ДЖИАМО КАЗАНУНДА 7 страница

– Но кто‑ то должен подежурить у двери, – разволновался Веренс. – Шон сейчас в карауле, а…

– Никто ее похищать не собирается. Иди, иди, я со всем разберусь.

– Э‑ э, а точно…

– Иди же!

Нянюшка Ягг выждала, пока все не спустятся по главной лестнице. Спустя некоторое время грохот колес по мостовой и общие крики возвестили, что свадебная процессия отбыла – без невесты.

Мысленно досчитав до ста, нянюшка подкралась к двери.

– Маграт? – позвала она.

– Уходи!

– Я знаю, как ты себя чувствуешь. Я тоже всегда немного волновалась перед брачной ночью.

Она едва сдержалась, чтобы не добавить, что в основном волнения эти были связаны с возможностью возвращения домой Джейсона – как всегда, в самый неподходящий момент.

– И не волнуюсь я вовсе! Я в гневе!

– Почему?

– Сама знаешь.

Нянюшка сняла шляпу и почесала затылок.

– Ничего не понимаю…

– И он знал. Я знаю, что он знал, и знаю, кто сказал ему, – услышала она глухой голос из‑ за двери. – Это вы все подстроили. О, как вы, наверное, смеялись надо мной!

Нянюшка хмуро смотрела на безучастную резную дверь.

– Нет, я по‑ прежнему ничего не понимаю.

– Не желаю больше разговаривать с тобой.

– Все пошли на Проставление, – сообщила нянюшка Ягг.

Никакого ответа.

– А потом они вернутся.

Полное отсутствие диалога.

– Начнется попойка, будут жонглеры и ребята, которые засовывают дурностаев друг другу в штаны.

Молчание.

– А потом настанет завтра – и что ты будешь делать?

Молчание.

– Ты всегда можешь вернуться в свою хижину, туда еще никто не въехал, ну, или остановишься у меня, если хочешь. Так или иначе, тебе придется решать, потому что ты не можешь вечно сидеть здесь взаперти, понимаешь?

Нянюшка прислонилась к стене.

– Помню, как‑ то очень давно моя матушка рассказала мне о королеве Амонии. Правда, королевой Амония пробыла всего три часа, а все потому, что на свадьбе гости затеяли игру в прятки и она спряталась в большом сундуке на каком‑ то чердаке, а крышка сундука возьми да захлопнись. В общем, нашли ее только через семь месяцев, а к тому времени свадебный торт, так скажем, слегка протух.

Молчание.

– Слушай, ты и дальше молчать собираешься? Я не могу торчать здесь всю ночь, – упрекнула нянюшка. – Утром все само наладится, вот увидишь.

Молчание.

– Почему бы тебе не лечь спать пораньше? – предложила нянюшка. – Позвони, и наш Шончик мигом принесет тебе горячее питье. По правде говоря, в замке несколько прохладно. Просто удивительно, как эти старые камни поглощают тепло.

Молчание.

– Ну, я пошла? – спросила нянюшка у не желающей сдаваться тишины. – Как вижу, делать здесь особенно нечего. Ты уверена, что не хочешь поговорить?

Молчание.

– Перед богом вставай, перед королем кланяйся, перед мужем опускайся на колени – вот рецепт счастливой жизни, – обратилась нянюшка Ягг ко всему миру в целом. – В общем, я ухожу. Знаешь что, завтра я приду пораньше, помогу тебе приготовиться, ну и все такое прочее. Что скажешь?

Молчание.

– Ладушки, на том и порешим, – сказала нянюшка. – Всего хорошего!

Еще целую минуту она ждала. Зная человеческую натуру, справедливо было бы предположить, что засов сейчас отодвинется и Маграт выглянет в коридор или даже окликнет ее. Но этого не произошло.

Нянюшка покачала головой. Она знала три способа проникновения в комнату, и лишь один из них был связан с дверью. Но всему свое время, а время ведьмовства еще не наступило. Нянюшка Ягг прожила долгую и, в общем‑ то, счастливую жизнь исключительно благодаря тому, что точно знала, когда не стоит применять свои ведьмовские силы. А в данный момент этого делать явно не следовало.

Она спустилась по лестнице и вышла из дворца. Шон стоял на карауле у главных ворот и тайком отрабатывал удары каратэ на вечернем воздухе. Завидев нянюшку, он в смущении замер.

