КОММЕНТАРИИ 24 страница

Несколько раз за короткое время мне приходила в голову мысль, что мир, где находятся эта комната и застекленные шкафы и где Альбертина так мало значит, есть, быть может, мир духовный, единственно реальный, а моя тоска – это что-то вроде тоски, которую навевает чтение романа и которую только безумец способен превратить в непрерывное, неотвязное горькое чувство, которое остается у него на всю жизнь; что, быть может, небольшим усилием воли я возвращусь в этот реальный мир, войду в него, перешагнув через мою боль, как бы разорвав бумажное серсо, и стану страдать из-за Альбертины не больше, чем из-за героини романа, который мы дочли. Вообще, самые дорогие моему сердцу избранницы не соответствовали силе моего чувства к ним. С моей стороны это бывала настоящая любовь, потому что я жертвовал всем ради того, чтобы увидеться с ними, ради того, чтобы остаться с ними наедине, потому что я рыдал, заслышав однажды вечером их голос. Они обладали способностью будить во мне страсть, доводить меня до сумасшествия, и ни одна из них не являла собою образа любви. Когда я их видел, когда я их слышал, я не находил в них ничего похожего на мое чувство к ним, и ничто в них не могло бы объяснить, за что я их люблю. И все же единственной моей радостью было видеть их, единственной моей тревогой была тревога их ожидания. Можно было подумать, что природа наделила их каким-то особым, побочным свойством, не имеющим к ним никакого отношения, и что это свойство, это нечто напоминающее электричество, возбуждает во мне любовь, то есть только оно одно управляет моими поступками и причиняет мне боль. Но красота, ум, доброта этих женщин были отъединены от этого свойства. Мои увлечения, точно электрический ток, от которого мы вздрагиваем, сотрясали меня, я жил ими, ощущал их, но мне ни разу не удалось увидеть их или осмыслить. Я даже думаю, что, увлекаясь (я не имею в виду физического наслаждения, которое обычно связано с увлечением, но которое не порождает его), мы обращаемся как к неведомому божеству не к самой женщине, а к принявшим ее облик невидимым силам. Нам необходима не чья-нибудь, а именно их благосклонность, мы добиваемся соприкосновения именно с ними, но не получаем от него истинного наслаждения. Во время свидания женщина знакомит нас с этими богинями, но и только. Мы обещаем принести им в дар драгоценности, путешествия, находим слова, означающие, что мы их боготворим, и слова, означающие, что мы к ним равнодушны. Мы, хотя и не назойливо, делаем все, чтобы добиться нового свидания. И все же, не будь этих таинственных сил, разве мы стали бы выворачиваться наизнанку ради самой женщины, если стоит ей уйти – и мы затрудняемся сказать, как она была одета, и припоминаем, что ни разу на нее не взглянули?

Так как зрение обманчиво, то нам представляется, что тело женщины, даже любимое, как тело Альбертины, удалено от нас, хотя бы нас разделяло всего лишь несколько метров, несколько сантиметров. И с другой женщиной происходит то же самое. Только если что-нибудь заставляет ее душу резко изменить положение и мы видим, что женщина любит не нас, а кого-то другого, только тогда учащенное биение нашего сердца подсказывает нам, что любимое существо находится не в нескольких шагах от нас, а в нас самих. В нас самих, более или менее глубоко. Слова «это подруга мадемуазель Вентейль» явились тем сезамом, который я сам ни за что бы не нашел и который помог Альбертине проникнуть в тайники истерзанного моего сердца. А я мог бы сто лет пытаться отворить захлопнувшуюся за ней дверь и так и не узнать, как она отворяется.

