ОДИННАДЦАТЬ 4 страница

– Не очень с этим затягивайте. Ведь вы не становитесь моложе, – подмигнула ему его миссис Эллисон.

Когда газетчики потащили фотооборудование к машине, миссис Мидди поспешно догнала, их.

– Подумать только! – воскликнула она. – Я и забыла вам сказать: миссис Эллисон не хочет, чтобы вы упоминали её имя и адрес.

– Мы всегда упоминаем имена, – возразил Квиллер.

– Вот ужас! Я так испугалась. Ведь она думает, что девушек доймут телефонными звонками, если вы напечатаете имя и адрес. Она хочет этого избежать.

– Но такова уж газетная политика – сообщать кто и где. Без этого материал будет не полон.

– Подумать только! Тогда придётся отказаться от этого сюжета! Какая жалость!

– Отказаться?! Мы не можем от него отказаться! Номер вот‑ вот уйдёт в печать!

– Вот ужас! Тогда пустите его без имени и адреса, – заключила миссис Мидди.

Она больше не казалась Квиллеру коротышкой скорее гранитной глыбой в затейливом кружевном воротничке.

Понизив голос, Банзен сказал партнеру:

– Ты в ловушке. Делай так, как хочет эта старая дева.

– По‑ твоему, надо?

– Только напишите, – добавила миссис Мидди, – что это резиденция для молодых специалистов. Это звучит милее, чем просто служащие, вы не находите? И не забудьте упомянуть имя дизайнера! – Она игриво погрозила газетчикам пальчиком.

На обратном пути Банзен сказал:

– На всякий чих не наздравствуешься.

Квиллера эта философия отнюдь не ободрила, и они ехали молча, пока Банзен не сообщил:

– Сегодня утром похоронили Тейтову старуху.

– Знаю.

– Шеф послал туда двух фотографов. Очень недурственное освещение похорон. Он единственный, кто на прошлой неделе послал только одного фотографа на международные лодочные гонки.

Банзен закурил сигару, и Квиллер пошире открыл окно.

– Ты ещё не переехал к этой шишке с «Виллы Веранда»?

– Переезжаю сегодня, ближе к вечеру. А потом обедаю с ассистенткой миссис Мидди.

– Надеюсь, у неё есть рекомендации и два года колледжа.

– Она хороша собой. К тому же умна!

– С умными держи ухо востро, – предостерёг его фотограф. – Простушки‑ то куда безопаснее.

Позже, во второй половине дня, Квиллер пришёл домой, набил одеждой коробки и вызвал такси. И приступил к упихиванию кота в картонку из‑ под рыбных консервов с вентиляционными дырочками в боках.

У Коко вдруг оказалось семнадцать лап, которые сопротивлялись и царапались все враз, а устные его протесты ещё и усугубляли суматоху.

– Понимаю! Понимаю! – перекрикивал его вопли Квиллер. – Но это лучшее, что я могу тебе предложить!

Когда семнадцать лап, девять пар ушей и три хвоста были упрятаны, а крышка захлопнута и перевязана, Коко, почувствовав себя в безопасности, наконец успокоился. Единственным признаком жизни стал глаз, поблескивавший сквозь одну из дырочек.

Во время краткой поездки к «Вилле Веранда» такси один раз вильнуло, чтобы избежать столкновения с автобусом, и с заднего сиденья донесся непристойный визг.

– Господи! – тормозя, крикнул шофер. – Нужна помощь?

– Это всего‑ навсего мой кот. У меня в одной коробке – кот.

– А мне почудилось – я пешехода сшиб. Что у вас за кот? Рысь?

– Сиамец. А они склонны к бурному проявлению чувств.

– А, да. Я таких видел по телевизору. Отвратные тварюги.

У Квиллера покривились усы. Он никогда не манкировал благодарностью, но на сей раз не забыл дать шоферу меньшие, чем обычно, чаевые.