– Привет, мам. Вот, все на Представлении, а я тут торчу…

– Полагаю, в день очередной зарплаты король по достоинству оценит твое рвение, – откликнулась нянюшка Ягг. – Напомни мне, чтобы я напомнила ему.

– А ты сама что, не идешь туда?

– Я… пожалуй, я прогуляюсь по городу, – пожала плечами нянюшка. – Ты Эсме случаем не видел? Она тоже на Проставлении?

– Не видел, мам.

– Ну, у меня тут кое‑ какие дела образовались…

Но едва она успела сделать несколько шагов, как услышала за своей спиной вкрадчивый голос:

– Здравствуй, о услада ночей моих.

– Казанунда? Ты что, всегда так подкрадываешься к людям?

– Я заказал ужин. «Козел в кустах» – знаешь такое заведение? – сообщил гном‑ граф.

– Ой, но там же так дорого! – воскликнула нянюшка Ягг. – Честно говоря, туда я никогда не захаживала…

– В честь свадьбы им завезли особые блюда. Для всех приезжих господ, – сообщил Казанунда. – И я уже обо всем договорился.

А это было совсем не просто.

Использование пищи в качестве средства, повышающего половое влечение, не нашло широкого применения в Ланкре, за исключением, конечно, знаменитого морковно‑ устричного пирога нянюшки Ягг[27]. Например, шеф‑ повар «Козла в кустах» был искренне уверен, что пищу и секс объединяют только различные комические жесты с использованием, скажем, огурцов. Он никогда не слышал о шоколаде, банановой кожуре, авокадо, зефире и тысяче других блюд, которые люди с успехом используют для того, чтобы добраться из пункта А в пункт Б по извилистой дороге романтических ухаживаний. На составление меню Казанунда потратил целых десять минут, и внушительное количество денег перешло из рук в руки.

Он заказал хорошо продуманный романтический ужин при свечах. Казанунда был искренним приверженцем искусства обольщения.

Для расы гномов вышеупомянутое искусство заключалось, как правило, в тактичном выяснении пола другого гнома, облаченного в множество слоев кожаной одежды и несколько кольчуг. Многие высокие женщины по всему континенту, доступные лишь при помощи стремянки, долго еще вспоминали о своих встречах с Казанундой.

Вероятность появления среди гномов подобной личности стремилась к абсолютному нулю. Это как если бы среди эскимосов появился вдруг прирожденный специалист по выращиванию редких тропических растений и уходу за ними. Великий, но до сей поры сдерживаемый океан сексуальности гномов нашел‑ таки дырочку у основания дамбы – совсем маленькую, однако достаточную для приведения в действие мощной динамо‑ машины. Тем, чем его друзья‑ гномы занимались крайне редко, лишь когда этого требовала природа, Казанунда занимался постоянно – иногда на заднем сиденье паланкина, а однажды даже на дереве вверх ногами, но всегда, и это очень важно, уделяя огромное внимание деталям. Типично гномье отношение к делу. Гномы способны месяцами корпеть на каким‑ нибудь замысловатым ювелирным украшением, поэтому Казанунда был желанным гостем в богатых особняках и дворцах – когда хозяин был в отъезде. Ну а способность быстро вскрыть любой замок (гномы – великие специалисты по замкам) весьма полезна для выхода из затруднительных ситуаций, которые порой случаются в будуаре по вине мужчин, абсолютно не доверяющих своим женам.

Нянюшка Ягг была привлекательной женщиной («привлекательная» и «красивая» – это не одно и то же). Казанунду она просто очаровала. С ней было приятно находиться рядом, и взгляды ее были настолько широки, что могли вместить три футбольных поля и кегельбан в придачу.

– Эх, где же мой верный арбалет? … – пробормотал Чудакулли. – Шикарная вешалка вышла бы для моей шляпы.

Единорог помотал башкой и принялся рыть копытом землю. От его боков валил пар.

– Здесь одного арбалета мало, – откликнулась матушка. – В твоих пальцах точно ничего не осталось?

– Ну, можно создать иллюзию, – предложил волшебник. – На это много магии не требуется.

– Не сработает. Единорог – эльфийская тварь. Такие штуки на них не действуют. Они видят сквозь иллюзии. И это естественно, они ведь сами мастера по всяким наваждениям. А как насчет этого склона? Сможешь его одолеть?

Они одновременно посмотрели на склон. Он представлял собой почти отвесную стену из красной глины, скользкую, как настоящий жрец.

