2 «Язык докуда хочешь доведет»

Ни в Новом Орлеане, ни в его окрестностях не нашлось ни единого свободного номера. Что вы хотите, джазовый фестиваль, все занято. Спать в машине по такой погоде было бы слишком жарко, но, даже рискни я приоткрыть окно и всю ночь мучиться от жары, все равно такая ночевка небезопасна. Новый Орлеан – отличный город, чего не скажешь о многих городах, где я живал, однако спокойным и благополучным его никак не назовешь.

Я потел, вонял, кожа зудела. Хотелось вымыться и поспать, отключиться от мира.

Вместо этого я тщетно колесил от одного убогого отельчика к другому, пока наконец не подкатил на парковку отеля «Мариотт» – я знал, что рано или поздно сдамся и так и поступлю. «Мариотт» на Канал-стрит. Я точно знал, что один номер у них есть, зарезервирован, и документ у меня был с собой, в кожаной папке.

– Мне нужен номер, – сказал я портье за стойкой.

Эта дама на меня даже взглянуть не пожелала.

– Свободных мест нет и не будет до вторника, – отрезала она, не поднимая глаз от клавиатуры.

Мне необходимо было побриться, вымыться, отдохнуть. Ну что такого страшного она мне скажет в худшем случае? «Вы уже заняли номер? »

– Видите ли, мне уже зарезервирован номер, от университета. На фамилию Андертон.

Тут она кивнула, пробежалась пальцами по клавиатуре и уточнила:

– Джексон Андертон?

Выдала мне ключ от номера, и я внес часть оплаты. Потом она показала мне, где лифты.

Около лифта со мной заговорил смуглолицый коротышка – с ястребиным носом, волосы завязаны в хвост, на лице седая щетина.

– Вы Андертон из Хоупвелла? – уточнил он. – Мы с вами соседи. По публикациям в «Антропологических ересях». – На нем была футболка с надписью: «Антропологам врут, а они все равно делают свое дело».

– Правда? – вежливо переспросил я.

– Именно. Меня зовут Кэмпбелл Лак. Университет Норвуда и Стритема. Бывший политех Северного Кройдона, Англия. У меня доклад об исландских привидениях.

– Приятно познакомиться вживую. – Я пожал ему руку. – А по выговору не скажешь, что вы лондонец.

– Так я брамми. Из Бирмингема, – уточнил он. – Кстати, никогда раньше не встречал вас на подобных мероприятиях.

– Это мой первый выход в свет, – объяснил я.

– Тогда держитесь за меня, я вас возьму под крыло, – предложил он. – Помню, как сам впервые оказался на конференции, так у меня натурально поджилки тряслись, все думал, как бы чего не сморозить. Сейчас к стенду, потом разбежимся по номерам, распакуемся, сполоснемся. А потом… Со мной на самолете летела целая куча детишек. Честное благородное. Одного тошнит, другой обгадился, и так по кругу. Ревели одновременно не меньше десятка сразу. Устал я.

Мы подошли к стенду конференции, взяли наши значки и программы.

– Не забудьте записаться на прогулку с привидениями, – напомнила улыбающаяся дамочка у стенда. – Каждый вечер прогулка с привидениями, специальный тур по Новому Орлеану, набор в группу не больше пятнадцати человек, так что спешите записываться!

В номере я помылся, кое-как постирал одежду в ванне, развесил на просушку. Смены у меня не было.

Потом сел голым на кровать и принялся листать бумаги, обнаруженные в портфеле Андертона. Просмотрел его доклад, но не вчитывался – голова не работала. Однако в папке был не только доклад.

На обороте пятой страницы, на чистом листе, Андертон убористо, четко написал вот что: «Будь мир идеален и совершенен, в нем можно было бы беспрепятственно трахаться, не тратя на это никаких эмоций. А каждый поцелуй или касание, наполненные эмоциями, заставляют тебя отдавать кусочек своего сердца – и отдавать безвозвратно. И так до тех пор, пока от тебя ничего не…» Дальше было неразборчиво – то ли «останется», то ли еще какое слово.

Когда моя единственная смена одежды почти высохла, я натянул ее на себя и спустился в бар отеля. Кэмпбелл уже поджидал меня, попивая джин с тоником. Еще одна порция стояла на столе нетронутая. Кэмпбелл деловито размечал программку конференции – он обвел кружочками номера всех докладов, которые собирался послушать.

– Правило номер один, – объяснил он, – посылайте на фиг все доклады до полудня, если только докладчик не вы, – и тут же показал, что мой доклад он подчеркнул, – значит, собирается послушать.

– Никогда раньше не выступал, – признался я. – На конференции.

