Лорел Гамильтон 8 страница

Натэниел снова заворочался во сне. Лицо его дернулось, нахмурилось, он еще раз что‑ то промычал. Плохой сон ему снился. Последнее время это с ним стало чаще случаться. Его психоаналитик говорил, что он с нами чувствует себя в достаточной безопасности, чтобы исследовать свои более глубокие страдания. Мы – его тихая гавань. И почему это ощущение безопасности должно глубже всколыхнуть накопившуюся в душе дрянь? Казалось бы, должно быть наоборот?

Мы потянулись к нему одновременно – Мика к бледности оголенного плеча, я к щеке. Молча его погладили. Как правило, этого хватало, чтобы прогнать страшных существ его сна. Со страшными существами яви – потруднее.

Тут в дверь тихо постучали. Мы с Микой обернулись на стук, Натэниел пошевелился, выпростал руку из‑ под одеяла. Заморгал сонными глазами, будто проснулся в неожиданном месте. Увидев нас, он сразу успокоился, улыбнулся и спросил:

– Чего там?

Я покачала головой, все еще лежа в объятиях Мики.

– Не знаю, – сказал Мика.

Это оказался Римус, один из гиенолаков, отставных военных. Их наняли после того, как Химера чуть не перебил у гиен всех бодибилдеров и специалистов по боевым искусствам. Как правильно сказал Питер, это не настоящее. Гиенам нравились зрелищные мускулы, не знающие настоящего боя. Им пришлось на горьком опыте узнать, что красивые мышцы не обязательно годятся в дело.

– Это Ульфрик, – доложил Римус. – Он хочет войти.

У дверей, значит, Ричард Зееман, Ульфрик, царь волков. Вопрос только, зачем он пришел. Хотела я спросить, чего он хочет, но он мог бы меня не так понять, и потому я глянула на Мику.

Он пожал плечами и лег, обнимая меня одной рукой, прижимая к себе. Я сидела и потому видела дверь, и почти вся моя нагота была прикрыта. Ричард – мой любовник, но ему куда труднее мириться с существованием других, чем всем прочим. Я не стану вылезать ради него из постели, но и не буду ухудшать ситуацию, нарочно его дразня. А, все равно, что бы я ни делала, наверняка кончится ссорой. Мы с ним, когда не занимаемся сексом, так ссоримся. Потом занимаемся сексом в порядке примирения, и он мне позволяет питать от него ardeur. Не так чтобы это можно было назвать отношениями.

– Анита! – донесся голос Ричарда. – Впусти меня.

– Впусти его, Римус, – сказала я.

Натэниел перевернулся на спину, простыни сбились у него вокруг пояса, и свет из отворенной двери упал на его торс, когда Ричард входил в комнату. Он остановился, разглядывая нас в прямоугольнике света из открытой двери. Волосы у него наконец‑ то отросли чуть ниже плеч густой каштановой волной. В золотом нимбе света они казались сейчас черными, хотя на самом деле – каштановые с золотом и медью, где удачно падает свет. Он был одет в джинсы и джинсовую куртку с плотным шерстяным воротником, а в руке у него был чемоданчик. Его Ричард поставил на пол сразу, как вошел.

Когда он закрывал дверь, я успела заметить в коридоре охрану. Клодия, крысолюдка, одна из немногих женщин, кроме меня, которая носит пистолет, посмотрела на меня вопросительно. Я покачала головой – сказала ей таким образом: «Пусть». Не знаю, удачное ли это решение, но я не могла бы придумать способ не пустить его сейчас в спальню, не начиная ссору. А начинать ее я не хотела.

– Можно мне включить свет? – спросил он очень вежливо.

Я посмотрела на своих двух мужчин – они пожали плечами и кивнули.

– Да, конечно, – сказала я.

