Бестселлеры Голливуда 3 страница

И вдруг словно чей‑ то далекий голос произнес чуть слышно: «Если противник силен – сделай так, чтобы он был слаб, ибо лишь глупец превозмогает силу силой. Если он быстр – сделай так, чтобы он был медлителен, ибо кто, кроме глупца, одолевает скорость скоростью? Мягкое – против твердого, вязкое – против острого, гибкое – против тяжелого…»

Джо встряхнулся – и наваждение исчезло. Он тут же пожалел об этом, потому что понял: прошлое пыталось заговорить с ним, пробуждая исчезнувшие было воспоминания.

Но сейчас ему предстояло жить сегодняшним днем и решать сегодняшние проблемы…

Теперь, судя по всему, девушка приходила в себя: неприятные высокие нотки исчезли, интонации сделались богаче, паузы между предложениями и словами – осмысленнее.

Похоже, общение с ней становилось возможным. Вот какие чудеса, оказывается, может сотворить внезапное нападение, побег сквозь джунгли, угроза смерти…

– Ну, как ты? – спросил Джо, отряхивая с себя воду.

– Что? – взгляд Патриции перестал быть сердито‑ идиотским. – Да вроде в порядке, – темп речи замедлился, – ну разве что мой внешний вид…

Ока засмеялась. Над собой. По‑ настоящему.

Если до этого Джо сильно сомневался, что с головой у нее после приключения будет все в порядке, то теперь он мог вздохнуть спокойно.

– Ну, одежду можно высушить…

Благословенны те щепки, среди которых можно не заметить бревно; благословенны мелочи жизни, которые маскируют и обезвреживают тем самым крупные неприятности…

Две ветки зацепились одна за другую, удачно направленные человеческой рукой; из‑ за них, как из‑ за ширмы, выглянуло улыбающееся личико «принцессы». Теперь Джо мог рассмотреть ее в более спокойной обстановке.

Патриция не отличалась редкой красотой. Тот, кто считал так, пребывал в плену относительности – ее личико правильней было назвать просто в меру симпатичным. Круглый овал лица заполняли черты отнюдь не классические, разве что рот и ровные зубки не вызвали бы у ценителей красоты особых споров. Короткий носик немного задирался вверх, ровные полукружья бровей придавали девушке постоянно удивленный вид. Глаза были неплохи, но несколько иное расположение сделало бы их намного более эффектными и выразительными. Впрочем, мелкие недостатки сейчас мало бросались в глаза – радость удачного побега примиряла и сглаживала их, лишив напускной строгости. Патриция была сейчас как никогда хороша. Темные мокрые волосы шли ей, притаившееся на шее ожерелье увеличивало ее обаяние – и Джо был вынужден признать, что девушка начинает ему нравиться.

– Представляю, что сказал бы мой отец, – заговорила Патриция, разглядывая рельеф мышц на обнаженном теле спасителя, – если бы увидел нас с тобой в таком виде. Да он просто убил бы тебя на месте!

Джо снова усмехнулся. Непривычные к улыбке губы раздвигались не слишком широко, так что улыбку можно было назвать азиатской.

– А вот мне, – продолжала девушка, – это даже нравится. Так естественней, правда? Как ты на это смотришь?

– Скоро вечер, – отозвался Джо, пропуская ее болтовню мимо ушей. – Пора подумать о возвращении на базу.

– Ну зачем так скоро? – недовольно возразила Патриция. – То есть, я, конечно, не возражаю, но мне тут очень нравится. Здесь ведь с нами ничего не может случиться?

– Ничего… – неопределенно пожал плечами Джо.

– Ну вот, – рассмеялась она, демонстрируя белоснежные зубки. – Кстати, а как тебя зовут?

– Джо.

– Просто Джо, и ничего больше?

– Ничего.

Он прищурился. Да, такой Патриция нравилась ему куда больше. Неприступная «принцесса» на базе смотрелась фальшиво и неестественно, болтливая дурочка раздражала; настоящая же Патриция, непосредственная и веселая, была довольно мила.

– Ну хорошо, пусть будет просто Джо… – она снова засмеялась.

Ей захотелось поговорить с этим парнем по душам, быть может, даже извиниться за высказанные в минуты сильного волнения ругательства, но он не дал ей сделать это.