В лифте на «Вилле Веранда» Коко исторгал душераздирающие вопли, но онемел, едва был выпущен из коробки в нойтоновской квартире. Какое–то мгновение он стоял, балансируя на трёх ногах, приподняв переднюю лапу, и квартира наполнилась бездыханным, прислушивающимся котовым молчанием. Затем голова его заходила туда–сюда, словно он пытался уловить характерные особенности комнаты. Осторожно пересёк глянцевитый паркет. Обнюхал край толстенного ковра и протянул было к нему лапу, но тут же отдернул. Обследовал носом угол одного из диванов, проверил кайму драпировки, возле стола заглянул в корзину для бумаг.

Квиллер показал Коко новое местопребывание тазика с песком и выдал старую игрушечную мышь.

– А подушечка твоя – на холодильнике, – сообщил он коту. – Будь как дома.

Раздался незнакомый звонок, и Коко в тревоге подпрыгнул.

– Это просто телефон, – объяснил Квиллер, поднимая трубку и важно усаживаясь за красивый, обтянутый кожей стол.

Из аппарата донёсся голос, старательно выговаривавший английские слова:

– Я имею трансатлантический вызов для мистера Джеймса Квиллера.

– У телефона.

– Копенгаген вызывает.

Затем послышался возбужденный голос Гарри Нойтона:

– Как вам это нравится? Я уже в Копенгагене! Как там у вас? Вы въехали? Устроились?

– Только что обосновался. Как долетели?

– К востоку от Ганди немного штормило, но в целом полёт был недурной. Не пересылайте никакой почты, пока я не распоряжусь. Буду держать с вами связь. И на днях я раздобуду хорошенький куш для «Дневного прибоя».

– Сенсация?

– Нечто фантастическое! Пока об этом молчок… Но вот зачем я звоню: вы любите бейсбол? Есть два билета на благотворительную игру – они прикреплены к моему настольному календарю. Просто стыдно вышвыривать их в мусор – особенно по тридцать‑ то баксов за швырок.

– В воскресенье я, вероятно, буду работать.

– Тогда отдайте их своим дружкам по газете.

– Как вам нравится Копенгаген?

– С виду очень чистенький, опрятный. Уйма велосипедов.

– А скоро прорежутся ваши новости?

– Будем надеяться, в течение недели, – ответил Нойтон. – А когда прорежутся, первым на них набросится «Прибой»!

Повесив трубку, Квиллер поискал нойтоновский календарь. Нашёл его в ящике стола – большую кожаную книжку, где с одной стороны помещался дневник, а с другой – телефонный справочник. Бейсбольные билеты были прикреплены к «26 сентября» – места прямо позади скамеек для запасных, – и Квиллер задался вопросом, следует ли ими воспользоваться или кому‑ нибудь отдать. Он мог бы пригласить Элкокови Райт, удрав из офиса в воскресенье в полдень…

– Коко – рявкнул он. Пошёл прочь от этой книжки!

Кот бесшумно поднялся на стол и запустил когти в телефонный указатель. Он пытался начать игру. У Квиллера дрогнули усы. Он не смог устоять и открыл книжку на странице, избранной Коко.

На ней он нашёл телефонные номера доктора Томаса и широко известной адвокатской конторы Тихэндла, Барриса, Хенсблау, Мауса и Кастла.

– Поздравляю! – сказал Квиллер коту. – Ты загнал в угол Мауса! [10]

Значились там и Теппингтон, биржевой брокер, и телефон «Толедо», самого дорогого в городе ресторана. А в конце списка стойло имя Тейта. Не Джорджа Тейта или Вернига Тейта, а Сайни Тейт.

Квиллер уставился на поспешно накарябанное имя, словно то был призрак умершей женщины. Почему Нойтон записал Сайни, а не её мужа? Какие дела у опытного предпринимателя с больной женой богатого, праздного собирателя нефрита?

