Словарь имен и реалий 11 страница

Люсьен помолчал мгновение.

– Можешь воровать у меня в любое удобное время.

Печально, но именно он вскоре станет тем, кто будет воровать у нее. Забирать ее жизнь ему хотелось меньше прежнего. Подобно ему, она могла бы превратиться в оживший ночной кошмар, но сумела превозмочь себя. Стать лучше.

Анья усмехнулась:

– Вот спасибо!

В его груди зарождалась боль. «Ключ. Спроси о ключе».

Но спросил он совсем о другом:

– Ты проводила много времени в Арктике?

– Немного. О, это будет презабавно! Все, кроме копания. – Она восторженно захлопала в ладоши. – Только мы двое, прижимаемся друг к другу, чтобы согреться, не беспокоясь об охотниках. Сомневаюсь, что какому‑ то смертному под силу выжить в таком холоде. Слушай, хватит! Не хочу больше идти. Это пустая трата времени.

В следующий миг она исчезла.

Он без колебаний последовал за ней…

И оказался в Греции. На острове, в доме, который арендует. Бросил на пол пакеты с покупками. Остальных воинов не видно и не слышно. Наверное, еще собирают все необходимое.

Анья беззаботно плюхнулась на кожаный диван цвета сливок. Вздохнув с облегчением, она стянула краденые перчатки, затем сапоги, демонстрируя прелестные белые легинсы. Отбросив в сторону и сапоги, и перчатки, сняла пальто, явив взору Люсьена белый кружевной бюстгальтер.

У него глаза на лоб полезли.

– Ты так была одета весь день?

Она распутно усмехнулась:

– Да. Нравится?

Его член мгновенно ожил. Опять. На этот раз еще сильнее, полнее. Тверже, горячее. Сейчас она выглядит сексуальнее, чем в костюме горничной, – а она и тогда едва его не одолела. Хвала богам, что он не подозревал, как мало на ней надето. Он мог бы перебить всех, кто смотрел на нее, а затем повалить ее прямо там, на снегу.

Люсьен был не в силах оторвать от нее глаз: от ее плоского живота молочного цвета, от пупка, являющего собой чувственное пиршество для глаз, и от груди – полной и налитой, с едва видными розовыми напряженными сосками. Легинсы прилегают к телу, как вторая кожа.

– Ну? Нравится тебе? – снова спросила она, потягиваясь. Ее ноги были босы, и красивые ногти поблескивали на свету. – Если бы не твое упрямство, мог бы гораздо раньше увидеть это и даже больше. На этот раз не упрямься.

– Анья, ты прекрасна!

– Тогда иди и поцелуй меня, – хрипло взмолилась она.

– Не могу, – столь же хрипло отозвался он.

– Почему? – Она провела пальцем по животу, вокруг пупка. – Я же не прошу меня трахнуть. Только поцеловать и немного приласкать. Чтобы ты знал, я последний раз предлагаю тебе себя. Твои постоянные отказы подорвали мою уверенность в себе.

Люсьен услышал яростный рев у себя в голове. Не притронуться к ней? Не поцеловать ее?

– Почему ничего, кроме поцелуев и ласк?

– Потому. – Скрестив руки на животе, она свела груди вместе.

Великие боги!

– Ответь же мне!

– Вот еще! Ты же редко мне отвечаешь. – Она снова провела пальцами по животу.

Не сводя с нее глаз, Люсьен сглотнул внезапно образовавшийся в горле ком. Она отдается другим мужчинам, но не ему. Осознание этого пустило ядовитые корни, и он сжал зубы. Ему же она позволяет лишь поцеловать себя. Для всего остального он недостаточно хорош.

Он хотел бы ненавидеть ее за это, но возненавидел самого себя. Он же нарочно изрезал себя, чтобы отбить у женщин всякое желание. Хотя Анья и считает его ущербным, он по‑ прежнему думает о спасении ее жизни.

– Нам надо кое‑ что обсудить, Анья.

– Что? Как тебе лучше двигать языком?

