Анна Годберзен 6 страница

– Знаменитый Генри Шунмейкер, – сказала она, стоически выдерживая его взгляд – Тот, кто не может жить спокойно и разбивает сердца, где бы ни появился. Ведь именно так говорят, не правда ли?

– Почему вы, девушки, так любите сплетничать? – Он нахмурил брови. Она была так близко, что могла почувствовать его запах: аромат лака для волос, сигаретный дым и, кажется, нотка женских духов… Она посмотрела в его восхищенные глаза, и Генри прошептал: – Вы думаете, все эти истории обо мне правдивы?

– Если они правдивы, то вы очень интересный человек, – улыбнулась она, прикусывая нижнюю губку.

– Ну, тогда я полностью все отрицаю, – он пожал плечами и продолжил: – Кроме, пожалуй, того, что мне нравятся хорошенькие девушки, это правда. Но сколько вам лет, кстати? Вы же совсем недавно стали выходить в общество. Посмотрите на себя, возможно, вас даже еще никто не целовал, и вы…

– Меня целовали! – перебила она в чисто детской манере и почувствовала, как вспыхнули щеки.

– Могу поспорить, что не лучшим образом, – возразил Генри, вздернув бровь.

Снаружи, в коридоре, Клэр отвечала Элизабет, что шляпа мистера Шунмейкера пропала, и тогда Элизабет выразила свое недовольство работой слуг.

Диана осмотрелась вокруг: головы животных на стенах, Тяжелая старинная мебель, большая оловянная ваза, наполненная увядшими розами. Их лепестки темнели и опадали на пол. Портьеры были задернуты, создавая приятный полумрак… Она перевела взгляд на худощавую фигуру Генри Шунмейкера и вдруг почувствовала, как неясная боль сдавила грудь, а голова закружилась. Происходящее казалось ей нереальным. Раньше Генри казался ей недосягаемой мечтой, и вот он стоит перед ней – такой взрослый, такой умный, ироничный, обаятельный… Даже по его манере держаться можно было понять, что он старше ее и, конечно же, гораздо опытнее. Он знал и умел много такого, о чем она даже не догадывалась. Ей хотелось повести его наверх, запереть все двери и разговаривать с ним до поздней ночи.

– Действительно целовали? – недоверчиво спросил Генри, приподнимая бровь. Он подошел ближе, потянулся за шляпой, и Диана почувствовала тепло его дыхания. Она замерла. Он был так близко, что она чувствовала – они и правда могут коснуться друг друга. Затем он мягко снял шляпу с ее кудрей и повернул лицо так, что его губы вскользь коснулись ее. У девушки перехватило дыхание. Его прикосновение было подобно электрическому разряду.

Он пристально взглянул ей в глаза, улыбнулся краешком губ, а затем вновь приблизил свое лицо к лицу Дианы. Вот, подумала она. Вот именно такое чувство и должно быть! Оно должно пронизать все тело, с головы до пят, и так, чтобы ноги подкашивались.

И тут Генри отодвинулся, еще раз посмотрел на нее озорным всезнающим взглядом и подмигнул. Затем выпрямился и, не сказав пи слова, быстрым шагом вышел в коридор.

– Дорогие дамы, похоже, я потерялся по дороге из гардеробной, – услышала Диана. В его голосе звучали смешливые нотки, и она знала, что хоть он и говорил с Клэр и Элизабет, но именно с ней его связывала общая тайна, – До свидания!

– До свидания, – донесся до нее обиженный голос Элизабет.

