Терри Пратчетт 11 страница

– Эсме!

– Теперь же я смиренно молю, чтобы ты, матушка Ветровоск, вернула моему сыну престол королевства.

– Вернула?

– Ты прекрасно меня поняла. Кстати, как он себя чувствует?

Матушка кивнула:

– Когда мы видели его последний раз, он ел яблоко.

– Его судьба – стать королем Ланкра!

– Ну что я могу сказать? Судьба – штука коварная… – неопределенно выразилась матушка.

– Стало быть, ты отказываешься? На матушку было больно смотреть.

– Понимаешь, это называется вмешательством. Да, вмешательством. А любое вмешательство в политику добром не кончается. Только начни – потом не остановишься. Золотое правило магии. А с золотыми правилами лучше не связываться.

– То есть ты отказываешься?

– Ну как тебе сказать… Когда твой сын немного подрастет, тогда и поговорим.

– Где он сейчас? – холодно оборвал ее король. Ведьмы прятали друг от друга глаза.

– Мы устроили все так, чтобы он смог спокойно выехать за пределы страны, – сумела наконец выкрутиться матушка.

– Очень приличная семья, – ввернула нянюшка.

– Кто они такие? Надеюсь, не простолюдины?

– Ни в коем случае, – веско проговорила матушка, перед мысленным взором которой только что пронеслось видение Витоллера. – Ничего общего с простолюдинами. Наоборот, весьма не простые люди… Гм‑ гм.

Она метнула умоляющий взгляд на Маграт.

– Они – настоящие Трагики! – Голос юной ведьмы был насыщен таким благоговением, что…

– Вот как! – пробормотал он. – Это меняет дело.

– Чего, правда? – включилась нянюшка. – Никогда бы не подумала. Внешне вроде не похожи…

– Не надо выставлять свое невежество напоказ, Гита Ягг! – прошипела ей матушка, но тут же поспешно повернулась к королю: – Прошу извинить нас, ваше величество. Невежда, она невежда и есть. Стыдно признаться, нянюшка даже не знает такой фамилии, как Трагик.

– Главное, – заметил король, – чтобы они обучили юношу искусству ведения войны. Я знаю Флема. Через десять лет он здесь так окопается, что его клещами не вытащишь. – Король обвел лица ведьм пристальным, цепким взглядом и вскинул руки: – Что будет твориться в нашем королевстве, когда пробьет час его возвращения? Я в тревоге, ибо знаю, что происходит с ним ныне. Ужель вы готовы спокойно взирать, как с каждым годом оно все мельчает? – Призрак заметно помутнел. Голос его, невесомый как пушинка, затрепетал в воздухе: – И помните, сестрицы, король и родина – это одно.

С этими словами призрак окончательно растворился.

Неловкая тишина была прервана выразительным сопением нянюшки:

– «Одно» – что?

– Мы обязаны что‑ то предпринять, – проговорила Маграт сдавленным от чувств голосом. – И золотые правила здесь не в счет.

– Голова идет кругом, – глухо промолвила матушка.

– Но ты обязана принять какое‑ то решение!

– Решение? Еще раз все досконально обдумать… Взвесить каждую мелочь.

– Ты уже целый год думаешь и взвешиваешь, – заметила Маграт.

– Так вы объясните мне, что именно одно? – повторила нянюшка.

– Вдаваться в амбиции проще простого. Здесь так не получится, – сказала матушка. – Тут надо…

Тем временем со стороны Ланкра, громыхая на рытвинах дороги, к ним стремительно приближалась телега. Но матушка ее словно не замечала.

– …просмотреть все возможные варианты…

– То есть ты до сих пор не знаешь, как поступить?

– Глупости. Я просто…

– По дороге едет телега, матушка. Матушка брезгливо передернула плечами.

– Вот вы, молодые, все никак не можете понять… – начала она.