Квиллер припомнил разговор с Нойтоном на вечеринке Дэвида. Кражу нефрита они обсуждали, но предприниматель не упоминал о знакомстве с покойной миссис Тейт. А ведь Нойтон любитель сыпать именами, и упоминание Тейтов произвело бы впечатление…

Квиллер медленно закрыл книжку и быстро открыл её снова. Он пролистал весь дневник, день за днем проверяя нойтоновские встречи. Начал он с 20 сентября и вернулся к 1 января. Ни единой записи. где упоминались бы Сайни Тейт или Тёплая Топь. Но цвет чернил около «1 сентября» изменился. Большую часть года они были синими. А потом Нойтон переключился на чёрные. Телефонный номер Сайни Тейт был написан чёрными чернилами; Нойтон добавил его в течение последних трёх недель.

ДЕВЯТЬ

Перед тем как уйти из квартиры на свидание с Элкокови Райт, Квиллер позвонил Дэвиду Лайку, чтобы расспросить о похоронах миссис Тейт.

– Вам следовало там побывать, – сказал дизайнер. – Там было достаточно голубой крови, чтобы открыть по ней навигацию. Вся старая гвардия, знававшая Тейтовых папулю и дедулю. Вы в жизни не видывали такого множества пенсне и шляпок в стиле королевы Мэри.

– Как держался Тейт?

– Жаль, не могу сказать, что он казался бледным и изможденным, – с этим здоровым румянцем он всегда выглядит так, словно только что выиграл в теннис. А почему вас там не было?

– Я работал над обложкой. А нынче под вечер переехал в квартиру Гарри Нойтона.

– Славно! Так мы соседи, – оживился Дэвид. – Тогда почему бы вам не прийти в воскресенье скоротать вечерок и познакомиться с Натали Нойтон? Она только что вернулась из Рено, и я приглашаю нескольких знакомых выпить в её честь.

Квиллер припомнил великолепную закуску на недавней вечеринке и с готовностью принял приглашение. После этого он наскоро приготовил обед для Коко – пол жестянки лососины, приправленной сырыми яичными желтками, – и сказал:

– Будь хорошим котом. Я приду домой поздно и обеспечу тебе закусочку.

С шестью ударами часов он встретил возле ратуши Элкокови Райт; в её пунктуальности была чисто архитекторская точность. Она надела занятную пёстро‑ зелёную юбку, турецкий топ и голубую шапочку из рогожки, напомнившей Квиллеру сиденья стульев в какой‑ то столовой его далекой юности.

– Я смастерила её сама – из образцов обивки, – сказала она, вглядываясь в него из‑ под водопада блестящих каштановых волос, каскадом ниспадавших на плечи.

Он повел её обедать в пресс‑ клуб, сознавая, что его увидят все завсегдатаи бара и на следующий день признают: у него есть вкус. Но как бы то ни было, это должен быть именно пресс‑ клуб. У него там кредит, а зарплата – не раньше пятницы. Он провёл свою спутницу – она попросила Квиллера называть её Коки – наверх, в главный обеденный зал, где было потише, а на столиках ждали булочки, обвалянные в кукурузной крошке.

– Коктейль? – предложил Квиллер. – Сам‑ то я с выпивкой завязал, но возьму лимон и сельтерскую, чтобы составить вам компанию.

Казалось, Коки это сильно заинтриговало.

– Почему вы не пьете?

– Длинная история, и лучше об этом не распространяться.

Он подсунул под ножку стола спичечный коробок: все пресс‑ клубовские столы от природы шатались.

– А я истязаю себя йогой, – сказала она. – Никакого ликера. Никакого мяса. Но я сделаю нам с вами один настоящий коктейль – если вы закажете ингредиенты и два стакана для шампанского.

Когда принесли поднос, она налила в стаканы немножко сливок, разбавила их имбирным элем, а потом достала из сумочки небольшую деревянную мельничку.

– Я тру на тёрке свежий мускатный орех и ношу его с собой, – сказала она, посыпая напиток коричневой пылью. – Мускатный орех возбуждает. Немцы добавляют его во всё.

Квиллер сделал осторожный глоток. Напиток слегка отдавал горечью. Он походил на саму Коки – прохладный и плавный, с нежданной перчинкой.

– Как вы решили стать архитектором? – спросил Квиллер.

