♀ Воскресенье на ва̀жнях ♀ 2 страница

…приняты строгие меры против неплательщиков налога…

…для нужд Республики подлежат изьятию серебряные и золотые сосуды, ризы, и украшения и прочие принадлежности церковного богослужения…

…государственный налог с каждого трудоспособного члена семьи 1. 000. 000 рублей…

Во как! - поднял бровь Тимофей: И хто сказал, што мы плохо жывѐ м!? – толкнул он ладонью деревянный бок: «…милльёнщики…беспортошныё! Это ж на́ дыть – мильён! А как ежэли у этова «трудоспособнова» мал-мала-меньшэ за подол де́ ржацце, тогда как?! » -разглаживает он ладонью клочёк газетного листа.

…с 1 января 1923 года перерасчёт денег…1миллион прежнего выпуска считается за один рубль. Один червонец равен десяти золотым рублям… Тумба остановила неспешное кружение.

«Ну и што с тово? Рожь ищѐ взи́ мусь была дваццеть рублёв за пуд, а уж на Масляной – пожалте 40 рубликов! – Это же сорок мильёнов прѐ жными! Это што творицце - уму непостижы̀ мо! А судак-от – не кормить не сеять, а и тот 60 золотых за пуд вынь да полож! Вво жысь – токо держысь! » - Тимофей огорчённо хлопнул фуражкой по колену. В ответ послышался то ли писк, то ли тихий стон, тихий-тихий – едва различимый в праздничном го̀ моне городского утра. Тимофей заглянул за тумбу – никого, ещё раз крутанул неподатливую, она повернулась к нему пожелтевшим листом указа председателя уездного Совдепа: «…Всем ворам и хулиганам немедленно удалиться из города и его уезда! ».

«Святая простота! » – усмехнулся Тимофей: «Вить это хто жо признаицце, што он вор и мошэнник!? ».

«Чем недоволен? » - ухватили его сзади за плечи: «Приветствуем покорителей водных стихий! ».

«Мишка! Пламенный привет строителям новых побед! Куда это не свет-не зоря̀? ».

«Да, виш, тя́ встречял – дай, думаю, загляну на причя́ л, а тя уж и след просты̀ л, ну, ак я в розыск собак послал».

«Ну, и треплу̀ шка жо ты – миня он стричя̀ л! Да поѝ то̀ ко-то̀ ко с постѐ люшки скочил - глаза-та иш чёрны, не промыты ищѐ! ».

«Ну дак што поделаеш» - смеётся Мишка: «мамынька, иш, чёрные любила дак».

«Ак што, начяльник, коко̀ ру-ту прогледел? » - Тимофей кивнул на тумбу: «Хош бы помыли, што-ли»

«Аа, ээту!.. Упраздним скоро их старорежимных.

«Всё за правдой ходишь, Пинкертон? »

«Што-то ты больно ершы̀ стый. Аль хо̀ лку надрали! »

«Да неэт. Устал я - вахту с самово А̀ нинскова Мо́ сту стоял»

«Што в А́ ннинском слыхать? »

«Ак слухи-ты везде одне́. Но-ко, тихо! Слыш – бутто цу́ цык скулит? – насторожённо затих Тимофей: «Во̀ оно штоо! Обернувшись в сторону собора, гордо выпятившегося на середину главного городского проспекта, он замолчал. Тоненький, срывающийся звук тянулся оттуда, из кучи тряпья под церковной оградой. Михаил тоже затих, приглядываясь к источнику писка.

«…мама ты спии-иш, а тибя одеваа-ююут в белый совсеем незнакомый на-ряад... » - безутешное ребячье горе защемило горло – не вздохнуть. «Мишк! » - Тимофей с силой мазнул ладонью по задрожавшему подбородку и, предательски швыркнувшему, носу – жест за которым он в детстве, упрямо сжимая губы, прятал слёзы. «Ми́ лушко ты моё! » - Тимофей, сам чуть не плача, шагнул через дорогу.

«…все здесь кру-гоом поют и читаа-юут, свечи во-скоо-овые туу-ускло горяа-ат…» - всхлипнул голосок. Под церковью, прислонившись к холодной стене, прямо на земле сидел мальчишка лет восьми, сбоку притули́ лись ещё двое.

«Вы чьи? » - человек в милицейской форме склонился над детьми. Три пары глаз, безучастно смотревших на торжественно нарядный город, на радостно возбуждённых горожан, равнодушно глянули на синюю форму.

«Здесь нельзя,.. подымайтесь…» - милиционер потянул за руку малыша, дети покорно зашевелились, поднимаясь с земли.

«Постой! » - схватил Мишка за форменный рукав: О!.. Тимка, погля́ нь-ко – Васёнка! Ну, здоро́ в, шу̀ рин, давно не видались! Куда ты их? »

«Да… накормить бы. Не знаешь, чьи? »

«Нее. Вы живёте-то где? » - положив ладонь на давно немытую головёнку, Мишка присел на корточки, внимательно вглядываясь в лица детей.

«Из деревни мы» - прошелестели бескровные детские губы.

Несколько мгновений взрослые в беспомощном недоумении смотрели на детей. «Ну, так! » - решился один: «Отведу в приют, а там видно будет…Ох ты, мать чесна́, забыл – ыть приказано не опаздывать! » - сдвинув фуражку на затылок Васёнок растерянно глядел на подопечных. «Давай, я сведу, у мня и столовка по̀ д боком. Не горюй, воробей, гледи веселей! » -Тимофей поднял на руки самого маленького, кивнул старшему: «Щяс, мужыки, сыты будем! ».

«Заходь вечерко̀ м, свояк, вздрогнем! » - летит вслед ему белозубая Мишкина улыбка.

«На парад не опоздай! » - вспохватился Васёнок: «Сестрёнушке привет! » И проводив взглядом уходивших, обернулся: «Ты щяс куда? » «В ГПУ. Доложусь да. »

«Што, опять на периферии был? »

«А токо-токо вернулсе»

«Далё́ ко-ль бывали? »

«Да, понимашь-ли, тут дело-то не в том, што далё́ ко…главное – ково! »

«Ну, и ково? » - насторожился Василий.

Михаил достал папиросу, и тут же смяв её, и с ожесточением швырнул в траву: «Свояк Тимо́ шкин! » - как-то виновато поднял глаза. Помолчали.

«За што? ».

Ветер, запутавшись в алых полотнищях, рвал флаги, рвал облака, в которых революционным кумачём вспыхивало первомайское солнце, золотя опальные купола и приговорённые кресты. Чёрный репродуктор на углу Троцкого и Советского проспектов торжественно-распевно обещал: «…Мы наш, мы новый мир построим, кто был никем – то станет всем! ».

«Ай! » - махнул рукой Михаил: «Потом переговорим. Токо, может ему…» – кивнул в сторону ушедшего Тимофея: «…ничего пока не говори! Ну, не виноват я! » - Мишка в отчаянньи сгрёб на груди рубаху: «Што я мог?! Приказали – и всё тут! »

«Тише ты! В протокол записал? » - шепчет Василий, осторожно оглядываясь вокруг. Михаил молча, отрицательно повёл головой. «Праильно, мот, ещё обойдётся! Мало ли… А ему…» - не договорив, Васёнок хлопнул свояка по плечу: «Давай по ко́ ням! Всё будет хорошо! » - и почти, бегом направился в сторону комиссариата.

«Давай. » - махнул рукой Михаил. Обойдя молчаливый собор, спустился под крутой берег. Река давно прошла, мутная па́ водковая вода спа́ ла, и прозрачно намекала берегам на песчаное чистое дно. Берега недоверчиво гляделись в речное зеркало и держались на расстоянии от быстрого течения, скрывавшего опасные водоворо́ ты и о́ муты, над которыми крутились многочисленные воро́ нки, всасывая и унося в пучи́ ну поверхность реки. Ветка ивняка, плывшая по течению, вдруг закрутилась, завертелась, схваченная воронкой, вскинула растопыренные сучья и скрылась под водой. Невольный глубокий вздох всхлипом вырвался из мишкиной груди – уж ей не выплыть! Он ощутил вдруг свою беспомощнось перед этой дикой, всё поглощающей силой. Ему представилось, что это его, как щепку втягивает по спирали в пучину и разбивает о камни; вздрогнул, отвёл взгляд от, хищно раскрывшейся пасти воронки, только-что поглотившей жертву, и решительно зашагал по берегу реки к мо́ сту.

А за рекой на крутом берегу огромным копошащимся муравейником высилась «Красная горка», хранившая вековую память весенних праздничных гуляний: хороводы, качели,.. Пасха, Радуница, Зелёные Святки… Сегодня – 1 МАЯ – праздник свободы, равенства, братства, труда.

Площадь перед собором наполняется местным гарнизоном оснАза, допризывниками, служащими госучреждений, учащимися городских школ… говор, смех…; маками цветут платочки на женских головах, мелькают кумачёвые рубахи… Народ прибывает, толпится, волнуется, и никому нет дела до «Сретенья Господня», молчаливо (звоны были запрещены, языки колоколов связаны) благославлявшего их – отринувших ЕГО, и только солнце, золотыми ручьями стекало с его куполов.

«…Май течёт рее-экой нарядноой по весен-ней моо-стовоой…» - запел чёрный рупор со столба, и толпы народа пришли в движение; и, выстраиваясь в ровные колонны, широкой волной потекли под гору, через мост, по проспекту Гоголя, Революции, по Рождественской, Первомайской к площади Труда. «Да здравствует 1-е мая! » - колыхались белыми буквами красные транспоранты над головами демонстрантов, и огненными искрами вспыхивали в руках маленькие праздничные флажочки. «…кипучаяа-а, моо-гу-чяяа, ни-ке-эм не по-бе-ди-ма-яа стра-на мояа…» - уверенно многоголосо летело над городом, поднимая в синюю высь победный праздник восторженных сердец.

Михаил шёл в первых рядах вместе с сотрудниками своего отдела. Вчера их вызвал к себе Зубов: «Тут вот сигнал поступил» - достал он из стола листок бумаги, исписанный крупным неровным почерком: «Анонимка. Но! » – начальник прихлопнул бумажку ладонью к столу, слегка отодвинув её в сторону, и рассеянно глянул в окно: «Обязаны отреагировать. Так-то вот» - повернулся он к подчинённым, и вдруг, словно рассердившись, повысил голос: «Враг не дремлет, и наша задача…» - замолчал махнул устало рукой: «Ну, задачу вы знаете» - вздохнул, встал: «Тут недалёко – на «Ли́ сье-горе́ », к у́ тру вернётесь»– будто оправдываясь, опустил голову: «На парад чтоб были! » – строго посмотрел каждому в лицо, как бы проверяя, все ли поняли задачу, и добавил ободряюще: «Успеете». Тычок в бок вывел Михаила из задумчивости. «Спишь ли, чё ли? Не вылезай с колонны, не порть фигуру! » - голубые, навыкате глаза, мясистые губы - в доброжелательной улыбке - бессонная ночь никак не отразилась на беспечно-розовощёком лице Лёвки. Лёвка недавно из деревни. («И што ево в город поташшы́ ло? » - удивлённо поднимал плечи лёвкин отец: «Земля, лес… пашы̀, да поле́ суй! Ак нет, «в город! » – нюхать смород, прости ты миня, Хосподи! »). Прошлым летом Лёвка пригласил всех на рыбалку: «Караси у нас –воо! » - разводя руками, убеждающе выкатывал он и без того круглые глаза. «Лёвка, и правда, чё ты в городе забыл? Жил бы сибе в своём дому, да жил! » - завидует вечный горожанин Вильчевский: «Как короли живут! » - оценил он деревенское бытиё. Лёвкина деревенька была небольшая, всего четыре дома, и называлась «Вы́ ползки», и стояла под горой у самого озера, а чуть выше, метрах в пятистах жила деревня «Ха́ бозеро». «А на́ шы-ты старики ро̀ дом с тыё́ й деревни. А взяли, да и срубили сибе до́ мы тутока́ на ля́ динах - вот те и Выползки. Выползли, да и на! Своя дерё́ венька! » - гордился предками лёвкин дед. А теперь он гордился ещё и внуком: «И́ ко – причмокивал он губами: - Лёнькя-та, в большых наця́ лниках ходит! В городах жыве́ т! Не дураак! ». «Ну, какой жэ он дурак? » - поддерживал разговор Лёха – известный в отделе балагур: «Дураков у нас не де́ ржут! ». Дед самодовольно оглаживал бороду, придвигал ему блюдо с картошкой: «Кушайте-кушайте! Вам за грибам-от, пои́ и збегану́ ть ни́ коли, во́ -оот, а у нас тутока всё по́ д боком, да и сами с усами – виш хозяйсво держым, да». А Лёвка потел от похвал, щёки его ещё больше наливались румянцем – он был счастлив. Лёвке нравилась городская жизнь: «Ну-у, это те не деревня – на одном концы бзнул - на другом слышно! » - похохатывал он: «Не успел девку зажать - уж норовят тя в жонихи сажать! Неет, город – не деревня! ».

«И чем он их берёт? » - думал Михаил, глядя на Лёвку, влезшего вдруг в девча̀ чью визгнувшую шеренгу. «Па-азвольте,.. » - заглядывает Лёвка в смеющиеся девичьи лица, забирая из девичьих рук огромный праздничный плакат: «.. позво-ольте, позво-ольте! Это для грубой мужской силы». «Вво – Котофей Иваныч! » - хохотнул, рядом идущий Пимшуков. «А кто смел – тот и съел - поддразнил его Михаил: а ты держи пост в кармане! » «А што наам,.. » - независимо поднимает плечо Лёха: …мы как все! Вот счяс отшагаем да и за кану́ нчик! ».

Колонны прошли Рождественскую, свернули на Первомайскую. На протяжении всего маршрута следования демонстрантов по обеим сторонам улиц толпились радостно-возбуждённые, нарядно одетые горожане: дети, взрослые: «Ур-раа! » - приветственно махали они флажками и красными косынками, завидев приближающиеся колонны.

«Ур-раа! » - дружно отвечали им колонны кумачёвых транспорантов и ярких бумажных цветов: «Ур-раа! ».

Но вот праздничные колонны прошли через весь город и остановились на широкой площади перед Домом Совдепа. Зелёные гирлянды из хвои, перевитые красными лентами, украшали балкон, бывшего, губернаторского дома, развесившего в честь торжественного дня алые флаги. На балконе представители революционной власти в кожана́ х, толсто́ вках с красными бантами в петлицах; приветливые улыбки, приветственно поднятые руки навстречу нескончаемому потоку развевающихся на ветру пурпурных полотнищ…

А в деревне – ни одного флага! – вспомнил Михаил. Деревня, куда они вчера после долгих дорожных мытарств (то в гору толкали, то из болота выталкивали старенькую чихавшую и кашлявшую от натуги и собственного дыма газогенера́ торку) наконец-то добрались. Деревня будто и не ведала о приближающемся нововведённом празднике: ни одного яркого пятна на фоне серых бревенчатых изб, только на дверях часовни, стоящей посреди деревни, белели объявления, указы, распоряжения, регламентирующие жизнь страны. Очевидно, здесь в этой часовне и располагалась местная власть Советов. Михаил вышел из машины, подошёл к крыльцу, скользнул взглядом по двери « …с 1-го января 1922 года всё трудоспособное население в возрасте, мужчины от 18 до 50 лет и женщины от 18 до 40 лет вне зависимости от состояния на работе в той или иной организации, подлежат обложению трудгужналогом, и обязаны выполнить его бесплатно на лесозаготовительных работах по указанию местных органов гублескома».

«А чё флагов не видно? » - заинтересованно подошёл Лёвка. Не получив ответа, вспыхнул обидой: «Где флаг?! » - вылупился он на председателя местного комбеда, сбежавшего с крыльца им навстречу.

«Дак, этоо… не́ ту…» - почти шёпотом оправдывается председатель. (Язык его не повернулся сказать правду. А правда в том, что Палашка – жена его, увидя большой свёрток кумача, принесённого мужем, радостно расцеловала его: «Ой ты, соколик ты мой, зобо́ отушка ты наша! », и, невзирая на пртесты мужа, тут же раскроила кумач, (предназначенный для флагов), и принялась шить рубахи робятё̀ шкам).

«Ты што-ли не получил кумачя по рознарядке? »

«Получил»

«Ну и где он? »

«Не́ ту» - председатель виновато пожимает плечами.

«Нну-уу, знаэш! » - теряется Лёвка: «Неэ-ту», как это - «нету»? Да, ты-ы» - набирает голос для разгона Лёвка: «Штоп к вечеру был! » - скомандовал он: «А щяс збирай народ! Лектора привезли – заодно и просветли́ ть надэ вас, нето̀ жывите́ ́ туто́, как тёмныё бутылки! ».

А у машины мигом, как болотная вода в ямке, скопи́ лась толпа. «Как зайцы в непуганном лесу» - жалостливо подумал Михаил.

«Где тут живёт Серафим Игна́ хин? » - высунулся из машины шофёр.

«А, э́ воно дом-от за онба́ рьём, высокой-от»

«У них што, избомы́ тье? »

«А, как и у всех! »

«Что у них? » - заинтересовался интеллигентный Вильчевский.

«Да, виш, ы́ збы моют – ыть Светло Воскрисеньё на носу! Аль забыл? ».

«Ии-и что, вся деревня моется? – обернулся Андрей к представителю местной власти. - «Ну-у, как те сказать, это-о.. » - мялся тот подбирая слова (хочешь-не хочешь, а придётся показать городским начальникам деревенскую отсталость): «…это-о, ну-у, » - решился он наконец: «…ить перед Светлым Воскрисеньём завсегда, ну, так принято ак, штобы цисто было, но! Ыть, как гри́ цце, е́ жли пред Пасхой вымыто, ак цэ́ льной год некака́ хале́ ра не заведе́ цце, некака́ жаба не привяжыцце! ».

«Таак» - озадаченно замолчал горожанин.

«Так! » - Михаил решительно рубанул воздух ладонью: «Будем считать этот факт коммунистическим Ленинским субботником! »…

«Да здравствует Первое мая! »

Михаил вздрогнул.

«Урра-аа! – содрогнулись холмы над рекой. «Ура-ура-уррааа!.. » - заметались над площадью революционные стяги и бумажные цветы.

«Поздравляю вас…» - торжественно гремит над затихшими колоннами: «…страна первой в мире победившей революции рабочих и крестьян… сплотились… (ветер рвёт фразы, флаги) …вокруг партии большевиков…» - на балконе, как на трибуне, упомго́ л Мехнецо́ в. Весь город знал в лицо этого мужественного честного человека. И теперь тысячи глаз внимательно ловили каждое его движение – город затих, боясь пропустить хоть слово своего вождя, защитника.

«…в трудных условиях живёт наш народ, голод, разруха повсюду. Но все вы прекрасно помните, дорогие товарищи, как горячё откликнулись трудящиеся нашего уезда на решение партии и правительства – оказать всемерную поддержку голодающему Поволжью: на первое апреля в помощь голодающим Поволжья собрано и отправлено: ржи – 628 пудов 13 фунтов; овса – 151пуд 11 фунтов; 96 пудов и 9 с половиной фунтов муки; ячменя 13 пудов, 5 фунтов; картофеля – 864 пуда, 18 фунтов; Сухари, яйца, клюква, грбы, сухая рыба, сарный песок, масло русское, махорка, и многое другое – одежда, облигации, деньги… Только от Ко̀ штугского культурно-просветительного кружка на первое апреля в культполитпросвет поступило 146 тысяч 214 рублей, вырученных от спектаклей, поставленных кружком. От Мокаче́ вского волнаробра́ за на те же цели – 265 тысячь рублей»

«Да здравствует революция! » - прерывают его выкрики демонстрантов.

-«Урраа-а!.. » - согласно подхватила площадь. «Ураа-а-а! » - скатывается по холмам в реку, и эхом летит в берегах к лесным далям.

… А где-то там в синем зале́ сьи заливалась горькими слезами Федо́ сья, посылая проклятья на Мишкину голову…

Михаил протестующе тряхнул кудрями, но память вновь заставила его шагнуть вслед мужикам за порог часовни.

…положение звёзд на небе породило легенду о рождении Христа…» - под деревянным распятием молодой интеллигентного вида человек в очках – лектор: «…плотник же в древние времена делавший крест для добывания огня путём трения деревянных палочек, назывался жрецом огня, а дева Мария – это то же что и Майя – индусская богиня огня. Её считали живущей в кресте, где зарождается огонь. И потому созвездие, в котором рождается солнце, называется «Девой» – богиней огня…

Недослушав истории христова родословия, Михаил вышел на улицу.

«…лектор-от издале́ й заходит! По́ ки до Пасхи доберецце – к зау́ трины зазво́ нят! » - у распахнутых дверей толпились мужики: « Цем христосоватисе станём? » « А мот он и яиця прихватил! » - «Бережы свое которы есь, а нет ак и тые́ риквизируют! ». При виде городского, мужики замолчали.

В ожидании товарищей, Михаил остановился на крыльце, и, чтобы не смущать своим присутствием компанию, принялся читать объявления. «Во изменение всех прежних распоряжений о невозможности привлечения к тяжёлому труду подростков, отдел труда, на основании распоряжения Карел. -Олон. Губпрофсоюза и отдела охраны труда от 12 ноября № 5597 доводит до сведения всех учреждений и организаций, и предлагает к руководству, что подростки обоих полов в возрасте от 15 до 18 годов могут быть привлекаемы к, более чем, лёгкому труду как то: на лесозаготовке и сплаве, по нормам прежде данным губисплкомом и гублескомом. За прогул во время фактического…».

Громогласное «Ур-рраа! » возвратило Михаила на первомайскую городскую площадь. Очередной оратор покидал трибуну, бросив в толпу очередной пламенный призыв. А на балконе кто-то из приезжих чинов машет руками, требуя тишины и внимания: «Товарищи! Стонет в муках голода Поволжье. Обезумевший от голода народ ест трупы, родители режут своих детей – сильный поедает слабого. Житница России гибнет! Надо искать выход! Необходима помощь верующих. Пусть же теперь, когда несутся стоны гибнущих от голода миллионов людей, верующие и духовенство придут на помощь! Неужели так важно, чтобы богослужение совершалось в золотых и серебрянных сосудах? Держать богатства эти под спудом, когда люди мрут от голода – нет, этого допустить нельзя! Верно я говорю, товарищи? »

-«Верно! » «Правильно говорит! » «Ддай-ёоош! » - одобряюще шумит городская площадь: «Где попы? Давай попов, пускай скажут! »

«Тихо, товарищи, тихо! Слово имеет товарищ… - оратор растерянно замолчал, глядя на вставшего рядом священнослужителя в церковном облачении.

«Какой он нам товарищ? » «Гусь свинье не товарищ! »

«Това-рищи тии-хо! Тиихо, товари-щи! Дайте сказать! » - надрывался-умолял рупор на столбе.

- «Миряне! » - Доброжелательный знакомый голос, усиленный радиорупором, успокаивающе подействовал на толпу. «Господь всемилостив…».

«Ближе к делу! » - требуют возмущённые голоса: «Хватит елей по ушам мазать! ». «Громче! »

…в пасхальную заутреню» – вежливо кашлянул в ладошку священник: …с Божьей помощью… - глянув на изваяние Спасителя у врат Воскресенья, он привычно осенил себя крестным знамением: …в городских цэ́ рквах» - возвысил он голос: …был проведён сбор в пользу голодных, давший по Воскресенскому собору три миллиона четыре тысячи шестьсот шестьдесят шэсть рублей и один рубль серебром. По Сре́ тенской цэ́ рквы – два миллиона семьсот рублей».

«Дак это, опять жэ, всё с кошэлька трудовово народу! », «Ыш какой щедрый за чюжы́ й щёт! » «На чужом горбу в Рай! » «Привыкли чужими руками жар загребать! ». Возмущённые голоса действуют на толпу как огонь на сухую берё́ сту - шмелиным роем загудела площадь.

«Этого мало! » - выскочил на балкон юркий господинчик: «Опять попы дерут прихожан! Золото церквей – вот спасение голодающих! ».

И согласно взметнулись поднятые знамёна. «Дай-ёоош! » - задорно-молодо отозвалось с площади, выплеснув на крыльцо под балкон ещё одного оратора, за ним другого, ещё… Выступающие горячились, убеждённо размахивали руками, срывались на крик.

«Тии-хо, тихо, товарищи, ти-хоо! » - голос, усиленный рупором перекрыл поднявшийся шум: «Революция победила, народ наш, сплочённый вокруг партии большевиков, строит новую жизнь. Никто не заставит нас свернуть с намеченного пути! Кто не с нами – тот против нас! » - оратор резко поднял кулак и опустил его, словно поставил точку: «Да здравствует революция! Ура, товарищи! »

«Урр-раа-а! » - вдохновенно откликнулась площадь, и взметнулись знамёна, вскинув в высь многоголосое «Наш парово-оз вперёд лети-ит, в коммуу-унне останов-ка…» - пели вдохновенно, уверенные в силе своей правды.

«иново неэ-эт у нас пути…» - пел вместе со всеми Михаил, вглядываясь в радостные лица.

А память глядела на него глазами полными тоски и недоумения…Пошли, што-ли! » - хлопнул его по плечу, шагнувший на крыльцо Лёвка.

Мужики, уже прослышавшие, зачем прикатили кожаны́, потянулись следом к дому Игна́ хина, шли молча на почтительном расстоянии от начальства.

«Здесь, что-ли? » - обернулся Михаил, не глядя на них. «Зде́ ся, здеся и жыве́ т» - ответили ему. «Серафим Иваныць, к тибе ту́ то го́ сти! »

«Како̀ гости́ бьё – ышо̀ не у шубы рукава, и кры́ ́ лець ишо не мыто! » - встал в окне хозяин, широкоплечий грузный дяди́ на. Увидев ко́ жанки, он как-то сник, съёжился и, даже, с лица спал. Глаза его вопрошающе кинулись в толпу односельчан, и, встретив такие же испуганные взгляды, эастыли в далёком небе. «Што тамо-ка, хто? » - из-за спины его вскинулись, обнимая его, руки, и выглянула румяная улыбающаяся баба. Завидев чужих, испуганно прикрыла рот подолом пере́ дника.

«Ты, што-ли Игнахин? Собирайся! » - не громко бросил в окно Михаил, проходя во двор. В доме поднялась суматоха, бабьи вопли… Так было везде, куда приезжал «вороно́ к» - чёрная крытая машина с хмурыми молчаливыми людьми в кожанных куртках.

Толпа молчала, изредка издавая горестнае вздохи. Почистив подошвы о свежена́ стланную на крыльце солому, Михаил шагнул в и́ збу. Лавки и полови́ ци, старательно наша́ рканные голика́ ми, влажно желтели, обсыхая. Вымытые бревенчатые стены, источали смолистый аромат свежей сосновой стружки.

Игнахин всё ещё стоял у окна. На нём повисла, заходящаяся в горестном крике жена, и плачущие дети. «Божэ мой! Божэ мой! » - словно заклиная, повторял он в отчаянии, обхватив их вех разом и прижимая к себе: «Божэ мой! » - поднял он опустошонный взгляд к открывшейся двери.

Михаил, осторожно, боясь испачкать вымытый пол, прошёл, сел на край лавки, и, стараясь не показать своего смущения, вынул из пачки папиросу, нерешительно помял её меж пальцев (в доме курить возбранялось), достал ещё одну, протянул хозяину: «Кури! » - не глядя подал спички. Тот покорно взял папиросу, растерянно глядя на неё, как бы не понимая чего от него хотят. «Не куришь, что ли? » - «Не балуемся» - осевшим голосом прошептал Серафим, кашлянув в кулак: «За што? » - осмелился он заглянуть в лицо гостя. Ему никто не ответил. Этот, полный безысходной тоски, взгляд был знаком Михаилу, и преследовал его даже во сне. Все они смотрели так. Он даже угадывал момент, когда этот взгляд обратится к нему – исполнителю, олицетворяющему карающую десницу. Все ОНИ смотрят так! Холодные мурашки поползли по спине, захотелось встать и уйти, не нарушая покоя в доме…

Разудалый наигрыш «Кежа́ » ворвался в сознание, разметая печальную память. Михаил встрепенулся, замер, огляделся по сторонам, соображая – что же призошло здесь на площади, пока он мыслями был там – во вчера.

Из-за угла, с улицы «Революции» под площадный хохот выкатилась подвода, сопровождаемая веселящимися горожанами. Её тянула за оглобли толпа ряженых. Участники процессии были одеты в церковные облачения, в длинных париках со всклокоченными бородами из пакли. За ними ехали в телеге участники местной самодеятельности, изображавшие богов, и «Богоматерь» в красноармейской форме с младенцем, на лбу которого надпись «комсомол». Над телегой колыхался плакат: «Богоматерь рожала Христа 1922 раза, а на 1923 раз родила Комсомол! ».

