Terry David John Pratchett 7 страница

– Некоторые из них живут довольно далеко, – осторожно заметил Кардинг. – Дорога отнимет время, так что…

– Они волшебники! – выкрикнул Койн. – И могут оказаться здесь в мгновение ока! Я дал им такую власть! Кроме того, – его голос понизился и вновь принял нормальное звучание, – с Университетом покончено. Он не был домом для магии, он был ее тюрьмой. Я построю нам другой дом.

Он вынул шляпу из коробки и улыбнулся ей. Лузган и Кардинг затаили дыхание.

– Но…

Они оглянулись. Это заговорил Хакардли, хранитель Закона. Волшебник в изумлении то открывал, то закрывал рот.

Койн повернулся и приподнял одну бровь.

– Но ты, надеюсь, не станешь закрывать Университет? – дрожащим голосом осведомился старый волшебник.

– Он нам больше не нужен, – заявил Койн. – Это обиталище пыли и старых книг. Мы оставили его позади. Не так ли… братья?

Собравшиеся ответили дружным невнятным бормотанием. Им было трудно представить себе жизнь без древних камней. Ну, хотя, если подумать, пыли здесь, конечно, много, да и книги довольно старые…

– В конце концов… братья… кто из вас заходил в последние несколько дней в эту вашу темную библиотеку? Магия теперь внутри вас, а не заточена между крышками переплетов. Разве вас это не радует? Есть ли здесь кто‑ нибудь, кто за прошедшие двадцать четыре часа не сотворил больше чудес, настоящих чудес, чем за всю предыдущую жизнь? Есть ли здесь кто‑ нибудь, кто в глубине своей души искренне со мной не согласен?

Лузган содрогнулся. В самой глубине его души пробудился другой, внутренний Лузган, который теперь рвался наружу, высказаться. Это был Лузган, который ощутил внезапную тоску по тем спокойным дням, когда магия была кроткой и смирной, шлепала по Университету в старых тапочках, всегда находила время выпить стаканчик шерри, не была похожа на раскаленный меч, пронзающий мозг, и, самое главное, не убивала людей.

Лузган с ужасом почувствовал, что его голосовые связки напряглись, как струна, и приготовились выразить несогласие.

Посох пытался найти его. Лузган чувствовал, как он его ищет. Посох испарит его, совсем как бедного старину Биллиаса. Лузган крепко сжал зубы, но это не помогло. Его грудь набрала воздуха. Зубы скрипнули.

Беспокойно топчущийся на месте Кардинг наступил ему на ногу. Лузган завопил.

– Извини, – бросил Кардинг.

– Что‑ то случилось, Лузган? – поинтересовался Койн.

Лузган, внезапно ощутив себя свободным, с наслаждением прыгал на одной ноге. По мере того как его ступню охватывала мучительная боль, по телу распространялась волна облегчения, и он был необычайно благодарен, что семнадцать стоунов кардинговой массы избрали пальцы именно его ноги, чтобы обрушиться на них всей своей тяжестью.

Его вопль разбил сковывающие волшебников цепи. Койн вздохнул и поднялся со своего табурета.

– Хороший выдался денек, – сообщил он.

Было два часа утра. По улицам Анк‑ Морпорка в полном одиночестве змеились струйки речного тумана. Волшебники не одобряли людей, которые шляются по улицам после полуночи, так что никто и не шлялся. Вместо этого все спали беспокойным зачарованным сном.

На Площади Разбитых Лун, где некогда торговали таинственными удовольствиями, где в освещенных факелами и занавешенных лавках припозднившийся гуляка мог купить все что угодно – от тарелки заливных угрей до венерической болезни, – на этой площади клубился туман, и оседающая влага капала в промозглую пустоту. Лавки исчезли. Их сменили сверкающий мрамор и статуя, изображающая какого‑ то духа и окруженная ярко освещенными фонтанами. Глухой плеск фонтанов был единственным звуком, разрушающим холестерин молчания, который сжимал в своих тисках сердце города.