Пока Альбертина была со мной, я некоторое время не слышал ее слов. Целуя ее, как в Комбре целовал мою мать, – целовал, чтобы успокоиться, – я почти верил в невинность Альбертины, во всяком случае, не возвращался мыслью к открытию в ней порока. Но теперь, когда я остался один, слова эти вновь звучали – так шумит в ушах, когда с нами перестают разговаривать. Теперь я уже не сомневался в ее пороке. При свете утренней зари, от которого вокруг преображались предметы, я по-новому ощутил свою боль, ставшую еще более жгучей, точно я изменил положение. В моей жизни никогда еще не было такого прекрасного, но и такого мучительного раннего утра. Представив себе всю эту безучастную природу, которая вот сейчас вспыхнет и которая еще накануне только поманила бы меня полюбоваться ею, я разрыдался, но тут вдруг, словно совершая некое безумное дароприношение, символизировавшее, как мне представлялось, ту кровавую жертву, которую мне предстоит теперь ежеутренне приносить, отказавшись от всех радостей жизни, приносить до конца моих дней, символизировавшее торжественное празднество в честь вернувшегося ко мне моего горя, которое весь день пребудет со мной, и в честь разберёживания моей кровоточащей раны, золотое яйцо солнца, как бы выталкиваемое в силу нарушенности равновесия, которое в момент коагуляции могло быть вызвано изменением плотности, все в пламенеющих зубцах, точно на картине, мгновенно прорвало занавес, за которым оно, как это чувствовалось, уже трепетало в ожидании выхода на сцену и взлета ввысь, прорвало и растворило в волнах света и свой таинственный густой пурпур. Я услышал свои рыдания. Но в это мгновение дверь неожиданно отворилась, и мне, чувствовавшему, как бьется мое сердце, почудилось, будто вошла бабушка, приходившая ко мне уже несколько раз, но только во сне. Может быть, и это тоже был только сон? Увы, я не спал. «Тебе кажется, что я похожа на твою милую бабушку? » – ласково сказала мама – это была она, – своею ласковостью стараясь меня успокоить и в то же время усиливая свое сходство с бабушкой чудной улыбкой, выражавшей скромное сознание своего достоинства и чуждой кокетства. Ее рассыпавшиеся по плечам волосы, седые пряди которых она не прятала, так что они змеились около ее встревоженных глаз, около ее поблекших щек, бабушкин капот, который она теперь носила, – вот из-за чего я сразу не узнал ее и подумал: уж не сплю ли я и не воскресла ли бабушка? Моя мать уже давно гораздо больше напоминала бабушку, чем мою молодую, веселую маму, какой я знал ее в детстве. Но сейчас я об этом не думал. Если мы увлечены книгой, то мы не замечаем, что время идет, и вдруг убеждаемся, что солнце, так же сиявшее в этот самый час, создает вокруг себя те же самые гармонические цветовые сочетания, те же соответствия тонов, которые приуготовляют закат. На мою ошибку мама указала мне улыбаясь – ей было приятно, что она похожа на свою мать. «Я пришла, потому что во сне мне послышалось, что кто-то плачет, – сказала мать. – От этого я и проснулась. Но почему же ты не ложился? И глаза у тебя полны слез. Что с тобой? » Я обхватил руками ее голову: «Мама! Я боюсь, как бы ты не подумала, что я крайне непостоянен. Но вчера я наговорил тебе не очень хороших вещей про Альбертину; я был не прав». – «Ну что тут особенного? » – возразила мать и при виде восходящего солнца грустно улыбнулась, подумав о матери, а чтобы я не пропустил зрелища, которого – о чем очень сокрушалась бабушка – мне никогда не приходилось видеть, показала на окно. Но за бальбекским пляжем, за морем, за восходом солнца, на который