– Быть может, вы не замечали, – ответила Коки, – но архитекторов по фамилии Райт даже больше, чем судей по фамилии Мерфи. Нас тянет к чертёжной доске. Однако это имя нигде меня не оставляет. – Она поправила свои длинные волосы. – Возможно, мне надо сдаться и выйти замуж.

– Вот уж что будет нетрудно.

– Рада, что вы так в этом уверены. – Она умолкла и подсыпала себе в коктейль муската. – Скажите, что вы думаете о дизайнерах после двух недель в бархатных джунглях?

– Кажется, симпатичный народ.

– Дети они! Живут в мире игр. – Тень скользнула по лицу Коки – по той серебристой его части, что была на виду. – И могут быть жестоки – именно как дети.

Она осмотрела крупицы муската, налипшие на внутренние стенки её пустого стакана, и, как кошка, высунула розовый язычок, чтобы дочиста его вылизать.

Мимо столика прошёл мужчина и бросил:

– Приветик, Коки.

– Ну, хелло, – мельком глянув на него, с многозначительной интонацией ответила она.

– Вы его знаете? – удивился Квиллер.

– Мы знакомы, – сказала Коки. – Я проголодалась. Мы можем что‑ нибудь заказать?

Она просмотрела меню и заказала рыбу с гарниром: много петрушки и немного салата. Квиллер сравнил её упругую фигурку со своею собственной грузноватостыо и несколько виновато заказал гороховый суп, здоровенный бифштекс и печёную картошку в сметане.

– Вы разведены? – вдруг спросила Коки.

Квиллер кивнул.

– Малоприятно. А где живете?

– Сегодня я переехал на «Виллу Веранда». – Дождался, чтобы у неё расширились глаза, и добавил в приступе честности: – Квартира принадлежит приятелю, который уехал по делам за границу.

– Вам нравится жить одному?

– Я вовсе не один, – возразил Квиллер. – У меня кот. Сиамский.

– Обожаю котов! – взвизгнула Коки. – А как вашего кота зовут?

Квиллер просиял. Люди, которые и впрямь любят животных, всегда спрашивают их имена.

– Его настоящее имя – Као Ко Кун, но в обиходе он зовется Коко. Я считал себя собачником, пока не познакомился с Коко. Он замечательный зверь. Возможно, вы помните прошлогоднее убийство на Бленхейм‑ плейс. Коко – кот, который замешан в деле, и расскажи я вам о его тогдашних интеллектуальных подвигах, вы бы не поверили.

– Ах, насчёт котов я поверю чему угодно. Они необычайно проницательны.

– Порой я убеждался, что Коко предчувствует, что должно случиться.

– Так оно и есть. Коты улавливают всё усами.

– О чём я и говорю, – рассеянно поглаживая усы, сказал Квиллер. – Кажется, что Коко всегда знает больше меня и у него есть разумные способы связи. Не то чтобы он делал что‑ нибудь не по‑ кошачьи, понимаете? Однако он как‑ то сообщает свои мысли… Мне этого не объяснить.

– Я отлично понимаю, что вы имеете в виду.

Квиллер с признательностью взглянул на Коки. Такие дела он не смог бы обсуждать с друзьями по «Прибою». Где им было разбираться в котах, с их‑ то стандартными таксами и боксерами? Только в этой сфере жизни он испытывал какое‑ то одиночество. Но Коки его поняла. Взгляд её озорных зелёных глаз смягчился.

Он дотянулся и взял её руку – тонкие, удлиненные пальцы, игравшие на скатерти кукурузными катышками.

– А слышали вы когда‑ нибудь, – спросил он, – про кота, который ест паутину… или клей? Коко сейчас начал лизать клей на конвертах. А однажды он сжевал почтовые марки – на целый доллар.

– У меня был когда‑ то кот, который пил мыльную пену, – откликнулась Коки. – Они индивидуалисты. А мебель Коко царапает? Со стороны вашего приятеля было благородно разрешить вам взять в квартиру и кота.

– Коко тратит все свои царапы на старый энциклопедический словарь.