Тишина царила и в темном массивном здании Незримого Университета. Если не считать…

Лузган крался по утопающим в тени коридорам, словно двуногий паук, перебегая – или, по крайней мере, быстро хромая, – от колонн к дверным проемам, пока не достиг мрачных дверей библиотеки. Здесь он нервно вгляделся в окружающую темноту и после некоторого колебания тихо, очень тихо постучал.

От тяжелой деревянной двери исходила тишина. Но в отличие от той тишины, которая держала в плену остальной город, это была внимательная, настороженная тишина. Это была неподвижность спящей кошки, которая только что открыла один глаз.

Почувствовав, что терпение на пределе, Лузган опустился на четвереньки и попытался заглянуть под дверь. Приблизив рот к пыльной, дышащей сквозняком щели под самой нижней петлей, он прошептал:

– Эй! Гм. Ты меня слышишь?

Он был уверен, что вдалеке, в темноте, что‑ то шевельнулось. Казначей предпринял еще одну попытку, с каждым ударом хаотически бьющегося сердца перескакивая от ужаса к надежде и обратно.

– Слышь? Это я, гм. Лузган. Помнишь? Ты не мог бы поговорить со мной, пожалуйста?

Возможно, там, внутри, две больших кожистых ступни мягко крались из дальнего угла к двери, а может, это просто поскрипывали нервы Лузгана. Он попытался сглотнуть, избавляясь от сухости в горле, и рискнул позвать еще раз:

– Слышь, все хорошо, но только, слышь, библиотеку хотят закрыть!

Тишина стала громче. Спящая кошка навострила ухо.

– То, что происходит, совершенно неправильно! – признался казначей и тут же зажал рот рукой, ужаснувшись чудовищности собственных слов.

– У‑ ук?

Это был наислабейший из всех возможных звуков, похожий на тараканью отрыжку.

Лузган, внезапно приободрившись, плотнее прижал губы к щели.

– Патриций там, с тобой?

– У‑ ук.

– А его маленький песик?

– У‑ ук.

– О‑ о. Хорошо. Лузган разлегся в уютно обволакивающей его ночи и забарабанил пальцами по холодному полу.

– А меня, гм, пустить не хочешь? – осмелился попросить он.

– У‑ ук!

Лузган скорчил в темноте гримасу.

– Ну хорошо, ты не мог бы, гм, впустить меня хотя бы на пару минут? Нам нужно срочно обсудить кое‑ что как мужчине с мужчиной.

– Э‑ эк.

– То есть с обезьяной.

– У‑ ук.

– Слушай, может, тогда ты выйдешь?

– У‑ ук.

Лузган вздохнул.

– Вся эта показная преданность очень хороша, но ты там загнешься с голоду.

– У‑ ук у‑ ук.

– Другой вход?

– У‑ ук.

– О, пусть будет по‑ твоему.

Лузган снова вздохнул. Как ни странно, после этого разговора он почувствовал себя лучше. Остальные обитатели Университета жили как во сне, тогда как библиотекарю только и нужны были – спелые фрукты, регулярное пополнение запаса каталожных карточек и возможность где‑ то раз в месяц перескакивать через ограду личного зверинца патриция[13]. Все это странным образом успокаивало Лузгана.

– Значит, с бананами у тебя порядок? – осведомился Лузган после очередной паузы.

– У‑ ук.

– Никого не впускай, хорошо? Гм. Я думаю, это ужасно важно.

– У‑ ук.

– Прекрасно.

Лузган поднялся на ноги, отряхнул колени, после чего приблизил рот к замочной скважине и добавил:

– И никому не доверяй.

– У‑ ук.

В библиотеке стояла полутьма – сомкнутые ряды магических книг испускали слабое октариновое сияние, вызванное утечкой чудотворной энергии в мощном оккультном поле. Этого сияния было достаточно, чтобы освещать груду полок, который была забаррикадирована дверь.