– Ключ. Отдай мне ключ, который хочет Кронос, и я сделаю все, что ты пожелаешь, поцелую, где скажешь.

Краска отлила от ее щек.

– Черта с два. Я не так отчаянно тебя хочу.

Он и сам это знал, но все же сказанные ею слова глубоко его ранили.

– Отдав ключ, ты спасешь свою жизнь.

– Без ключа мне и жить незачем. Все, я больше не желаю об этом говорить. Я хочу поговорить о нас.

– Нас быть не может, пока ты не отдашь мне этот ключ.

– Ключ мой, – выкрикнула она, – и я никогда его не отдам. Ясно тебе? Никогда! Я скорее умру.

– И умрешь, если не отдашь. Ты направляешь мою руку, Анья.

– Что, стащить его задумал?

Он не ответил.

– Ты пожалеешь, если попытаешься.

Ответа по‑ прежнему не было.

– Забудь о ключе! Нам было весело, и сейчас могло бы быть еще веселее.

– Кронос приходил ко мне, угрожал моим близким. Мое время истекло, Анья. Я должен принести ему или ключ, или твой труп. Я предпочел бы ключ.

Жилка запульсировала у нее на шее.

– Когда он приходил к тебе?

– Перед тем, как мы пошли за покупками, – признался он.

– Вот почему ты так легко согласился. Решил подмаслить меня, чтобы я отдала тебе ключ. – Она горько рассмеялась. – Или, думал, я проболтаюсь, где он, и ты сможешь его стащить, поступившись своими высокими принципами.

– Так что это будет? Ты или ключ?

– Я. – Она вздернула подбородок. – Я уже сказала, что с ключом не расстанусь.

– Анья, – проговорил он, ненавидя себя. Ненавидя Кроноса. Ненавидя даже ее саму, женщину, которую пытается спасти. Она заставила его чувствовать. Сейчас, как никогда ранее, чувства были его врагом. – Это мое последнее предупреждение.

– Люсьен, я не могу его отдать. – На глаза ей навернулись слезы. – Не могу.

Эти слезы…

– Почему?

– Просто не могу. И не отдам.

Тогда ему больше нечего сказать. «Сделай это. Время пришло».

– Вот твое предупреждение. Я сделаю это быстро. Сначала убью тебя. Потом заберу твою душу.

В следующий миг Люсьен телепортировался к ней и оседлал ее бедра. В руках его сверкнули кинжалы.

Полные слез глаза Аньи расширились от потрясения.

– Прости, – сказал он и нанес удар.

Глава 9

Парис бродил по мощеным улицам Афин, залитым сияющим золотистым светом солнца. В воздухе витали умиротворенность и безмятежность, а достопримечательности Старого Света приковывали взор. Нежные волны, набегающие на близлежащий берег, создавали идеальное звуковое сопровождение.

Ему бы следовало готовиться к предстоящей поездке в Штаты.

Он этого не делал.

Он искал женщину, любую женщину, которая его захочет. Но, что бы он ни предпринимал и ни говорил, гречанки не реагировали на него так, как женщины Будапешта, – черт, как женщины в любом другом месте.

Этого он тоже не понимал. Его внешность не изменилась, он все тот же красавчик мачо. И очаровательная манера поведения осталась прежней. Ничто в нем не претерпело изменений. Все же до путешествия сюда одного его взгляда на смертную было достаточно, чтобы заставить ее раздеваться, сгорая от желания удовлетворить его. Здесь – ничего. Ничегошеньки!

Женщины всех возрастов, комплекций и цвета кожи относятся к нему как к прокаженному.

Печально, но все, что ему нужно, – это пара разведенных ног на пять минут.

Без секса он ослабевает. Становится уязвимым, неспособным защитить себя от охотников и их подлых нападок.

Будь это возможно, он выбрал бы одну женщину, женился на ней и брал с собой повсюду, наслаждаясь ею одной. Но век смертных женщин короток, и, кроме того, сидящий внутри его демон не позволил бы ему такого. Стоило раз переспать с женщиной, и больше его дружок на нее не реагировал, сколь бы сильно самому Парису ни хотелось обратного.