Ведьмы никогда не обременяют себя знанием правил дорожного движения. Последнее – в том виде, в каком существовало в Ланкре, – должно было либо объезжать ведьм, либо, за неимением такой возможности, выжидать, пока те не соблаговолят покинуть проезжую часть. Матушка Ветровоск, на протяжении всей жизни убежденная в нетленности данного порядка вещей, собственной кончиной наверняка опровергла бы эти убеждения. Если бы не Маграт, которая благодаря своим рефлексам успела‑ таки в последний миг уволочь матушку с дороги в канаву.

Канава возбуждала самый живой интерес. Она кишмя кишела спиралевидными козявчатыми созданиями, являющимися прямыми потомками козявок, которые кишели еще в доисторическом котле Вечности. Тот, кто избегает канав потому, что боится в них заскучать, случись ему угодить в данную канаву с мощным микроскопом, в течение ближайшего получаса совершил бы массу захватывающих и поучительных открытий. Также в канаве росла крапива. А теперь в ней очутилась и матушка Ветровоск.

Разгребая ладонями сорняки и онемев от клокочущего в ней гнева, матушка восстала из хлябистых недр, что Венера, только постарше и погрязнее.

– Т‑ т‑ т…. – выговорила она, наведя трясущийся палец на удаляющуюся телегу.

– Это гаденыш Нешели с Чирикнильного тракта, – подала голос нянюшка из соседних кустов. – У них всех в роду крыша немного набекрень была. Знаете, какая у его матери девичья фамилия была? Хубла!

– Да ведь он нас чуть не задавил! – прошипела матушка.

– Вы могли бы спокойно посторониться и уступить ему дорогу, – заметила Маграт.

– Уступить дорогу?! – переспросила матушка. – Это мы, ведьмы, должны дорогу уступать?! А не наоборот ли?!

Матушка, хлюпая башмаками, ступила с обочины на дорогу. Палец ее по‑ прежнему указывал вдаль.

– Клянусь Хоки, он у меня всю оставшуюся жизнь будет жалеть, что на свет родился…

– Помню, помню, настоящий богатырь был, – поделился куст. – Матери его несладко пришлось.

– Никогда никто такого со мной не учинял! – как спущенная тетива лука, свистнула матушка. – Ну, он узнает, каково оно, ведьму сбивать, как будто она… как будто она самая обычная женщина!

– Он это уже узнал, – напомнила Маграт. – Лучше помоги мне вытащить из куста нянюшку…

– Да я превращу его…

– Теперь к нам нет уважения, вот в чем дело, – говорила нянюшка, пока Маграт вытаскивала из нее колючки. – Весь стыд потеряли. А все потому, что король – это то самое одно…

– Но ведь мы – ведьмы! Ведьмы! – вдруг заорала матушка, поднимая лицо к небу и размахивая кулаками.

– Да, да, – отозвалась Маграт. – Гармоничный баланс вселенной и все такое прочее. Мне кажется, у нянюшки сегодня выдался не лучший день, она немного подустала и…

– В кого я превратилась?! – взревела матушка, расцвечивая фразу такими яркими модуляциями, что у Витоллера захватило бы дух.

– В самую обычную женщину, – пробормотала Маграт.

– В посмешище! В посмешище! Надо мной смеются! На моих родных дорогах! В моей родной стране! – продолжала орать матушка. – Не бывать такому! Думаете, я еще лет десять буду сидеть сложа руки и ждать, пока мальчишка подрастет? Ни в жизнь! Ни одного дня ждать не стану!

Стоящие вдоль обочины деревья испуганно закачали кронами. Дорожная пыль закрутилась в мини‑ смерчи, торопясь убраться с пути матушки. Матушка Ветровоск подняла руку и ткнула пальцем туда, где дорога поворачивала. С кончика загнутого ногтя срывались всполохи яркого октаринового свечения.

Телега, удалившаяся уже на полмили от места событий, разом лишилась всех четырех колес.

– Ведьму, значит, теперь можно в тюрьму упрятать?! – набросилась матушка на деревья.

Нянюшка наконец разогнула ноги.