– Собирайся и пойдем, – приказал Джо, натягивая на стройное, гибкое тело подсохшую рубашку. – Надо полагать, полковник уже переживает, куда ты исчезла.

Патриция вздохнула, – пожалуй, нарочито громко – и принялась одеваться.

* * *

Джо не ошибся: полковник и впрямь переживал. Мало того – он не находил себе места. Самые смутные его опасения превращались в реальность, самые неприятные подозрения обуревали его душу.

Колонна застряла на полпути.

Груз пропал.

Люди нашлись, но не все, четверо из них так и не смогли узнать радость освобождения, еще один исчез в неизвестном направлении, прихватив с собой единственное сокровище полковника. Рядовой, похититель сокровищ…

Впрочем, и без иронии полковнику было несладко. До сих пор нападения бандитов причиняли ущерб только материальный, и потому их еще можно было как‑ то терпеть. Этот же инцидент становился поворотным пунктом в дальнейших негласных взаимоотношениях и с местными властями, и с собственным коллективом. Когда поле деятельности смерти расширяется от теории к практике, можно не сомневаться, что неприятности станут расти лавиной – кровь привлекает новую кровь.

Из подъехавшей машины вытащили носилки. Труп был накрыт тканью.

Сжав зубы, чтобы не выдавать своих эмоций, полковник отвернулся, и взгляд его упал на понуро стоящего в стороне Ринальди.

Казалось, сержант успел похудеть за несколько часов, прошедших с момента отправки в рейс: его щеки обвисли, лоск исчез, даже усы потускнели, печально опустившись кончиками вниз,

Полковник поморщился.

Бессмысленно было отчитывать Ринальди: происшедшее нельзя исправить…

Сержант нарушил молчание. Прочитав в глазах полковника тоску и боль, смешанную с невысказанным упреком, он сделал шаг вперед, подтянулся, вбирая внутрь вислый живот, и заговорил неловкими дежурными фразами:

– Мы сделали все, что могли… Я очень сожалею, что все получилось именно так…

Лучше бы он молчал – его слова резанули полковника по самому сердцу.

– Значит, надо было сделать больше! – неожиданно для самого себя рявкнул ок. – Черт вас подери!

Мертвецы, Патриция, исчезнувшая в джунглях, – все мешалось в его голове, порождая отвращение к происходящему и ненависть ко всему и всем.

– Мы были бессильны, – неровным голосом отозвался сержант. – А нападения случаются отнюдь не редко…

– Черт возьми! – взвился полковник. – Но ведь раньше у нас никто не погибал!

– Это все новенький, – подал голос оказавшийся рядом Чарли и тут же прикусил язык.

Пусть Джо на роду было написано приносить всем одни неприятности, все же об этом не следовало говорить вслух, по крайней мере, перед начальством. Чарли и сам не отказался бы выяснить отношения с принесшим несчастье новичком – но на равных, отдавая должное не только пакостности натуры Джо, но и реальным его заслугам. Сейчас же выходило, что Чарли жаловался, даже хуже того – доносил на товарища.

– Какой новенький? – насторожился полковник.

– Да это я… так… – стушевался Чарли, отступая за капот стоящей рядом машины.

– Это Джо… Или как там его? – вместо шофера ответил сержант Ринальди.

– В таком случае, – процедил сквозь зубы полковник, – он еще пожалеет об этом.

Судя по тону, с которым были произнесены эти слова, угроза была серьезной.

Полковник гневался редко, еще реже ненавидел, но если уж такое с ним случалось, борьба разгоралась не на жизнь, а на смерть.

Борьба…

Никто не знал, до какой ненависти может дойти полковник, какие формы может принять его месть, и то, что Джо был всего лишь одним из его подчиненных, только осложняло положение последнего, позволяя полковнику мстить как заблагорассудится. А командир полка имеет массу возможностей свести счеты с рядовым.

Впрочем, если кто и ощутил в этот момент жалость к Джо, то лишь на доли секунды: до сих пор на базе люди гибли редко, и не одному полковнику захотелось рассчитаться с виновником разыгравшейся на дороге трагедии.

Тем временем суета вокруг трупов поулеглась, что позволило несколько сменить тему разговора.

– Эй, Джексон, – позвал полковник негра‑ капрала.

– Да, сэр?

– Подойди сюда.

– Слушаюсь, сэр.