– Тогда отступаем, – решила матушка. – Только медленно.

– А как насчет его разума? Вы же умеете проникать в головы животных.

– Там уже живет кое‑ кто. Этот бедолага – ее любимец. И подчиняется только ей.

Единорог двинулся следом, не спуская с них глаз.

– А что будем делать, когда подойдем к мосту?

– Ты плавать умеешь?

– Но река далеко внизу.

– А тот омут? Неужели не помнишь? Однажды, лунной ночью, ты нырнул в него…

– Тогда я был молодым и глупым.

– Ну и что? А сейчас ты старый и глупый.

– Я раньше думал, что единороги более… э‑ э, пушистые.

– Только не позволяй их чарам завладеть тобой! Смотри в оба! Ты должен видеть только то, что у тебя перед глазами! А перед глазами у тебя большущая животина с чертовски острым рогом на башке!

Единорог начал бить копытом.

Ноги матушки коснулись настила моста.

– Он случайно попал сюда и не может вернуться, – продолжала она. – Не будь нас двое, он бы уже бросился в атаку. Ага, мы примерно на середине моста…

– В реке много талого снега, – с сомнением в голосе заметил Чудакулли.

– Да, встречается, – кивнула матушка. – Ладно, увидимся у плотины.

И исчезла.

У единорога, который до сего момента никак не мог выбрать, на кого бы броситься, остался только один выбор в лице Чудакулли.

А до одного единорог считать умел.

Он опустил голову.

Чудакулли никогда не нравились лошади, здравомыслие не относилось к сильным чертам характера этих животных.

Когда единорог бросился вперед, Чудакулли перепрыгнул через парапет и безо всякой аэродинамической грациозности полетел в ледяные воды реки Ланкр.

До театра библиотекарь был сам не свой. На театральных премьерах его всегда можно было найти в первом ряду, а некие анатомические особенности позволяли библиотекарю хлопать в два раза громче и кидаться арахисовыми скорлупками в два раза дальше.

Но сейчас библиотекарь чувствовал себя обманутым. Ланкрская библиотека сплошь состояла из толстых томов по этикету, разведению скота и управлению хозяйством – ничего интересного! Как правило, королевские семьи не отличались любовью к чтению.

И от Представления он ничего особенного не ждал. Библиотекарь заглянул за мешковину, служившую стенкой гримерной, и увидел там с полдюжины коренастых мужчин, яростно спорящих друг с другом. Похоже, сегодня не получится насладиться трагическим искусством, хотя всегда существовала возможность, что один из них влепит другому по роже тортом[28].

Библиотекарю удалось занять в первом ряду целых три места. Люди с удивительной готовностью уступали ему места, просто уступали, и все. Потом, исчезнув на пару минут, он вернулся с пакетиком арахиса. Никто не знал, где библиотекарь берет арахис.

– У‑ ук?

– Нет, спасибо, – отказался Думминг Тупс. – Меня от них пучит.

– У‑ ук?

– Уважаемые зрители! Сегодня мы разыграем для вас превеселое Представление! Ого‑ го! Опилки и патока! Набей свою селедку и покуривай!

– Нет, думаю, ему тоже не хочется, – сказал Думминг.

Занавес поднялся, вернее, был отодвинут в сторону пекарем Возчиком.

Представление началось.

Библиотекарь взирал на сцену со все усиливающейся тоской. Представление было просто поразительным. Обычно он не возражал против плохой актерской игры – при условии, что достаточное количество кондитерских изделий летало по воздуху. Но эти люди вообще не умели играть – ни хорошо, ни плохо. А бросаться тортами никто, похоже, не собирался.

Он достал из кулька орех, задумчиво повертел его в пальцах, внимательно рассматривая левое ухо Портного, второго ткача…

И вдруг почувствовал, как все волосы на его теле встают дыбом. На орангутане это выглядит очень круто.

Библиотекарь посмотрел на холм, высящийся позади «актеров», и глухо заворчал.

– У‑ ук?

Думминг ткнул его локтем.

– Тихо ты! – прошептал он. – По‑ моему, они начинают вживаться в роли…

Актер в соломенном парике что‑ то произнес, и по ланкрскому театру прокатилось странное эхо.

– Что‑ что она сказала? – спросил Думминг.

– У‑ ук!

– Как это у них получилось? Отличный эффект, просто…

Думминг неожиданно замолчал.

А библиотекарь вдруг почувствовал себя очень‑ очень одиноким.