– А ну быстро, хватай ее! – бросила она Маграт.

Ведьмы окружили матушку и силой прижали ее руки к талии.

– Я им покажу, как с ведьмой ссориться! – рычала она.

– Покажешь, Эсме, покажешь, – приговаривала нянюшка, – только, может, не сейчас, а чуть погодя…

– Нашел себе сестричек! Ну ничего, я из тебя…

– Подержи‑ ка ее минутку, Маграт, – приказала нянюшка, поспешно закатывая рукав.

– Ну, Эсме, ты уж меня не вини… – вздохнула она и, размахнувшись, влепила изо всех сил такую пощечину матушке, что и матушка и Маграт, которая ее держала, на секунду оторвались от земли и зависли в воздухе.

На этой тягучей, безжизненной ноте могла бы закончить счет дням иная вселенная.

Наступившая вслед за тем бездыханная пауза была прервана самой матушкой.

– Всем спасибо, – объявила она. Со степенным лицом расправив складки на платье, она добавила: – Имейте в виду, я за свои слова отвечаю. Сегодня ночью встречаемся у обелиска. Как сказала, так и будет. Гм! Гм!

Она водворила на место шляпные булавки и, слегка пошатываясь, зашагала по направлению к дому.

– А как же золотое правило магии – не вмешиваться в политику? – поинтересовалась Маграт, пристально глядя ей вслед.

Нянюшка Ягг разминала онемевшие пальцы.

– Клянусь Хоки, у этой женщины челюсть, что наковальня, – поведала она. – Ты что‑ то сказала?

– Как быть с золотым правилом о невмешательстве?

– Вон оно что… – Нянюшка взяла ее под руку. – Тут дело такое: чем дольше в Ремесле упражняешься, тем яснее понимаешь, что на каждое правило существует еще одно, не менее золотое. И от него Эсме никогда не отступала.

– И какое же это правило?

– Если уж решила нарушить закон, не оставь от него живого места, – поделилась нянюшка, скаля обнаженные десны, которые выглядели куда страшнее, чем огромные клыки.

Герцог смотрел на лес и улыбался.

– Дело пошло на лад, – сказал он. – Люди настроились против ведьм. Как тебе это удалось, Шут?

– Шутки, дядюшка. И конечно, сплетни. Вполуха люди готовы слушать любые небылицы. Ведьм уважают, это верно. Но их никогда особенно не любили.

«В пятницу после полудня… – думал тем временем Шут. – Надо будет нарвать цветов. Что еще? Откопать в сундуке мой лучший наряд. Да‑ да, с серебряными бубенцами. О боги! »

– Нас это радует, Шут. Если и впредь все будет складываться столь же благополучно, тебе будет дарован титул графа.

Шутка номер триста два, и Шут, в силу своей основной специальности, просто не мог упустить возможность пустить ее в ход.

– Ей‑ ей, дядюшка, – устало выговорил он, пытаясь не обращать внимание на болезненную мину, которую состроил герцог. – Ежели хочешь произвести Шута в графья, не откладывай это в долгий ящик, иначе Шут превратится в настоящего графомана, а Шуты‑ графоманы…

– Ну‑ ну, довольно, довольно, – нетерпеливо буркнул герцог.

Впрочем, состояние его день ото дня улучшалось. Этим вечером к столу впервые была подана непересоленная каша, а замок вдруг исполнился какой‑ то особо чарующей пустотой, – во всяком случае, над ухом больше не бормотали всякие призрачные голоса.

Герцог опустился на трон. Впервые трон показался ему мягким и уютным.

Рядом с герцогом, уперев в ладонь челюсть и не сводя с Шута пристального взгляда, восседала герцогиня. Поведение леди Флем вызывало у Шута некоторую озабоченность. Похоже, ему удалось нащупать нужный ритм взаимоотношений с герцогом – хитрость состояла в том, чтобы не оступиться, когда маятник безумия снова увлечет герцога в кромешные бездны безысходности, – однако герцогиня не на шутку тревожила его.