Затем дверь закрылась. Диана еще несколько минут неподвижно стояла в гостиной, стараясь унять бешено колотившееся сердце. В голове у девушки крутилась одна и та же мысль, приводящая ее в неописуемый восторг. «Я только что поцеловалась с Генри Шунмейкером, – повторяла она вновь и вновь про себя. – Я только что поцеловалась с Генри Шунмейкером! »

Таинственную посылку принесли чуть позднее, когда Диана успешно прокралась, никем не замеченная, в свою комнату и в задумчивости присела на кровать. Клэр нетерпеливо переминалась рядом, желая узнать, что же находится в загадочной коробке, и Диана вначале хотела открыть ее сразу же, немедленно. Они со служанкой частенько сплетничали о молодых людях и доверяли друг другу фантазии, в которых фигурировали океанские лайнеры и наследники престолов маленьких европейских государств. Но какие‑ то вещи были слишком реальными, чтобы делиться ими, и потому Диана поблагодарила Клэр, обняла и попросила оставить в одиночестве.

Она услышала, как Клэр отошла от двери, и затем быстро раскрыла круглую, богато украшенную золотом коробку. Внутри, на угольно‑ черном бархате, покоилась знакомая шляпа и записка:

«Храните ее. Она так хорошо на вас смотрится.

А я теперь не чувствую в ней ничего…

кроме желания узнать вас получше.

Г. Ш. »

Она прочла его записку, наверное, раз двести, пытаясь понять ее истинный смысл. Кроме желания узнать вас получше? Что это может означать? Она дрожащими руками надела шляпу чувствуя, что уже почти влюблена в того, кого едва знала…

Приход любви похож на закат, на сверкающий фейерверк ярких цветов – оранжевого, жемчужно‑ розового, трепещущего малинового…

Из дневника Дианы Холланд, 17 сентября, 1899 год

Прошло несколько часов, а Диана все еще лежала на кровати в своей комнате и что‑ то задумчиво писала. Шляпа по‑ прежнему была у нее на голове. Услышав стук в дверь, она быстро встала, рывком сорвала с себя шляпу и запихнула ее вместе с запиской под кровать, подальше от чужих глаз. Тихое «тук‑ тук‑ тук» повторилось. Диана захлопнула дневник, страницы которого раскрывали тайну сегодняшней волнительной встречи, и сунула его под подушку.

– Кто там? – крикнула она, даже не пытаясь скрыть раздражение.

В дверях показалось прекрасное лицо Элизабет. Глаза ее были широко распахнуты и казались Диане такими же пустыми, как тогда, в гостиной. Сестры с тех пор еще не разговаривали, но это было в порядке вещей. Они все сильнее отдалялись друг от друга, и задушевные беседы в последнее время были для них редкостью.

– Могу я войти? – мягко спросила она.

– Конечно, – ответила Диана, укладываясь на кровать и той же позе, в какой лежала до того, как ее прервали, – на живот, лицом к подушке. Обычно на подушке лежал дневник, чтобы удобнее было писать, и теперь девушке казалось, что подушка впитала в себя ее тайны, мечты и сокровенные желания. Ей совершенно не хотелось сейчас разговаривать с Элизабет, тем более что в последние дни сестра вела себя очень странно.

Диана искренне считала, что сестра предала их общие детские идеалы, и на протяжении последних двух лет постепенно привыкла к этому предательству. Она с тоской и отвращением наблюдала, как Элизабет становится все более правильной, все более чопорной, отдаляется все дальше и дальше.

От прежней близости не осталось и следа – она сменилась раздражением и обидой. Впрочем, сейчас невольное вмешательство сестры в ее тайное действо казалось Диане всего лишь легким недоразумением в сравнении с другими, более серьезными обидами.

– Мне нужно сказать тебе нечто важное, – робко произнесла Элизабет и присела на самый край белого покрывала.

– В чем дело?

Диана демонстративно отвела глаза в сторону, давая понять, что у них теперь совершенно разные интересы и ничтожные проблемы старшей сестры ее нисколько не волнуют. Впрочем, в эти минуты Диану волновала лишь одна мысль: много ли любовниц у Генри Шунмейкера, и как она будет выглядеть, если сама прильнет к его груди. Она думала, что, возможно, эта неожиданная бедность их семьи была предопределена свыше. Может, именно бедность будет отличать ее от всех остальных девушек, что заглядываются па Генри? И это придаст определенную пикантность и риск их отношениям…

Волшебные фантазии были оборваны звуком его имени.