мне показала мама, я, в отчаянии, которое она не могла не заметить, видел комнату в Монжувене, где Альбертина, розовая, со вздернутым носиком, свернулась клубочком, точно большая кошка, на том месте, где когда-то лежала подруга мадемуазель Вентейль, и закатывалась сладострастным смехом: «Ну что ж из этого? Если даже и увидят, так тем лучше. Уж у меня-то хватит смелости плюнуть на эту старую обезьяну! » Я наблюдал за ними обеими сквозь вид, который раскинулся передо мной в окне и который являл собой как бы темную вуаль, лежавшую на ней, как лежит на чем-либо отсвет. Сама сцена была почти нереальна, словно нарисована. Напротив нас, рядом с парвильскими скалами, нависшими над морем, отлого спускался к воде лесок, где мы играли в хорька, лесок, который отражал свою зелень в чистом золоте воды, как это часто бывало в вечерний час, когда мы с Альбертиной, посидев в лесу, на закате уходили домой. Среди розовых и голубых клочьев ночного тумана, еще клубившихся над водой, усеянной перламутровыми осколками зари, скользили лодки, улыбаясь косым лучам солнца, окрашивавшим в желтый цвет парус и кончик бушприта, точь-в-точь как вечером, когда лодки возвращались: то была картина воображаемая, леденящая, безлюдная, возникшая только благодаря воспоминанию о закате, в отличие от вечера не являвшаяся продолжением дневных часов, предшествовавших ему в моем представлении, оторванная от них, обособленная, еще менее устойчивая, чем страшный образ Монжувена, который она не в силах была уничтожить, спрятать, прикрыть, – сотканный из грез, ненужный образ, порожденный памятью и сном. «Да ну что ты, – возразила мать, – ты ничего плохого мне о ней не говорил, ты просто сказал, что она тебе поднадоела и ты рад, что решил не жениться на ней. О чем же тут плакать? Подумай, что твоя мама сегодня уезжает и что ей будет невыносимо тяжело оставлять в таком состоянии своего волчонка. Да и некогда мне тебя утешать, бедный мой мальчугашка. Правда, вещи мои уложены, а все-таки в день отъезда всегда бывает некогда». – «Да я не о том! » И вот тут, взвесив будущее, мысленно подвергнув испытанию силу моей воли, поняв, что такая пламенная любовь Альбертины к подруге мадемуазель Вентейль, вспыхнувшая уже давно, не может быть невинной, что Альбертина во все посвящена и, как показывала ее манера держаться, родилась с предрасположением к этому пороку, который моя тревога столько раз уже предугадывала, которому она, должно быть, предавалась всегда (которому она, быть может, предавалась сейчас, воспользовавшись тем, что меня с ней нет), я и сказал матери, зная, как я ее этим огорчаю, хотя она скрыла это от меня, выдав себя лишь выражением хмурой озабоченности, какое появлялось на ее лице, когда она боялась чем-нибудь опечалить меня, чем-нибудь мне повредить, – выражением, какое впервые выступило на ее лице в Комбре, когда она согласилась просидеть ночь у моей постели, выражением, которое сейчас придавало ей необыкновенное сходство с бабушкой, разрешавшей мне выпить коньяку, – я и сказал матери: «Я знаю, как я тебя огорчу. Прежде всего, вместо того чтобы остаться здесь, как ты хотела, я уезжаю одновременно с тобой. Но это бы еще ничего: я плохо себя чувствую, мне лучше уехать. Но ты выслушай меня до конца и не горюй. Вот в чем дело. Вчера я ошибся, я неумышленно ввел тебя в заблуждение, я думал всю ночь. Мне непременно нужно – и давай на этом и порешим, потому что теперь я во всем отдаю себе полный отчет, потому что теперь я уже не отступлюсь, потому что иначе мне незачем жить, – мне непременно нужно жениться на Альбертине».