– Выходит, слово и впрямь вещь могущественная, – промолвила она.

– Именно так, госпожа.

– И ты порядком поднаторел в этой науке.

Шут кивнул. Именно благодаря слову он прошел огонь и воду Гильдии. Ведьмы и волшебники полагали, что слова всего лишь инструменты для достижения заданной цели, тогда как сам Шут считал, что слова – это уже сами по себе вещи.

– Слово способно изменить мир, – сказал он. В ее взгляде мелькнула хитрая искорка.

– Ты уже говорил это нам. Но я остаюсь при своем мнении. Мир меняют сильные люди. Сильные люди и их поступки. Слова же подобны марципану, которым посыпают пирожные. Неудивительно, что ты убежден в могуществе слов. Ты слаб, и слово твое единственное оружие.

– По‑ моему, ваша светлость ошибается. Пухлые пальцы герцогини отбили злую дробь по подлокотнику трона.

– А вот это суждение мог бы держать при себе.

– Я слышал, будто герцог намерен пустить лес на дрова, – резко сменил тему Шут. – Так ли это?

– Деревья обсуждают меня, – пробормотал герцог Флем. – Когда я еду по лесу, то слышу, как они перешептываются. Сеют обо мне грязную ложь!

Шут поймал быстрый взгляд герцогини.

– Однако, – продолжал Шут, – этот план встречен яростным отпором.

– Со стороны кого?

– Народ возмущается. Герцогиня вспыхнула.

– Вздор! – взревела она. – Какое это имеет значение? Мы – властители этой страны. И народ будет исполнять то, что ему велят, а ослушники – безжалостно истребляться.

Шут подпрыгнул, выкинул коленце и рьяно замахал руками, призывая герцогиню смягчиться.

– Но, сокровище мое, так можно остаться без подданных, – проговорил герцог.

– Совершенно необязательно, совершенно необязательно! – запричитал Шут. – Вам никого не нужно истреблять! Ведь на самом деле вы осуществляете… – с минуту он собирался с духом, беззвучно шевеля губами, – долгосрочную, широкомасштабную программу поднятия сельскохозяйственной индустрии, обеспечения занятости в деревообрабатывающем секторе, высвобождения новых площадей под потенциальные инвестиции, а заодно искоренения рассадника криминогенной среды.

На сей раз всполошился сам герцог:

– И как же я всего этого добьюсь?

– Просто‑ напросто пустишь лес на дрова!

– Да ведь ты только что сказал нам…

– Помолчи, Флем! – прервала его герцогиня, пронзая Шута долгим взором. – А если мы захотим пустить на дрова дома неугодных нам людей?

– Назовите это градостроительной расчисткой, – не моргнув глазом ответил Шут.

– А если приказать их сжечь?

– Градостроительная расчистка с применением экологостойкой технологии.

– А если землю, на которой они стояли, еще и солью посыпать?

– Ей‑ ей… Это, наверное, будет градостроительная расчистка с применением экологостойкой технологии наряду с мероприятиями оздоровления окружающей среды. Уместно было бы посадить при этом несколько саженцев.

– К черту саженцы! – рявкнул Флем.

– Хорошо, хорошо. Все равно они не приживутся. Главное – что вы их посадите.

– Но мне еще хотелось бы поднять налоги, – продолжала герцогиня.

– Ей‑ ей, дяденька…

– Какой еще «дяденька»?!

– Тетенька? – поправился Шут.

– И не тетенька!

– Ну… ей‑ ей… вам необходимо заручиться средствами для финансирования ваших широкомасштабных мероприятий.

– Ей… еще раз, – потребовал очнувшийся герцог.

– Он хочет сказать, что для того, чтобы пустить лес на дрова, нужны деньги, – пояснила герцогиня.