Джексон протолкался между сгрудившимися у тел людьми и встал по стойке «смирно».

Джексон был не просто капралом – он был крупным авторитетом среди обитателей форта. Ему не нужно было иметь звание для того, чтобы его слушались и с ним считались – сила и ловкость говорили сами за себя. Кроме того, Джексон отличался и рассудительностью – пусть интеллект в армии никогда не котировался особо высоко, умных (но не умничающих) уважать по достоинству тут тоже умели.

– Вы проверили раны?

– Да.

– И что вы можете о них сказать?

Джексон задумался лишь на секунду.

– Вы слышали про ниндзя? – ответил он вопросом на вопрос.

Слово показалось полковнику знакомым, но и только. Он не был уверен даже, о чем или о ком идет речь: то ли так называлось оружие, то ли какая‑ то группировка… Нет, проще было сказать, что он ничего об этом не знает.

– Про ниндзя? – неопределенно переспросил он.

С другой стороны, полковнику не слишком хотелось демонстрировать свою неосведомленность. Как и все люди, облеченные властью, он не любил попадать впросак.

– Да.

Он ожидал, что Джексон как‑ то прокомментирует его ответ и тогда из слов капрала станет понятно, с чем едят этих ниндзя. Но негр, против всех ожиданий, промолчал. Теперь полковнику ничего не оставалось, как спросить в открытую:

– Что это такое?

Видимо, не знать про ниндзя было простительно: никто этому не удивился.

– Так называется секретный корпус убийц, – спокойно пояснил Джексон. – Вообще‑ то, ниндзя полагается быть в Японии, я и сам не пойму, что они здесь делают… Ну так вот, судя по показаниям свидетелей и характеру ранений, наших ребят убили именно ниндзя.

Полковник нахмурился. По его мнению, Джексон молол сейчас какую‑ то чушь, но уж слишком странно выглядела история с грузовиками. Быть может, капрал просто рисовался, стараясь произвести впечатление своей эрудицией, но, насколько полковник разбирался в человеческой психологии, это было маловероятно: Джексон выглядел слишком расстроенным и озабоченным и вряд ли стал бы устраивать представление из чужой смерти.

– Ниндзя? – повторил полковник, одновременно и желая поверить в эту странную версию, и опасаясь сделать это.

– Да, сэр, – серьезным тоном повторил Джексон и опустил кудрявую голову, потому что именно в этот момент стоящие рядом с телами своих товарищей наклонились, берясь за ручки носилок.

Смерть есть смерть и она требует уважения. Погибших, конечно, не похоронят на территории базы. За их телами был прислан вертолет.

Если бы о живых так заботились – может, и не пришлось бы никого хоронить… Поднятые дюжими руками живых, носилки с мертвыми солдатами взмыли в воздух и скрылись в дверях вертолета.

От сада веяло востоком.

Сложно сказать, что такое дух пейзажа и в чем именно он выражается: ни по климатическим, ни по другим параметрам это место не должно было вызывать такие ассоциации, и все же и азиат, и европеец безошибочно узнали бы обитающий здесь восточный привкус. Во всем чувствовалась невидимая рука, приручившая некогда дикую природу и перекроившая ее на свой манер. Пожалуй, благодаря этому духу и черная одежда ниндзя, командовавшего на дороге атакой, смотрелась на фоне сада уместно и естественно, в то время как европейский костюм стоящего рядом человека вызывал ощущение некоторого диссонанса.

Собственно, ниндзя был одет уже иначе, исчезла с его лица и маска, открывая довольно красивые черты, может быть, слишком жесткие на взыскательный вкус. Впрочем, он был предельно гармоничен, и выражение его лица (точнее, отсутствие такового) тоже вписывалось в общую картину.

Да, выражение подходило лицу, лицо – одежде, одежда – саду. Рисунок (или татуировка? ) на щеке сэнсея и черные усики только подчеркивали это, внося в облик командира ниндзя живую деталь.

Сидящий в плетеном кресле европеец заслуживает более подробного описания. Его черты были неправильны и крупны (и в то же время их нельзя было назвать неприятными), при этом в них крылась какая‑ то противоречивость. Плоский лоб и резко очерченный нос с горбинкой контрастировали с чувственными губами, холодный безжалостный взгляд не сочетался с холеными ухоженными руками. В нем ощущалась самоуверенность, правда, суетливая, будто бы не имеющая под собой истинно твердой основы и потому нуждающаяся в постоянном подтверждении извне. Даже манера разговаривать с собеседниками несколько свысока говорила о том, что его положение определяется скорее деньгами и работой чужих рук, чем силой его личности.