– Что? Я не расслышала, – переспросила Диана, приподнявшись на локоть и посмотрев на Элизабет.

– Генри. Генри Шунмейкер. Он пришел сегодня утром, чтобы предложить мне выйти за него. Я должна выйти замуж, Ди, – так что с семьей все будет хорошо.

Диана искоса взглянула на Элизабет и подавила нервный смешок. Она собралась было попросить сестру еще раз повторить – она ведь ошиблась, чего‑ то не расслышала, не поняла… Ей все это снится… И тут Элизабет взяла ее за руку.

– Я понимаю, все это так внезапно, но ты ведь знаешь, у них больше денег, чем у кого бы то ни было. А Генри – старший сын, и единственный, – объяснила Элизабет таким тоном, словно пыталась убедить не сестру, а саму себя.

– Он сватался… к тебе? – Диана не могла поверить тому, что только что услышала. Она инстинктивно отдернула руку и прижала ее к груди. Элизабет опустила глаза, и Диана несколько мгновений пыталась осмыслить эту кошмарную новость. Восхитительные воспоминания о прекрасном принце в темной заброшенной гостиной начали стремительно тускнеть. – Но ведь он тебе даже не нравится!

– Возможно, со временем… – Элизабет так и не подняла глаза, продолжая разглядывать свои ногти. – Он очень красив, и, ну, ты же знаешь, все хотят его заполучить.

Диана негодующе фыркнула и закатила глаза к потолку. Неслыханная несправедливость! Когда с ней наконец‑ то стало происходить что‑ то новое и прекрасное, судьба преподносит ей такой жестокий сюрприз! Она была вне себя от гнева, и львиная часть этого гнева была направлена на человека, который был, судя по всему, возлюбленным ее сестры.

– Диана, что с тобой? Почему ты такая угрюмая? Это хорошая новость!

– Потому что ты его не любишь, – горько ответила Диана.

«И он не любит тебя», добавила она мысленно. Она хотела еще крикнуть ей в лицо, что мужчина, за которого Элизабет собирается выйти замуж, настоящее исчадие ада, порочное и лицемерное существо, и что он целовал младшую сестру своей невесты, причем спустя несколько минут после предложения руки и сердца… Но она промолчала. Да, не такое уж открытие! Диана прочитала множество романов и прекрасно знала, что подлецы и злодеи часто бывают чертовски привлекательны, нежны и обходительны. И она совершила классическую романтическую ошибку, приняв один красивый мимолетный поцелуй за любовь. Но нес равно: теперь это ее секрет, и она никому его не раскроет. Она это заслужила…

Диана прикрыла глаза и произнесла:

– Ну… тогда поздравляю.

Элизабет слабо улыбнулась и стиснула руки. Диане этот жест всегда казался глупым, а сейчас он выглядел особенно дурацким.

– У семьи Шунмейкеров хорошая репутация, а Генри просто очень любезен и… – Элизабет помедлила, словно не могла придумать, что еще сказать о нем хорошего. Она прикусила губу, и тут Диана заметила слезы в ее глазах. – Боже мой… – всхлипнула она, спрятав лицо в ладонях.

Диане показалось странным, что Элизабет проливала слезы, получив внезапное предложение со стороны человека со средствами, даже если она не питала к нему никаких чувств. Она озадаченно смотрела на старшую сестру и не знала, что ответить.

– Так или иначе, – продолжила Элизабет, смахивая слезы, – эта свадьба очень порадует матушку, да и всех остальных тоже. Цветы, платья, украшения – все будет на высшем уровне. Все самое модное и от лучших мастеров…

Диана удивленно взглянула на сестру и увидела, что ее тонкие брови поднимались все выше по мере того, как девушка перечисляла предстоящие свадебные обновки – все такие красивые, белоснежные. Складывалось такое впечатление, словно она все утро была заперта где‑ нибудь в погребе и только сейчас вырвалась на волю, глотнуть чистого воздуха. На самом деле она провела все утро в роскошной гостиной и, так как семье грозит финансовый кризис, согласилась на брак с самым богатым человеком, которого только могла найти. Диана не могла поверить, что Элизабет такая идиотка. Мечтать о белом платье, о венчании, в то время когда этот мерзкий негодяй Генри Шунмейкер заявился к ним в дом, чтобы получить сразу и жену, и любовницу. Как легко и непринужденно! А главное – необычайно удобно. Интересно, может, он себе и из мебели что‑ нибудь присмотрел?