Взгляды всех зрителей были направлены на травяную сцену.

Он помахал волосатой рукой перед глазами Тупса.

Воздух над холмом колыхался, а трава на склоне двигалась так, что у орангутана заболели глаза.

– У‑ ук?

На холме, между камнями, повалил снег.

– У‑ ук?

Маграт по‑ прежнему сидела в своей комнате. От нечего делать она решила распаковать подвенечное платье.

Кстати, платье…

Могли бы с ней посоветоваться. В конце концов, оно предназначается именно для нее… предназначалось. Сначала выбирать материал, бесконечные примерки, потом менять материал, менять фасон, снова примерять и примерять…

…Хотя, конечно, она девушка самостоятельная и совсем не нуждается в подобных глупостях…

…Но выбирать наряд должна была она. Платье было из белого шелка, с изящной отделкой кружевами. Маграт не особо владела портняжьим языком. Она знала, что это такое, просто не знала, как оно называется. Все эти рюшечки, складочки, вставочки и прочее.

Она приложила к себе платье и критически осмотрела его.

На стене висело маленькое зеркало. После определенной внутренней борьбы Маграт наконец сдалась и решила примерить наряд. Не то чтобы она собиралась надеть его завтра. Но если бы она его не примерила, то всю жизнь потом мучилась бы, не зная, как оно на ней сидело. Платье подошло. Вернее, не подошло, но весьма и весьма привлекательным образом. Сколько бы Веренс ни заплатил за него, деньги он потратил не зря. Портной продемонстрировал настоящее искусство, платье интригующе облегало в принципе не облегаемую Маграт и вздымалось там, где у самой Маграт вздыматься было нечему. Лента фаты была украшена цветами. «Еще раз я не разрыдаюсь, – сказала себе Маграт. – О нет, я останусь рассерженной. И буду сердиться все сильней, пока не приду в ярость, а когда они вернутся, я… …И что я сделаю? »

Она могла попытаться проявить равнодушие. Могла величественно пройти мимо… платье как нельзя кстати… и преподать им урок.

И что потом? Оставаться здесь нельзя, ведь скоро все всё узнают. Обязательно узнают. О письме. Новости распространялись по Ланкру быстрее, чем скипидар по больному ослу.

Ей придется уехать. Может, удастся найти местечко, где нет своей ведьмы, и начать все с начала? Хотя сейчас Маграт предпочла бы любую другую профессию, если бы для экс‑ ведьмы таковая существовала.

Маграт решительно выставила вперед подбородок. Желчь пузырилась в ней, как горячий источник, в таком состоянии она была готова создать новую профессию.

Никак не связанную с общением с мужчинами и всякими назойливыми старухами.

И она сохранит это проклятое письмо – чтобы помнить.

Она‑ то голову ломала – и как это Веренс так ловко все подгадал. А оказалось, все проще некуда. О, как они, наверное, смеялись над ней…

На краткий миг нянюшкой Ягг овладели странные сомнения – вроде бы она должна быть сейчас совсем в другом месте… Впрочем, сомнения тут же развеялись – в ее возрасте приглашения на интимный ужин при свечах случаются не каждый день. Нельзя все время волноваться о судьбах мира, нужно немного и о себе позаботиться. Об исполнении своих сокровенных желаний.

– Очень неплохое вино, – сообщила она, приступая ко второй бутылке. – Как, ты сказал, оно называется? – Нянюшка всмотрелась в этикетку. – «Кото Шампань»? И они в таком отличном вине котов купают? В ихних заграницах все сумасшедшие.

Ручкой ножа она протолкнула пробку в горлышко и хорошенько встряхнула бутыль, чтобы «змия взбодрить», как сама потом объяснила.

– А чего я совсем не понимаю, так это зачем его пить из дамских башмаков? – продолжала нянюшка. – Знаю, так полагается, просто не могу понять, что такого прекрасного в возвращении домой в башмаках, полных вина. А ты не голоден? Если не хочешь этот хрящик, я его съем. Омаров больше не осталось? Мне еще не доводилось есть омаров. И такого майонеза. И таких яиц, набитых чем‑ то. Кстати, по‑ моему, этот ежевичный джем воняет рыбой.

– Это икра, – пробормотал Казанунда.

Он сидел, положив подбородок на ладони, и смотрел на нянюшку с восторженной страстью.

