Терри Пратчетт 19 страница

Принято считать, что Смерть могут видеть либо существа оккультные, либо его непосредственные клиенты. Причина такого положения кроется в мудром свойстве человеческого разума отторгать образы, которые слишком ужасны, чтобы с ними просто так справиться. Однако сейчас то немаловажное обстоятельство, что несколько сотен собравшихся здесь людей ожидало появления Смерти, сыграло с ним роковую шутку.

Нехотя развернувшись, Смерть увидел сотни пялящихся на него глаз.

Томджон, хоть и заподозрил, кто стоит перед ним, все же не смог бросить товарища по актерскому ремеслу в беде.

– «…Не станет вам спасеньем…» – прошептал юноша еле шевелящимися губами.

Смерть ответил ему ошалелой улыбкой любителя, впервые оказавшегося на сцене.

– ЧТО? – переспросил он, точно стукнул по наковальне маленьким свинцовым молоточком.

– «…Не станет вам спасеньем ни запертый сто крат замок, ни дверь дубовая…» – покрываясь испариной, пробормотал Томджон.

– НЕ СТАНЕТ ВАМ СПАСЕНЬЕМ НИ ЗАПЕРТЫЙ СТО КРАТ ЗАМОК, НИ ДВЕРЬ… – в отчаянии повторил Смерть, читая по его губам.

– «…Дубовая, обитая железом!.. »

– ЖЕЛЕЗОМ.

– Нет, я отказываюсь, – промолвил Притчуд. – Говорят тебе, меня увидит посторонний. Чу! Внизу, там, в зале, пара лишних глаз.

– Там ни души!

– Свирепый взгляд насквозь меня пронзил!

– Ничтожество! Глупец! Прикажешь мне самой кинжал тебе вложить в ладонь! Гляди, поднялся он на верхнюю ступеньку!

На лице Притчуда отразилась борьба безжалостных стихий.

– О нет! – вскричал он в ужасе, пряча за спиной руку.

Со стороны публики прозвучал ответный вопль. Герцог, приподнявшись с трона, прижимал к губам истерзанную руку. В следующий миг он уже кинулся по головам к сцене.

– Неправда! Я этого не делал! Вы все переврали! Откуда вы можете знать, как все обстояло на самом деле, если вас там даже рядом не было!

Опустив голову, он увидел устремленные со всех сторон взгляды и бессильно обмяк.

– Меня там тоже не было. – Он захихикал. – Если хотите знать, я в ту ночь спал в своей постели. Да, да, я отлично помню, как все было. Кровь на покрывале, кровь на полу. Потом я долго пытался отмыть эту кровь… Но это расследованию не подлежит. Внутренняя жизнь двора охраняется законом. Это все был сон. На следующий день я проснусь, а он жив‑ здоров. Завтра все будет по‑ старому, потому что вчера ничего не было. Завтра можно будет заявить, что мне, дескать, ничего не известно. Завтра можно сказать, что память моя повредилась! А сколько шуму он наделал, когда летел с лестницы. Чуть всех мертвых не поднял… Но кто бы мог подумать, что в старике окажется столько крови!

К концу своего монолога герцог уже вскарабкался на сцену и теперь, ослепительно улыбаясь, взирал на публику.

– Надеюсь, что мы наконец во всем разобрались, – проговорил он. – Ха. Ха.

Последовала звенящая пауза. Томджон открыл было рот, чтобы изречь что‑ нибудь подходящее ситуации, но понял, что сказать ничего не может.

Зато его губами завладела другая личность, которая, проникнув в него, во всеуслышание объявила:

– Заколоть меня моим же кинжалом?! О, негодяй! Я‑ то знаю, что ты – убийца! Я видел, как ты стоял наверху, слюнявя свой большой палец! С каким бы удовольствием я распорол тебе брюхо, если бы не мысль о том, что потом еще вечность придется выслушивать твои причитания. Это говорю тебе я, Веренс, покойный король Ланкра!..