– Что случилось? – капризно скривились губы Виктора Ортеги (так звали сидевшего в кресле; во всяком случае, таково было его официальное имя).

– До сих пор все шло хорошо.

Черная Звезда – таково было имя японца – промолчал.

По его мнению, вопрос не имел смысла: раз дело не вышло, надо было не искать виновных, что, судя по тону, собирался делать Ортега. Когда в деле хотят разобраться всерьез, слова произносятся совсем иначе.

Вообще, кто‑ либо другой на его месте мог счесть себя оскорбленным – упрек слишком явно адресовывался именно ему. Но Черная Звезда был выше мелочных обид. Лишь собственная оценка того или иного происшествия, собственные ощущения были важны для него: мнения других людей при желании не так уж сложно было и переменить. Кроме того, Ортега нуждался в его помощи гораздо больше, чем могло показаться со стороны.

– Еще одна такая ошибка, – кипятился Ортега,

– и нам придется свернуть все операции. Там был очень ценный груз…

– Вы его получили.

– Не весь, далеко не весь… – пальцы Ортеги забарабанили по колену.

Ему было необходимо высказать свое неудовольствие вслух – только так он мог приобрести утраченное равновесие.

Ортега не любил неудач, особенно возникавших «на ровном месте» – в делах, кажущихся верными. Такой обещала быть операция по изъятию груза из собственности военной базы, и свыкнуться с преподнесенным судьбой сюрпризом он никак не соглашался.

Черная Звезда не шелохнулся, его можно было принять сейчас за каменную статую.

– Там был ниндзя, – сдержанно проговорил он, добавляя несколько слов на родном языке.

Ортега, недовольно морщась, встал, но, пройдя несколько шагов, опустился снова на стул, расположенный возле небольшого столика.

Черная Звезда последовал за ним.

– Говори по‑ английски, – буркнул Ортега себе под нос.

Ему хотелось сорвать на ком‑ нибудь свое плохое настроение, но ниндзя‑ профессионал был для этого слишком малоподходящим объектом, так что кипятился Ортега главным образом молча.

– Там был американский ниндзя, – повторил Черная Звезда.

Как ни странно, в этот момент его взгляд можно было принять за печальный (сосредоточенность у каждого проявляется по‑ своему).

– Что? Откуда он мог там взяться?

Легкий ветерок промчался по террасе, заставляя вздрогнуть розовеющие в вазоне азалии – можно было подумать, что им передалось состояние хозяина.

– Я не знаю, как это могло произойти, – взгляд ниндзя становился все более отрешенным. – По нашим законам, за передачу секретов Востока людям Запада полагается смерть. И все же ошибиться невозможно: там был ниндзя‑ американец.

Руки Ортеги судорожно сжались в кулаки, на которых тут же набухли синие шнуры вен.

– Мне не важно, кто это был, – процедил он сквозь зубы. – Я должен был получить за этот груз четыре миллиона. Понятно? Вот что интересует меня. А этого, своего ниндзя, можешь… убрать!

Ортега провел ладонью по смуглому жилистому горлу.

Ниндзя проследил взглядом за его жестом, и на желтоватом каменном лице впервые появилось вполне человеческое выражение.

Черная Звезда улыбался.

Солнце еще не успело сесть – только край неба сделался рыжеватым да жара утратила полуденную сухость, наполняясь тяжелой, истинно тропической влажностью, – когда к дому полковника в городе подъехал грузовик с надписью вдоль борта: «Овощи и фрукты».

Возможно, раньше она отвечала истине, но в данном случае машина везла совсем иной груз…

Дверца распахнулась, и оттуда вышла молодая девушка с темными волосами, одетая в довольно странного фасона юбку, с разрезов на которой свисали растрепавшиеся нитки. Следом за ней на землю спрыгнул плечистый парень с серо‑ голубыми глазами.

Усталость настроила Патрицию на минорный лад: теперь она говорила мало и больше улыбалась, наслаждаясь подаренным ей романтическим приключением. Засада, перестрелка, бегство, затем прогулка по джунглям в компании молодого человека – могла ли она придумать для себя что‑ нибудь более занимательное?