– Какой просвещённый кот!

– На самом деле это не старый словарь, – объяснил он. – Новое как раз издание. Человек, у которого раньше жил Коко, купил его для себя, а потом решил, что ему больше подходит старое издание, вот и отдал новое коту на раздрай.

– Я без ума от мужчин, которые без ума от котов.

– У нас есть игра, – понизив голос, конфиденциально сообщил Квиллер, – в которую мы играем с этим словарем. Коко упражняет когти, а я добавляю по нескольку слов к своему лексикону. Это то, чего, понимаете, я не хотел бы выбалтывать в пресс‑ клубе.

Коки взглянула на него затуманенным взором.

– По‑ моему, вы прелесть, – сказала она. – Была бы счастлива как‑ нибудь сыграть в эту игру.

Когда Квиллер вернулся в этот вечер домой, было уже поздно; он устал. Девушки вроде Коки заставляли его осознавать, что он не столь молод, как когда‑ то.

Он отпирал дверь квартиры и нашаривал выключатель, когда увидел во мраке гостиной две красные точки. Они полыхали каким‑ то сверхъестественным светом. Он видывал такое и раньше, но каждый раз ударялся в панику.

– Коко! – крикнул он. – Это ты?

Включил свет – и таинственные огни в глазах Коко погасли.

Кот приблизился к нему, выгнув спину, изогнув хвост в форме вопросительного знака и с гневно топорчащимися усами. Он страстно и монотонно жаловался.

– Не сердись, – сказал Квиллер. – Небось уже подумал, что тебя бросили? Ты ни за что не поверишь – но мы гуляли, долго гуляли. Вот что предпочитают делать на свиданках леди‑ архитекторы – таскать тебя на прогулки, чтобы глазеть на архитектуру. Меня захороводили! – Он плюхнулся в кресло и сбросил ботинки, не развязывая шнурков. – Три часа сряду мы пялились на архитектуру: скученная застройка, невыигрышная строительная площадка, банальное расположение окон…

Коко раздражённо завывал возле его колен, и Квиллер поднял кота, перебросил его через плечо и похлопал по блестящему меху. Под шкурой он ощутил перекатывающиеся, напряжённые мускулы – и Коко, изогнувшись, спрыгнул на пол.

– Что‑ нибудь не так? – спросил Квиллер.

– ЙЯУ‑ ЙЯУ, – сказал Коко.

Он подбежал к испанскому комоду, таившему в себе стереопроигрыватель. Это была массивная резная штукенция, покоившаяся на четырёх карликовых ножках, смахивающих на сплюснутые хлебцы. Коко плюхнулся на пол прямо перед ней, вытянув одну лапу и тщетно пытаясь запустить её подальше под комод; хвост его изогнулся, как ятаган.

Квиллер застонал. Он понял, что кот потерял свою самопальную мышку – связку сухих листьев мяты, вшитую в огрызок старого носка. Он точно знал, что этой ночью не заснет, пока мышь не будет возвращена её владельцу. Поискал, чем бы пошуровать под комодом. Метлой? В кухонном чулане метелок не обнаружилось: горничные явно пользовались своим уборочным инструментом. Каминной кочергой? Но на «Вилле Веранда» камины не водились. Зонтиком? Но если у Нойтона и был зонтик, то он забрал его в Европу. Удилищем? Клюшкой для гольфа? Теннисной ракеткой? Но этот человек, казалось, не увлекался спортом. Чесалкой для спины? Обувным рожком на длинной ручке? Кларнетом? Брошенным костылем?

Коко у него под ногами издавал деспотические сиамские команды, ведь Квиллер искал его движимое имущество. Он тоскливо перебрал в уме все длинные тонкие орудия, которые могли бы пригодиться: древесную ветку, кнут, мухобойку…

В конце концов он улёгся на пол. Распластавшись, подлез под низкий комод и осторожно извлек пенни, золотую серёжку, оливковую косточку, мятый обрывок бумаги, несколько комочков пыли и, наконец, знакомый серый комок неопределённой формы.