– Кто‑ кто говорит? – переспросила герцогиня, приближаясь к сцене с полудюжиной стражников. – Это клевета на первых лиц королевства плюс подстрекательство к бунту. Бред сошедшего с ума актера.

– Черт возьми! – заорал Томджон. – Я – убиенный вами король Ланкра.

– В таком случае ты предполагаемая жертва преступления, – спокойно возразила герцогиня, – и не можешь ратовать за смертную казнь виновного. Это против всех правил.

Тело Томджона, крутанувшись, развернулось к Смерти.

– Ты был там! И все видел!

– ВРЯД ЛИ МЕНЯ СОЧТУТ ДОСТОЙНЫМ ДОВЕРИЯ СВИДЕТЕЛЕМ.

– Таким образом, доказательства отсутствуют, а за отсутствием доказательств дело прекращается, – заключила герцогиня, подавая солдатам знак. – Все, хватит с меня твоих экспериментов, – обратилась она к мужу. – Теперь будем делать по‑ моему.

Взойдя на сцену, она поискала глазами ведьм.

– Арестовать их, – приказала она.

– Нет, – промолвил Шут, выступая из‑ за кулис.

– Что ты сказал?!

– Я все видел, – ответил Шут, – той ночью я находился в Большой зале замка. Это ты убил короля, мой повелитель.

– Я не убивал! – вскричал герцог. – Ты лжешь, не было тебя там! Лично я тебя там не видел! В конце концов, я приказываю, чтобы тебя там не было!

– Раньше ты не был таким смелым, Шут! – заметила герцогиня Флем.

– Точно так, госпожа. Но сейчас приходится. Герцог нерешительно попытался пронзить его взором.

– Ты поклялся быть мне верным до последнего вздоха, – процедил он.

– Поклялся, мой господин. Сознаю свою вину…

– Так вот он, твой последний вздох!

Герцог вырвал кинжал из вялой руки Притчуда, бросился вперед и по самую рукоять вонзил клинок в сердце Шута. Маграт испустила страшный вопль.

Шут покачнулся вперед, потом отшатнулся назад.

– Благодарение небесам, все кончено, – промолвил он.

Маграт, растолкав в стороны актеров, подбежала к нему и прижала Шута к тому, что в принципе, из милосердия, можно было бы назвать грудью. Шута же осенило, что за всю жизнь ему так и не удалось увидеть женской груди – если не считать грудной возраст. И он проклял этот жестокий мир, который подарил ему сии переживания только накануне смертного часа.

Он с нежностью отодвинул одну из рук Маграт, сорвал с головы ненавистный рогатый колпак и зашвырнул его как можно дальше. Все, понял он, с шутовством наконец‑ то покончено, никаких больше клятв, никаких обещаний. Смерть – особенно скрашенная видом вожделенной женской груди – оказалась не такой уж жестокой штукой.

– Это не я, – заявил герцог.

«Самое интересное, что ничуточки не больно, – мелькнуло в голове у Шута. – Забавно…»

С другой стороны, мертвые боли не имут. Поскольку боль тоже не любит растрачиваться просто так.

– Вы все прекрасно видели, что я его даже пальцем не тронул, – сказал герцог.

Смерть взирал на Шута с тупым недоумением. Пошарив в тайниках балахона, он извлек на свет украшенные бубенчиками песочные часы и осторожно встряхнул их. По сцене прокатилось негромкое звяканье.

– И ничего подобного я не приказывал, – спокойно проговорил Герцог.

Голос звучал как будто издалека, то есть оттуда, где находился сейчас его разум. Действующие лица и исполнители затаив дыхание уставились на Флема. Питать ненависть к такому человеку было просто‑ напросто невозможно. Можно было лишь хотеть оказаться подальше от него. Даже Шуту хотелось того же, хотя на самом деле он был уже мертв.

Смерть постучал костлявым пальцем по часам и поднес их к глазницам, не понимая, что с ними такое.

– Вы все лжете! – кротко заявил герцог. – А врать плохо.

С блаженным и благодушным выражением пырнув кинжалом нескольких стоящих рядом актеров, герцог высоко вскинул руку:

– Все видят? Глядите. Ни капли крови… Это не я!