– И кстати, Ди, – дрогнувшим голосом сказала Элизабет, – Мы с Пенелопой еще в тринадцать лет обещали друг другу, что станем подружками на свадьбе друг у друга. Надеюсь, ты не обидишься. Но ведь ты тоже будешь со мной, правда?

Диана печально усмехнулась. Какая ирония! – ее просили участвовать в церемонии заключения союза, против которого она была всей душой.

– Да, конечно, – ответила она, горестно вздохнув, и почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

Когда сестра уйдет, она сможет снова начать писать в дневник, но на этот раз в более сентиментальных красках. Скорее бы остаться одной – пронеслось у нее в голове. Элизабет с облегчением вздохнула и заключила Диану в слабые объятия.

– Да, чуть не забыла… Еще кое‑ что… Не говори пока никому, хорошо? Обещай, что никому не скажешь.

– Обещаю, – пожала плечами Диана. Впрочем, поскольку дела сестры никогда не казались ей особо интересной темой, она даже не знала, кому могла бы о них рассказать.

– Хорошо, – Элизабет опустила глаза. – Я просто не хочу, чтобы все случилось слишком быстро…

Наверняка и этот подлый Генри Шунмейкер хотел бы отложить день свадьбы, подумала Диана. Он, без сомнения, воспользуется еще несколькими неделями свободы, чтобы перецеловать всех кузин Холландов, а возможно, заодно и пару служанок.

– Конечно, – помедлив, ответила девушка. – Я сохраню твою тайну. Можешь на меня положиться.

Она всего лишь подбирала слова, чтобы хоть немного поддеть сестру, но реакция Элизабет ее удивила. Диане показалось, что в глазах сестры промелькнул неподдельный ужас. «Это была просто шутка, – подумала Диана, – Но кажется, моя сестра их совершенно не понимает…»

Если юная мисс Пенелопа Хейз в самом скором времени не получит предложение руки и сердца от Генри Шунмейкера, все будут очень удивлены. Говорят, что на костюмированном балу прошлой ночью она покорила своим обаянием не только младшего Шунмейкера, но и его отца, что может означать лишь одно: помолвка не за горами…

Из светской хроники «Нью‑ Йоркских новостей», 17 сентября, 1899 год

Наверху в доме Холландов царила атмосфера всеобщей мрачности и подавленности, но Лине было не до этого. Сейчас ее не интересовало ничего, кроме той тайны, невольным свидетелем которой она оказалась. Ее госпожа сидела в спальне перед туалетным столиком из красного дерева, спокойная и невозмутимая, словно прекрасная мраморная статуя. Элизабет вот уже полчаса бесстрастно глядела на свое отражение и ни разу не встретилась глазами с прежней подружкой по детским играм. Шел всего второй день после возвращения госпожи, и Лина вновь была лишь служанкой.

Ей никак не верилось, что Элизабет – прекрасная американка, которую так превозносили за лилейную белизну кожи, кажущуюся чистоту, нежность и скромность, – сегодня ночью вновь будет пробираться в конюшню, чтобы заниматься запрещенными вещами с одним из них. С одним из нас, поправила себя Лина. Она медленно водила гребнем по светлым прядям и жалела, что их обладательница так неожиданно и вероломно стала ее соперницей в любви.

– Хорошо, – нетерпеливо произнесла Элизабет, очнувшись от своих мыслей, – Теперь можешь заплести их.