И заморгала от внезапного потока света. Не такой уж он был яркий, но после полной темноты казался ослепительным. Когда глаза привыкли, я смогла взглянуть на Ричарда. Он был такой же, как всегда: шесть футов один дюйм мужественной красоты. Чуть выдающиеся скулы и почти постоянный загар показывали, что ко всей этой голландской крови примешалась чуть более темная и менее европейская. Я бы сказала, индейская, но точно никто не знал. Красив он был так, что сердце замирало. Так почему же тогда мои новые вампирские силы нас тоже не превратили в идеальную пару? Да потому что этим силам необходимо знать, чего он хочет, чего он хочет на самом деле. А этого и сам Ричард не знал. Он слишком был в разладе с собой, терзался презрением к себе, чтобы знать истинные желания своего сердца.

Он глянул на гроб, что стоял у дальней стены, ближе к двери, чем к кровати.

– Жан‑ Клод? – спросил он.

– Дамиан, – ответила я.

Он кивнул:

– Так что, если ты случайно начнешь тянуть из него жизнь, это сразу станет заметно.

Когда‑ то именно Ричард принес ко мне почти безжизненное тело Дамиана, чтобы я спасла его.

– Да.

Я натянула простыню, сильнее прикрывая груди. При этом несколько открылась грудь Мики, но ничего страшного. Его тело и так загораживало меня от Ричарда почти всю. Лучше быть закрытой – пока я не узнаю, чего хочет Ричард.

– А где спит Жан‑ Клод?

– В комнате Ашера.

Чемоданчик он оставил у двери, но сам находился посередине комнаты, на полпути между дверью и кроватью. Ричард облизывал губы и старался будто на нас не смотреть. Почему?

– Джейсон сегодня спит со своей новой подружкой.

– Перлита, Перли, – сказала я.

Она русалка, пришла к нам от мастера из Кейп‑ Кода. Настоящая русалка – первая в моей жизни. Хотя с виду она – от человека не отличишь. Мне говорили, что она умет быть наполовину рыбой, но я этого не видела.

Ричард кивнул.

Мика придвинулся ко мне и дал понять, что он кое о чем подумал. Ну‑ ну.

– Хочешь остаться здесь с нами? – спросил Мика.

Ричард закрыл невероятно красивые глаза цвета молочного шоколада, глубоко вздохнул, медленно выдохнул – и кивнул.

Мы все переглянулись – почти успели за то время, что эти глаза были закрыты. Но, наверное, у нас был удивленный вид, потому что он сказал:

– Я – оборотень, мы любим спать большой щенячьей кучей.

– Все вы любите, – сказала я, – но ты никогда раньше не соглашался добровольно спать со мной и с кем‑ нибудь из ребят.

– Вот такая ты, Анита. Вот такие мы оба. – Он сунул большие руки в карманы куртки и уставился на пол. – Я был на свидании, когда мне позвонили, что в город прибыли какие‑ то жуть до чего мощные вампиры. – Он поднял голову. На лице его обозначилась злость, которую он подхватил от меня через метки Жан‑ Клода. Моя злость на этот мир передалась ему, и теперь с ним еще даже труднее стало. – Мне пришлось быстренько свернуть программу, и я даже не мог ей объяснить почему.

– Нам тоже пришлось прервать свидание, – сказал Натэниел.

Ричард посмотрел на него не так чтобы дружелюбно, но высказался вполне цивилизованно:

– Вы хотели отметить какую‑ то годовщину?

– Да, – сказала я.

– Сочувствую, что не вышло.

– И я тебе сочувствую, что пришлось прервать свидание.

Ну жуть до чего мы были вежливы.

– У меня в доме нашли жучки, Анита. Мои свидания, телефонные разговоры – все записывалось. – Он покачался на каблуках.

– Знаю, – ответила я. – У нас то же самое.

– Цирк – наиболее в этом смысле безопасное место, так что я на какое‑ то время сюда перекочую.

– Да, это серьезно, – сказала я.

– Самое серьезное – это как бы я не подставил детишек, которых учу. Если не разберемся до понедельника, мне, быть может, придется взять отпуск.

Он будто спрашивал мое мнение, а я не знала, что сказать, зато знал Мика.