Бывший патриций сидел в банке на столе библиотекаря. Сам библиотекарь, завернувшись в одеяло, сгорбился в кресле и держал на коленях Вафлза.

Время от времени библиотекарь съедал банан. Лузган между тем хромал по гулким коридорам Университета обратно в свою спальню, где ему ничего не угрожало. Но поскольку его уши нервно ловили в воздухе малейший звук, он сразу услышал – на самом пределе восприятия – далекие всхлипы.

Несколько необычный звук для Университета. Поздней ночью в выстланных коврами коридорах крыла, предназначенного для старших волшебников, можно было услышать разные звуки – например, храп, тихое позвякивание бокалов, немелодичное пение, изредка свист и шипение неудавшегося заклинания. Но тихий плач был здесь настолько в новинку, что Лузган неожиданно для себя самого свернул в коридор, ведущий к комнатам аркканцлера.

Дверь была распахнута настежь. Лузган сказал себе, что делать этого не стоит, напрягся, приготовившись уносить ноги, и заглянул внутрь.

Ринсвинд не мог отвести глаз.

– Что это? – прошептал он.

– Думаю, какой‑ то храм, – ответила Канина.

Ринсвинд стоял и смотрел вверх. Люди, заполняющие улочки Аль Хали, наталкивались на него и друг на друга, образуя нечто вроде человеческого броуновского движения. «Храм», – думал он. Храм был большим, внушительным, и архитектор использовал все известные приемы, чтобы сделать его еще больше и внушительнее, чем на самом деле, и показать всем, кто на него смотрит, что они очень мелкие, обыденные и у них нет такого количества куполов. Это было одно из тех зданий, которые выглядят именно так, как вы всю оставшуюся жизнь будете их вспоминать.

Ринсвинд считал себя знатоком храмовой архитектуры, но местные фрески на огромных и действительно внушительных стенах совершенно не походили на религиозные. Во‑ первых, участники изображенных сцен получали удовольствие. Они почти наверняка получали удовольствие. Да, точно. Было бы удивительно, если бы они не получали удовольствия.

– Они ведь не танцуют? – спросил Ринсвинд в отчаянной попытке не поверить собственным глазам. – Или, может, это какая‑ то акробатика?

Канина взглянула вверх, щуря глаза от резкого, белого света солнца.

– Не сказала бы, – задумчиво отозвалась она.

Ринсвинд вдруг опомнился.

– Не думаю, что ты, девушка, должна смотреть на подобные вещи, – строго заявил он.

– А волшебникам, – улыбнувшись, сладким голосом парировала Канина, – это вообще запрещено. Предполагается, что они от такого слепнут.

Ринсвинд снова поднял голову, готовый рискнуть, ну, может, одним глазом. «Этого следовало ожидать, – сказал он себе. – Они тут все темные и невежественные. Зарубежные страны – это, в общем, зарубежные страны. Они живут по‑ другому».

Хотя в кое‑ каких областях, решил он, они живут очень даже похоже, только с несколько большей изобретательностью и, судя по всему, гораздо чаще.

– Храмовые фрески Аль Хали известны по всему миру, – поведала Канина, продираясь сквозь толпу детей, которые не оставляли попыток продать Ринсвинду свои товары или познакомить его с симпатичными родственницами.

– Что ж, по‑ моему, неудивительно, – согласился Ринсвинд. – Слушай, отвали, а? Нет, я не хочу это покупать, что бы это ни было. Нет, я не хочу с ней знакомиться. С ним тоже. И с этой тварью тоже, мерзкий ты мальчишка. А ну слезайте!

Последний возглас относился к группе детишек, невозмутимо едущих верхом на Сундуке, который терпеливо топал следом за Ринсвиндом, не делая попыток стряхнуть незваных наездников. «Наверное, ему чего‑ то не хватает», – подумал Ринсвинд и немного оживился.

– Как по‑ твоему, сколько на этом континенте людей? – поинтересовался он.

– Не знаю, – не оборачиваясь, ответила Канина. – Миллион, наверное.