Коко прыгнул на свою мышку, без особого интереса обнюхал её и небрежно толкнул лапой. Она удрала обратно под испанский комод, а Коко удалился попить воды перед отходом ко сну.

Но Квиллер остался сидеть, куря трубку и размышляя о множестве вещей: о Коки и мускатных коктейлях, о «Любезной обители» и кружевном воротничке миссис Мидди, о мухобойке и происшествии на Тёплой Топи. Тут же слазал в мусорную корзину и выудил оттуда скомканный лист бумаги, найденный под испанским комодом. На нем стояло только имя: «Арн Торвальдсон». Он снова бросил её в корзину. А золотую сережку швырнул в ящик стола, к скрепкам.

ДЕСЯТЬ

На следующий день после похорон Квиллер позвонил Джорджу Вернигу Тейту и спросил, не может ли он зайти и вернуть книги по нефриту. Добавил, что всегда возвращает одолженные книги вовремя.

Тейт согласился – не то чтобы холодно, но и не радушно, и Квиллер смог представить себе гримасу, сопровождавшую этот тон.

– Как вы узнали этот номер? – спросил Тейт.

Квиллер быстро провёл рукой по лицу, надеясь, что отвечает правильно:

– Кажется… да‑ да, этот номер мне дал Дэвид Лайк.

– Любопытно. Этот номер не внесён в телефонную книгу.

Квиллер убрал нойтоновскую записную книжку в ящик стола, погладил на счастье Коко и отправился на Тёплую Топь в служебной машине «Прибоя». Шаг был рискованный, но он надеялся увидеть или услышать что‑ нибудь, что подкрепило бы его смутное подозрение, будто всё было не совсем так, как представлялось в полицейском отчете.

Он задумал подойти к делу по «квиллеровской методе». За двадцать пять лет репортёрства он достиг поразительных успехов в интервьюировании преступников (описываемых как люди со стиснутыми зубами), старых леди (робких), политиков (осторожных) и ковбоев (немногословных). Он просто покуривал свою трубку, бурчал что‑ то ободряющее и мягко направлял течение беседы, всем своим видом – особенно усами – изображая искреннее сочувствие.

Сам Тейт, в шёлковой спортивной рубашке уже другого фасона, при обычном своем ярком румянце, впустил его в пышный холл. Квиллер вопрошающе глянул в сторону гостиной, но двойные двери были закрыты.

Коллекционер пригласил его в библиотеку.

– Вам понравились книги? – спросил он. – Начинаете чувствовать магию нефрита? Как по‑ вашему, вас может увлечь коллекционирование?

– Боюсь, нынче мне это не по средствам, – ответил Квиллер и чуточку прилгнул: – Я сейчас снимаю квартиру Гарри Нойтона на «Вилле Веранда», и этот маленький каприз недёшево мне обходится.

Это имя не вызвало никакого признака узнавания.

– Вы можете начать коллекционировать, – сказал Тейт, – с малого. Могу назвать вам имя торговца, которому нравится помогать новичкам. Нефритовая пуговица ещё при вас?

– Постоянно ношу её с собой! – Квиллер звякнул содержимым брючного кармана. Потом серьезно спросил: – А миссис Тейт разделяла вашу страсть к нефриту?

Углы Тейтова рта скривились.

– К несчастью, миссис Тейт никогда не могла проникнуться очарованием нефрита, но собирательство и работа с камнем более пятнадцати лет были моей радостью и утешением. Хотите посмотреть мою мастерскую?

Он повёл репортёра вглубь дома – и вниз по лестнице в подвал.

– Большой дом, – сказал Квиллер. – Представляю себе, какая тут нужна система внутренних телефонов.

– Пожалуйста, извините за беспорядок в мастерской, – не обратил на его слова внимания коллекционер. – Тут не так прибрано, как следовало бы. Я увольняю свою домоправительницу. Готовлюсь к отъезду.

– Полагаю, вы отправитесь в страну нефрита – с надеждой закинул удочку Квиллер.

Осталось без ответа и это предположение.