Лина посмотрела на отражение своей госпожи в зеркале, и в ее глазах сверкнул гнев. Мгновение показалось девушке вечностью, но не успела она взять себя в руки и успокоиться, как раздался стук в дверь.

Элизабет осталась неподвижной, лишь едва заметно приподняла голову.

– Да? – отозвалась она.

Дверь открылась, и Лина, обернувшись, увидела свою сестру. Клэр была в таком же черном платье, рыжие волосы собраны на затылке. В руке она держала корзину для белья.

– Ты еще не закончила? – спросила она, переводя взгляд с Лины на юную мисс Холланд.

– О, Клэр, хорошо, что ты пришла! Заплети мне волосы, пожалуйста, – попросила Элизабет, по‑ прежнему не отрывая взгляда от отражения в овальном зеркале. Лина облегченно вздохнула, положила гребень на столик и торопливо пошла к двери, пробормотав, что идет готовить комнату для Дианы. Клэр бросила на сестру предостерегающий взгляд и печально покачала головой. Она с трудом наклонилась, чтобы опустить на пол корзину, а затем, мягко ступая по роскошному ковру, подошла к Элизабет. Лина остановилась в дверях и обернулась, словно хотела еще что‑ то сказать. В эту минуту она ненавидела Элизабет – в том числе и за ее столь демонстративно пренебрежительное отношение к себе. Девушка стояла в дверях и с холодной яростью смотрела, как Клэр быстро и умело разделила волосы и заплела в тугую аккуратную косу. Закончив, она отступила назад и спросила:

– Что‑ нибудь еще?

– Нет, спасибо… Ты пока свободна. Но потом позволь Лине попрактиковаться на твоих волосах. Похоже, за время моего отсутствия она кое‑ что забыла.

Лина сдержала обиду и промолчала. В ней снова ожили болезненные воспоминания из ранней юности, когда снобизм и заносчивость Элизабет только начали проявляться. Элизабет тогда исполнилось шестнадцать, и Лина стала ее личной служанкой. Ей каждый день приходилось наблюдать, как близкая подруга превращается в светскую львицу, в то время как она сама оставалась простой, обычной, бедной девушкой. И это ранило больше всего.

– Конечно, – донесся до нее ответ Клэр.

Она кивнула госпоже и подошла к роскошной кровати из красного дерева, на которой Лина разложила одежду Элизабет. Клэр аккуратно собрала все вещи и положила сверху, в корзину, а затем подошла к сестре и схватила ее за руку. Лина хотела вырваться и потребовать, чтобы Клэр не командовала ею, но слишком боялась сказать сгоряча что‑ нибудь лишнее.

– Спокойной ночи, мисс Холланд, – сказала Клэр, выталкивая Лину за дверь.

– Спокойной ночи, – ответила Элизабет, и Клэр незаметно толкнула сестру в бок.

– Спокойной ночи, мисс, – процедила Лина недовольным тоном.

Кода дверь закрылась, Клэр отпустила ее руку и пошла по коридору, украшенному специально освещенными изображениями Манхэттенских ферм, холмов и их обитателей. Комнаты обеих сестер Холланд располагались в западном крыле дома, на втором этаже, далеко от главных помещений, и, как поняла вдруг Лина, любой мог незамеченным подняться или спуститься по лестнице для слуг. Окна Дианы выходили на запад, а окна Элизабет – на север, на улицу. Вздохнув, Лина поднялась вслед за Клэр по узкой деревянной лестнице с чересчур низким потолком на третий, а потом и на четвертый этаж.

Чердак, который сестры Броуд делили с другими молодыми служанками, был темным и неуютным. Они все еще использовали для освещения свечи, поэтому после захода солнца комната казалась безграничной – необъятная глубина черного пространства. Лина слышала, как сестра ступает по голым доскам и ищет свечу. Она стояла в дверях и молча ждала неприятного разговора, мечтая перенестись куда‑ нибудь далеко‑ далеко отсюда. Но, похоже, выслушать очередную порцию нотаций все же придется… Через пару мгновений зажегся тусклый огонек свечи, и в комнате уже можно было что‑ то рассмотреть.