КОММЕНТАРИИ

Тема романа «Содом и Гоморра» и его сюжет выросли из предыдущего романа Пруста – «У Германтов», оказавшись тесно с ним связанными. Это тема моральной деградации светского общества, сфокусированная в образе барона де Шарлю. Но определенные сюжетные нити тянутся к «Содому и Гоморре» и от книги «Под сенью девушек в цвету»: это тема любви и перипетии взаимоотношений героя с Альбертиной.

Использовав библейскую легенду о двух городах – Содоме и Гоморре, – жители которых погрязли в грехе однополой любви, за что понесли тяжелую кару от Господа (Бытие, XIVIII–XIX), Пруст разрабатывает ее, применительно к окружающей его действительности, достаточно откровенно и даже личностно. Открытие в друзьях, знакомых, возлюбленной противоестественных наклонностей обрекает героя на тяжелые моральные переживания, в которых осуждение и отталкивание смешивается с любопытством стороннего наблюдателя, с чувством сострадания и жгучей ревности, коль скоро подобная порочность открывается им в Альбертине.

Тема половой извращенности, тяжело переживаемой героями, продолжена и развита Прустом в следующих романах серии «Пленница» и «Беглянка», составляющих с «Содомом и Гоморрой» единый цикл.

Сначала Пруст написал небольшой фрагмент, озаглавив его «Содом и Гоморра» и включив во второй том первого издания романа «У Германтов» как его завершающую часть. Этот том вышел в 1921 году. В современных научных изданиях эта часть называется обычно «Содом и Гоморра I» и включается в состав одноименного романа, который в научных изданиях обозначается как «Содом и Гоморра II».

Отдельные его фрагменты печатались в ряде парижских журналов в ноябре 1921 года, в апреле и мае 1922 года. Сам роман вышел в издательстве «Н. Р. Ф. » («Галлимар») во второй половине 1922 года в трех небольших томах.

Пруст скончался 18 ноября 1922 года. У него было совсем мало времени и сил для работы над корректурой книги. Всецело занятый следующими частями своей эпопеи, он выправил корректуру «Содома и Гоморры», видимо, не до конца и не очень внимательно. Да и та правка, что делал он на полях корректурных листов, не всегда согласуется с остальным текстом и поэтому не была учтена. Есть существенные разночтения между текстом первого издания и правленной автором машинописью или рукописью романа. Ряд значительных пассажей рукописи (иногда вполне законченных) не вошли в печатный текст; видимо, автор предполагал воспользоваться ими в дальнейшем.

Роман «Содом и Гоморра» – это последняя книга Пруста, вышедшая при жизни автора. Но подготовил ее текст к печати он лишь частично, поэтому в первом издании оказалось немало опечаток и неверных чтений, которые устранены только в последних научных изданиях, в частности в галлимаровской серии «Библиотека Плеяды».

На русском языке роман «Содом и Гоморра» впервые был напечатан в 1938 г. в переводе А. Федорова и Н. Суриной. Перевод Н. М. Любимова был закончен летом в 1982 г., но издание книги затянулось; она вышла – с ханжескими цензурными изъятиями – лишь в 1987-м (издательство «Художественная литература»). В 1993 г. этот же купированный текст напечатало издательство «Республика». В 1992 г. издательство «Крус» и в 1999 г. издательство «Амфора» выпустили полный перевод «Содома и Гоморры».

Для настоящего издания комментарии заново просмотрены и в очень небольшой степени расширены и исправлены.

Стр. 5. Эпиграф – из стихотворения Альфреда де Виньи «Гнев Самсона» (стих 78), входящего в цикл «Судьбы», изданный посмертно, в 1864 г.

…моего посещения герцога и герцогини, о которых только что шла речь… – В первом издании эта часть «Содома и Гоморры» была напечатана вместе с романом «У Германтов», который как раз заканчивался описанием этого визита героя.

Стр. 7. …это была статуя Паламеда XV… – Придумывая генеалогию рода Германтов, Пруст углубляется в далекое Средневековье; именно поэтому он дает барону де Шарлю имя Паламед (заимствовав его из средневековых рыцарских романов) и создает ему предка с тем же звучным именем.

Стр. 11. …я… подсматривал за происходившим в комнате у дочери Вентейля. – Об этом рассказывается в романе «По направлению к Свану».