Усталость Джо была более прозаичной и сводилась к комплексу ощущений чисто физических. Так устают после обычной нелегкой работы. Если и он улыбался, то скорее потому, что приятно было осознавать: все закончилось относительно благополучно и Патриция, вопреки его прогнозам и ее собственным стараниям, осталась жива и невредима.

Девушка прошла вперед и остановилась возле ступеней: ей почему‑ то очень не хотелось идти дальше. Неожиданно она рассмеялась по‑ детски звонким, непринужденным смешком и развернулась, глядя на Джо влажными блестящими глазами.

– Ну ладно, до свидания, – сказал он, смущаясь ее взгляда.

– До свидания, – снова рассмеялась Патриция.

Нет, ей положительно нравился этот парень – в нем, по мнению Патриции, было нечто чистое и неиспорченное. Как он смотрел на нее тогда, в лесу… А как прикоснулся…

«Целомудренно» – вспомнила Патриция устаревшее слово, и звоночек смеха забренчал снова. В самом деле, она не подобрала бы лучшего определения. Как он разрезал ей юбку – кто бы из мужчин сумел бы сдержать свои желания? Даже в той обстановке… Если бы она была уродкой или у Джо не все ладилось по мужской части – нет, судя по его взгляду уже в машине‑ овощевозе, Джо был полноценным парнем и ей симпатизировал… Из какого же фильма, со страниц какой книжки мог сойти такой благородный герой, сочетающий и смелость, и невинность?

Похоже, не одна она оттягивала расставание. Джо тоже стоял, не делая попыток уйти, и, казалось, не знал, что делать с руками.

– Ну что ж, пока?

– Пока.

Водитель грузовика посмотрел на застрявшую на месте парочку и, хмыкнув, устроился в кабине поудобнее.

Говорить было не о чем. Молчать – тоже.

– Правда, у меня смешной вид? – нашлась Патриция, но Джо, не привыкший к пустым разговорам, смог только пожать плечами.

– Да нет…

Ему действительно было приятно стоять вот так, просто глядя на новую знакомую, не выискивая в ней ни недостатков, ни достоинств.

Улыбка на лице Патриции – сейчас она выглядела слишком естественной, чтобы ее можно было именовать «принцессой», – стала еще шире.

Ладно… – повторила она не без сожаления. – Пока?

– Пока.

И снова они не тронулись с места.

«А ведь папа, наверное, волнуется…» – подумала девушка, продолжая любоваться лицом своего спасителя.

«А ведь на базе меня, наверное, ждут», – равнодушно вспомнил Джо.

– До свидания?

– Пока…

На кроне дерева образовался золотой ободок – солнце неуклонно продвигалось к горизонту. Стоять вот так, без толку, делалось все сложнее.

– Ну ладно… – Патриция приподнялась на цыпочки и поцеловала Джо в щеку.

Надо было видеть, как блеснули в этот момент его глаза.

– Счастливо.

Легко, как перенесенная ветром пушинка, Патриция взбежала по лестнице.

Джо ощутил легкий укол грусти – все приятное заканчивается так быстро… Или именно быстротечное, неповторимое и неуловимое прекрасно как раз благодаря этим качествам? Избыток приедается…

– Джо!

Оклик остановил его, когда Джо был готов снова сесть в кабину.

Предзакатное золото солнца заливало крыльцо и придавало особый нежный оттенок лицу улыбающейся девушки.

– Спасибо, – проговорила она. Брови Джо удивленно приподнялись. – Спасибо за все.

Сожаление о расставании сменилось в голосе Патриции решительностью, затем девушка развернулась и дверь захлопнулась за ее спиной.

– Ну что, парень, поехали? – поинтересовался водитель овощевоза.

Джо кивнул, и грузовичок заворчал, срываясь с места.

Начинался вечер.

* * *

Полковник не любил менять свое мнение. Раз сложившееся впечатление о человеке задерживалось в его сознании надолго, и все новые факты воспринимались им преломленными призмой этой предварительной установки.

Джо он возненавидел с того момента, когда впервые услышал о нем от Чарли и сержанта как о потенциальном виновнике неприятностей, постигших его дочь. «Этот Армстронг – выскочка и мерзавец», – заключил он, сопоставив показания свидетелей, как ни странно, умолчавших, кто и кого бил первым. И даже то, что именно Джо доставил Патрицию домой, не могло теперь переменить его мнение.