– Я бы хотела, чтобы ты не давала мисс Элизабет повода для жалоб, – сказала Клэр, зажигая вторую и третью свечи. Она прошла по скрипучему полу к латунной кровати, – Ответь же мне что‑ нибудь, Лина, не молчи.

Лина подошла к простому туалетному столику, взяла одну из ржавых заколок для волос – достались от щедрот мисс Холланд – и заколола ею одну из выбившихся прядей. Она взглянула в треснувшее зеркало, повернув голову, чтобы рассмотреть свой профиль. Лина не могла объяснить Клэр, что ее сжигали чувство несправедливости, жажда мести, жажда перемен…

– Прости, что я сегодня не помогла тебе со стиркой, – сказала она вместо этого.

Клэр вздохнула, бросив взгляд на корзину с чистым бельем, стоявшую у кровати.

– Я не об этом говорю. Может быть, ты скажешь мне, в чем дело?

Лина с трудом сдерживалась, чтобы не разрыдаться и не рассказать о Вилле, о своих переживаниях, о том, что случилось прошлой ночью. Но старшая сестра хорошо чувствовала ее настроение и сама могла обо всем догадаться, стоило только Лине допустить малейшую оговорку. И это вечно заставляло Лину чувствовать себя виноватой. Но что значит вина в сравнении с горькой волной ярости, унижения и безответной страсти, испытанной ею прошлой ночью?

– Это хорошая работа, Лини, в хорошей семье, – продолжила Клэр, в то время как ее сестра хранила молчание. Она встряхнула головой, и ее волосы с красивым медным отливом выбились из прически, метнувшись из стороны в сторону. – Не знаю, почему из‑ за тебя вечно возникают какие‑ то проблемы.

Лина еще раз взглянула на свое отражение и опустила голову, чуть не разрыдавшись. Да уж… Хороша. Ноги короткие, фигура непропорциональная, волосы невзрачные, одежда – тряпье какое‑ то… Девушка чувствовала себя последней неудачницей. Ну, встряхнись, – попыталась она ободрить себя, – те же знаешь, что наступило время больших перемен! О них пишут и говорят каждый день. Удача может прийти совершенно неожиданно, а любую внешность, даже самую незаурядную, можно изменить, стоит лишь приложить усилия.

– Я просто отвыкла от присутствия мисс Элизабет, – ответила она наконец. Даже произнесение этого имени вызывало у нее тошноту. Она вновь вспомнила, какими надменными были в эти дни жесты Элизабет и как неискренне и натянуто звучал голос. Каждое ее слово напоминало Лине о превосходстве госпожи. – Все было гораздо проще, когда ее не было, – продолжила она, словно защищаясь.

– Ты похоже забываешь, что у нас почти нет выбора. Для таких, как мы, вариантов очень мало, – Клэр вздохнула еще громче и еще печальнее. Она даже в эту минуту продолжала работать, складывая чудесные наволочки, на которые сестры Холланд опустят прелестные головки, – И если потеряем эту работу, мы уже не найдем такую же, в таком же богатом доме в Нью‑ Йорке. Вы с мисс Элизабет были так близки. Конечно, так, как раньше, уже не будет… Но если ты…

Лине нечего было на это ответить, поэтому она подошла к сестре и нетерпеливо выхватила у нее из рук наволочку. Клэр подняла на сестру длинное, покрытое бледными редкими веснушками лицо. В глазах ее застыло удивление.

– Присядь же наконец. Ты с самого утра на ногах, – сказала Лина, подкрепляя слова кивками, и затем продолжила уже более мягким тоном: – Давай я сложу.

Клэр фыркнула и, обойдя кровать, села, прислонившись к спинке и скрестив ноги. Несколько минут она не отводила глаз от сестры, с явным недоверием наблюдая, как та складывала белье.

– Осторожно с вышивкой, – предупредила она, когда Лина взяла английскую блузку.