К вящему своему удивлению, он получал сейчас огромное наслаждение – причем не в горизонтальном положении.

Казанунда точно знал, как должен протекать ужин подобного рода. Подобные ужины – один из основных видов оружия в арсенале опытного соблазнителя. Соблазняемую следовало обильно угощать хорошими винами и дорогими, но легкими яствами. Далее должны последовать обмен понимающими взглядами поверх стола и переплетение ног под оным. Многозначительное поедание груш и бананов. Таким образом, нежно, но неумолимо корабль обольщения направлялся в нужную бухту.

Однако это была нянюшка Ягг. Нянюшка Ягг по‑ своему ценила хорошие вина. Казанунда и представить себе не мог, что белое вино можно запивать портвейном только потому, что оно закончилось.

Что же касается еды… Еде нянюшка тоже отдавала должное. Казанунда никогда в жизни не видел столь энергичной работы локтями. Покажи нянюшке Ягг хороший ужин, и она набросится на него с вилкой, ножом и тараном. Особенно ярким впечатлением было зрелище поедания нянюшкой омара. Такое забывается не скоро. Еще несколько недель придется выковыривать из стен таверны куски клешней.

А еще была спаржа… Он, конечно, попытается забыть, как нянюшка Ягг уминала спаржу, но вряд ли эти воспоминания так быстро сотрутся. Вероятно, все дело в том, что нянюшка была ведьмой. А ведьмы всегда крайне недвусмысленно выражали свои желания. Вы можете взять приступом скалы, перейти бурные реки и спустится на лыжах по крутым горным склонам – все ради того, чтобы принести нянюшке коробку шоколадных конфет. Но только вы и шипы с ботинок не успеете снять, а нянюшка уже будет приканчивать ваш подарок.

Чем бы ни занималась ведьма, она делает все на сто процентов.

– Ты не будешь доедать эти креветки? Тогда передай мне блюдо.

Он было попытался поработать ногой, чтобы перевести ужин в следующую стадию, но сильный удар кованым башмаком по лодыжке быстро заставил его позабыть об этих намерениях.

А потом появился цыган‑ скрипач. Сначала нянюшка Ягг выразила неудовольствие тем, что какие‑ то типы пиликают над ее ухом и отвлекают от еды, но во время перемены блюд она сама выхватила из рук цыгана скрипку, зашвырнула смычок в кадку с камелиями, перенастроила инструмент на что‑ то, похожее на банджо, и пропела Казанунде три куплета песни, которую она назвала, учитывая, что ее кавалер прибыл из заграницы, «Дас Еж Нихт Содомит».

После чего нянюшка выпила третью бутылку вина.

А еще Казанунду пленяло то, как лицо нянюшки Ягг превращалось в массу горизонтальных веселых морщинок, когда она смеялась, а смеялась нянюшка Ягг много.

Внезапно сквозь легкие винные пары Казанунда осознал, что он действительно веселится.

– Насколько я понимаю, никакого господина Ягга нет? – поинтересовался он как бы между делом.

– Как это нет? Куда ж он денется? – удивилась нянюшка. – Лежит себе на кладбище. Мы похоронили его много лет назад. Пришлось. Потому что он умер.

– Должно быть, тяжело жить одной?

– Ужасно тяжело, – подтвердила нянюшка Ягг, которая ни разу не готовила обед и не вытирала пыль с того самого времени, как ее старшая дочь подросла.

Плюс запуганные до смерти невестки, которые готовили нянюшке не меньше четырех разных блюд в день…

– И, наверное, особенно одиноко по ночам? – Разговор шел по накатанной колее.

– Ну, у меня есть Грибо, – сказала нянюшка. – Он греет меня по ночам.

– Грибо…

– Это кот. Как думаешь, здесь пудинги подают?

А потом нянюшка заказала еще бутылочку.

Пчеловод господин Брукс зачерпнул из кастрюли, которая постоянно стояла на плите в его укромном сарайчике, немного зеленоватой, дурно пахнущей жидкости и наполнил опрыскиватель.

На ограде сада он обнаружил осиное гнездо. К утру оно превратится в морг.

У пчел была одна особенность. Леток улья они защищали ценой собственных жизней – если, конечно, это было необходимо. Но осы, пронырливые сволочи, были большими мастерами по части обнаружения какой‑ нибудь щели в задней стенке и обкрадывали улей в два счета. Самое забавное, что находящиеся в улье пчелы никак не могли им помешать. Они охраняли вход, но понятия не имели, что делать, если оса уже проникла в улей.