– Ты думаешь, что ты герой, раз ты вернул мне дочь живой и невредимой? – так и говорил он в лицо замершему перед его столом Джо.

Полковник помнил в этот момент только две вещи: что Джо он ненавидит и что по вине Джо погибли его подчиненные. Причина ненависти как‑ то забылась, но это уже не имело значения.

– Нет, сэр, я так не думаю, – Джо старался отвечать спокойно, но подергивание уголков губ недвусмысленно намекало на его истинные чувства.

Нет, он не ожидал благодарности. Джо давно перестал верить, что таковая присутствует в человеческих взаимоотношениях. Мимоходом сказанное Патрицией «спасибо» относилось к исключениям, только подтверждающим правила. Не обижался он и на то, что его вообще ругали, – в словах полковника было рациональное зерно: если свести мораль к математике, то гибель четырех солдат и впрямь перевешивала безопасность одной девушки.

Его мучило другое – несоответствие между реальным положением дел и смутно помнящимся идеалом. Встать на чужую точку зрения – это еще не значит отказаться от своей собственной. Как бы Джо ни понимал полковника, все его естество протестовало против такой логики. Пусть его личное мировоззрение было расплывчато и не давало ни одного четкого ответа, какой должка быть жизнь, но Джо чувствовал, какой она быть не должна, и уклонялся от тех ее требований, которые считал несправедливыми.

Кроме того, ему был неприятен презрительный тон: злость, раздражение, даже эмоции более агрессивные он еще согласился бы воспринять как должное – право же одних людей смотреть на других свысока задевало его не на шутку. Впрочем, последнее объяснялось еще и тем, что сам Джо знал о своей неполноценности: человек без прошлого – не вполне человек, и подсознание заставляло его выискивать этот мотив едва ли не в любом оскорблении, реальном или мнимом.

– Это хорошо, что ты так не думаешь, – полковник растягивал букву «р» как гласный звук, что делало его речь похожей на настоящее рычание. – Потому что мне хочется тебя посадить, и надолго. Что ты там пытался доказать, рядовой?

Помимо изначальной предубежденности, полковник страдал еще нелюбовью ко всем, кто не укладывался в общий ранжир, – болезнь, свойственная едва ли не всем военным.

– Ничего, сэр, – поджал губы Джо.

Его серо‑ голубые глаза смотрели на полковника без дерзости, но и покорности отец Патриции в них не замечал.

– Ты должен был хоть что‑ нибудь соображать, – продолжалось рычание. – Тут очень деликатная ситуация с этими повстанцами, нам приказано любой ценой избегать конфликтов. Среди груза не было ничего особо ценного, из‑ за чего стоило рисковать жизнью людей. Ты это понимаешь?!

Джо не ответил. Он справился со своими чувствами, и его лицо теперь стало непроницаемым. Полковнику показалось даже, что от Джо повеяло особым, каким‑ то каменным холодком.

– Будет расследование, – втайне злорадствуя, сообщил он. – И я не подумаю тебя прикрывать, ясно? Тебе грозит трибунал, парень, и даже при желании я не смог бы тебе помочь! А желания, как ты понимаешь, я и не испытываю…

Джо никак не отреагировал на эти слова. Казалось, собственное будущее вовсе его не заботит.

Полковнику не осталось ничего, кроме как отправить Джо назад в казарму.

Из здания штаба Джо вышел как ни в чем не бывало – никто не смог бы определить по его лицу или поведению даже намека на поджидающие его неприятности.

Оставшись один, полковник опустился в кресло, испытывая некоторую опустошенность. Вместе с угрозами его ненависть выплеснулась наружу и оттого убавилась внутри: теперь он имел силы разобраться в ситуации более объективно.

– Сержант!

– Да, сэр?

Ринальди только и ждал, чтобы к нему обратились. До сих пор сержант стоял у окна, вчитываясь в бумаги, вынутые из лежащей рядом папки, и по мере чтения его глаза округлялись, а брови ползли вверх. Теперь для него пришла пора поделиться своим неожиданным открытием.

Выставив перед собой испещренный буквами и цифрами лист, он подошел к столу и остановился.

– Ты нашел его личное дело?