– Нас это все здорово ошеломило. Давайте поспим, потом подумаем.

Ричард закивал, пожалуй, слишком быстро, слишком часто. Здесь, под землей, есть комнаты для гостей. Есть достаточно большой диван в гостиной. Так зачем он пришел сюда?

– Могу я остаться? – спросил он, не глядя на нас.

– Да, – ответил Мика.

– Да, – отозвалась я тихо.

Он поднял голову:

– Натэниел?

– Я в этой комнате никому не доминант, у меня нет права голоса.

– Спросить – это вежливо, – возразил Ричард.

– Да, – сказала я, – и я тебе благодарна, что спросил.

– И я тоже, – добавил Натэниел. – Но ты не обязан был спрашивать. До нас эта кровать была твоей.

Это уже было несколько неполитично, но Ричард, как ни странно, улыбнулся.

– Приятно, что кто‑ то это еще помнит.

Но злости в его голосе при этих словах не было. Он поднял чемоданчик и пошел в сторону кровати, прошел мимо – мы проводили его глазами. Остановился он перед шкафом, где у нас была запасная одежда, открыл чемоданчик и стал распаковываться. Снял куртку, повесил ее в шкаф на плечики. Вытащил из чемодана рубашки, носки и белье и разложил по ящикам. Распаковывался, будто нас тут и не было. Мы переглянулись – очень необычно, очень цивилизованно для Ричарда. Значит, наверняка скоро прилетит второй сапог и ад сорвется с цепи… или нет?

Мика пошевелил простыни, давая мне понять, что мне стоит с них слезть и залезть под них. Он был прав: скромность – лучшая часть доблести. Так что мы все уже лежали под красными шелковыми простынями, когда Ричард кончил раскладывать вещи – в том числе уже отнес туалетные принадлежности в ванную. Дверь туда он оставил широко открытой, чтобы света нам хватало, потом подошел к выключателю и выключил свет. До того он действовал нормально, что мне стало страшно. Я его таким разумным уже месяцы не видела, если не годы. У меня руки и плечи застыли от напряжения – это было как затишье перед бурей, но непонятно, не было ли это напряжение моим внутренним. Мы с Ричардом могли видеть одни и те же сны, делиться друг с другом мыслями, но сейчас я так крепко закрылась щитами, что ничего не проходило через них. Мы в метафизическом смысле отгородились друг от друга, насколько это позволяли метки Жан‑ Клода. Так безопаснее.

Ричард подошел к кровати, опустив глаза, не глядя на нас, сел радом со мной. Мы трое подвинулись, давая ему место. Он должен был почувствовать, как шевельнулась кровать, но не обратил внимания. Ричард стащил с себя ботинки, бросил их на пол, потом носки. Снял футболку, и мне вдруг предстала мускулистая ширь его голой спины. Падающие до плеч волосы ласкали ее с краю.

Я подавила порыв его коснуться – боялась того, что может случиться. И еще боялась, что он не так поймет.

Ему пришлось встать, чтобы расстегнуть ремень и пуговицы. Звук расстегиваемых пуговиц вызвал у меня небольшой спазм в нижнем конце тела. Именно Ричард меня научил радости джинсов на пуговицах.

Рука Мики обвилась вокруг моей талии, притянула меня ближе к нему. Ревнует?

Ричард заколебался. Хотя у оборотня ходить голым должно быть второй натурой, если не первой, ему не нравилось быть голым на глазах других моих любовников. Не нравилось – и все. Джинсы он снял одним движением; если под ними и были трусы, сейчас их не осталось. Зрелище обнаженного Ричарда произвело на меня обычное действие: у меня перехватило дыхание, мне захотелось его потрогать. Ричарду, чтобы победить в любой стычке со мной, достаточно было сделать одно: раздеться. Когда он так великолепен, я просто не могу спорить.