Тут он заметил герцогиню, которая возвышалась над ним подобно багровому цунами над крохотной рыбацкой деревушкой.

– Это все она, – промолвил он. – Это она его убила. – И, на общих основаниях, ткнул герцогиню пару раз кинжалом. После чего заколол и себя. Кинжал выпал из его руки.

Немного поразмыслив, голосом, вещавшим из миров, уже не столь удаленных от границы вменяемости, он произнес:

– Ничего у вас со мной не выйдет. – Флем повернулся к Смерти: – А комета будет? Я слышал, что, когда умирает особа королевских кровей, обязательно появляется комета. Я пойду посмотрю на нее, ладно? – И он медленно побрел за кулисы.

На сцену обрушился шквал оваций. Первой опомнилась нянюшка Ягг:

– Вы должны признать, что он не лишен королевского достоинства. Когда доходит до дела, эксцентричность королей не знает себе равных.

Смерть поднял часы и посмотрел их на свет, на его черепе по‑ прежнему отражалось недоумение.

А матушка Ветровоск, подхватив со сцены кинжал, потрогала лезвие. Щелкнув, клинок не сопротивляясь скользнул в рукоять.

Матушка вручила кинжал для осмотра подруге.

– Вот он, твой волшебный меч, – фыркнула она.

Маграт бросила взгляд сначала на орудие убийства, потом на убиенного:

– Так ты умер или как?

– По идее умер, – с некоторой хрипотцой в голосе ответил Шут. – Думаю даже, что нахожусь сейчас в раю.

– Слушай, перестань, я говорю серьезно.

– Если серьезно, то не знаю. Но в груди как‑ то тесно.

– Значит, ты жив.

– Все живы, все, – успокоила матушка. – Это же не настоящий кинжал. Наверное, актерам боятся доверять холодное оружие.

– Они ведь даже котел толком почистить не могут, – вставила нянюшка.

– Решать, кто здесь жив, а кто нет, буду я, – заявила герцогиня. – Как персона, облеченная правом казнить и миловать. Супруг мой, как вы все видели, окончательно рехнулся. – Она повернулась к стражникам: – А значит, я повелеваю…

– Быстрее! – прошипел король Веренс в ухо матушке. – Быстрее же!

Матушка Ветровоск расправила плечи и втянула в себя воздух.

– Умолкни, женщина! – рявкнула она. – Ибо перед тобой стоит истинный король Ланкрский! – И рука ее опустилась на плечо Томджона.

– Это он‑ то?!

– Это я‑ то?!

– Глупости, – фыркнула герцогиня. – Этот фигляр, актеришка…

– Она права, сударыня, – едва не заикаясь, пробормотал Томджон. – Мой отец владеет театром, а не королевством.

– Это настоящий король, – повторила матушка. – И мы можем это доказать.

– Не так быстро, – процедила герцогиня. – Мы этого не потерпим. Я знать не желаю никаких наследных принцев, вернувшихся за моим королевством. Стража, взять его!

Матушка вскинула руку. Солдаты остановились и принялись нерешительно перетаптываться с ноги на ногу.

– Она же ведьма, – робко промолвил один из них.

– Ты не ошибся, – кивнула герцогиня. Стражники затравленно поежились.

– Мы сами видели, как они людей превращают в тритонов.

– А еще они хвастались, что могут устроить кораблекрушение …

– Истинная правда, и суета суёт.

– Точно.

– Это надо бы обговорить. За ведьм особая плата.

– Она же может превратить нас в неизвестно кого. Даром что живет в грязном лесу.

– Перестаньте нести чушь, – приказала герцогиня. – Ведьмы никогда ничего подобного не делали и делать не умеют. Эти сказки для того и существуют, чтобы пугать людей.

Стражник замотал головой:

– А меня лично они убедили.

– Разумеется, ведь для того они и… Внезапно герцогиня прервалась и, устало вздохнув, вырвала из рук стражника пику.

– Я тебе покажу, на что способны эти ведьмы, – сказала она и метнула пику прямо в лицо матушки Ветровоск.