– Да осторожно я, осторожно – ответила Лина, проводя пальцами по замысловатому рисунку. – Теперь ты успокоишься? Может, почитаешь мне что‑ нибудь из газеты?

Лина обычно подшучивала над любимым занятием Клэр – читать о жизни богатых и известных, но сейчас она ободряюще улыбнулась, убеждая сестру, что не станет отпускать колкости и твердить о том, насколько все это скучно. Клэр с явным удовольствием взяла сложенные вчетверо «Нью‑ Йоркские новости» и принялась листать статьи из Ньюпорта. Она особенно любила читать новости о том, чем занимались знатные девушки Нью‑ Йорка на прошедших выходных. Лина продолжала складывать белье, пока Клэр самозабвенно читала вслух, выговаривая некоторые слова со слабым акцентом. Лина слушала, иногда кивая головой. Несчастная девушка пыталась хоть немного отвлечься от своего горя, но тщетно. Она не переставала обдумывать, как бы ей исхитриться поговорить с Биллом с глазу на глаз, и что ему сказать, чтобы он ей поверил. Она должна открыть ему глаза, должна доказать любимому, что эта надменная богачка ему не пара! И туг она услышала возглас сестры:

– Генри Шунмейкер – это тот молодой мужчина, который сегодня приходил к мисс Элизабет!

– Что? – Лина отвлеклась от своих мыслей и попыталась сделать вид, что ей безумно интересен этот Генри Шунмейкер.

– Здесь написано о подруге мисс Элизабет, Пенелопе Хейз. Говорят, будто у нее связь с Генри Шунмейкером. А он как раз приходил сегодня утром. О, Лина, ты его не видела? – Глаза Клэр вспыхнули. – Он невероятно хорош собой. И мисс Пенелопа собирается выйти за него замуж!

Лина в очередной раз изумилась, как Клэр могла так радоваться за девушку, которая всегда была с ними груба и высокомерна. Но она сдержалась и ничего не сказала.

– Хотя мне интересно, – добавила Клэр, словно подводи итог, – почему тогда он провел это утро с мисс Элизабет?

– Может, он хотел получить совет, как сделать предложение? – хмыкнула Лина, аккуратно складывая хлопковые домашние шаровары мисс Дианы.

– Да, может быть. – Клэр пожала плечами и вернулась к чтению последних новостей и самых фантастических слухов о самых известных горожанах.

Лина продолжала складывать нижнее белье своих хозяек, слушая приятный мелодичный голос сестры. Вскоре она поняла, что снова и снова с завистью и раздражением думает о Пенелопе Хейз. О ее светящейся коже, сказочных нарядах, бриллиантовых украшениях и надменных манерах. Как когда‑ то говорила их мать, богатых всегда можно узнать по коже. Лина вспомнила фарфоровую бледность Элизабет, удивительно ровную, гладкую, лишенную веснушек кожу, и вновь ощутила, что навсегда вычеркнута из этого яркого, удивительного мира. Лина была уверена, что, будь она такой же леди, как мисс Хейз или мисс Элизабет, Вилл никогда бы не попросил ее уйти той ночью из конюшни…

Я всегда верил в то, что нужно наслаждаться мгновениями и ценить их. В конце концов, это единственное, что мы можем сохранить. Настойчиво пытался передать эту веру детям, но что из этого получилось – трудно сказать; они сейчас очень увлечены собственными идеями.

Из дневника Эдварда Холланда, декабрь 1898 год.

Была уже глубокая ночь, и дом Холландов погрузился в звенящую тишину. Элизабет медленно спускалась по лестнице для слуг; стараясь, чтобы ни одна ступенька не скрипнула. Чтобы хоть что‑ нибудь разглядеть, девушка держала перед собой свечу в латунном подсвечнике.

Она стояла на сене и ждала, пока глаза привыкнут к темноте. В конюшне была уже не такая кромешная тьма, потому что окно Вилла располагалось высоко и впускало немного света. Элизабет шагнула к лестнице и еще раз напомнила себе, зачем она сюда пришла. Уже наступил новый день, до рассвета оставалось совсем немного времени, а она обещала, что завтра расскажет все Виллу.