Он сбросил джинсы на пол, потом повернулся к кровати – не поднимая глаз, с рассыпанными вокруг лица волосами. Потом он все‑ таки поднял голову, и наши взгляды встретились. Я не пыталась скрывать своих чувств – у меня по лицу было видно, что я думаю при виде его обнаженной передо мной красоты. Пусть Мика прижимался сейчас ко мне – все равно Ричард был прекрасен.

Он улыбнулся – наполовину застенчиво, наполовину как прежний Ричард, тот Ричард, который знает, как сильно я его люблю, как много он для меня значит. Приподняв одеяло, он скользнул под него – росту у него хватало, чтобы залезть на эту кровать без чужой помощи.

– Подвинься чуть… пожалуйста, – попросил он.

Мика подвинулся, увлекая меня за собой, и Ричард лег на освободившееся место. Кровать шевельнулась – это Натэниел тоже сдвинулся. Кровать‑ то была огромная, не двуспальная, а многоспальная. В ней и больше народу бывало одновременно, иногда даже чтобы поспать.

Ричард сполз немного, почти прижавшись ко мне спереди, но не совсем. Рука Мики по‑ прежнему обнимала меня за талию.

– Что‑ то не знаю, куда руки деть, – сказал Ричард.

Мика засмеялся – но так, как смеется хороший парень.

– Я тебя понимаю.

– А куда ты хочешь их деть? – спросил Натэниел.

Я обернулась и увидела, что Натэниел выглядывает из‑ за Мики, приподняв голову.

– Изнервничался я и устал. Хочу, чтобы меня обнимали и гладили.

– Ты оборотень, – заметил Мика. – Мы все любим тактильные ощущения, когда нам не по себе.

Ричард кивнул, приподнялся на локте – и даже Натэниел показался рядом с ним маленьким. Ричард – из тех крупных мужчин, которые не кажутся крупными вот до такого момента, и только тогда его воспринимаешь полностью.

– Я привел с собой волков. Они там, в комнате для гостей. Так что щенячью кучу я и так мог иметь, для этого не обязательно было бы сюда приходить.

Я сглотнула слюну сухим ртом – даже в горле заболело.

– Зачем же ты здесь? – спросил Мика.

– Пытаюсь убежать от себя.

Я не очень поняла, как это отвечает на вопрос, но Ричард считал это ответом, очевидно, и Мика у меня за спиной кивнул – я почувствовала.

– Перестань бегать.

– Рад бы, да не знаю как.

Меня как будто здесь не было, будто все вопросы, которые они могли бы обсуждать, касаются их двоих, а не меня. Может быть, их троих… или Натэниел точно так же чувствовал себя лишним?

– Что ж, для начала и это сгодится.

Ричард кивнул, потом наконец обратил на меня взгляд своих глаз, о которых я когда‑ то думала: это те глаза, что я хочу видеть возле себя каждое утро. Последнее время он редко у меня ночевал.

– Я не знаю, как это сделать.

– Что сделать? – спросила я шепотом.

– Я хочу тебя поцеловать, но не хочу заниматься сексом со всеми, кто здесь есть.

Непонятно, что он хотел сказать: что не хочет заниматься сексом в присутствии других мужчин в той же кровати, или что не хочет заниматься сексом с ними. Хотя и то, и другое наверняка было верно.

– Я тебя хочу потрогать с той секунды, как ты рубашку снял, – сказала я.

И это тоже была правда. Может, если держаться правды, то все будет нормально?

Он улыбнулся, и это была улыбка Ричарда. Та улыбка, которой он иногда давал тебе знать, что он отлично знает, как он красив, как на него приятно смотреть. Обычно он скромен, но бывает, что и так улыбается.

Он потянулся ко мне, все еще целомудренно держа руки при себе. Мы соприкоснулись губами, его волосы рассыпались по моей щеке. Мика осторожно снял с меня руку, чтобы я могла сдвинуться как захочу – во всяком случае, я так его поняла. И я положила ладонь на выпуклость грудных мышц Ричарда. Его рука легла мне под щеку, мы поцеловались, и губы у него были все такие же мягкие, такие же полные, такие же зовущие, какими были всегда. У меня рука соскользнула по его груди ниже, к талии. Он притянул меня к себе, поцелуй стал как‑ то полнее, глубже. Я прижалась к нему, рукой гладила ему спину, не зная, стоит ли спускаться ниже. Его тело уже полнилось желанием, и я хотела на это желание отозваться, но он говорил, что не хочет заниматься сексом в таком большом коллективе, а никто отсюда не уйдет.