Матушка по‑ змеиному рассекла рукой воздух и сомкнула пальцы вокруг древка, остановив пику прямо перед собой.

– Ну что? – поинтересовалась она. – Хочешь еще что‑ нибудь показать?

– Ты меня не напугаешь, вещая сестрица!

На несколько мгновений матушка и герцогиня замерли, глядя в глаза друг другу. Наконец ведьма изумленно хмыкнула:

– А ведь ты правду говоришь. Ты действительно нас не боишься.

– Неужели ты думаешь, что я не успела изучить вас? Твое ведовство – это хитрое жульничество, рассчитанное на простолюдинов. Меня ты им не напугаешь. Можешь пробовать на мне свои самые злые чары – поглядим, что выйдет.

Матушка с ответом не спешила.

– Самые злые чары? – переспросила она наконец.

Маграт с нянюшкой начали потихоньку пятиться.

– А ты умна, – расхохоталась герцогиня. – Давай, давай, я разрешаю. Где твои жабы и демоны? Я…

Она внезапно замолкла. Губы ее продолжали шевелиться вверх‑ вниз, но больше с них не слетало ни звука. Лицо герцогини перекосилось от ужаса, ее глаза глядели куда‑ то за спину матушки, – казалось, они проникли за саму изнанку мироздания. Вскинув ладонь ко рту, герцогиня издала какой‑ то скулящий стон. Она застыла на месте без движения, как кролик, встретивший удава и отдающий себе отчет, что эта встреча с рептилией первая и последняя в его жизни.

– Что ты с ней сделала? – Маграт первая обрела дар речи.

Матушка чуть заметно ухмыльнулась.

– Головология, – пояснила она и снова ухмыльнулась. – Здесь Черной Алиссии до меня далеко.

– Да, конечно, но что именно ты сделала?

– Такие, как она, появляются только тогда, когда человек сам выстраивает стенки внутри своей головы, – сказала матушка. – А я их сейчас снесла. Нет больше стенок. Вопли. Мольбы. Угрызения совести. Все навалилось на нее сразу. Это достаточно просто сделать… – Она снисходительно покосилась на Маграт: – Я покажу тебе как‑ нибудь. Только напомни.

Маграт обдумала ее слова.

– Это ужасно, – призналась она в конце концов.

– Чепуха! – со страшной улыбкой на губах промолвила матушка. – Люди только и мечтают о том, чтобы поближе узнать себя. Вот я ей и помогла.

– Иногда приходится творить добро, чтобы наказать человека, – глубокомысленно изрекла нянюшка Ягг.

– По‑ моему, это самая жестокая вещь, которую только можно совершить, – упорствовала Маграт, глядя, как покачивается могучий торс герцогини.

– О боги, напряги же свое воображение, девочка, – вздохнула матушка. – На свете есть вещи куда хуже. Думаешь, иголки под ногти загонять – это хорошо? Или щипцами орудовать?

– А некоторые предпочитают раскаленные докрасна ножи, – встряла нянюшка. – Причем загоняют их рукояткой вперед, так что, пока вытащишь, все пальцы изрежешь.

– Жестокость жестокости рознь. То, что я сделала с герцогиней, – это мой предел, – сказала матушка. – Но это справедливо. Ведьма должна вести себя как ведьма. А все остальное – это драматические эффекты. Поверь мне, настоящая магия творится у людей в головах. Это и называется головологией. А если ты…

В этот самый миг сквозь прижатую к губам герцогини руку вырвалось наружу некое странное шипение. Голова ее вздернулась, глаза широко открылись, помигали и сфокусировались на матушке. Лицо герцогини исказила адская ненависть.

– Стража! Взять их! Мне что, нужно повторять?!

Нижняя челюсть матушки свалилась на грудь.

– Что? – ошалело пробормотала ведьма. – Но… но я же показала тебе, какая ты есть на самом деле.