– Видели вы когда‑ нибудь гранильную мастерскую? – спросил Тейт. – Странно, но когда я спускаюсь в это укрытие, режу и полирую, то забываю обо всём. Меня даже мой радикулит не беспокоит, я – счастлив. – Он протянул репортёру небольшого резного дракона. – Эту вещицу полиция нашла за кроватью Паоло, когда обыскивала дом. Замысел дивной простоты! Я пытался сделать с неё копию.

– Вам, верно, было очень горько узнать такое про мальчика? – спросил Квиллер.

– На горечи далеко не уедешь, – отвёл глаза Тейт.

– Откровенно говоря, то, что он замешан в этом деле, было для меня ударом. Он казался прямодушным, искренним малым.

– Люди не всегда таковы, какими кажутся.

– А могло случиться, что Паоло был только марионеткой в руках настоящих преступников?

– Могло, конечно, но это не вернёт мне моего нефрита.

– Мистер Тейт, хотите верьте, хотите нет, но мне хочется, чтобы вы знали: у меня сильное предчувствие, что похищенные вещи найдутся.

– Мне бы ваш оптимизм. – Тут в коллекционере вспыхнула искра любопытства. – А почему у вас такое предчувствие?

– В газете ходит слушок, что полиция нащупывает какой‑ то след.

Квиллер не впервые распускал слушок о слушке, и это часто приносило плоды.

– Странно, что они не связались со мной, – сказал Тейт.

Он повёл гостя вверх по лестнице и – к выходу.

– Возможно, мне не следовало об этом упоминать, – пожал плечами Квиллер. И небрежно добавил; – А эта наша домоправительница – не возьмётся ли она за временную работу, пока вы отсутствуете? Моему другу понадобится домоправительница, покуда жена его в больнице, а найти хорошую помощницу на короткий срок нелегко.

– Не сомневаюсь, что миссис Хоукинс нужна работа, – отозвался Тейт.

– А скоро вы её опять пригласите?

– Да я и не намерен её снова приглашать, – ответил Тейт. – Работает она недурно, но – прирожденная неудачница.

– Ну, если вы в ней не нуждаетесь, я хотел бы дать её телефон своему другу.

Тейт пошёл в библиотеку и написал данные на листке бумаги.

– В придачу я дам вам имя и адрес того торговца нефритом в Чикаго, – сказал он, – на случай, если вы передумаете.

Когда проходили мимо гостиной, Квиллер метнул жадный взгляд на закрытые двери.

– А Паоло что‑ нибудь повредил, когда открывал ниши?

– Нет. Никаких повреждений… Небольшое, правда, утешение, – печально признался Тейт, – но мне приятно думать, что нефрит взял кто‑ то, кто его любит.

Уезжая с Тёплой Топи, Квиллер чувствовал, что даром потратил утро и два галлона казенного бензина. Вдобавок в течение всего визита он ощущал зуд возле верхней губы. Ему казалось, он учуял что‑ то лживое во всей повадке коллекционера. Этому человеку надлежало быть грустнее – или безумнее. И потом – была ещё эта душещипательная дымовая завеса: «Мне приятно думать» что нефрит взял кто‑ то, кто его любит».

– Ну приятель! – громко сказал Квиллер. – Вот так дела!

Сыскное утро лишь обострило его любопытство, и теперь он устремился в дом, где мог получить кой‑ какие ответы на свои вопросы. Он поехал на Ривер‑ стрит, в фирму под названием «ОРГУР».

Для дизайнерской студии то было непривлекательное местечко. «ОРГУР» казался застенчивым щёголем среди ветхих, амбарного вида лавчонок, верных своему слесарно‑ скобяному скарбу и изношенным автоматическим кассам.

Товары в витрине заманчиво располагались на фоне кухонной клеёнки в розовых котятах. Здесь были вазы со страусовыми перьями, глыбы ломаного бетона, покрытые фосфоресцирующими красками, и чаши с яйцами, усыпанными блестками. Цены на ярлычках были невысокими и в то же время внушающими уважение, что и приличествовало первоклассному магазину: пять долларов – за каждое яйцо, пятнадцать – за глыбу бетона.