Бурская война – война за независимость Трансвааля и так называемой Оранжевой республики, основанных голландскими колонистами («бурами») на юге Африки, против Англии (1899–1902). Несмотря на ряд успехов буров, война закончилась установлением в этих землях английского колониального господства.

Стр. 12. «Золотая легенда» – наиболее значительный в литературном отношении средневековый свод житий католических святых. Составлен на латинском языке Иаковом Ворагинским (Джакопо да Варецце; ок. 1229–1298) во второй половине XIII в.

Стр. 13. …как халиф, обходивший Багдад… – Речь идет об одной из легенд о багдадском халифе Гаруне ар-Рашиде (765–809), переодевавшемся в простую одежду и ходившем ночью по городу, подслушивая разговоры подданных.

Стр. 14. Орлеанский собор – собор Святого Креста в Орлеане. Построенный в XIII–XVI вв. в готическом стиле, он был разрушен в 1568 г. в период Религиозных войн католиков и гугенотов. Он был восстановлен в прежнем стиле в XVII–XVIII вв., но это была уже, по сути, подделка под готику, время которой прошло; не спасли дело и достройки и переделки 1816–1829 гг.

Обре – пригород Орлеана, где находится большой железнодорожный вокзал.

Диана де Пуатье (1499–1566) – возлюбленная французского короля Генриха II, имевшая на него безраздельное влияние.

Стр. 15. … час, когда всходит Диана. – В римской мифологии Диана была олицетворением Луны.

Стр. 16. Даже Одиссей сперва не узнал Афину. – Имеется в виду один из эпизодов «Одиссеи» Гомера: когда герой прибыл на Итаку, Афина явилась ему в облике юноши-пастуха и давала советы, как поступить с женихами Пенелопы (песнь XIII, 220 сл. ).

…проступают, как мене, текел, фарес… – Имеется в виду известный библейский эпизод (Книга пророка Даниила, V); во время пира, устроенного в Вавилоне царем Валтасаром в тот момент, когда город был осажден персами под предводительством Дария, в пиршественной зале на стене проступили пророческие слова, значащие в переводе: «исчислен, взвешен, разделен», предрекающие конец правления Валтасара.

Стр. 17. Эфеб – у древних греков – юноша 18–20 лет.

Стр. 18. …как у того поэта… – Далее Пруст намекает на некоторые обстоятельства жизни Оскара Уайльда (1856–1900): по обвинению в безнравственности писатель был осужден на два года тюрьмы (1895–1897), выйдя из которой он вынужден был поселиться в Париже.

…подобно Самсону… вращать мельничный жернов. – Имеется в виду известный библейский рассказ о богатыре Самсоне, тайну силы которого выведала Далила и остригла ему во сне волосы, сделав тем самым его легкой добычей врагов; попав в плен к филистимлянам, Самсон был ослеплен, закован в цепи и был вынужден вращать мельничный жернов (Книга Судей, XVI, 21).

«Оба пола умрут в свой черед» – цитата из стихотворения А. де Виньи «Гнев Самсона» (стих 80).

Стр. 21. Эндр – французский департамент, расположенный вдоль течения реки Эндр, впадающей в Луару; главный город – Шатору.

Стр. 22. Мендельсоновское музыкальное общество. – Во второй половине прошлого века в европейских музыкальных кругах были очень популярны сочинения Феликса Мендельсона-Бартольди (1809–1847), оказавшего сильное влияние на развитие музыки. Общества его имени возникали неоднократно. Пруст, скорее всего, не имеет в виду какое-нибудь из них конкретно.

Schola Cantorum. – Речь идет об основанной в 1896 г. в Париже певческой школе, готовившей певцов для церковных хоров, но вскоре преобразованной в музыкальное училище обычного типа. Основателем школы и ее многолетним руководителем был композитор и дирижер Венсан д'Энди (1851–1931). Д'Энди слыл антисемитом, тогда как Мендельсоновское общество считалось прибежищем «сионистов».