– Да, сэр, – предвкушая торжество, проговорил сержант. Джо нравился ему еще меньше, чем всем остальным.

– И что там?

Рука с листом дернулась было вперед, собираясь передать выписки, но вместо этого поднялась выше, останавливаясь напротив глаз Ринальди. Сержант не мог отказать себе в удовольствии лично зачитать компрометирующий текст.

– Дата рождения – неизвестна, – не без злорадства произнес он. – Место рождения – неизвестно. Родители – неизвестны, ближайшие родственники – неизвестны…

– Что‑ о?

По мере того как Ринальди читал, лицо полковника претерпевало те же изменения, что перед этим у сержанта: от заинтригованности и легкого недоумения – ко все возрастающему удивлению.

– Возраст – неизвестен, – продолжал читать сержант, начиная мрачнеть. Теперь ему подумалось, с некоторым запозданием, что эти сведения не только компрометировали Джо Армстронга, но и подтверждали то, что ожидать от него можно чего угодно, в том числе и самого худшего. – Был обнаружен на одном из островов командой нашего корабля при постройке дороги…

– Дай‑ ка мне это сюда, – не выдержал полковник, едва ли не выхватывая лист из полной лапищи сержанта.

– Есть, сэр…

Ринальди разжал пальцы, и личное дело Джо перекочевало к начальнику.

Полковник заглянул в записи, затем надел очки, взяв их со стола, и погрузился в чтение.

Читал он вслух, обращаясь почему‑ то главным образом к статуэтке на столе, изображающей взметнувшуюся в прыжке лошадь.

– …Был привезен в США. В разных воспитательных учреждениях назывался разными фамилиями. – При этих словах полковник поправил очки и посмотрел поверх них на лошадь, словно ожидая у нее получить ответ, объясняющий, как человек с такой биографией мог попасть в его военную часть.

Лошадь молчала. Сержант тоже. Чем больше он задумывался над уже прочитанным, тем мрачнее становился. В конце концов, ведь это была его обязанность – своевременно ознакомиться с личным делом подчиненного.

Что‑ то неладное было с этим парнем. Сильно неладное…

– …назывался разными фамилиями. М‑ да… Затем был отправлен в школу для трудновоспитуемых подростков, потому что чуть не убил человека…

– Что?! – не выдержав, переспросил сержант.

– Чуть не убил одного из своих сверстников. А потом снова попал под следствие, – раздосадованно подтвердил полковник еле сдерживаясь, чтобы не выругаться. – Судья дал ему выбор: или записаться в армию, или отправиться в тюрьму.

С гораздо большей охотой полковник отправил бы в тюрьму самого судью, принявшего столь мудрое решение, за которое теперь приходилось расплачиваться людям совершенно посторонним.

«Идиоты, – бесился он про себя. – Какие идиоты придумывают подобные законы? Что я теперь буду делать с этим подонком, с убийцей? Хорошенькие же кадры нам сюда поставляют да еще требуют от нас невозможного…»

– Ну хорошо, – отвлек его сержант. – А что мы теперь будем с ним делать?

Полковник уставился на Ринальди, будто впервые заметил его присутствие в кабинете.

Мысли вихрем завертелись в его голове, сменяя одна другую.

Прежние судимости Армстронга мешались с его навязчиво и до отвращения честными глазахми и скромным видом; прикрытые тканью трупы на носилках – с образом смеющейся дочери…

Ответ его прозвучал логично, но несколько неожиданно:

– В первую очередь – проследи, чтобы он держался подальше от Патриции, – ‑ приказал он.

Сержант приоткрыл рот, моргнул и гаркнул:

– Слушаюсь, сэр.

* * *

Джо шел по улице и думал.

Его мысли были окрашены в цвета отнюдь не радостные: похоже, начать новую жизнь ему так и не удалось. Какое‑ то время он надеялся, что здесь, в армии, он найдет порядок, мало‑ мальски отвечающий его собственному представлению о том, что такое порядок. Но напрасно. Здесь было то же самое, что и на континенте.

Армия… Иногда Джо казалось, что стершиеся воспоминания подсказывают ему, что так называется его родная стихия. В снах он не раз воображал себя воином, правда, к утру сны обычно стирались почти полностью, оставляя лишь общее впечатление. Впрочем, даже во сне он был именно воином, а не солдатом. Но все же…