Квиллер вошёл в магазин (дверная ручка – позолоченная копия статуи Свободы) – и колокольчик возвестил о его появлении, прозвякав четыре ноты песенки «Ах, какой же я сухой». Из‑ за сборчатой ширмы, составленной из обложек старых «Читательских справочников», тотчас появился добродушный хозяин, Боб Орекс, выглядевший более чем изысканно среди своих более чем странных произведений. Вокруг красовались бумажные цветы, расплющенные под стеклом, подносы, выложенные ободками от сигар, и канделябр из бычьих рогов, стоявший на вышитых салфеточках. Одну стену полностью занимала мозаика из жестяных лимонадных пробок. Другие были украшены рекламами супермаркета и кондитерскими обертками, переплетенными в красный бархат и вставленными в позолоченные рамки.

– Так это и есть ваш заработок! – воскликнул Квиллер. – Кто же покупает такие штуки?

– Организованное Уродство радует тех, кому надоела Красота, кто утомлен Вкусом и перекормлен Целесообразностью, – оживленно заговорил Орекс. – Люди не могут вынести слишком большой дозы красоты. Смертным она не по нутру. Это новое течение – мятеж изощренного интеллекта. Заурядный покупатель из среднего класса его отвергает.

– И вы оформляете интерьеры в этом стиле?

– Разумеется! Я только что оформил для клиента спортивную комнату, смешав пресыщено‑ депрессивный и современно‑ почтовый стили. Выглядит эффектно. Одну стену я обил гофрированной металлической обшивкой от старых гаражей – с натуральной ржавчиной. Цветовая гамма – корица и пастернак с оттенками дикого укропа.

Квиллер потрогал ряды женских побрякушек, инкрустированных в пепельницы.

– А эти галантерейные экспонатики – для завлечения покупателя, – пояснил Орекс и добавил с лукавой улыбкой: – Надеюсь, вы понимаете, что я затесался в это направление отнюдь не по велению сердца. Если честно, оно требует широкого кругозора, а я тут в основном для того, чтобы делать деньги, если мне будет позволено процитировать Шекспира.

Квиллер какое‑ то время блуждал по лавке, потом сказал:

– Славная была вечеринка в ночь на понедельник у Дэвида. Слышно, он дает ещё одну в воскресенье – в честь миссис Нойтон.

– Меня там не будет, – с сожалением отозвался Орекс. – Мама даёт обед, а если меня не будет под рукой, чтобы смешать для гостей крепкие напитки, мамины друзья обнаружат, какая у неё на самом деле мерзкая стряпня! Мама рождена не для кухонного передника… Но вас порадует знакомство с Натали Нойтон. К ней всех так и тянет, как к витаминному пломбиру.

Квиллер повертел в руках розового фламинго, в котором загорелся свет.

– А очень были дружны Нойтоны и Тейты? – спросил он.

Орекса это позабавило.

– Сомневаюсь, что они вращались в одних и тех же кругах.

– Ах, – с самым невинным видом бросил Квиллер, – мне казалось, я слышал, что Гарри Нойтон был знаком с миссис Тейт,

– В самом деле? – Брови у Орекса полезли вверх. – Странная парочка! Вот если бы Джордж Тейт и Натали, так это ещё куда ни шло! Мама говорит, что Джордж прежде был тем ещё гулякой. – Он заметил, что Квиллер разглядывает какие–то хромированные чаши. – Это колпаки от колесных ступиц пятьдесят девятого года; теперь на них большой спрос – для салата и для аранжировки цветов.

– А долго ли миссис Тейт была прикована к инвалидному креслу?

– Мама говорит, это случилось после скандала, а он, верно, разразился семнадцать–восемнадцать лет назад. Я тогда находился в Принстоне, но помню, какая поднялась шумиха, – и у Сайни немедленно развилась болезнь.

Квиллер пригладил тревожно встопорщившиеся усы и прочистил глотку, прежде чем спросить: