Послесловие 13 страница

Он сделал еще три ходки, прежде чем голос Гупты произнес:

– Не возвращайтесь.

Алекс положил мешки, взял поводья и забрался в колесницу.

Осталось только дождаться индийца.

– Фес?

– Что?

– Я где-то слышат, что вся вселенная существует только как мысль в голове бога. Модель наподобие holographos, вполне реальная для нас, но на самом деле только плод воображения бога. Осознающие это способны творить то, что другим представляется чудесами.

– Например, становиться невидимыми? Как Гупта?

– Вроде того, но я думаю о другом… Тебе никогда не приходило в голову, что, может быть, весь Вавилон, включая нас, существует лишь как модель, созданная некоей tekhne в Институте будущего? Можно ли это проверить? Когда у меня был свиток, ты еще назвала его свитком контроля, я думал, что, не исключено, он и есть часть того, что контролирует нашу реальность, часть, неким образом материализовавшаяся в Вавилоне. Ведь богу наверняка приходится иногда вторгаться в придуманный им мир, чтобы подбрасывать разные волшебные штучки. Я подумал тогда, что Вавилон – это holographos, модель, за которой наблюдают академики. И если так, то сейчас они, возможно, видят, как мы воруем золото.

И только невидимка может заглянуть из нашей реальности в их мир и увидеть, как они следят за нами. Только тот, кто сумеет достичь состояния полной ясности и отстраненности. Только тот, кто перехитрит и глаз, и ум.

Фессания нахмурилась.

– Звучит заманчиво. Уверена, интрига получилась бы восхитительная. Но, Алекс, о каком Институте будущего ты говоришь? Что это? Некое тайное общество, о котором тебе поведал Гупта?

– Я говорю об Институте будущего в Эвристике. -Где?

– Знаю, здесь об этом упоминать запрещено, но ведь мы можем поговорить откровенно?

– О чем? Я тебя не понимаю. Никогда не слышала ни о какой Эвристике. Да и об институте тоже.

– Но, Фес… Послушай, вы приехали в Вавилон с отцом… когда? Лет пять или шесть назад? А откуда? Откуда вы приехали?

– Я… да, откуда-то мы приехали. Наверно, из другой страны, только я забыла какой. Как же это было давно…

– Вы приехали сюда из Америки.

– Впервые слышу.

Несмотря на жару, Алекса бросило в холод. Он поежился.

– Фес… что-то изменилось. В тебе… в городе… Что-то изменилось.

– Конечно, изменилось. Я забеременела.

– Я о другом! Скажи, откуда взялось то устройство в храме? Устройство, в которое я вложил свиток? И то, что у вас в молельне?

– Их построил какой-то грек. Аристотель? Нет. Архимед? Наверно, Архимед. Архимед… предки человека с таким именем вполне могли быть правителями Мидии и магами. Нет, это точно был Аристотель, наставник царя.

Алекс схватил ее за руку.

– Фес! Подумай, сколько в Вавилоне греков! Их здесь тысячи. Откуда они приезжают? Как? Я тебе скажу: они прибывают сюда на колесницах, которые летают по воздуху. И не из Греции, а из Эвристики.

Она рассмеялась – звонко и легкомысленно.

– По-моему, наше последнее приключение оказалось для тебя слишком тяжелым испытанием. Македоняне и другие греки пришли сюда с армией Александра. Пришли и остались. Но это было давно.

– Они прибывают сюда каждый день. Их привозят на летающей колеснице, и они входят в город через врата Иштар.

– Я отпущу тебя на недельку. Можешь провести ее у врат Иштар, но уверяю, никаких летающих колесниц ты не увидишь. Потому что их просто нет в природе. Есть лодки, есть ослы. Некоторые приходят в Вавилон пешком. Некоторые верхом на лошади.

– Ты ведь шутишь, Фес, да? Хочешь меня подразнить? И снова она рассмеялась.

– Вот уж нет! Это ты шутишь. – Она вдруг замолчала, потерла лоб, словно пытаясь вспомнить что-то. Нахмурилась. – Вообще-то кое-что вспоминается. Как сон. Что-то, напоминающее твои фантазии. Нет, не могу вспомнить. Сны всегда плохо запоминаются. Да и какой в них смысл?

Что-то определенно изменилось. И в людях, и в самом городе. Но Алекса эти изменения почему-то не коснулись. Он вспомнил, как однажды сомневался в собственном здравомыслии. Неужели он и впрямь был сумасшедшим? Фантазером, мечтавшим о далеком будущем?

Как он пытался теперь вспомнить эту tekhne будущего. Если Фессания не шутит, не поддразнивает его – а на нее это не похоже, – то выходит, что в последние примерно полгода модель города достигла завершения. Раньше, до этого, в систему загружалась свежая информация, ее дополняли новые персонажи. Те, кто необходим для установления полного взаимодействия между системой и ее создателями. Каждый из новичков нес в себе что-то вроде ключа от закрытого города, ключа, подходящего к определенному замку. До некоторого момента модель работала на прием, справляясь с наплывом новых элементов. И вот теперь Вавилония заполнилась. Ключи – логические связи с прошлым – были уничтожены, удалены из системы.

Но у Алекса ключ остался. Он ничего не забыл. Он помнил. .

Но почему он? Может быть, ему отвели роль курсора, некоего мобильного маркера, сшивающего паутину вавилонской жизни? Или его просто пропустили?

А не пропустили ли и других? Например, Гупту, человека-невидимку?

Или объяснение еще проще, и все дело в том, что город аккумулировал слишком много событий? Обрабатывающих способностей не хватило, произошла перегрузка? Ненужные воспоминания сброшены или отправлены в корзину?

И только о нем забыли.

Эмбрион в лоне Фессании думал свои эмбриональные мысли и слушал звуки незнакомой речи, воспринимая барабанную вибрацию кожи ее живота. Зародыш в матери: просыпающееся сознание, требующее дополнительного места в модели Вавилона. Поэтому мать лишилась части памяти? Не потому ли Америка представлялась Фессании неким размытым, безвозвратно забытым сном?

Если все эти объяснения верны, тогда понятно, что именно изменилось в городе.

Сможет ли он помочь ей, возлюбленной, носящей в себе его ребенка, вспомнить то, что она сейчас, к его ужасу, отрицает?

– А вот и я! – Гупта с трудом забрался в колесницу с последним урожаем слитков.

Какая глупость! Ценно было не то, что индиец принес в карманах. Ценно было то, что трюк с невидимостью позволял, может быть, увидеть невидимое, узреть исчезнувшее, обнаружить тайных наблюдателей.

Если же никаких невидимых наблюдателей нет, если они не прогуливаются, восхищаясь, дивясь, развлекаясь, меж призраков Вавилонии, то истинно золотой наградой будет понять логику мышления подлинного бога-творца, разума, содержащего аналоги человеческих существ, оригиналы которых все еще живут собственной жизнью в таких местах, как Орегон, Нью-Йорк и Калькутта.

– Все что можно сделано. Давайте заберем вашего отца.

Фессания тронула поводья.

– Пошли!

– Гупта? -Что?

– Мне тревожно.

– Расскажете потом. Я должен расслабиться.

И Гупта приступил к исполнению дыхательного упражнения.

В дальнейшем распределении золота Алекс участия не принимал. Возможность поговорить с Гуптой наедине представилась только через семь дней, когда индиец пришел для очередного урока с Фессанией, и всю эту неделю Алекс провел в тревожном ожидании дальнейших шагов Музи.

Загадочная экскурсия, предпринятая четверкой на следующий после похорон Гефестиона день, немало заинтриговала молодого охотника, но от расспросов он воздержался. Тем не менее Музи наблюдал за всем происходящим – зорко, как ястреб, и чутко, как заяц.

После некоторого раздумья Алекс решил не говорить Фессании о стычке с ее мужем, приняв во внимание и то, с каким недоверием отнеслась она к его предположениям относительно Вавилона. В доме он усердно избегал ее взгляда и вообще старался держаться незаметно, культивируя собственный вариант невидимости, хотя такое поведение и могло быть неверно интерпретировано.

Фессания могла, например, прийти к выводу, что слова Алекса в карете были плодом больного воображения или, что еще хуже, провокацией в расчете на определенную реакцию, которой он воспользовался затем как предлогом, чтобы отказать в моральной поддержке в тот период, когда она более всего в таковой поддержке нуждалась. Из подслушанного разговора между Фессанией и ее свекром Алекс понял, что доктор Кассандр все еще носится с идеей хирургического вмешательства и намерен в подходящее время разрезать мать, чтобы вынуть ребенка. Фессания отражала угрозу в меру сил, напоминая Гибилу при каждом удобном случае о похоронах Гефестиона и давая таким образом понять, чем он ей обязан. Финансист, которому успех придал уверенности, стоял, однако, на своем, вдохновленный перспективой обрести внука.

В свою очередь, Музи мог истолковать поведение Алекса как поведение труса, посчитавшего за лучшее не вставать на пути ревнивого мужа, либо как намеренное непослушание и отказ потворствовать прихотям Фессании в надежде сберечь таким образом собственную шею или по крайней мере собственный член.

Итак, через неделю после кражи золота Алекс катил по улице бочку с водой.

Гупта вышел из ворот.

– Друг мой, как вы? Как ваши тревоги? Улеглись? Никаких ведь последствий наше предприятие не имело, не так ли?

– Меня не это беспокоило.

– Волновались из-за Фессании? Думаю, мои упражнения помогут ей при родах.

– В том смысле, что она исчезнет и родит там, где нет врачей с их ножами? Вы случайно не повитуха? В придачу ко всему прочему?

– Осторожнее, друг мой. Кто знает, не стоит ли по ту сторону стены Ирра?

– Или Неттичин.

– Насчет Неттичина не тревожьтесь.

– Вы с Фессанией что-то планируете? – шепотом спросил Алекс. – Перенесете ее в безопасное место? Или она родит в саду, невидимо и неслышно для всех? И никто ни о чем не догадается, пока ребенок не подаст голос? Она попросила вас о помощи? Какой?

– Легче украсть кучу золота, чем сделать то, что вы предлагаете. Я не стану вам отвечать.

– Послушайте, Музи догадался. Ну, о нас с Фессанией. Только ей не говорите, ладно? У него и вы на подозрении, так что имейте в виду.

– Я уже заметил. Алекс, вы слишком много думаете. Избыточное мышление иногда порождает иллюзии.

– То есть Фес передала вам наш разговор в колеснице? Гупта вскинул бровь.

– Боюсь, если вы и сказали ей нечто важное, оно не дошло до ее сознания. У Фессании, знаете ли, и других забот хватает. Куда более неотложных и обременительных. И они давят на нее не извне, а изнутри. Так, значит, вас не беспокоит ни кража, ни приближающиеся роды?

– Нет. Выслушайте меня и не перебивайте. Вы слышали об Институте будущего в Эвристике, штат Аризона, Америка?

– А теперь помолчите. – Гупта зажмурился и пару минут простоял не дыша. Потом открыл глаза. – У меня такое чувство, что когда-то я об этом знал. До того, как мы с вами стали вавилонянами. Да, определенно знал.

– Но теперь не знаете?

– Невидимый человек взаимодействует с миром. Он не маячит силуэтом на горизонте.

– Как вас понимать?

– Понимайте так, что вы стоите на горизонте. Вы как бы видите обе долины. Первая – это то, что было до нашего рождения, вторая – наша нынешняя жизнь. То, что вы предполагаете, ужасно. Ха-ха! Конечно, я могу быть невидимым, если под этим понимать маскировку какой-то части модели. И, конечно, я мог украсть золото невидимым способом. Если так, то я невидим и сам для себя. Я не знаю, кто я такой.

– Однажды, когда мы еще жили у Камберчаняна, я смотрел в греческом театре пьесу Еврипида об Андромеде. И там у Андромеды такие слова:

Подобно той Елене, настоящей, Что Трои не видала никогда, За призраком которой корабли В тщете носились, волны рассекая. За призраком, что так любил Приам, Видением, ниспосланным богами, Чтоб разума навек лишить мужей.

Есть одна старинная легенда, – продолжал Алекс, – согласно которой настоящая Елена вовсе и не уезжала в Трою. Она уплыла куда-то еще – на какой-то другой остров или в Египет, не знаю – и там спряталась. Вместо нее в Трою отправился двойник. Фантом, как говорит Еврипид.

Гупта хлопнул себя по лбу.

– То есть мы здесь не настоящие? Мы – двойники? Двойник Алекса? Двойник Гупты? Мы возникли здесь, и наша память позаимствована у других людей?

– Да, здесь все – elektronik klones, созданные tekhne…

– Elektronik? Это сколько же надо тереть янтарь!

– Нет, elektronik – это нечто подобное молнии и… и… тьфу! – Он с отчаянием понял, что не может ничего объяснить Гупте. – Думаю, эта tekhne будущего способна копировать сознание человека, его мысли, память. И не одного человека, а многих. Вавилон – котел, где мы все варимся.

– Почему же я ничего такого не помню?

– Потому что после того, как мы стали вавилонянами, функционирующими единицами, часть нашей изначальной памяти была стерта. Как надпись на восковой дощечке. Им были нужны модели человеческого поведения. Поведение возникает на основании жизненного опыта. Вначале мы должны были помнить, кто мы есть на самом деле. Теперь, когда мы пробыли в Вавилоне достаточно долго, пережили много событий, приобрели необходимый опыт, пряжа, из которой сплетается личность, перемотана на новую бобину. – Алекс вздохнул. – Бобины! Я не могу объяснить это по-другому, только на греческом, и получается неуклюже. Haanglikax бы сказал… – Он осекся, с ужасом осознав, что вместо английского в его голове роятся лишь отдельные слова. Слов было много, да. И не только самые обиходные. В памяти мелькали такие слова, как «ядерный», «компьютер», «винтовка», «Иисус» и «Дэвид Копперфильд», «социология» и «выпускник». Куча слов. Только вот они никак не соединялись. В его распоряжении не было синтаксиса, чтобы расставить слова в правильном порядке.

– Я забыл родной язык, – растерянно пробормотал он.

– Я… тоже. Может быть, из-за hypnos? Нас погружали в hypnos в Вавилонской башне, когда мы учили там вавилонский. И занимались этим никакие не призраки, а люди из плоти и крови! – Гупта нахмурился. – Из плоти и крови… гм… Не вполне согласуется с моей философией, что вселенная есть лишь иллюзорный занавес, сплетаемый временем из ткани энергии. Становится ли ложная Елена – elektronik аватара – менее реальной в силу лишь того, что представляет собой энергию, заключенную в некоей tekhne? Ведь и настоящая Елена не более чем энергетическая модель.

– Нашу дилемму это не решает.

– Мне нужно как следует все обдумать. Предаться медитации.

– А мне надо доставить домой бочку с водой.

– Да. И запаситесь водой для родов.

– Здесь вода из канала.

– Ничего страшного. Ее нужно лишь вскипятить.

– Время еще есть. Недель пять, а то и шесть.

– Если только доктор Кассандр не решит пустить в ход свой острый нож.

– И что же, вы ничем ей не поможете?

– Помогу. Йогой.

– Что толку от йоги, если Кассандр все равно ее разрежет?

Гупта вдруг перешел на другой тон.

– Конечно, альтернатива есть, – оживился он. – Можно дать настой, который вызовет преждевременные схватки, и тогда ребенок не успеет достигнуть опасных для матери размеров. Фессания хочет, чтобы я добыл для нее настой спорыньи. Я пока сопротивляюсь. Спорынья вызывает галлюцинации. Фессании понадобилась бы очень сильная доза. Ну вот, я все вам рассказал и заслужил прощение.

– Мы, призраки, должны держаться вместе, так?

– Гм… Насколько ж легче – даже приятнее! – разговаривать о родах и спорынье, ножах и канальной воде, чем о других делах. Однако боль, претерпеваемая призраками, для призраков вполне реальна. Как и смерть.

В этот момент в конце улицы появился конный македонский солдат. Доскакав до ворот дома Гибила, он натянул поводья и кликнул Неттичина.

Алекс потащил бочку.

Вечером, после молитвы, Музи сделал объявление.

– Слушайте все. Сегодня я получил послание из дворца. Меня пригласили поохотиться с царем. Через две недели. Александр чувствует себя хорошо и жаждет видеть пролитую кровь. Отправимся в заповедник, устроим лагерь возле Олимпийского источника. Со мной поедут царь, генерал Пердикка и Антипатр. И еще солдаты и слуги. Я возьму с собой Ирру и Нетти, но мне нужен будет еще и раб, если супруга не против. Для пущей важности. Вопрос престижа. – Музи посмотрел на Алекса. – Ты, парень, единственный домашний раб.

– Какая честь, Музи! – воскликнула Фессания. – Я так тобой горжусь. Конечно, надо ехать. И, конечно, ты должен взять с собой Алекса.

– Я и не собираюсь отказываться и рад, что ты отпускаешь его. – Музи положил руку на глиняного воина с псиной головой. – Обещаю тебе перед нашим богом, что с ним ничего не случится.

Ничего не случится? А что может случиться? Чего стоит опасаться? Разъяренной львицы? Копья в спину? Нет, Музи же дал слово чести.

Фессания наверняка рада нескольким дням свободы. Может быть, думает о Гупте и обещанном им настое спорыньи. Может быть, вернувшись с охоты, они узнают, что ребенок уже родился, а нож Кассандра так и не понадобился. Или обнаружат, что Фессания отравлена, а ребенок умер.

Ребенок… Продукт двух призраков, произведших на свет третьего, столь же реального и живого, как и они сами. У детей Вавилона не будет оригиналов, они не будут чьими-то копиями или klones. Какими они станут, когда вырастут? Обретут ли подлинную индивидуальность – с талантами, причудами, пороками? Или будут чем-то вроде зомби? Может быть, они научатся прекрасно выживать – души, возникшие из ничего, как и сама вселенная. Их поведение может стать примером того, как преступить пределы пустоты, в которую канули все предыдущие цивилизации. Может быть, они станут образцовыми людьми, достигнут новой эволюционной стадии, недоступной меняющемуся лишь биологически человеку.

В нем вдруг проснулся родительский инстинкт: как уберечь еще не родившегося ребенка? И каким он будет, этот ребенок? Конечно, дети в Вавилоне должны рождаться – не привозят же сюда младенцев! Откуда взялся, например, тот, которого Мардук собирался принести в жертву? И все же полной уверенности не было. Надо поговорить с каким-нибудь малышом лет трех-четырех. Но как? Не устраивать же на детей засаду. За такое, чего доброго, могут и кастрировать. Нет, рабу не пристало общаться с малышами. Да и что он узнает? Раскроет тайну мироздания?

Они уже вышли из молельни, когда Ирра с ухмылкой посмотрел на Алекса.

– А ты верхом ездишь? Или побежишь?

– Я умею ездить верхом. Жил когда-то в деревне, – ответил Алекс. – Давным-давно. И вряд ли престиж твоего хозяина поднимется, если я притащусь в лагерь через несколько часов после вас, как какой-нибудь нищий – измученный, потный и грязный.

– Насчет пота и грязи можешь не сомневаться – этого тебе хватит в любом случае.

Мама Забала пекла пироги с абрикосами. Сладкий аромат разносился по дому, смешиваясь с другими запахами. В свой прошлый визит накануне доктор Кассандр принес множество мешочков с толчеными цветами мирта и смолой асафетиды, которые настоятельно рекомендовал развесить в качестве профилактических средств против невидимых духов хвори. (Музи, разумеется, согласился. ) Теперь они болтались повсюду, за исключением кухни. Мама Забала решительно восстала против асафетиды на том основании, что та могла испортить приготовляемые блюда отвратительным запахом чеснока. Пироги были ее ответом на чуждое вторжение.

Заметив проплывшую в кухню Фессанию, Алекс последовал за ней. Войдя, он застиг госпожу в тот момент, когда она – под одобрительную улыбку кухарки – засовывала в рот пирожок.

– То, что надо, госпожа. Желудок лучше знает, что требуется.

Присутствие Алекса было сочтено нежелательным. По меньшей мере хозяйкой кухни.

– Принеси мне кабачок! Да поживей! Ступай, ступай!

Очевидно, мужчина был лишним в этом заговоре женщин и мог неким образом помешать триумфу Мамы Забала над вредным доктором.

Алекс вышел, однако задержался за тростниковой дверью. Позади дома заливался лаем Тикки, заглушая голоса Мирры и Музи. Где-то хихикали служанки. Аншар, отправленный во дворец с каким-то сообщением относительно намеченной экспедиции, еще не вернулся.

Когда Фессания вышла из кухни с пирожком в одной руке и недоеденной половинкой в другой, Алекс понял – это его шанс.

– Фес!

– М-м… – Жуя, она кивнула на тонкую дверь.

– Мне надо поговорить с тобой. Глотательное движение. Еще одно… и еще.

– Не здесь. Подожди.

Как же трудно с ней стало общаться. И как глупо – не иметь возможности поговорить с той, с кем был так близок.

– Завтра придет Гупта. Может быть, принесет настой. Она удивленно посмотрела на него.

– Он тебе рассказал? Почему?

– Потому что я ему все рассказал. Помнишь наш разговор в колеснице? Ну, когда мы ждали Гупту с золотом?

Она не помнила.

– Насчет института.

– А, это…

– Мы с Гуптой все обсудили. Если тебе по вкусу настоящая интрига, спроси, думает ли он, что Вавилон существует на самом деле.

Фессания помахала перед ним пирожком.

– Вот что мне по вкусу. – Она выставила живот. – А здесь моя интрига. Занимает все свободное место. На данный момент.

– Когда ребенок родится, о нем позаботятся служанки.

– Ш-ш-ш!

– Без стоящей интриги ты быстро захандришь. Фессания усмехнулась.

– Ох, Алекс, ты изобретаешь для меня интригу, чтобы я не отравилась! Так и скажи.

– Нет, тут совсем другое.

– Я должна сделать выбор между ножом и иголками доктора Кассандра и сам знаешь чем. Сам знаешь что представляется более безопасным. Так что не надо меня разубеждать. – Она повернула голову и прислушалась. – Сюда кто-то идет.

В следующий момент Фессания уже была у входа, встречая Музи. Алекс быстро отступил в кухню. Занятая делами Мама Забала не заметила присутствия постороннего.

– Доктор Кассандр велел тебе отдыхать после полудня, – донесся до Алекса голос Музи.

– Я проголодалась.

– У тебя разболится живот.

– Он у меня в любом случае скоро разболится. – Чавканье.

– Не думаю, что индийцу стоит появляться здесь, пока все не закончится. Я пошлю к нему Аншара – пусть передаст, чтобы не приходил.

– Нет! Гупта учит меня упражнениям, которые помогают расслабиться.

– Тебе не нужны никакие упражнения. Кассандр…

– Я знаю. Но, пожалуйста, сделай мне одолжение, Музи, мой лев. И тогда я полюблю тебя по-настоящему.

– Ты знаешь, как обращаться с парнями.

И только тут Алексу вдруг пришло в голову, что Музи не обвинял его в отцовстве. В другом – да. В забавах с его женой – да. Но не в том, что он стал отцом ее – и его! – ребенка.

Неужели Музи столь наивен, что полагает, будто Фессания забеременела после первой же ночи с ним? Определенно нет. Госпожа Гибил уже касалась этой темы за обедом в доме Мардука.

В городе Иштар и священной любви Фессания не могла выдать себя за девственницу и с помощью мешочка с бычьей кровью убедить мужа после брачной ночи, что он первый, кто отведал персика. Все было проще: Музи в голову не приходило, что отцом ребенка является кто-то другой. Жена может вести себя как последняя шлюха, но ее лоно хранит верность супругу – того требует честь. Музи ошибочно полагал, что Гибил смотрит на шашни Фессании сквозь пальцы ради сохранения мира в семье. Если так, то Гибил, разумеется, не мог бы спокойно относиться к тому, что его внук – сын раба. Скорее же всего рассуждения Музи никогда так далеко и не заходили. Как человек чести он знал, что должен быть отцом ребенка, и верил в это всей душой. Иначе быть не могло, потому что на чем бы тогда держался мир?

Музи был готов смириться и принять любые хитроумные объяснения чего угодно и даже закрыть глаза на то, что жена наставляет ему рога с каким-то рабом, но в вопросе отцовства – вопросе, задевавшем слишком глубокие эмоциональные струны – он, сам того не сознавая, уперся и отступать не желал.

Возможно даже, что Музи и на самом деле был отцом. Преимущество Алекса составляло всего несколько ночей, но достаточно ли этого для полной уверенности? И на какой такой магической интуиции основывалась убежденность Фессании? Она просто выдавала желаемое за действительное.

Впервые за несколько месяцев Алексу пришло в голову, что он вовсе не обязательно отец будущего ребенка.

Поверить в такое он не мог. Не мог даже подумать о таком. Как и Музи, Алекс отказывался считаться с возможностью этого варианта.

Дождавшись следующего визита Гупты, Алекс снова поймал его на улице.

– Вы принесли настой?

– Не могу сказать. Поговорим о другом нашем деле.

– Почему? Почему вы не можете сказать? Уж не ученица ли запечатала уста гуру?

– В некоторых случаях такое возможно. Когда ученик почти святой.

– Фес расспрашивала вас о другом нашем деле? Индиец покачал головой.

– А должна была?

– Ну, уж святого вопрос собственной реальности, на мой взгляд, должен заинтересовать.

– Ха-ха! Как же мало вы знаете о святых. Особенно беременных святых.

– А как дела с ясностью? С незамутненным восприятием истины и иллюзий?

– Гм… Предположим, вы правы. Что тогда случится с тем, кто попытается физически покинуть Вавилон? Обратит ли на него внимание какой-то бог? Пошлют ли солдат, чтобы вернуть беглеца? Или он достигнет предела и испарится?

– Может быть, ответ лежит не в той плоскости. Может, предел стоит поискать под Вавилонской башней.

– Рассчитываете на Дебору?

– Рассчитываю на Зарпанит. Никакие Деборы меня больше не интересуют.

– Что бы ни находилось под Вавилонской башней, оно должно быть частью модели Вавилона. Так ведь? Как может Нижний мир вести куда-то еще?

– Там может быть некая tekhne, через которую наш мир взаимодействует с другим.

Гупта нахмурился.

– Слишком механистический подход, друг мой. Вы говорите так, словно, идя по улице, можно найти ключ, отпирающий дверь на небеса. Ключ и небеса принадлежат к разным разрядам бытия. – Он помолчал, потом неуверенно продолжил: – Может быть, мои фокусы с невидимостью что-то выявят. Стать невидимым для существующей модели и, таким образом, независимым. А может, и не я! Может быть, Фессания, если – как я надеюсь – станет святой. Нельзя черпать воду ложкой, сделанной из воды. Воздух не спрячешь в воздушном мешке. Огонь не сожжет пламя. Лед не растопит лед. Облака не свалят каменные горы. Если мы призраки, то и бороться можем только с другими призраками. Возможно, успеха добьется святой. Слышал, вы собираетесь поохотиться на следующей неделе?

– Да. Тогда вы и используете настой?

Ответ Гупты, как обычно, не имел отношения к вопросу.

– Помните, что и призрак льва смертельно опасен для призрака человека.

– Не беспокойтесь. Мою безопасность гарантировал сам Музи. Жаль, вы не можете гарантировать безопасность Фессании.

– Мне тоже жаль. Думаю, нам действительно не обойтись без святой – даже если ее сущность есть семь долей притворства и шесть видов обмана. Наверное, именно такой святой нам и нужен!

Глава 8

в которой охота на льва заходит слишком далеко

Охотничий лагерь находился в двадцати минутах ходьбы (или пяти минутах езды) от Олимпийского источника. По причине этого участники экспедиции прибыли к месту назначения – и оставались до конца – грязными. Олимпия была единственным источником воды на много миль окрест, но разбить лагерь у ключа означало бы отпугнуть от него робкое зверье и обозлить опасных хищников.

Животные соблюдали некоторый этикет – возле источника никто никого не убивал, – и люди тоже подчинялись законам Вавилона, четко определявшим, сколько и каких трофеев разрешается положить в охотничью сумку. Человеку непосвященному, случайно попавшему в заповедник, включавший в себя с полдюжины далеко отстоящих один от другого оазисов, этот заповедник показался бы огромным, даже бескрайним, но ослабление запретов могло развязать такую оргию убийств, что все поголовье львов, слонов и кабанов было бы уничтожено за год-два. Иногда охотники, платившие за разрешение огромные деньги, ограничивались тем, что «убивали» зверя символически, соревнуясь в храбрости, точности и силе, но не нанося смертельного удара. Вот почему Музи был так рад

выпавшей ему редкой возможности свалить обезумевшего слона.

С полдюжины палаток, одна из них пурпурная, были разбиты на лысой макушке невысокого холма, ничем не отличавшегося от прочих, поросших мескитовыми деревьями и пало-верде и изрытых неглубокими извилистыми каньонами. Склоны их покрывали обломки рассыпавшихся скалистых вершин, между которыми высовывались креозотовые кусты, сменявшиеся на равнине кактусами. Вдалеке пощипывали травку дикие козы. Изредка тишину нарушал визгливый крик одинокого шакала, обращающий в бегство пугливых вилорогих антилоп.

На горизонте, за двойной дымкой легкого тумана и зеленого пуха полей, виднелся Вавилон, вернее, Вавилонская башня. Еще дальше к западу лежала Аравийская пустыня – непроходимая, выжженная солнцем земля. Но и поднявшись на самый высокий из холмов и повернувшись на восток, вы бы не увидели даже пики далеких и диких гор персидского Загроса.

Ввиду особой важности события – царь отправился на охоту впервые за последние два года – Антипатр, главный смотритель царских заповедников и угодий, выдал разрешение на двух зверей – льва и львицу. Согласно установившейся традиции, охотник должен был вступать в поединок пешим и предпочтительно почти обнаженным, а потому шансы на успех расценивались невысоко. Учитывая значимость предприятия прежде всего для одолевшего апатию и хворь и обретшего былую силу Александра, устроители планировали выполнить квоту хотя бы наполовину.

Слуги, выехавшие на разведку в холодном лавандовом полусвете утра, вернулись в лагерь часом позже, когда поднявшееся солнце уже бросило на землю длинные тени. Никакого прайда вблизи Олимпии они не обнаружили, но Ирра доложил, что заметил кружащих над равниной за дальними холмами стервятников.