Господин Брукс нажал на поршень. Из опрыскивателя вылетела струя жидкости и оставила на полу дымящийся след.

Вообще, осы довольно‑ таки красивые твари. Но если ты за пчел, значит, должен быть против ос.

В замке шло какое‑ то торжество. Господин Брукс смутно припоминал, что ему тоже вручали какое‑ то приглашение, но подобные забавы мало интересовали его. Особенно сейчас. Что‑ то было не так. Ульи наотрез отказывались роиться.

Обходя вечером свои владения, он услышал странный звук. Иногда теплыми ночами пчелы вылетали из ульев, повисали напротив летков и махали крылышками, чтобы детки не перегрелись. Но сейчас пчелы летали вокруг ульев.

Чем‑ то они были рассержены. И как будто готовились отразить некую угрозу.

На границе Ланкра реку перегораживала серия небольших плотин. Матушка Ветровоск вылезла из воды на отсыревшие доски и уже оттуда перебралась на сухой берег. Опустившись на землю, она вылила воду из башмаков.

Через некоторое время вниз по течению спустилась остроконечная шляпа. Возле плотины она поднялась, обнаружив под собой промокшего насквозь волшебника. Матушка протянула руку и помогла Чудакулли вылезти из воды.

– Ну как? – поинтересовалась она. – Бодрит, правда? Мне показалось, что холодная ванна тебе не повредит.

Чудакулли попытался вытрясти из уха ил, после чего с подозрением посмотрел на матушку Ветровоск.

– А почему ты не мокрая?

– Не мокрая?

– Ну да. Просто влажная. А я промок до нитки. Как у тебя получилось прыгнуть в реку и вылезти оттуда всего‑ навсего чуть влажной?

– Я быстро сохну.

Матушка осмотрела скалы. Неподалеку круто вверх уходила дорога, ведущая в Ланкр, но были и другие, потайные тропки, известные матушке.

– Итак, – сказала она скорее себе самой. – Она не хочет, чтобы я там оказалась. Что ж, посмотрим, посмотрим…

– Оказалась где? – спросил Чудакулли.

– Понятия не имею, – пожала плечами матушка. – Знаю только, что, если она так не хочет куда‑ то меня пускать, именно туда я и направлюсь. Просто я не рассчитывала, что ты вдруг объявишься, да еще с приступом страсти. Пошли.

Чудакулли выжал мантию. На землю посыпались блестки. Потом он снял шляпу и отвернул кончик.

Головные уборы имеют свойство впитывать морфические колебания. Однажды причиной крупных неприятностей в Незримом Университете стала шляпа аркканцлера, которая в результате слишком долгого нахождения на волшебных головах впитала в себя столько магических колебаний, что развилась в самостоятельную личность. Чудакулли наотрез отказался носить традиционную шляпу и в одном из ателье Анк‑ Морпорка, где работали абсолютно безумные шляпники, заказал себе особый головной убор.

То была не совсем обычная шляпа волшебника. Лишь немногим волшебникам удавалось использовать острый кончик своего головного убора, но если и удавалось, то лишь для хранения пары запасных носков. Тогда как в шляпу Чудакулли были вмонтированы небольшие шкафчики. Она была полна сюрпризов, в том числе оснащена четырьмя телескопическими ножками и рулоном промасленного шелка, из которого, если его развернуть, получалась удобная палатка с патентованной спиртовой горелкой. Внутренние кармашки содержали трехдневный рацион. А в остром кончике хранился запас крепких напитков для использования в чрезвычайных ситуациях, например если Чудакулли вдруг почувствует жажду.

Чудакулли протянул матушке маленькую остроконечную рюмку.

– Бренди?

– Что у тебя на голове?

Чудакулли осторожно ощупал макушку.

– Гм…

– Судя по запаху, мед и конский навоз. А это что такое?

Чудакулли снял с головы маленькую клетку. В ней были смонтированы «бегущая дорожка» и сложная конструкция из стеклянных стрежней. К прутьям крепились две мисочки для корма, а посреди клетки сидела маленькая мохнатая и в данный момент очень мокрая мышь.

– Это все молодежь экспериментирует, – несколько застенчиво объяснил Чудакулли. – Я согласился испытать… Мех мышки трет стеклянные стержни, появляются искры, и, ну, ты понимаешь…

Матушка осмотрела несколько поредевшие волосы аркканцлера и удивленно подняла бровь.

