что предмет измерения кладут на меня.

– От кого ты питалась последнего? – спросил Ричард.

– От меня, – ответил Мика, глядя на него.

Долгую минуту они смотрели друг на друга, и я, как вчера в постели, ощущала себя лишней.

– Я не знаю, как это делается, – сказал Ричард.

– А ты просто это скажи, – ответил Мика.

– Я не хочу, чтобы мне надо было просить твоего разрешения на секс с Анитой.

Мика рассмеялся – резко, удивленно:

– Ушам своим не верю, что ты это сказал.

– Все равно не хочу.

– Не моего тебе разрешения надо просить, Ричард, – сказал Мика.

Это, кажется, до Ричарда дошло, потому что он обернулся ко мне и даже был столь любезен, что смутился.

– Я не то хотел сказать.

– А что ты хотел сказать? – спросила я голосом настолько нейтральным, насколько у меня получилось.

– Я пытаюсь ужиться с другими мужчинами в твоей жизни. А как это сделать, я не знаю. Я хочу тебя попросить питаться от меня, но у меня такое чувство, что нужно одобрение не только от тебя, но от всех. Я не прав?

У меня мышцы лица несколько расслабились. Он, бедняга, очень старается. Я взялась пальцами за его волосы – в них засыхали брызги слизи. Наверное, я была еще грязнее, поскольку Тревис перекинулся прямо на мне. А чем превращение более бурное, тем оно более грязное.

– Всем нам надо отмыться, – сказала я.

Он посмотрел на меня неуверенно.

– Я с Натэниелом пойду в душевые, – сказал Мика, вставая. Потрепал Тревиса по спине. – Пошли, лев, покормим тебя.

Он перегнулся ко мне и чмокнул меня в щеку с уверенной улыбкой – изо всех сил показывал мне, что все в порядке. Что я больше всего в нем люблю – что он любую ситуацию делает проще, а не сложнее.

Он вышел, сопровождаемый с одной стороны мускулистым огромным львом, с другой – Натэниелом. Натэниел от двери послал мне воздушный поцелуй, но поцеловать меня реально не попытался. Не знаю почему – мне бы понравилось.

Ричард тронул меня за руку, и я посмотрела на него. То, что он увидел у меня на лице, не сделало его счастливым – по глазам видно было. Поскольку я сама не знала, что у меня в глазах читается, изменить этого я не могла. Что было в них, то он и увидел.

Он улыбнулся, хотя глаза у него остались грустными.