Он оторвался от поцелуя, запыхавшись, тяжело дыша, – а глаза его смеялись.

– Бог ты мой, как это у тебя получается на меня так действовать?

– И у тебя на меня, – ответила я с придыханием.

Он засмеялся, но тут же его взгляд упал на двоих мужчин у меня за спиной, глаза на миг потемнели.

– Не могу. Не могу еще.

– Честно говоря, Ричард, это больше, чем я от тебя ожидала бы с Микой и Натэниелом.

– Я тоже, – кивнул он.

– Я сильно все испорчу, если спрошу, отчего ты так переменил свое отношение?

Это спросил Натэниел. Хотела спросить я, но не спросила бы.

Ричард посмотрел на него:

– А это совершенно не твое дело.

– Не мое, – согласился Натэниел.

Ричард наклонил голову. Потом кивнул:

– О’кей. Я люблю Аниту. И очень стараюсь научиться любить ее всю, даже то в ней, из‑ за чего она живет с двумя другими мужчинами.

Глаза у него были неуверенные – и слегка сердитые.

– Мой психоаналитик мне говорил, – сказал Натэниел, – что если я равный партнер в наших отношениях, то должен просить того, чего мне хочется. А тебе твой говорил, что ты должен разобраться в своих чувствах к Аните?

Ричард не обратил внимания на вопрос:

– Чего ты просил от Аниты? Чего ты от нее не получаешь?

– Я отвечу на твой вопрос, если ты ответишь на мой.

Ричард кивнул, соглашаясь будто, что это справедливо.

– Да, мой психоаналитик говорил, что я должен либо принять, что Анита живет как живет, либо уйти.

– Ты знаешь, что мне нужны бондаж и подчинение? – спросил Натэниел.

Мне не очень уютно было лежать голой в кровати под такой разговор, но если они могут откровенно все выкладывать, я как‑ нибудь смогу им не мешать.

– Знаю. Райна очень много о тебе говорила.

Райна – это прежняя лупа волчьей стаи. Она лишила Ричарда девственности и воспитала из Натэниела отличную мазохистскую шлюху.

Мы с Микой обернулись к Натэниелу – это было как на теннисном матче групповой терапии.

Натэниел кивнул:

– Анита мне этого не делает, а мне этого от нее хочется.

– Ей так же трудно мириться с этой стороной своего существа, как и мне, – сказал Ричард.

– Я знаю, – ответил Натэниел.

– Она согласилась? – спросил Ричард.

– Пока нет.

– И ты расстанешься с ней, если она не сможет тебе этого дать?

Мы с Микой лежали между ними, чувствуя себя совершенно лишними.

– Я просил разрешения, чтобы меня унижал кто‑ нибудь другой, а секс был с Анитой.

Ричард наконец посмотрел на меня – лучше бы он этого не делал.

– Да, умеешь ты подбирать состав.

– Что это должно значить? – спросила я.

Но трудно изобразить праведное негодование, лежа голой в кровати с тремя мужчинами.

Ричард рассмеялся – открыто, весело. И поцеловал меня крепко и весело. Я лежала, глядя на него хмуро.

– Это значит, что нам всем надо поспать.