– И что мне теперь – расстраиваться из‑ за этого? – (Ратники покорно схватили матушку за плечи, а герцогиня чуть ли не носом уперлась в лицо старой ведьмы. ) Брови правительницы Ланкра образовали победоносный клин. – Думала, я рухну на пол без сознания? Что ж, старуха, да, я увидела, кто я есть на самом деле, и теперь горжусь этим, поняла?! Я ни о чем не жалею и готова повторить все сначала! Я нравлюсь сама себе, я люблю себя и наслаждаюсь тем, что делаю! – И герцогиня торжествующе поправила свой чудовищный бюст. – А вы просто старые дуры! – закричала она. – Вы – слабые людишки! Неужели вы действительно считаете, что все люди в глубине души милы и прекрасны?!

Сгрудившаяся на сцене толпа попятилась, освобождая место исступленному ликованию герцогини.

– Так знайте же, я заглянула в эти глубины! – продолжала она. – И теперь знаю, какая сила движет людьми. Ими движет страх. Всесильный, сокрытый от себя и других ужас. Неужели после этого я буду бояться вас, ничтожные ведьмы?! Да я такое вам устрою, что вы вовек меня не забудете, я…

В этот миг нянюшка Ягг с размаху хватила по ее затылку оловянным котлом.

– На мой взгляд, она даже для королевы чересчур эксцентрична, – заметила она, глядя на оседающую у ее ног герцогиню.

Ответом стало долгое, гнетущее молчание.

Матушка откашлялась. Улыбнувшись милой, дружественной улыбкой держащим ее стражникам, она предложила им заняться телесами герцогини.

– Уберите это и киньте в какую‑ нибудь камеру, – распорядилась она.

Стражники вытянулись по стойке «смирно», после чего схватили герцогиню под локти и, приложив поистине титанические усилия, поставили ее на ноги.

– Только не так грубо, – поморщилась матушка.

Потирая руки, она повернулась к Томджону, который с открытым ртом следил за происходящим.

– Вот все и закончилась, – проворковала она. – Теперь, парень, у тебя точно нет выбора. С этой минуты ты – король Ланкра!

– Но я ведь не умею быть королем!

– А мы тебя научим. Во всяком случае, орать ты точно умеешь.

– Но то была всего лишь роль!

– Вот и продолжай ее исполнять. Быть королем – это… это… – Матушка щелкнула пальцами, призывая на помощь Маграт. – Как зовутся эти твари, которых везде по сто штук?

Маграт была явно озадачена вопросом.

– Ты имеешь в виду проценты? – наконец сообразила она.

– Они самые, – довольно подтвердила матушка. – Король почти на все сто процентов актер. Так что не подведи нас.

Томджон повернулся к кулисам, надеясь, что хоть Хьюл ему чем‑ то поможет. Хьюл действительно находился за кулисами, но ничего происходящего он не видел. Положив сценарий на колено, он яростно правил написанное.

– УВЕРЯЮ ТЕБЯ, ТЫ ЖИВ И ЗДОРОВ. МНЕ НЕТ СМЫСЛА ТЕБЯ ОБМАНЫВАТЬ.

Герцог хихикнул. Обернув торс первой попавшейся простыней, он плутал по самым заброшенным коридорам замка. Периодически он издавал нечто вроде «у‑ у‑ у‑ у».

Смерть не знал, что и думать. Он не раз встречал людей, отказывающихся признать собственную кончину, потому что она всегда переживается как крайняя неожиданность и многие не готовы смириться с ее наступлением. Однако человек, который утверждает, что он – мертвец, и при этом дышит, попадался ему впервые. Смерть тревожно поежился.

– Я буду набрасываться на людей из‑ за спины, – вещал Флем. – Всю ночь по замку будет разноситься клацанье моих костей. А по утрам я буду залезать на крыши домов и предсказывать, кто из горожан умрет следующим…

– ЭТО ПРЕРОГАТИВА БАНЬШИ.

– Это меня не касается, – возразил герцог весьма решительным тоном. – Далее, я начну проникать сквозь стены, переворачивать столы, брызгать эктоплазмой на неугодных… и на угодных тоже. Ха. Ха.