– Надо же, до чего только не додумаются…

– Я сам не совсем разобрался, как это работает. Тупс мог бы лучше объяснить. Я просто хотел помочь…

– В общем, твоя лысина пришлась как нельзя кстати.

В темноте своей больничной палаты Диаманда открыла глаза, если, конечно, это были ее глаза. В них появился какой‑ то перламутровый блеск.

Песня пока звучала на пороге слышимости.

И мир изменился. Небольшая часть рассудка, которая еще оставалась Диамандой, видела его сквозь пелену зачарованности. Мир представлялся ей узором серебристых, находящихся в постоянном движении линий, словно был окутан филигранью. За исключением тех мест, где было железо. Там линии были ломаными, изогнутыми. Там мир не был виден. Железо искажало мир. Нужно держаться подальше от железа.

Она встала с кровати, закутала руку в одеяло, повернула дверную ручку и открыла дверь.

Шон Ягг стоял почти по стойке «смирно».

В данный момент он охранял дворец и одновременно определял, Как Долго Он Сможет Простоять На Одной Ноге.

Потом ему показалось, что это не совсем подходящее занятие для знатока боевых искусств, и он принял позу № 19, для Двойного Удара В Падении Летающей Хризантемы.

Некоторое время спустя он вдруг осознал, что окрестности наполнил некий странный звук. Звук этот был ритмичным и чем‑ то напоминал стрекотание кузнечика. И доносился он из замка.

Шон осторожно повернулся – многочисленные армии из Заграничных Стран могли заметить, что он стоит к ним спиной, и напасть, воспользовавшись удобным случаем.

Ничего, никого. Но ситуация требовала разъяснения. В его задачу входило охранять замок от внешних врагов, а не от внутренних. «Стоять на страже» – значит охранять королевство от нападения извне. В этом и заключается смысл замков. Для этого и нужны стены, бойницы и все такое прочее. Шон регулярно покупал «Справашники Джейн» (вместе с последним, обозревающим осадные орудия Плоского мира, выдавался бесплатный плакат) и потому знал тему досконально.

Быстротой мышления Шон не отличался, но мысли его неуклонно возвращались к эльфу, заточенному в подземелье. Но он же взаперти. Шон лично запер дверь. К тому же кругом железо, по этому поводу мама выразилась вполне конкретно.

И все же…

Он решил действовать строго по инструкции. Шон поднял мост, опустил решетки, потом перегнулся через стену и долго‑ долго смотрел вниз, правда разглядел там только сумерки.

Но теперь звук пронизывал все окрестности. Казалось, сами камни излучают его, он действовал на нервы, как визг пилы.

Не мог же эльф выбраться! Конечно нет, ерунда какая. Подземелья строят вовсе не затем, чтобы из них выбирались все кому не лень. Звук то затихал, то становился громче. Шон прислонил ржавую пику к стене и обнажил меч. Клинком он владел умело. Каждый день по десять минут оттачивал свое мастерство, и после всякой тренировки мешок с соломой имел крайне жалкий вид.

Через черный ход Шон скользнул в центральную башню и стал пробираться по коридорам в сторону подземелий. В замке никого не было. Ну да, все же на Представлении. Но в любой момент могут вернуться, и тогда начнется пир.

Замок выглядел большим, старым и очень холодным.

В любой момент. Несомненно. Шум прекратился.

Шон выглянул из‑ за угла. Он увидел ступени и открытую дверь, ведущую в подземелье.

– Стой! – закричал на всякий случай Шон. Его крик эхом отразился от камней:

– Стой! Ой… ой… ой…

Спустившись по лестнице, Шон заглянул в арку.

Дверь камеры была приоткрыта, рядом стояла фигура в белом.

Шон заморгал.

– Госпожа Чокли?

Фигура улыбнулась ему. Глаза ее светились в темноте.

– Ты в кольчуге, Шон.

– Э‑ э, что? – Он снова посмотрел на открытую дверь.

– Какой ужас, Шон. Немедленно сними ее. Ты же ничего толком не слышишь.

Шон явно ощущал пугающую пустоту за своей спиной, но обернуться не смел.

– Я все чудесно слышу, госпожа, – сказал он, стараясь как можно незаметнее прижаться спиной к стене.

– Ты слышишь совсем не то, – возразила Диаманда, подходя ближе. – Железо лишает тебя слуха, от него глохнешь.