Он устроился на своей стороне, лицом ко мне. Я секунду помедлила, потом перевернулась на другой бок, вызвав цепную реакцию – Мика и Натэниел тоже перевернулись. Какое‑ то время повозившись, мы все устроились. Я прижалась спиной к Ричарду, Мика ко мне, Натэниел к нему, я протянула руку сверху, чтобы касаться Натэниела. Ричард долго пристраивал руку, и наконец явно послал все к черту, положил ее на меня сверху, обнял и меня, и немножко двух других. Для секса это было бы отлично, но для сна – я боялась, что мне трудно будет расслабиться. Но либо ночь оказалась трудной, либо лежать между Ричардом и Натэниелом оказалось уютнее, чем я думала. Натэниел уснул сразу, как с ним всегда бывало, Мика с Ричардом – чуть позже. На меня тоже навалился сон, и на шее ощущалось теплое дыхание Ричарда.

Проснулась я в путанице тел. Я лежала на спине, Мика и Ричард частично меня накрывали, будто боролись во сне, кто больше меня коснется. Запах их кожи сливался в густой аромат, от которого у меня тело напрягалось. Но все‑ таки они своей тяжестью меня придавили, и мне это было совершенно не комфортно. Я даже не могла поднять голову и посмотреть, как там Натэниел на другой стороне от Мики. Наверное, от неудобного положения я и проснулась, подумалось мне. Но тут я краем глаза уловила движение в ногах кровати – и задержала дыхание. Кто‑ то из охранников? Но я почему‑ то уже знала, что нет.

Слабый свет из полуоткрытой двери ванной ничего на самом‑ то деле не показывал. Такое было впечатление, будто темнота засасывает этот свет и в конце концов поглотит его полностью. У меня пульс забился в горле, да так сильно, что трудно стало дышать и пересохло во рту. Я знала, кто здесь в темноте, и знала, что вижу сон. Но то, что это сон, еще не значит, что тебе ничего не грозит.

– Что это?

Я крикнула – резким, коротким выкриком. Я глядела в лицо Ричарда, он уже не спал, начал подниматься, чтобы сесть, и я вместе с ним. Ричард попытался растолкать Мику, но я не стала зря стараться. Этот сон я уже видела.

– Разбуди их, – шепнул он, всматриваясь в темноту.

– Ее подвластные звери – все кошачьи. Они не проснутся.

– Кого – ее? Марми…

Я приложила пальцы к его губам, останавливая речь.

– Не надо, – шепнула я.

Непонятно, зачем мы шептались – она все равно нас слышала. Но когда сидишь в темноте и знаешь, что рядом хищник, что‑ то заставляет перейти на шепот. Хочешь сделаться маленьким и тихим. Молишься про себя, чтобы он прошел мимо. Но тут был не хищник в ночи, а сама ночь целиком, обретшая жизнь и сущность – и разум. Пахло жасмином, и летним дождем, и другими ароматами земли, которой я никогда не видела иначе, как в снах и видениях. Земли, откуда начиналась Марми Нуар. Я понятия не имела, сколько ей лет, не знала и не хотела знать. Я – некромант, я чуяла ее возраст своим нетелесным языком, но вряд ли могла бы проглотить столько веков. Подавилась бы, боюсь.

– Это ты, некромантка, – прозвучал в ночи ее голос, как сладко пахнущий ветер.

Я смогла как‑ то проглотить слюну, хотя сердце билось в горле.

– Это ты, Марми Нуар, – ответила я, и голос у меня был хриплым только чуть‑ чуть. Когда рядом со мной Ричард, и он не спит, мне легче. Он обнял меня за плечи, потому что тоже почувствовал: вместе мы больше здесь, чем там. Может быть, случайное совпадение наших снов – у Ричарда, у меня и у Жан‑ Клода, – имело некоторую цель. Которой мы просто до сих пор не понимали.

Я прильнула к линии тела Ричарда, и его рука напряглась. Ладонью, лежащей у него на груди, я ощутила биение страха.

Тьма собиралась, почти как сужается свет до яркой точки, только здесь тьма становилась плотнее, сдавливалась, будто прямо перед нашими глазами формировалась миниатюрная черная дыра. И она принимала размытые очертания женщины в плаще.

Я очень осторожно произнесла мысленно, обращаясь к Ричарду:

– Не смотри ей в лицо.