– НЕ ПОЛУЧИТСЯ. ТЫ УЖ МЕНЯ ИЗВИНИ, НО ЖИВЫМ ЛЮДЯМ НЕ РАЗРЕШАЕТСЯ СТАНОВИТЬСЯ ПРИВИДЕНИЯМИ.

Герцог предпринял несколько тщетных попыток проникнуть сквозь камни, махнул рукой и открыл дверь, выходящую на полуразрушенную замковую стену. Буря немного угомонилась, и на небе висел белый огрызок луны, маняще покачиваясь между мохнатыми тучами, точно билет в вечность, выпавший из рук билетера.

Смерть, шагнув сквозь стену, оказался рядом с Флемом.

– А ты вот скажи, – спросил его герцог, – если я и вправду жив, чего ты здесь околачиваешься?

Вскочив на уступ стены, герцог поправил простыню на груди. Ветер играл полами его тоги.

– Я ЖДУ.

– Ты будешь ждать вечно, костлявое чучело! – горделиво вскричал герцог. – Я стану своим в мире теней, раздобуду себе цепи… Я…

Герцог отвел ногу, пошатнулся, потерял равновесие, упал на стену и покатился в сторону пропасти. Одно мгновение еще была видна его правая рука, безуспешно цепляющаяся за трещины в кладке, но затем исчезла и она.

По идее Смерть способен находиться одновременно во всех частях Диска сразу. Да, в миг падения герцога он стоял на вершине крепостной стены и задумчиво колупал костлявыми пальцами несуществующие частицы мерцающего металла на лезвии косы. Но вместе с тем он уже очутился по пояс в пене, меж оскалившимися скалами Ланкрского ущелья. Его известковый взор пробежался по руслу потока и резко затормозил там, где над насыпью угловатой гальки пенились яростные волны.

Спустя мгновение герцог сел, разглядывая пролетающие сквозь его тело пенящиеся брызги.

– Тихими ночами я буду бродить по коридорам, – пообещал он. – И шептать под дверями. – Голос его становился все тише, теряясь в несмолкающем рычании Ланкра. – Плетеные кресла будут тревожно скрипеть под моей невесомой рукой. Вот увидишь!

Смерть удовлетворенно осклабился:

– ДА ЧТО ТЫ ГОВОРИШЬ?!

Начал накрапывать дождик.

Овцепикские ливни издревле славятся своей всепроникающей мокростью. В сравнении с ними обычный равнинный дождь – засуха и изжога. Остервенело хлеща по крыше Ланкрского замка, овцепикский ливень ухитрился просочиться сквозь черепицу и теперь с чувством глубокого удовлетворения наполнял Большую залу теплой, неуютной влажностью.

Сама зала вместила в себя добрую половину населения Ланкра. Рокот ливня даже заглушил постоянный вой бешеной реки. Сцена была залита водой. Декорации размывало, разноцветные ручейки бежали по доскам, а одна из кулис, сорвавшись с карниза, со скорбным видом валялась в глубокой луже.

Обращение матушки Ветровоск к жителям Ланкра близилось к завершению.

– Про корону не забудь, – шепнула ей нянюшка.

– Да, корона… – встрепенулась матушка. – Как вы уже могли заметить, она заслуженно венчает его голову. Мы спрятали ее среди других корон, которыми актеры играют в театр, потому что рассудили, что искать ее там никто не будет.

Если не верите, что она настоящая, можете сами убедиться – корона сидит на нашем короле как влитая.

Если публика и впрямь пришла к убеждению, что корона сидит на голове Томджона как влитая, то только благодаря невероятной силе убеждения, которой обладала матушка. Сам Томджон так не считал, ибо чувствовал, что только его уши мешают короне превратиться в своего рода нашейное украшение.

– Представьте себе, что он почувствовал, когда надел эту корону в первый раз, – продолжала матушка. – Думаю, он пережил нечто странное, экстрасенсорное.

– Вообще‑ то… – начал было Томджон, но никто и не подумал прислушаться к его мнению.

Юноша передернул плечами и нагнулся к гному, который все так же что‑ то яростно строчил:

– Слушай, Хьюл, а «экстрасенсорное» – это то же самое, что и «неудобное»?

Гном смерил его непонимающим взором:

– Что?

– Я спрашиваю, «экстрасенсорное» – это все равно что «неудобное»?

– А… Гм. Нет. Думаю, нет.

– Тогда что же это значит?

– По‑ моему, так называют нечто круглое и продолговатое. Но я не уверен. – Заветные листочки со сценарием притягивали взгляд Хьюла как магнит. – Кстати, ты, случаем, не помнишь, что он говорил насчет того, что не могло произойти завтра? Я не успел записать…

– Тебе даже не пришлось приводить доказательства моего… усыновления, – размышлял Томджон.

– Да уж, такие дела, – туманно изрек гном. – Вообще, лучше никогда не врать. Ты не видел, он ее действительно пырнул кинжалом или просто обвинил во всеуслышание?

– Я не хочу становиться королем! – хрипло заявил Томджон. – Мне всегда все говорили, что я – вылитый отец!

– Забавная штука эта наследственность, – все так же туманно изрек гном. – Если бы, скажем, я пошел в своего батюшку, то сидел бы сейчас в ста футах от поверхности и крушил киркой камень, но я… – Голос его оборвался. Взгляд гнома замер на кончике пера, как будто перед Хьюлом предстало нечто невообразимо прекрасное.

– И что ты?

– А?

– Ты меня вообще слушаешь?

– Я знал, знал, уже когда писал ее, я знал, что здесь что‑ то не клеится, что все совсем не так… Что ты там сказал? Ах да. Королевство. И ты в нем король. Хорошая работа. На нее всегда большой конкурс. Я очень счастлив за тебя, парень. Короли могут делать все, что им заблагорассудится.

Томджон оглядывал лица ланкрских вельмож. Вельможи в свою очередь с любопытством оглядывали Томджона – примерно с таким же выражением покупатель взирает на бычка, которого ему пытаются навязать. Холодная, склизкая мыслишка закралась в его голову. Раз он теперь король, значит, он может делать все, что захочет… Но прежде всего он обязан хотеть править Ланкром. И это не обсуждается.

– Ты можешь построить здесь собственный театр, – проговорил Хьюл, и глаза его на миг оживились. – Люков понаделаешь, костюмов нашьешь… Каждый вечер будешь давать новую пьесу. «Дискум» тебе сараем покажется.

– И кто будет ходить в мой театр? – хмуро поинтересовался Томджон, откидываясь на спинку кресла.

– Все.

– Что, каждый вечер здесь будет собираться все население Ланкра?

– Ну ты ведь можешь приказать… – пожал плечами Хьюл, не отрываясь от сценария.

«Так и знал, что он это скажет, – подумал Томджон и тут же добавил: – Но он ведь не со зла. В голове у него сейчас только эта пьеса. Весь остальной мир словно не существует».

Томджон снял с головы корону и повертел ее в руках. Выглядела она не такой уж и большой, но весила прилично. Интересно, а голову она натирать не будет?

Во главе стола стояло пустующее кресло. Как уверили Томджона, в этом кресле сидит призрак его настоящего родителя. Впрочем, будучи представленным отцу, Томджон не испытал никаких возвышенных чувств. Его просто коснулось нечто холодное, после чего в ушах у него раздалось какое‑ то призрачное жужжание.

– Я мог бы помочь отцу закрыть счета на строительство «Дискума», – сказал он.

– Отличная мысль, – одобрил Хьюл.

Томджон с сумрачным выражением покрутил корону на пальце и прислушался к жаркой дискуссии за столом.

– Пятнадцать лет? – переспросил городской голова Ланкра.

– Другого выхода у нас не было, – ответила матушка Ветровоск.

– То‑ то мне показалось, что булочная на прошлой неделе закрылась раньше обычного.

– Да нет же! – потеряв терпение, рявкнула ведьма. – Это здесь совершенно ни при чем. Перенос на вас никак не отразился.