– Плевое дело, Джексон, – небрежно успокоил меня бирмингемец. – Полная фигня. Знаете, как я обхожусь?

– Нет.

– Просто зачитываю текст по бумажке. Потом отвечаю на вопросы – треплюсь. Но, заметьте себе, треплюсь активно, а не пассивно. Это самая лучшая часть – трепаться. Словом, говорю вам, плевое дело.

– Знаете, вот с этим у меня как раз не очень, я имею в виду – м-м… с трепотней, – произнес я. – Я слишком честен.

– Ну тогда просто кивайте в ответ на каждый вопрос и с умным видом говорите: «О, это хороший вопрос, он касается тех аспектов, которые я вынужден был затронуть в докладе лишь поверхностно, будучи ограничен регламентом». Они и отлипнут. А если какой псих и пристанет, мол, у вас тут ошибочка вышла, тогда делаете так: напыживаетесь и говорите: дескать, важнее не то, во что легко поверить, а истина.

– И как, это срабатывает?

– На все сто! Помню, несколько лет назад читал я доклад о происхождении религиозных сект в персидских войсках. В эти секты с равным успехом шли и индуисты, и мусульмане, потому что почитание богини Кали появилось позже. А началось все со своего рода тайного манихейского общества…

– А, ты все еще несешь эту чушь?

Это произнесла внезапно появившаяся возле нашего столика высокая бледная женщина с нещадно выбеленными волосами. Наряд ее отличался какой-то агрессивностью, богемной небрежностью и к тому же был слишком теплым, не по погоде. Я легко представил себе, как она едет на велосипеде – прогулочном, у которого спереди корзинка.

– Несу чушь? К твоему сведению, я, черт дери, пишу об этой «чуши» книгу! – воскликнул Кэмпбелл. – Ладно, вот что… Кто идет со мной гулять по Французскому кварталу, пробовать новоорлеанские соблазны?

– Я пас, – без улыбки отказалась беловолосая. – Познакомь-ка меня со своим приятелем.

– Джексон Андертон из Хоупвеллского колледжа, – представился я.

– А-а, доклад по разносчицам кофе, девочкам-зомби? – Вот тут она заулыбалась. – Как же, видела в программе. Очень занятно. Еще одна штука, которой мы обязаны Зоре Нил Харстон, да?

– Как и «Великому Гэтсби», – парировал я.

– А разве Харстон была знакома со Фрэнсисом Скоттом Фитцджеральдом? – удивилась беловолосая. – Вот не знала. Да, забываешь, что тогда нью-йоркский литературный круг был очень узок, все друг друга знали, а для гениев и расовые разграничения готовы были отменить.

– Отменить? – Кэмпбелл саркастически хмыкнул. – Зато ценой какой кровушки! Чтоб вы знали, Харстон умерла в нищете, работала уборщицей где-то во Флориде. И при жизни никто знать не знал, что она писательница, а уж про ее совместную с Фитцджеральдом работу над «Гэтсби» и подавно. Что ты, Маргарет! Это такая история – плакать впору.

– Но потомки не забудут ее вклада и ее судьбы, – четко сказала Маргарет и пошла прочь.

– Когда вырасту, хочу стать как она, – пошутил Кэмпбелл, глядя вслед высокой фигуре в богемном балахоне.

– Почему? – не понял я.

Он перевел взгляд на меня и ответил:

– Все дело в том, как относиться. Вы правы. Кто-то из нас пишет бестселлеры, а кто-то их читает. Кто-то получает премии, а кто-то нет. Но важнее всего оставаться человеком, так ведь? Важнее всего, насколько ты хороший человек. И еще важно быть живым.

Кэмпбелл похлопал меня по плечу.

– Ну, пошли. Сегодня покажу вам интересный антропологический феномен, о котором читал в Интернете. Такого вы у себя, в своей кентуккийской глухомани, не увидите. А именно – женщин, которые в обычных обстоятельствах не покажут свои титьки даже за тысячу баксов, а тут с радостью вывалят все добро наружу перед толпой, и все за дешевенькие пластмассовые бусы.

– Бусы – это какое-то универсальное средство в торговле, – заметил я.

– Да, и об этом, черт дери, тоже есть доклад. Ну все, пошли. Пили когда-нибудь коктейль с желе?

– Нет.

– И я тоже. Но это будет омерзительно. Так что идемте, попробуем.

Мы расплатились за выпивку, и мне пришлось напомнить Кэмпбеллу, чтобы оставил на чай.

– Кстати, насчет Фитцджеральда, – спохватился я. – Как звали его жену? ^{^[39]}

– Зельда, а что?

– Да ничего, проехали.

Зельда, Зора. Какая разница.

Мы вышли из отеля.