Теперь она глядела на Шута с улыбкой. Впервые она удостоила его взгляда, отличного от того, каким смотрят на мелкого, проказистого и в придачу покалеченного таракана. Да, в ее взгляде по‑ прежнему содержался тараканий образ, однако он уже нес печать изменившегося отношения – хороший, умненький тараканчик, ловко прыгаешь.

– Забавно, – прогнусавила она. – Но ответь, способны ли твои слова влиять на прошлое? Шут недолго обдумывал ответ.

– Думаю, здесь дело обстоит еще проще. Ведь прошлое нужно вспоминать, а память состоит из слов. Кто точно расскажет нам, как поступал тот или иной король, живший за тысячелетие до нас? Остались лишь воспоминания да слова. И разумеется, пьесы.

– Да‑ да‑ да! – воскликнул Флем. – Я однажды видел пьесу. Целая орава чудаков в колготках битый час горланила и размахивала мечами. Но людям нравилось.

– Хочешь сказать, что история – это всего‑ навсего набор рассказов? – уточнила герцогиня.

Взор Шута, скользнув по стенам тронной залы, остановился на портрете Грюнберри Доброго (906 – 967).

– Вот скажи, ваша светлость, существовал ли этот человек? Кто теперь может утверждать это? И чем именно он прославился? Но до скончания веков он останется Грюнберри Добрым, и наши потомки будут чтить его.

Глаза герцога лихорадочно заблестели. Он передвинулся на краешек трона.

– Я тоже хочу прославить себя! Сейчас и до скончания веков! Хочу, чтобы меня любили современники. И чтобы с благоговением вспоминали потомки.

– Для начала допустим, – произнесла герцогиня, – что не все исторические сведения одинаково достоверны. Ведь есть хроники, смысл и содержание которых… несколько туманны.

– Ты отлично знаешь, что я этого не делал, – скороговоркой выпалил герцог. – Он сам поскользнулся, а потом покатился вниз. Да, вот так. Поскользнулся, упал… Меня‑ то там даже не было! И это он первый на меня набросился. С моей стороны – чистая самооборона. Вот так. Он поскользнулся и вследствие самообороны напоролся на собственный кинжал. – Герцог перешел на невнятное бормотание. – И вообще, я уже почти ничего не помню… – И он принялся растирать свою роковую длань, – впрочем, исходя из вышесказанного, она таковой уже не считалась.

– Уймись, – снисходительно огрызнулась герцогиня. – Я знаю, что ты этого не делал. Меня, если помнишь, с вами не было. И я никогда не передавала тебе орудие убийства, в глаза его не видела.

Герцога снова бросило в дрожь.

– А теперь, Шут, – промолвила герцогиня Флем, – подумай хорошенько и ответь – не нужно ли внести в исторические хроники некий общеизвестный и точный факт?

– Факт, тетенька, о том, что тебя там не было? – с готовностью вскричал Шут.

Слова и впрямь обладают великой силой. В частности, они умеют слетать с языка до того, как говорящий успеет заткнуть себе рот. Если уподобить слова маленьким барашкам, то Шут сейчас с ужасом следил, как невинные существа, весело подпрыгивая, идут прямо в жерло огненного взгляда герцогини.

– А где я была?

– Где угодно, – поспешно отозвался Шут.

– Дурак! Человек не может находиться в нескольких местах сразу.

– Я хотел сказать, что вы находились где угодно, но не на лестничной площадке.

– На какой лестничной площадке?

– На любой, – покрываясь холодным потом, ответил Шут. – То есть не было вас там. И с удивительной ясностью припоминаю, что лично я вас там не видел.

Некоторое время герцогиня молча рассматривала его.

– Постарайся не забыть этого, Шут, – посоветовала она и потерла подбородок. Послышался мерзкий скрежет. – Итак, ты уверяешь нас, что действительность – это всего‑ навсего жалкие слова. Значит, слова – это действительность. Но как слова могут стать историей?

– Пьеса, которую я видел, запомнилась мне на всю жизнь, – мечтательно промолвил герцог Флем. – Ее участники постоянно пускали друг другу кровь, но никто не умирал. А как зажигательно и умно они говорили!..