– Я знаю правила, – ответил он вслух. Значит, он меня слышит – отлично. Мысленный разговор так и не стал моим лучшим умением, что во сне, что вне его.

– Ты поистине веришь, что если ты не будешь глядеть мне в глаза, это тебя спасет?

Черт, она же тоже умеет читать мысли. Я знала вампиров поменьше, владеющих этим искусством, так что удивляться нечему.

– Напомни, почему Мика и Натэниел не проснутся? – спросил Ричард тихо, но не шепотом. Поздно шептаться – она нас нашла.

– Некромантка! – позвала она.

– Коты – ее подвластные звери. Коты любого вида, и потому она может не пустить их в сновидение. В прошлый раз со мной был Жан‑ Клод, и его она тоже не впустила. А волков она не трогает.

– Твой волк не спасет тебя на этот раз, некромантка.

– А мой? – спросил Ричард, и низкое рычание полилось из его губ. От него у меня волоски на руках встали дыбом, и глубоко во мне шевельнулись ожидающие звери. Я это ощущаю в себе как пещеру, где они лежат и ждут. И по длинному коридору добираются ко мне. Но при этом эта пещера находится во мне самой. Не слишком понятно, но меня это представление устраивает.

Но во сне мой внутренний волк может выйти и резвиться на воле. Это волчица, светлая, белая и желтоватая, с черным чепраком и пятнами на голове. Она припала передо мной к земле, объединила свой вой с воем Ричарда. Я запустила свободную руку ей в мех и почувствовала, как и в прошлый раз, мягкость и шероховатость его. Рукой я ощущала вибрацию ее воя, мышцы, плоть ее. Она настоящая, моя волчица. Настоящая.

Ричард прекратил рычать и уставился на волчицу – она обратила к нему пылающие карие глаза, мои глаза, какими они бывают, когда наполняются вампирской силой. Они переглянулись, и волчица обернулась к тьме. А глаза Ричарда стали янтарными глазами его волка.

– Ваш мастер оставил вас без последнего штриха, – сказала она, и голос ее плыл вокруг этого псевдотела, которое она создавала из темноты. Она подошла к ногам кровати.

Волчица припала к земле и зарычала – совершенно серьезно. Последнее предупреждение перед применением силы.

Тьма не пыталась коснуться кровати – просто остановилась. Я вспомнила видение, как дергалось ее тело в той дальней комнате, когда моя волчица в прошлом сне вцепилась в нее зубами. Ей настолько тогда было больно, что сейчас она в нерешительности? Настолько, что это – серьезная угроза? Господи, лишь бы это было так.

– Вас по‑ прежнему может поработить любой мастер, который окажется сильнее вашего. А никого нет сильнее меня, некромантка.

Я цеплялась за мех волчицы и за Ричарда.

– С последним я согласна, Марми Нуар.

– Почему же тогда твой мастер оставил открытой эту дверь?

Этот вопрос меня озадачил.

– Я не знаю, что значит это выражение твоего лица. Очень давно не имела дела с людьми.

– Оно означает недоумение.

– Я развею твое недоумение, некромантка. Сегодня я приду и сделаю тебя своей. Разобью ваш триумвират, и ты станешь моим слугой‑ человеком. Мне не нужно делиться кровью, чтобы завладеть твоей душой.

Мне снова стало трудно дышать из‑ за бьющегося в горле сердца.

– Ты не тронешь ее, – сказал Ричард, и голос его прозвучал замогильно – начало перемены сказывалось в произношении слов.

– Ты прав, волк. Это была бы битва, где ты сражался бы рядом с ней. Я еще не готова к битве. Но есть другие, кто знает, чего не сделал Жан‑ Клод.

– Кто? – сумела спросить я.

– Надо ли мне говорить это слово? – спросила она в ответ.

Я хотела ответить, но Ричард опередил меня:

– Это против ваших законов – произносить его вслух. Как сказал Жан‑ Клод, наказание за это – смерть.