…принцев Иенских и Потена… – Пруст иронически сталкивает имена вымышленных им аристократов и владельца действительно существовавшей в Париже гастрономической фирмы, имевшей в столице несколько магазинов, в том числе на бульваре Мальзерб, недалеко от дома, где до 1900 г. жил писатель.

Стр. 23. Галатея – нимфа, возлюбленная циклопа Полифема (греч. миф. ).

Стр. 25. Спутник Сатурна. – Вероятно, Пруст имеет в виду спутника этой планеты Титана. Согласно античной мифологии, сам Сатурн и его спутники чуждались женской любви и были уничтожены богами-олимпийцами.

Стр. 26. Роб Рой, Диана Вернон – герои романа Вальтера Скотта «Роб Рой» (1818).

Хлоя – героиня пасторального романа древнегреческого писателя Лонга (II–III в. н. э. ) «Дафнис и Хлоя». Морис Равель (1875–1937) написал на этот сюжет хореографическую симфонию, поставленную в 1912 г. в Париже антрепризой Дягилева.

Стр. 28. Гризельда – героиня средневековых легенд и поэм, образец верности и долготерпения; этим сюжетом воспользовался Боккаччо в последней новелле «Декамерона», затем сюжет обрабатывали Петрарка, Шарль Перро и др.

Андромеда – дочь царя Кефея и возлюбленная Персея; прикованная к утесу, Андромеда чуть не была пожрана морским чудовищем, в жертву которому она была принесена; чудовище это было послано Посейдоном по просьбе нереид, так как они испытывали зависть к красоте Андромеды. Прилетевший в последний момент юноша Персей спас девушку и затем женился на ней (греч. миф. ).

Стр. 29. Коллеж де Франс – существующее и поныне научное и высшее учебное заведение в Париже. Основано в 1530 г. французским королем Франсиском I в противовес Сорбонне как новая гуманистическая школа ренессансного типа.

Мишле, Жюль (1798–1874) – знаменитый французский историк. Пруст в данном случае имеет в виду его естественно-научные труды, в частности книгу «Море» (1861).

…«свой пламень, свой напев, свое благоуханье» – цитата из стихотворения Виктора Гюго, входящего в цикл «Внутренние голоса» (1837); Пруст цитирует стихотворение XI, стихи 3–4.

Стр. 33. …как сказано в Книге Бытия… – Далее Пруст пересказывает и отчасти цитирует первую книгу Библии Бытие (XVIII, 20–21).

…подобно жене Лота… – Имеется в виду известный библейский эпизод: когда Лот с женой и дочерьми бежал из разрушаемого Содома, ангелы предупредили беглецов, чтобы они не оборачивались, однако жена Лота обернулась и превратилась в соляной столп (Бытие, XIX, 26).

«…если кто может сосчитать песок морской…» – не вполне точная цитата из Библии (Бытие, XXII, 17).

Стр. 35. Луксорский обелиск – памятник древнеегипетского искусства; два таких обелиска стояли перед храмом Амона в г. Луксоре на правом берегу Нила (на месте одного из пригородов древних Фив); один из них был в 1836 г. перевезен во Францию и установлен на площади Согласия, недалеко от Тюильри.

Стр. 36. Курвуазье – вымышленные (как и все остальные) родственники Германтов.

Детай, Эдуард (1848–1912) – французский художник-баталист; его картина «Сон», упоминаемая ниже, написана в 1888 г., ныне в Музее Орсе. Детай слыл ярым националистом и антисемитом и примыкал к правым кругам французского общества.

Стр. 39. Гексли, Томас Генри (1825–1895) – выдающийся английский естествоиспытатель-дарвинист.

…племянник которого… – Речь идет об английском писателе-сатирике Олдосе Хаксли (1894–1963). Пруст мог знать его роман «Желтый Кром» (1921) и два сборника стихов (самые известные произведения Хаксли вышли уже после смерти Пруста). В действительности О. Хаксли (Гексли) был не племянником, а внуком Т. Г. Гексли.