Со стороны герцогини снова донесся скрежет щетины.

– Шут!

– Да, ваша светлость?

– А ты мог бы написать для нас пьесу? Пьесу, слава о которой облетела бы весь мир, которую бы знали и чтили столетия после того, как рассеялась бы злая молва.

– Увы, госпожа, здесь нужен особый талант.

– Тогда, может, ты найдешь того, кто с этим справится?

– Такие люди есть, госпожа.

– Найди. Приведи. Самого лучшего, – пробормотал герцог. – Лучшего. Найди. Пусть правда утвердится в мире. Найди и приведи.

Буря явно решила немножко отдохнуть. Ей самой это было не нужно, но ее никто не спросил. Она две недели подменяла известный антициклон над Круглым морем и вкалывала от зари до зари, сдерживая холодный атмосферный фронт. Буря радовалась любой возможности выдернуть какое‑ нибудь деревцо или, затащив в смерч ферму, унести ее за тридевять земель в какой‑ нибудь изумрудный город. Однако повеселиться вволю ей так и не дали.

Буря утешала себя тем, что даже великие ураганы прошлого – такие, как Великий Смерч 1789 года, к примеру, или Неистовая Зельда и Ее Сногсшибательные Падающие С Неба Лягушки – за годы своей карьеры не раз и не два переживали подобные времена. Такова была незыблемая традиция погодных условий.

Кроме того, буре удалось вдоволь порезвиться, когда, надыбав внесезонный снег, она преподнесла одной равнине отличный сюрприз, заморозив изрядное количество народа. Правда, с тех самых пор эта площадка была для бури закрыта, поскольку теперь там можно было терзать лишь плешивый вереск. Если бы у погоды было человеческое лицо, то межсезонье буря проводила бы в закусочных, красуясь в цветастом колпаке за стойкой какого‑ нибудь гамбургерного рая.

В данный же момент буря созерцала три фигуры, неспешно бредущие по торфяной пустоши и стремящиеся сойтись в одной точке на прогалине, рядом с высоченной каменной глыбой, которая вдруг именно сейчас куда‑ то бесследно запропастилась.

Признав старых подруг и ценительниц, буря поприветствовала их раскатом беспричинного грома, который, правда, был оставлен без внимания.

– Опять этот чертов каменюка куда‑ то запропастился, – буркнула матушка Ветровоск. – Ну и ладно, камней здесь и так хватает.

Лицо ее было матового оттенка. Может, какой‑ нибудь сумасшедший портретист назвал бы его искаженным страстью. На самом деле вид у матушки был предельно целеустремленный. Не по‑ хорошему целеустремленный.

– Разожги огонь, Маграт, – машинально приказала она при встрече.

– Да, по чашечке чая выпить бы не мешало, – кивнула нянюшка Ягг, хитро улыбаясь. Она сунула руку под шаль. – Вот с этим делом, – закончила она, предъявляя присутствующим пузырек яблочного бренди.

– Алкоголь – обманщик, он маскирует изъяны души, – выдала заученную отповедь Маграт.

– Я за всю свою жизнь капли в рот не брала, – сказала матушка. – Нам нужны ясные головы, Гита.

– Капелька в чашку чая – это разве питье? – с укоризной произнесла нянюшка. – Это для здоровья. Неужели вам самим не зябко на таком ветру, сестренки?

– Ладно, ладно, – согласилась матушка. – Но только по капле.

Пока пили чай, никто не произнес ни слова. Наконец матушка заговорила:

– Послушай, Маграт, ты все знаешь о шабашах. Допустим, мы хотим устроить настоящий шабаш. Что нужно сделать первым делом?

Маграт помедлила. Предложение пуститься в пляс в голом виде могло не пройти.

– Сначала запевают песню, славящую полную луну.

– Так ведь луна‑ то не полная, – указала на небо матушка. – Она, как это, выпуклая, одним словом.