Она рассмеялась – и темнота сгустилась над кроватью, будто сжался огромный кулак. И чувствовалось, достоверно и бесспорно, что она могла бы раздавить и кровать, и всех, кто на ней, если бы захотела.

– Не тот это трюк, который я хотела сыграть, волк, но пусть будет так. Арлекин. Маски знают ваш дефект. Они знают, что я готова вот‑ вот проснуться. И страшатся тьмы.

– Тебя боятся все, – сказала я.

Волчица под моей рукой стала успокаиваться – в аварийном режиме можно держаться какое‑ то ограниченное время. А мы не дрались, а говорили. Что ж, меня устраивает.

– Это правда, и я возьму тебя сегодня. Как запланировала.

– Это ты уже говорила, – ответил Ричард более человеческим голосом, но угрюмым.

– Тогда позволь мне не повторяться, волк. – Злость ее была не горячей, а холодной, будто ледяным ветром мне обдало кожу. Ричард рядом со мной задрожал. Я не думала, что мне надо бы его предупредить вести себя вежливо – этот всплеск силы достаточно хорошо все объяснил. – Завтра они придут к тебе, а я не хочу, чтобы они тебя получили.

– Получили меня? Каким образом?

– Я готова позволить тебе принадлежать Жан‑ Клоду, потому что ты и так ему принадлежишь. Но никому более. Я предпочла бы видеть тебя своим слугой, но Жан‑ Клод – это можно. Но более никто, некромантка. Я уничтожу тебя прежде, чем Арлекин сделает тебя своей рабыней.

– Почему для тебя это так важно?

– Мне нравится твой вкус, некромантка, – ответила она, – и никто другой тебя не получит. Я – богиня ревнивая и силой не делюсь.

Я попыталась проглотить застрявший в горле ком и кивнула, будто что‑ то поняла.

– Вот вам прощальный дар, некромантка и волк. – Темный силуэт исчез, но она еще не ушла. Вдруг темнота обрела вес и стала гуще, будто сама ночь может стать такой густой, что зальется тебе в горло и задушит. Когда‑ то она почти сделала это со мной. Меня и сейчас душил запах жасмина и дождя.

Волчица зарычала, Ричард подхватил.

– Можешь ли ты укусить то, что не можешь найти? – Голос ее звучал отовсюду и ниоткуда. – Моя ошибка была в том, что я слишком старалась для тебя быть человеком. Я ошибок не повторяю.

Волчица подобралась для броска, но Марми Нуар была права – теперь не было тела, которое можно бы укусить. Мне нужно было найти способ визуализации цели для моей волчицы. И заставить себя верить, что она может укусить саму ночь.

Ричард схватил меня за плечи, повернул к себе – глаза у него все еще были янтарные, нечеловеческие. И он поцеловал меня, потом отодвинулся и сказал:

– У тебя во рту вкус силы.

Я кивнула.

Он снова поцеловал меня, и на этот раз дольше, и в меня лилась эта теплая, вскипающая волной энергия – самая суть оборотня, он вталкивал ее в меня руками, ртом, телом. Я держала волчицу руками, но остальное отдала Ричарду, и через некоторое время ощутила аромат и вкус сосны и прелого листа, богатый, густой, лесной. И мускусный запах волчьего меха. Запах стаи. Запах родного логова, и он прогнал, развеял остатки запаха жасмина, и остался лишь вкус силы Ричарда, его волка, и наконец – просто самого Ричарда, сладкий, густой вкус поцелуя. Этим поцелуем и кончился наш сон.

Я очнулась на полу спальни Жан‑ Клода. Надо мной с тревогой склонился Натэниел. Я посмотрела направо – на полу лежал Ричард, рядом с ним стоял Мика. В комнате были охранники и пахло горелым.

– Ты цела? – были первые слова Ричарда.

Я кивнула.

Следующие его слова были такие:

– Что горит?

– Кровать, – ответил Мика.

– Чего? – спросила я.

– Крест в чехле, который был у тебя под подушкой, раскалился так, что поджег наволочку, – пояснил Мика.