Она с тяжелым сердцем взобралась на маленькую лестницу у его кровати, медленно преодолевая ступеньку за ступенькой. Добравшись до верха, остановилась, невольно залюбовавшись Виллом, мягко освещенным теплым светом зажженной свечи. Он прерывисто дышал во сне, свернувшись калачиком и сбросив красное шерстяное одеяло.

Элизабет подошла к нему, осторожно ступая по старым, скрипучим деревянным доскам. Поставила свечу около кровати и остановилась, с нежностью глядя на спящего возлюбленного. Она почувствовала, что не может ранить его этой ужасной новостью сейчас. Это казалось ей отвратительным. Нет, не сейчас… И может быть, не сегодня… Она легла рядом, прижавшись к нему. Он спал, а Элизабет смотрела на его лицо, пытаясь запечатлеть в памяти образ любимого. На всякий случай – кто знает, может быть, это их последнее ночное свидание. Завтра все может измениться. И тут Вилл проснулся. Он приоткрыл глаза, улыбнулся, потянулся к Элизабет и крепко обнял ее. Девушка тихо вскрикнула от неожиданности, но он улыбался так нежно, что она вдруг почувствовала себя абсолютно счастливой. Его пальцы гладили ее шею, лицо, а потом зарылись в волосы. Он держал в ладонях ее голову, и все остальное уже не имело никакого значения. Настоящая жизнь, настоящее счастье было здесь, прямо перед ней.

– Никак не верится, что ты пришла, – прошептал он.

– Я не могла уснуть, – ответила она, не отрывая от него восторженных глаз. Он смотрел на нее так, будто они не виделись несколько лет.

– Господи, как же мне повезло…

Ей безумно хотелось поцеловать его, но она боялась отвести глаза даже на секунду, словно опасалась, что он исчезнет, растает в воздухе. Взглядом Вилл согревал, словно лучи ласкового весеннего солнышка. Впервые за весь день Элизабет ощутила себя по‑ настоящему живой. Даже когда она попыталась напомнить себе, мысленно грозя пальцем, что у них нет и не может быть совместного будущего. Чистые голубые глаза Вилла вселяли в нее уверенность и спокойствие. Она знала этого человека больше половины жизни, знала, что могла довериться ему полностью и безоговорочно. Он провел рукой по ее шее, по плечам, по спине…

– Должно быть, ты и впрямь скучала по мне, – продолжил он, лукаво прищуриваясь.

– Напомните, как вас зовут? Кажется, мы где‑ то встречались– она умудрилась продержаться целое мгновение, прежде чем залиться звонким радостным смехом.

Он тоже рассмеялся, обнимая девушку за талию и перекатываясь вместе с ней на матрасе. Он наклонился над ней с лучезарной улыбкой, а когда она попыталась подняться, схватил за запястье и опустил обратно. Элизабет собралась было что‑ то сказать, но Вилл прижался к ней губами и поцелуем заставил замолчать.

Сколь бы сладок ни был поцелуй, она все равно чувствовала себя лгуньей, а Вилл был человеком, которого ей меньше всего хотелось обманывать. Поэтому она заставила себя отстраниться и глубоко вздохнула, готовясь произнести то, что должна была произнести. Неизбежность этого разговора висела над ней дамокловым мечом, и она не могла больше тянуть. Он имеет право знать…

– Да что с тобой? – спросил он.

Она закрыла рот и открыла снова, а затем еще раз глубоко вздохнула, собираясь с духом.

– Генри… – начала она.

– Шунмейкер? – рассмеялся Вилл, прерывая ее и насмешливо улыбаясь, как умел только он, – Ты что, снова собираешься дразнить меня этим индюком? Я заметил, что он приходил сегодня утром, но тебе не нужно волноваться. Я больше не приревную тебя к нему.