– Между второй четвертью и полнолунием, – услужливо подсказала нянюшка.

– Мне кажется, эта песня славит полнолуние вообще, – осторожно промолвила Маграт. – Затем мы должны возвыситься самосознанием. Но здесь уж без полной луны не обойтись. Луна – это очень важно.

Матушка смерила ее испытующим взором.

– Это, значит, и есть современное ведовство? – уточнила она.

– Отчасти, матушка. На самом деле все куда сложнее…

Матушка тяжело вздохнула:

– М‑ да, каждому свое. Я бы лично от стыда сгорела, если бы все время оглядывалась на какой‑ то светящийся блин…

– Да забей ты на все это, – отозвалась нянюшка. – Давай лучше порчу на кого‑ нибудь нашлем.

Шут крался по спящим переходам замка. Впрочем, никакой опасности над ним не нависло. Маграт снабдила его графическим руководством по обнаружению Грибо, а Шут не забыл наведаться в замковый склад лат и доспехов, где разжился парой железных перчаток и этакой кольчужной шалью.

Он добрался до заветного чулана, тихонько приподнял крючок, толкнул дверь и боязливо отпрянул к стенке.

Тьма коридора сгущалась по мере того, как более насыщенная тьма из чулана хлынула наружу, перемешиваясь с блеклой темнотой переходов замка.

И тишина… Никаких вам плевков во все стороны, никаких разъяренных клубков меха, никаких яростных когтей. Шут немного успокоился и шагнул в глубь чулана.

На голову ему свалился Грибо.

День выдался тяжкий. В комнате явно недоставало полноты жизни, к которой так привык Грибо. Единственным стоящим открытием было обнаружение густой популяции мышек, которые поколение за поколением проедали свои короткие жизни, пожирая запечатленную на бесценной коллекции гобеленов историю Ланкра. Как раз в тот самый день они добрались до короля Иддьота (709 – 745), в свое время встретившего лютую, мученическую смерть[11]. Впрочем, осквернители его памяти закончили свои жизни не лучше. С новыми людьми король сходился не просто.

Далее Грибо наточил когти о бюст единственного за всю историю ланкрского двора вампира – королевы Другулы Пронзевшей (1514 – 1553, 1553 – 1557, 1557 – 1562, 1562 – 1567 и, наконец, 1567 – 1573) – и совершил утренний туалет на портрете неизвестного монарха. Краски мигом разъело. В последующие часы на Грибо навалилась тоска, а за тоской пришла злоба.

Он вонзил когти туда, где, по его расчетам, должны были находиться уши Шута, но в награду за свое проворство услышал лишь пренеприятный металлический скрежет.

– А кто у нас хороший мальчик? – проблеял Шут. – Киса‑ киса‑ киса‑ кис.

Дело принимало любопытный оборот. Подобное обращение Грибо приходилось слышать только из уст своей хозяйки (все остальные без исключения обращались к нему не иначе как: «анупшелотсюдажирнаясволочь! »). Заинтригованный, кот свесил голову вниз.

В поле зрения Шута медленно вползла перевернутая кошачья морда небывалых размеров. На морде светился злокозненный интерес.

– Мы, наверное, хотим домой? – справился Шут. – Посмотри‑ ка, а дверца‑ то открылась…

Грибо покрепче вцепился когтями в металлическую шаль. Он явно обрел друга в этом урочище зла.

Шут пожал плечами, осторожно повернулся и шагнул из чулана в коридор. Он миновал залу, пересек внутренний двор, обогнул караульное помещение и вышел из замка через главные ворота, кивнув – крайне осторожно – часовым.

– Мимо нас только что прошел человек с котом на голове, – заметил один из них спустя минуту напряженнейших размышлений.

– И ты узнал его?

– По‑ моему, это был Шут.

В воздухе повисла многозначительная пауза.

Второй стражник покрепче перехватил древко своей алебарды.

– Подлая у нас работа, приятель. Но кому, если не нам, ее делать?..

– Ни на кого мы порчу наводить не будем, – твердо заявила матушка. – Кроме того, чтобы она сработала, человек должен знать, что на него насылают порчу.

– Делов‑ то – сделаем куколку, проткнем ее булавками и пошлем ему. Сразу все поймет.

– Нет, Гита.

– Здесь самое сложное – раздобыть его ногти, – распалялась нянюшка.

– Я сказала – нет.

– Клок волос тоже сгодится. А булавки у меня есть.

– Нет.

– Наводящий порчу на человеческое существо убог нравственно и портит свою карму, – промолвила Маграт.

– А я все равно его прокляну, – огрызнулась нянюшка. – Вы ничего и не узнаете. Я же в этой тюрьме чуть копыта не отбросила.

– Повторяю: никакую порчу мы наводить не будем, – сказала матушка. – Мы должны заняться его смещением. Где наш бывший король?

– Оставила булыжник на кухонном столе, – ответила нянюшка. – Все нервы истрепала с ним.

– Не понимаю… – пожала плечами Маграт. – По‑ моему, он очень милый и обходительный. Для привидения, по крайней мере.

– Нет, против него‑ то я ничего не имею. Меня все остальные достали.

– Остальные?

– «Умоляю, нянюшка, говорит, вынеси за пределы замка какой‑ нибудь камень, а я в нем поселюсь. Здесь так скучно, так тоскливо, мотаешься как dermo в проруби, ты прости мое клатчское произношение…» – процитировала нянюшка. – Не могла же я ему отказать. Но вся остальная компания подслушивала нас. Все самые умные, как же, халява, ребята, айда на волю. Я ничего не имею против призраков, – повторила нянюшка. – Тем более против королевских. Но всему есть мера, и к себе домой я эту шарагу не звала. Теперь у меня по прачечной мотается какая‑ то полоумная баба на колеснице и орет во всю глотку! В кладовке пара близнецов поселилась, по кухне слоняются какие‑ то безголовые, кто‑ то всю ночь визжит под раковиной, и по всему дому бродит какой‑ то мелкий волосатый тип и все что‑ то ищет. Разве это дело?

– Ничего, главное, его тут нет, – мрачно проговорила матушка. – Лишние люди нам не нужны.

– Он не человек, а призрак, – указала Маграт.

– Давай не будем вдаваться в подробности, – бесстрастно отозвалась матушка.

– Так или иначе, вам не удастся вернуть трон бывшему королю, – настаивала Маграт. – Призраки не правят королевствами. Как вы собираетесь короновать его? Корона провалится сквозь плечи!

– Мы возвратим престол его сыну, – объяснила матушка. – По праву династии.

– Сколько можно из пустого в порожнее переливать? – с досадой встряла нянюшка. – Пусть сначала подрастет, и лет через пятнадцать…

– А я говорю – этим вечером, – сказала матушка.

– Младенца на трон? Он там и пяти минут не продержится.

– Про младенца речи не было, – спокойно ответила матушка. – Взрослый мужчина. Помнишь Алиссию Недоумку?

Наступила тишина. Нянюшка Ягг тихонько опустилась на бревно.

– Вот проклятие! – ахнула она. – Ты что, серьезно?

– Подумала, что стоит попытаться.

– Проклятие, – на сей раз совсем тихо прошептала нянюшка. – Ты, значит, весь день только об этом и думала?

– Да.

– А теперь послушай меня, подруга. Ты сама знаешь, Алиссия на голову выше всех была. Ты только пойми правильно, я лично считаю, что в головологии и соображении равных тебе нет, но Черная Алиссия, ей же стоило только пальцами щелкнуть.

– Значит, я, по‑ твоему, щелкать пальцами не умею?

– Извините, пожалуйста, – вмешалась Маграт.

– Да нет, ты не поняла! – ответила нянюшка, игнорируя юную ведьму.

– Вот и хорошо.

– Только… ты пойми, Эсме, она ж была этой, Дайяной, над ведьмами, как король выразился.