…строфа Малерба… – Пруст цитирует строку из поэмы французского поэта начала XVII в. Франсуа де Малерба (1555–1628) «Слезы Святого Петра» (стих 240), написанной в 1587 г. и посвященной королю Генриху III.

Стр. 40. …зло неисправимо, как сказано в известном сонете… – Пруст имеет в виду сонет третьестепенного французского поэта Алекси-Феликса Арвера (1806–1850); он был достаточно плодовит как драматург, но в памяти потомков остался лишь одним стихотворением, как раз этим сонетом, опубликованным в 1833 г.

Стр. 41. Профессор Э. – Этот персонаж появляется в предыдущем романе Пруста; там он лечит умирающую бабушку героя. Его прототипом был доктор Эдуард Бриссо (1852–1909), коллега отца писателя.

Стр. 44. Орсейская набережная. – Здесь в Париже помещается министерство иностранных дел.

«Ла Пресс» – популярная парижская ежедневная газета праворадикального направления; выходила в 1836–1885 и 1888–1928 гг.

Стр. 47. Бюлов, Бернхард (1849–1929) – немецкий государственный деятель; он был канцлером Германской империи в 1900–1909 гг., затем послом в Риме. В 1886 г. он женился на итальянской аристократке Марии Беккаделли.

Пинчо – один из римских холмов, место жительства итальянской аристократии.

…все знают видного французского дипломата… – Пруст пишет здесь о Морисе Палеологе (1859–1944), дипломате и писателе, по национальности греке, чьи предки якобы принадлежали к одной из византийских императорских династий. В 1914–1917 гг. Палеолог был французским послом в России.

Принцесса Палатинская. – Речь идет о Шарлоте-Елизавете Баварской (1652–1722), на которой вторым браком был женат герцог Филипп Орлеанский (1640–1701), брат Людовика XIV. Ее письма, непредвзято изображающие падение нравов французского двора, были впервые изданы в 1857 г.

Стр. 48. …рядом с германским послом… – Им в 1901–1914 гг. был князь Радолен (1841–1917).

Стр. 49. Де ла Тур дю Пен-Верклоз, де ла Тур дю Пен-Гуверне… – Эти и другие представители аристократических фамилий действительно существовали во времена Пруста; их имена упоминаются в парижских справочниках тех лет («Весь Париж» и т. п. ).

Карпаччо, Витторе (ок. 1455–1525) – итальянский художник венецианской школы; ему принадлежат серии картин, иллюстрирующих церковные легенды, а также сцены празднеств, пиров и т. д., где ярко проявилось композиционное и колористическое мастерство живописца.

Веронезе, Паоло (1528–1588) – итальянский художник, работавший в Венеции, автор больших полотен на исторические и мифологические темы. Среди них немало многофигурных композиций, изображающих, в частности, торжества, празднества и т. д.

«Тангейзер» – опера Р. Вагнера, созданная в 1845 г. на сюжет средневековой легенды о поэте, проникшем в грот Венеры и проведшем там несколько лет. Пруст имеет в виду марш и хор из второго акта оперы Вагнера.

Вартбургский замок – замок Вартбург в Саксонии, недалеко от Эйзенаха; в Средние века здесь устраивались состязания поэтов-миннезингеров.

Стр. 52. …подобно статуе Победы… – Пруст имеет в виду античную статую богини победы Нике, стоящую на верхней площадке парадной лестницы Лувра.

Стр. 53. «Гармония» в черных и белых тонах – одна из картин англо-американского художника-импрессиониста Джона Уистлера (1834–1903), творчеством которого интересовался Пруст, не раз упоминая его в своих книгах. В данном случае он может иметь в виду «Портрет матери» Уистлера («гармония в серых и черных тонах») или портрет Роберта де Монтескью («гармония в черных и золотых тонах»).

Стр. 54. Герцог д'Эгильон, Эмманюэль-Арман (1720–1788) – французский государственный деятель, министр Людовика XV. Скорее всего, Пруст имеет в виду именно этого представителя данной аристократической семьи.

Стр. 56. Робер, Гюбер (1733–1808) – французский художник, мастер преромантического пейзажа, изображавший живописные руины на фоне соответствующим образом трактованного пейзажа. Отдельные работы Гюбера Робера связаны с декорационным и садово-парковым искусством.

Стр. 57. Великий князь Владимир. – Пруст имеет в виду русского великого князя Владимира Александровича (1847–1909), второго сына Александра II и дядю Николая II. Со своей женой великой княгиней Марией Павловной (1854–1920) великий князь подолгу жил в Париже, имея широкий круг знакомств в светском обществе столицы.

…воскликнул великий князь. – В данном случае речь идет о великом князе Павле Александровиче (1866–1919), младшем сыне императора Александра II.

Стр. 58. Королева итальянская. – Речь идет о Елене Черногорской (1872–1953), вышедшей замуж в 1896 г. за будущего итальянского короля Виктора-Иммануила III (правил в 1900–1946 гг. ).

Кобурги – старинная баварская аристократическая фамилия; ее представители были в прошлом владетельными князьями и видными политическими деятелями феодальной Германии.

Стр. 59. Анфилаксия – острое воспаление суставов.

Стр. 60. Г-жа Стандиш (1848–1933) – светская дама, знакомая Пруста, который интересовался ее манерой одеваться и вести себя в обществе; она являлась для него как бы полной противоположностью герцогини Германтской.

Герцогиня де Дудовиль. – Эта светская дама, урожденная принцесса де Линь (ум. в 1898 г. ), принадлежала к очень древнему аристократическому роду.

Стр. 61. Тьеполо, Джамбаттиста (1696–1770) – итальянский художник венецианской школы, замечательный мастер колорита, что проявилось в его многочисленных пейзажах.

Стр. 63. Школа политических наук – высшее учебное заведение в Париже, готовящее в основном дипломатических работников. Осенью 1890 г. Пруст записался на юридический факультет этой школы, но занятий не посещал и курса не кончил.

Стр. 64. …в трагедиях Расина… – далее Пруст упоминает персонажей трагедии Расина «Гофолия» и «Есфирь».

…восседающий в пурпуре»… – цитата из «Есфири» (стих 83).

Сузы – древняя столица персидского царя Дария. Раскопки, которые велись там с 1884 г., открыли много замечательных архитектурных сооружений.

…восклицает в «Есфири»… – Далее Пруст цитирует стихи 122–125 из этой трагедии Расина. Это слова произносит Элиза, наперсница героини.

«К народу своему…» – цитата из «Есфири» (стихи 101–106).

Стр. 65. «Однако до сих пор не знает царь…» – цитата из «Есфири» (стихи 90, 92). Слова Элизы. Пруст в данном случае цитирует не очень точно: он выпускает один стих и сильно видоизменяет заключительный.

Д'Аннунцио, Габриэле (1863–1938) – итальянский писатель; в его творчестве соединились реалистические (и даже натуралистические) тенденции с элементами символизма и с ницшеанским культом «сильного человека». В начале столетия был одним из кумиров европейской интеллигенции.

Извольский, Александр Петрович (1856–1919) – русский государственный деятель и дипломат, министр иностранных дел (1906–1910), затем русский посол в Париже (1910–1917). Был горячим сторонником франко-русского союза в преддверии Первой мировой войны.

…умерли Ибсен и д'Аннунцио… – Генрик Ибсен скончался в конце мая 1906 г. и вряд ли мог оказаться в Париже в одно время с Извольским. Д' Аннунцио был еще жив.

Стр. 66. «Голуа» – популярная в светских кругах Парижа ежедневная газета монархического направления.