– Абсолютно не отразился, – кивнул один из отцов города, соборный староста, делопроизводитель и могильщик в одном лице. – Мы просто недосчитались пятнадцати лет.

– Наоборот, – возразил городской голова. – Мне кажется, мы здесь только сэкономили. Вот смотри, время – это извилистая дорожка, вьющаяся между частными наделами. И мы, вместо того чтобы петлять, просто рванули через поля и тем самым сэкономили массу усилий.

– Отнюдь нет, – запротестовал делопроизводитель, вытаскивая из‑ за пазухи чистый лист бумаги. – Вот она, дорога…

Томджон прикрыл глаза и позволил бурным водам дискуссии вновь сомкнуться над его головой.

Итак, здесь все, похоже, желают видеть его на троне. И никто не догадался спросить, а чего, собственно, желает сам принц. Его мнение в расчет не принималось.

Да, все именно так и обстоит. Конкретно его в короли никто не прочил. Просто Томджона угораздило родиться наследником законного монарха.

Золото, как известно, не тускнеет, по крайней мере в физическом смысле. И все же нельзя было не заметить, что тонкий золотой обруч в его руках имеет весьма странный оттенок. Слишком много голов перебывало под этой короной. Если поднести ее к уху, то можно услышать стоны умерших.

Он вдруг почувствовал на себе чей‑ то цепкий, пытливый взгляд, изучающий его с въедливостью паяльной лампы, заинтересовавшейся леденцом. Томджон поднял голову.

На него смотрела младшая… совсем молоденькая ведьма, та, что с пытливым личиком и прической в стиле живой изгороди. Она сидела рядом с Шутом и выглядела так, будто имеет полное право находиться рядом с этим человеком.

Однако внимание ведьмы было приковано не к самому Томджону, а к некоторым деталям его наружности. Ее зрачки мерили лицо юноши, как пара совмещенных кронциркулей. Томджон попытался выдать ведьме свою фирменную улыбку, но ведьма ее словно не заметила.

«Все они заодно», – мрачно подумал он.

Один лишь Шут увидел, что принц улыбается, и в свою очередь ответил ему насмешливой гримасой, которая, вместе с быстрым вращением пальцев, подразумевала нечто вроде: «Из всех собравшихся только у нас с тобой головы в порядке. Интересно, долго мы еще здесь просидим? » Между тем сидящая рядом с Шутом девица продолжала разглядывать принца, щурясь и склоняя голову то в одну сторону, то в другую. Затем она принялась с таким же вниманием разглядывать Шута, после чего снова перевела взор на Томджона. Наконец она повернулась к пожилой ведьме – душное и пропитанное влагой помещение было битком набито людьми, но только у этой ведьмы хватило ума потребовать кувшин холодного пива – и что‑ то горячо зашептала ей на ухо.

Этот ведущийся исключительно шепотом разговор получился долгим и весьма насыщенным. «Типичный образчик женского общения, – скептически подумал Томджон. – Обычно такого рода разговор ведется на пороге дома, а участницы его стоят скрестив на груди руки. И горе случайному прохожему, которого угораздит пройти мимо. Беседующие мигом прервутся и будут провожать бедолагу подозрительными взглядами, пока тот снова не очутится за пределами слышимости, после чего беседа вернется в прежнее русло».

Томджон вдруг сообразил, что матушка Ветровоск покончила с объяснениями и выжидающие взгляды собравшихся устремлены теперь на него.

– Гм, да‑ да? – отозвался он.

– Нам показалось, что правильнее всего назначить коронацию на завтра, – сказала матушка. – Нельзя, чтобы трон долго пустовал. Королевству это не понравится.

Матушка выпрямилась, отодвинула в сторону стул и подошла к Томджону. Взяв за руку, она подвела его через выложенный плиткой зал к трону, положила ладони на плечи юноши и, ласково нажав, усадила несопротивляющегося Томджона прямо на облезлые, потертые подушки из красного плюша.

По плитам поспешно заскрежетали ножки лавок и кресел. Томджон в панике заозирался по сторонам.