Именно потому он перестал искать серьезных отношений и довольствовался связями на одну ночь. Ведь, чтобы остаться в живых, ему пришлось бы постоянно изменять жене, а он отказывался творить подобное.

«Кто‑ нибудь, гляньте на меня, возжелайте меня», – мысленно молил Парис. Если он не сможет найти женщину… От поступков, которые придется совершить, его тошнило.

Не насилие, пожалуйста, только не изнасилование! У демона половых предпочтений нет, зато они есть у Париса. Он хотел только женщин. У него все внутри сжалось от всплывших в памяти воспоминаний. Ненавистных воспоминаний. Он стиснул зубы в попытке остановить их.

«Найди проститутку», – предложил демон, нуждающийся в сексе не меньше самого Париса.

«Пытался. Они, похоже, все от меня попрятались».

Парис вообще предпочитал проституток, потому что они, как и он, получали свою выгоду, после чего уходили, не питая надежд на повторение действа.

Мимо него по тротуару прошагала брюнетка. «Женщина». Он учуял ее прежде, чем увидел, и повернул голову, чтобы полнее впитать ее сладкий женственный аромат. «Эта сгодится».

Он преодолел половину разделяющего их расстояния, прежде чем понял, что двигается.

– Извините, – позвал он, догнав ее. В его голосе сквозило отчаяние.

Она окинула его взглядом, и на ее лице отразилось восхищение. Только и всего. Ничего больше. Никакого всепоглощающего желания. При более близком рассмотрении он заметил белые пряди в ее волосах и морщины вокруг глаз.

Плевать. У него уже потекли слюнки.

– Да, – ответила она по‑ английски с сильным акцентом, но не остановилась.

Обычно они останавливаются, отчаянно стремясь дотронуться до него. Что делает гречанок не похожими на всех остальных?

– Не хотите ли… – Вот черт! Не может же он так сразу попросить ее переспать с ним. Она наверняка откажет. – Не хотите ли поужинать со мной?

– Нет, благодарю. Я сыта. – С этими словами она ускорила шаг и ушла от него.

Парис остался стоять как вкопанный, ошеломленный и раздраженный. Что, черт возьми, происходит?

Возможно, божественное вмешательство? Он взглянул на небеса. Мерзавцы. А ведь они на это вполне способны. Но какое им до него дело? Они же хотят найти свои артефакты, не так ли? И Парис с остальными воинами – их лучший шанс заполучить желаемое.

– Я вам ничего не сделал! – рявкнул он.

Пока он говорил, в голову ему пришла новая мрачная мысль. Мэддокс – Насилие – заметил в себе перемену: он стал еще более диким и неконтролируемым как раз перед тем, как встретил Эшлин, любовь своей жизни. Стоик Люсьен, похоже, переживает нечто подобное с Аньей, хотя ни за что не признает этого вслух.

Если Парис хотя бы заикнется об этом, Люсьен отдубасит его до смерти – а ведь прежде он почти никогда не проявлял характера.

«Великие боги! Неужели настала моя очередь? »

Нет. Нет‑ нет‑ нет. Поскольку Парис не может всегда быть с одной женщиной, ему оставалось только молиться, чтобы никогда не встретить ту, в которую смог бы влюбиться. Вообще‑ то, повстречай он красавицу, имя которой начинается с гласной – сначала Эшлин, потом Анья, – он сбежит от нее со всех ног. Ни в коем случае. С ним этот номер не пройдет.

Мимо прошла блондинка с двумя бумажными пакетами в руках, из которых шел аромат свежего хлеба. Парис кинулся догонять ее.

– Позвольте вам помочь, – предложил он с отчаянием в голосе.

– Нет, спасибо. – Даже не глянув в его сторону, она зашагала дальше.

Он снова замер на месте. Проклятье! Как же ему поступить? Если придется лететь обратно в Буду, он это сделает. Или выследит Люсьена, чтобы испытать еще одну полуобморочную телепортацию, но добраться туда побыстрее. Будь прокляты артефакты и сам ларец Пандоры!

Еще одна блондинка прошла мимо.

Еще один отказ.

Еще одна брюнетка.

Еще один отказ.

Через час тело Париса оставалось напряженным и разгоряченным и – вот гадость! – по‑ прежнему слабеющим. У него тряслись руки, он чувствовал, как потребность в сексе заполняет каждую его клеточку. Поэтому, когда кто‑ то врезался ему в спину, он споткнулся и подался вперед, едва не упав лицом вниз. Удержать равновесие удалось с трудом.

– Прошу прощения, – раздался женский голос, тембр которого показался Парису таким соблазнительным, что вызвал дрожь.

Парис неспешно обернулся, опасаясь, что если выкажет излишнее рвение, то и эта женщина сбежит от него, как другие. Прежде всего он заметил, что у ее ног рассыпаны листки бумаги, а сама она наклоняется, чтобы их собрать.

– Это отучит меня читать на ходу, – пробормотала она.

– Я рад, что вы читали, – сказал Парис, наклоняясь рядом, чтобы помочь. – И рад, что мы столкнулись.

Ее веки приподнялись, и их взгляды встретились. Она ахнула.

От избытка чувств? «Пожалуйста, пожалуйста, почувствуй меня».

Внешность у нее была самой заурядной: орехового цвета глаза, веснушки, волнистые темные волосы ниже плеч. Глаза велики для ее лица, а губы такие пухлые, словно их покусали пчелы. Но было в ней что‑ то завораживающее. Что‑ то, приковавшее его взор, заставившее упиваться ею. Скрытая чувственность. Греховный блеск в коричневато‑ зеленых глазах.

Тихони и серые мышки всегда самые разнузданные в постели.

– Твое имя не начинается с гласной, ведь правда? – внезапно с подозрением спросил он.

Вздернув брови от удивления, она покачала головой:

– Нет. Меня зовут Сиенна. Хотя тебе‑ то какое дело? Зачем задавать глупые вопросы? Ой, прости. Я не собиралась грубить.

– Значит, есть дело, раз спрашиваю, – хрипло отозвался Парис. Он не мог дождаться момента, когда разденет ее.

Щеки ее окрасил румянец, и она поспешно вернулась к своим бумагам.

– Ты… американка? – поинтересовался он, передавая ей собранные листки.

– Да. Приехала, чтобы поработать здесь над своей рукописью. Опять же, тебе‑ то что за дело? И что у тебя за акцент, не пойму никак?

– Венгерский, – отозвался Парис. Прожив в Будапеште достаточно веков, он имел все основания причислять себя к гражданам страны. – Так, значит, ты писательница? – быстро вернул он разговор к ее персоне.

– Да. Ну, надеюсь ею стать. Погоди‑ ка, это не совсем так. Я и есть писательница, но мои книги еще не издавались. – Перебирая свои листки, она покусывала нижнюю полную губу. – Прости мою болтливость. Вот такая у меня привычка. Просто вели мне заткнуться, когда устанешь от меня.

– Я бы хотел услышать больше. – На него нахлынула волна облегчения, пьянящая, как смешанное с амброзией вино. Наконец‑ то женщина, которая не сбежала от него, как от зачумленного!

Снова краснея, она заправила за ухо прядь волос.

Наблюдая за ней, Парис почувствовал пульсацию своего члена. Руки у этой женщины восхитительны, возможно, это самая чувственная часть тела, какую он когда‑ либо видел. Мягкие, изящные, с ногтями, покрытыми французским маникюром. Толстая серебряная цепочка охватывает изящное запястье. Ее пальцы украшают три кольца. Два простых, тоже из серебра, а третье – с большим переливчатым опалом.

Она замужем?

Мысль Парису не понравилась, но он не позволил поколебать свою решимость. Вообразив, как ее руки ласкают его тело, он едва не кончил.

Он должен заполучить ее.

«Она может оказаться наживкой», – промелькнула в голове ставшая привычной мысль, потому что Парис постоянно об этом переживал. Он внимательнее присмотрелся к женщине. Лицо в веснушках, губы из‑ за своей величины кажутся почти безобразными. Вряд ли она наживка, решил он. Наживки обычно ослепительны. Как Эшлин. Как Анья. Эта таковой не является. Она совсем не красавица. Но бдительности терять не стоит.

«Нужно поиметь ее. Сейчас! » – зарычал демон.

Скоро… скоро…

– Ты просто стараешься быть вежливым со мной, – сказала она, нарушая повисшую между ними тишину.

Поднялась, запихивая рукопись под мышку. Она оказалась очень стройной, почти плоскогрудой.

Парис тоже встал, упиваясь тем, какой маленькой она была в сравнении с ним.

– Черт, нет же! Я вежлив, но не обманываю. Я в самом деле хочу все про тебя узнать.

– Правда? – с надеждой спросила она.

– Клянусь.

Ее темно‑ синее мешковатое одеяние совсем не подчеркивало фигуру. Парису стало интересно, надето ли на ней эротичное белье. Ему бы хотелось видеть ее в изумрудно‑ зеленом кружеве.

– Не хочешь… э‑ э‑ э… кофе выпить или еще чего? – поинтересовалась она.

– Хочу. – «Боги, да! »

Губы ее изогнулись в медленной усмешке.

– Где?

Ее ослепительная улыбка пронзила его до глубины души и, казалось, ударила под дых.

– Веди, а я последую за тобой. – Он уже был тверд, но теперь еще и воодушевлен. Он очарует и обольстит ее, а потом подарит лучший оргазм в ее жизни. После чего их пути разойдутся.

Ей будет о чем вспомнить, а к нему вернется сила. По крайней мере, до конца дня. Равноценный обмен.

– Идем же, – сказал он. – Поищем что‑ нибудь.

«Скоро».

Они зашагали по тротуару бок о бок. Его влечение к ней все возрастало. От нее пахло мылом и – он потянул носом – полевыми цветами. Интересно, какие ее самые заветные фантазии?

– Здесь за углом есть кафе, – сказала она.

– Отлично. – Его охватила дрожь. От слабости или желания? Он не знал, и ему было все равно. «Отвлекись». – О чем ты пишешь?

– Ox! – Она взмахнула рукой. – На самом деле тебе незачем знать, а я смущаюсь рассказывать.

– Значит, о любви?

Ее глаза распахнулись, и она уставилась на него:

– Откуда ты узнал?

– Догадался.

Будучи не в состоянии сблизиться ни с одной женщиной, Парис тем не менее отлично разбирался в их психологии. Большинство любит романтику, но прячет свои любовные романы, словно нечто постыдное. Чего они знать не могли, так это того, что он их тоже читает, и ему вообще‑ то нравится. Даже хочется этого «и жили они долго и счастливо» для себя.

А пока невозможное не станет возможным – например, титаны вырядятся в балетные пачки и примутся танцевать, размахивая волшебными палочками и распевая о любви, – его уделом останется только секс.

Наконец они завернули за угол, и в поле зрения показалось уличное кафе. Вдоль большого стеклянного окна тянулись круглые столики в окружении стульев с высокими спинками. Один стол пустовал, и они мигом его заняли.

– Как давно ты в Греции? – поинтересовалась женщина, кладя бумаги и сумочку себе на колени.

– Немногим больше недели, и все это время я посвящал работе.

– Ох, это ужасно. У тебя даже не было возможности осмотреть достопримечательности, не так ли? – Она поставила локти на стол и с интересом поглядела на Париса. – Ты здесь один или с компанией?

Игнорируя ее вопрос, он сказал:

– Прямо сейчас я смотрю на лучшую достопримечательность.

«Да ладно, парень. Что за ерунду ты мелешь? А дальше предложишь ей воспроизвести любовные сцены из ее романа? Сбавь обороты! »

Она снова покраснела. На ее веснушчатом лице румянец смотрится очень мило. В ответ его член запульсировал.

Пришла официантка и приняла заказ. Парис удивился, когда его новая знакомая – как там она сказала ее зовут? – попросила простой черный кофе. Он бы сделал ставку на нечто более сладкое. Себе он заказал двойной эспрессо.

Когда через несколько минут принесли напитки, Парис снова сосредоточил внимание на Веснушке. Понял, что с каждой секундой она видится ему все более привлекательной. Под веснушками ее кожа казалась кремовым оттенком жемчуга, а глаза скорее зелеными, чем карими.

– Спасибо за угощение, – сказала она, сделав глоток. Протянула свободную руку, чтобы погладить его пальцы.

В момент соприкосновения по его руке побежали крупные мурашки – неожиданно и восхитительно.

Она ахнула, а Парис едва подавил стон.

– Мне и самому приятно тебя угостить, – ответил он, чувствуя, как нарастает возбуждение. Еще слишком рано для следующего шага, но вдруг она сбежит?

– Ты так и не ответил. Что ты делаешь в Греции? – Она убрала руку, но смотрела на его ладонь так, будто заметила что‑ то необычное.

– Просто путешествую, – солгал Парис. Подожди‑ ка. Он же говорил что‑ то насчет работы. – По работе. Я… модель. – К этой лжи он прибегал снова и снова.

– Ух ты! – воскликнула она, явно растерявшись. Потом нахмурилась и еще раз коснулась его руки.

И опять он покрылся гусиной кожей. Похоже, и она тоже. Она снова ахнула и перевернула руку ладонью вверх, изучая ее. Возможно, сейчас самое время наконец‑ то сделать следующий шаг.

– Мне приятно твое касание, – сказал он.

Нервно поерзав, она отвела взгляд:

– Спасибо.

Медленно, очень медленно, Парис завладел ее рукой и поднес к губам. Нежно поцеловал запястье. Между ними заискрились теплые вспышки, такие эротичные, что ему захотелось умолять ее переспать с ним.

Так как она не протестовала, он лизнул ее кожу на запястье.

Ахнув, она дернулась. От желания сбежать от него или от удивительной… радости? Раньше ему никогда не приходилось гадать, но сейчас он не мог точно понять выражение ее лица. Также не мог отпустить ее. Трогать ее было все равно что прикасаться к оголенным проводам, его пригвоздило к месту и удерживало этими электрическими разрядами.

– Я никогда так не поступаю, – ловя ртом воздух, проговорила она. – Не пью кофе с незнакомыми мужчинами и не позволяю им целовать себя. Особенно мужчинам‑ моделям.

– Но я тебя не целую.

– А, ну да. Я имела в виду… ну, я имела в виду мое запястье. Ты целовал его.

– Я бы хотел поцеловать тебя. – Он посмотрел на нее сквозь густую завесу своих ресниц. – Поцеловать тебя по‑ настоящему.

– Почему? Не пойми меня неправильно, – поспешно добавила она. – Мне приятно. Но почему я?

– Ты желанная женщина.

– Я?

– О да, – хриплым от возбуждения голосом произнес он. – Ты чувствуешь зов моей страсти?

– Я… Я… – Она снова пожевала нижнюю губу. Нервничает?

Это было притягательно, и ему самому захотелось пожевать ее губу.

– Не знаю, что и сказать. – Женщина провела кончиком пальца по своему рту, словно тоже представляла там его язык.

– Скажи «да».

– Но ведь мы незнакомы.

– Это и не обязательно. – Боги, как ему хочется отведать ее на вкус! Всю ее.

– Мы можем, ну, не знаю, пойти ко мне в номер, – застенчиво предложила она. – Если хочешь, конечно. Например, пропустим по стаканчику. Чего‑ нибудь покрепче кофе. Но я не предлагаю тебе большего, если не хочешь. О, черт. Я нервничаю! Извини.

– Давай пойдем туда, где никто из нас еще не бывал. – Парис никогда не входил в жилища смертных, потому что однажды уже совершил такую ошибку. И в свое временное пристанище привести ее тоже нельзя. Тем самым он может подвергнуть опасности других воинов, если их выследят охотники. Оставалось только самому снять номер. – Куда‑ нибудь недалеко.

– Я… Я… – снова забубнила она.

Парис встал из‑ за столика, склонился к ней и прижался к ее рту. Без возражений ее губы открылись, и он проник языком внутрь в горячем, обжигающем поцелуе. На вкус Веснушка оказалась куда лучше, чем он мог вообразить. Мята и лимон, кофе и абсолютная страсть. Его тут же пронзила волна силы.

Интересно, а какой вкус будет у нее между ног?

– Х‑ хорошо, – выдохнула она, когда он отпрянул. Ее соски затвердели. – Снимем комнату?

Парис представил, как будет обводить ее соски языком, перед тем как взять их в рот. Он заставит ее извиваться и кричать, сначала ублажая пальцами, а затем членом. Чтобы в полной мере насладиться ею, ему потребуется несколько часов.

Застонав, Парис выпрямился и, взяв Веснушку за руку, заставил встать со стула. Бросил на столик несколько купюр.

– Сюда, – сказал он.

Держась за руки, они поспешно шли по улице, и Парис снова пожалел, что не обладает способностью телепортироваться, как Люсьен. Он не был уверен, сколько еще сможет ждать, прежде чем овладеет этой женщиной. Конечно, едва утихнет страсть, она утратит свое очарование. Но до тех пор…

– Подожди, – внезапно сказала она.

Тяжело дыша, он едва не завопил:

– Нет.

Поддавшись отчаянию, затащил ее в залитую солнечным светом подворотню. Сгодится, чтобы уединиться ненадолго.

– Да, – воскликнул он, прижимая женщину к стене. На ее темно‑ синей юбке с обеих сторон были разрезы, приоткрывающие взору гладкую кожу.

– Я даже не знаю твоего имени. – Она не оттолкнула его, как он опасался, но, глядя со страстью в ореховых глазах, обвила его шею руками.

«Я вернулся», – подумал он и пробормотал:

– Парис. Меня зовут Парис. – Он принялся целовать ее так страстно, что она едва могла дышать.

Она застонала, и он впитал в себя ее стон. Ее ноги раздвинулись. Он прижался своей напряженной плотью к сладчайшей части ее тела и стал тереться, имитируя соитие. На этот раз застонал он.

Совершенство.

Ее пальцы мяли ему спину, ногти царапали через ткань рубашки. Их языки сходились. Обхватив ее груди ладонями, Парис углубил поцелуй, устремляясь в водоворот разнузданной чувственности.

«Нужно прикосновение кожи к коже». Он запустил руку ей под блузку – гладкая кожа, ох, замечательно, – провел вверх по плоскому животу – она содрогнулась – и снова накрыл ладонью грудь.

На ней не было бюстгальтера, и он наслаждался ощущением ее кожи, как и хотел. Всемилостивые небеса. Ее груди оказались маленькими, с идеальными ягодками сосков. Он нежно ущипнул один сосок, перекатывая его меж своих изголодавшихся пальцев, упиваясь ощущением. Она чуть развела бедра, погладив его член.

– Так чудесно, – простонал он.

– Парис, – сдавленно проговорила она.

– Хочу войти в тебя.

– Я… Я… Прости.

Он проложил дорожку из поцелуев вдоль ее щеки. Она не пожалеет, что отдалась ему. Он очень хорошо ее приласкает, так что она до конца жизни будет вспоминать о нем с улыбкой.

– За что?

– За это, – ответила она. В ее голосе больше не было возбуждения. Она говорила решительно.

Острая колющая боль пронзила ему шею, и он отпрянул в растерянности. Покачнулся. Почувствовал, как его охватывает странное оцепенение, от которого подгибаются колени.

– Что?.. Почему?.. – Его голос слабел. Неправильно.