Поцессия направлялась к собору, сиротливо притулившемуся на краю праздничной площади. Народ расступался, давая дорогу. У церковных ворот процессия остановилась. «Боги» сошли с телеги и встали на паперти; Парень в рясе с пухлым животом-подушкой машет кадилом и басит скороговоркой, на манер дьякона: «Бабушка Федора как пе́ рнет у забора…» «Ог-лу-шыы-тель-нооо…» - подтягивает «хор певчих».

А из толпы, покачивая бёдрами, выплывает расфуфыренная мадам в соломенной шляпке, под кружевным зонтиком, с редикюлем в руках, на груди огромная сверкающая брошь, на запястьях браслеты. Она манерно крутит бёдрами, брезгливо, как кошка после облегченья, встряхивает ножками.

«Мамзе́ ль! » - фе́ ртом (ручку кре́ нделем, ножки хером, брюшко о̀ ником) подскочил к ней псевдопо̀ п: «Пазвольте-с! ».

«Поп о-бе́ ден-ну не слу-жыт, попа-дью аха – не ту̀ жыт» - поют ряженые: …за осьму̀ шку табаку ахха и шляпа на боку».

«Ха-ха-ха» - качается площадь. К псевдопопу в смиренном почтении подходят участники представления: «Благослови, батюшка! ». «Ай!.. » - отмахивается тот, сжимая в объятиях кружевные бёдра: «Он с тобой! » - вспохватившись, тянет руку к просителю, получает мзду, прячет в карман: «Ну и пусть с тобой! » - отмахивается крестом от просителя поп: «Катись с богом под порогом! ».

«Да здравствует нерушимый союз рабочих и крестьян! » - вдруг закричало со столба радио. «Ур-раа-а! » - колыхнулась площадь, и воздух запузырился разноцветными шарами, улетающими к солнцу; колонны двинулись вперёд, разводя по улицам демонстрантов. И красные флаги полыхали вдоль Народного проспекта, и в голубом небе над старой важней, и над крышей бывшего особняка первого губернатора.

Город пел, шумел, торжествовал. До самого вечера на торговой площади гремел духовой оркестр – пожарники, сияя медными касками, надували щёки бравурными ритмами: вальсы, полечки,.. Народ в праздничных одеждах без устали веселился: то отплясывали лихого трепака, то любимого кежа, то, кружились в «Венском вальсе»... Пока отдыхали пожарники, в спор вступали гармошки, балалайки. Кадрели и камаринская не давали ногам передышки: «А-ах ты, су-кин сын ка-ма-ринский му-жыык, а за-гоо-ли́ л задне́ по у-лицы бежыт. А ён бежыты-бежыт попярдывает, да на сибя портки надяргивает»… «ах-ха-ха! » – хохочут зрители.

«Ки-пучая, мо-гучая, ни-кеэм не по-бе-димая…» - заглушает плясуна чёрный рупор со столба. «Ур-ра-аа! » - несётся над веселящимся городом, над тихими холмами и дальними перелесками – радио транслировало первомайский парад на Красной площади в Москве.

♥ Маша + Саша ♥

«Срочно представить в отдел наробраза сведения о своём отношении к Советской

власти и её начинаниям в области просвещения, с изложением своих политических

и педагогических взглядов. Не предъявившие в недельный срок, будут уволены. »

(из распоряжения председателя УНО 1929г. )

И вот настал этот день. За окном, скуку́ жившись жухлой травой, стыл, подмерзая лужицами на мостовой, тринадцатый революционный октябрь. Обнажонные кусты сирени прятались в резных палисадниках. Холодный ветер давно оборвал листья с деревьев и, забытые праздничные плакаты с заборов. Дворники старательно смели всё это в кучи вместе с белыми квадратиками агитлистовок, которые в Майские и Октябрьские праздники непременно разбрасывали с крыш домов в толпу демонстрантов. Улицы, потеряв праздничные украшения, сквозили пустыми дворами. Булыжные мостовые, широко раскинувшись фасадами особнячков, манили на все четыре стороны в гортзонт, темневший лесными далями. Город не спешил принять приглашение. Город привык к холмам, приютившим его, и к небу, менявшемуся под настроением погод. Позабыв праздничную суматоху, он жил размеренной трудовой жизнью, наполненной заботами и радостями горожан.