Лицо женщины плыло перед ним, лишенное эмоций. Ее веснушки слились в одно сплошное пятно. Он видел, как она закрывает свой опаловый перстень, пряча внутри иглу.

– Зло должно быть уничтожено, – ровным голосом произнесла она.

«Все‑ таки наживка», – подумал Парис и погрузился во тьму.

Рейес сидел в темном углу итальянского стриптиз‑ клуба, размышляя о том, что все подобные заведения одинаковы, в какой бы стране ни находились. Он приехал в Рим в поисках ларца Пандоры, но не мог сконцентрироваться, потому у него получалось только раздражать своих приятелей, вместо того чтобы помогать им.

В конце концов ему было приказано уйти и успокоиться, прежде чем возвращаться на развалины храма Неназываемых.

Потому он сидел здесь, держа руку под столом, чтобы никто не видел, чем он занимается. Одержимый демоном Боли, он нуждался в постоянном ощущении остроты лезвия. Ничто другое его не умиротворяет.

Особенно сейчас, когда он не мог думать ни о ком, кроме Даники.

Где она? Все ли с ней в порядке? Ненавидит ли его или проводит ночи в мечтах о нем, как и он мечтает о ней?

Перед его мысленным взором возник ее облик. Светловолосая, маленькая, ангелоподобная. Чувственная, храбрая, страстная. Ну, он решил, что она будет страстной. Он еще даже не целовал ее, не говоря уж о том, чтобы прикоснуться или раздеть ее.

Но он этого хотел. Боги, как же он этого хотел.

Он и в клуб пришел, чтобы выбросить Данику из головы, но четыре голые красавицы на сцене совсем его не привлекли. У него даже член не напрягся – больше этого не случалось без мыслей о Данике.

Как же сильно ему хотелось отыскать ее, оберегать… любить. Но нельзя. Придет день, и Аэрон вырвется из своего временного заточения и убьет ее, исполняя приказ титанов. А Рейесу не хотелось влюбляться в женщину, которую рано или поздно суждено потерять. Поскольку от Аэрона нет спасения, чтобы остановить, Рейесу придется его убить или обречь на пожизненные муки.

К несчастью, Рейес не настолько эгоистичен. Хоть они и не связаны узами крови, Аэрон ему как брат. Воин, всегда остававшийся рядом и прикрывавший его спину, когда они убивали охотников. Вместе они истекали кровью, спасали друг друга. Забыть все это ради женщины, ради минутного удовольствия… Рейес прикусил внутреннюю часть щеки.

Нож глубоко впился ему в запястье, прорезая вену. Он почувствовал, как по руке струится горячая кровь. Однако рана немедленно затянулась.

Он взрезал кожу вновь, поморщился. Вздохнул от сладостного облегчения.

– Танец на коленях? – спросила его одна из стриптизерш на итальянском.

– Нет, – ответил он резче, чем намеревался. Снова вздохнул, на этот раз без тени облегчения. Оставаясь здесь, он ничем себе не помогает. Ничуть не успокаивается, а только сильнее мрачнеет.

– Уверен? – Она приподняла ладонями свои затянутые в кружева груди. – Я подниму твое… настроение.

Только раз с тех пор, как в него вселили демона Боли, Рейес испытал настоящее наслаждение – когда смотрел на Данику. Боль того наслаждения оказалась… наркотической. Ничто другое ее не заменит.

– Уверен. Отстань от меня.

Стриптизершу как ветром сдуло.

Он потер лицо. Определенно что‑ то можно сделать, чтобы помочь Данике. Мысль о том, что ее бесценная жизнь оборвется, была невыносимой. Слишком болезненной, даже для него.

Возможно, стоит просить богов отменить приказ одержимому демоном Ярости – Аэрону – убить Данику.

«Может быть», – думал он, откидываясь в кресле и впервые за многие недели ощущая некую умиротворенность. Ему придется что‑ то предложить взамен, то, чего они сильно хотят. Ему мало что известно о титанах, которые пришли к власти сравнительно недавно. Что им нужно? И как ему это раздобыть?