– Будь у меня хоть капля благоразумия, меня бы здесь не было, – с чувством заявил Ринсвинд.

Они провели в Аль Хали – в городе, который служил воротами к таинственному континенту Клатча, – уже несколько часов, и Ринсвинд начинал испытывать страдания.

По его мнению, в приличном городе обязан присутствовать хотя бы небольшой туман, и люди должны жить в домах, а не проводить все свое время на улицах. Приличный город прекрасно обходится без песка и жары. А что касается ветра…

У Анк‑ Морпорка был знаменитый запах, в котором чувствовалось столько индивидуальности, что даже самые крепкие люди плакали, впервые вдохнув его. Зато у Аль Хали был ветер, дующий из необозримых пространств пустынь и континентов, расположенных ближе к Краю. Это был мягкий ветерок, но дул он без остановки и в конце концов оказывал на гостей города такое же воздействие, какое терка для сыра оказывает на помидор. Через какое‑ то время вам начинало казаться, что он уже снял с вас всю кожу и скребет прямо по нервам.

Чувствительным ноздрям Канины ветер нес ароматические послания из самого сердца континента. Сюда входили стужа пустынь, вонь от львиных стай, гниющего в джунглях компоста и кишечных газов антилоп гну.

Ринсвинд, разумеется, не чувствовал ни одного из этих запахов. Приспособляемость – чудесная вещь, и большинство морпоркцев оказались бы в затруднительном положении, если бы их попросили унюхать горящий матрас с расстояния двух шагов.

– Куда дальше? – спросил он. – Надеюсь, туда, где нет ветра?

– Мой отец бывал в Хали, когда разыскивал Потерянный Город И, – отозвалась Канина. – И я, кажется, припоминаю, что он очень хвалил «сук». Это нечто вроде базара.

– Полагаю, нам лучше пойти и поискать лавки с подержанными шляпами, – предложил Ринсвинд. – Потому что вся эта идея совершенно…

– Я надеюсь, что на нас нападут. Это кажется мне самым разумным планом. Мой отец говорил, что очень немногим из тех чужестранцев, кто входил на сук, удавалось выйти обратно. По его словам, там ошиваются такие типы, которым человека убить – раз плюнуть.

Ринсвинд должным образом обдумал эту информацию.

– Ну‑ ка, изложи‑ ка мне это еще раз, а? – попросил он. – После того как ты сказала, что на нас должны напасть, у меня вроде как в ушах зазвенело.

– Мы же сами хотим встретиться с преступным элементом…

– Не так уж и хотим, – ответил Ринсвинд. – Я бы выбрал другую формулировку.

– И как бы ты сказал?

– Э‑ э, думаю, выражение «не хотим» достаточно точно отражает общую мысль.

– Но ты же сам согласился, что мы должны найти шляпу!

– Но не погибнуть в процессе ее поиска, – обреченно возразил Ринсвинд. – Вряд ли это принесет пользу. Во всяком случае, мне.

– Мой отец всегда утверждал, что смерть – не более чем сон, – заметила Канина.

– Ага, шляпа поведала мне то же самое, – подтвердил Ринсвинд, сворачивая следом за девушкой в узкую, заполненную народом улочку между белыми мазаными стенами. – Но, на мой взгляд, после этого «сна» проснуться утром будет несколько трудновато.

– Послушай, – попыталась вразумить его Канина, – это не так уж и рискованно. Ты же со мной.

– Да, а ты так и нарываешься на неприятности, – обвиняюще заявил Ринсвинд. Канина увлекла его в тенистый переулок. Свита из юных предпринимателей не отставала.

– Это работает старушка носследственность.

– Заткнись и постарайся выглядеть как жертва, ладно?

– Уж это я могу, – согласился Ринсвинд, отбиваясь от одного особо настырного члена малолетней Торговой палаты. – У меня было полно практики. В последний раз говорю, дрянной ребенок, я никого не хочу покупать!

Ринсвинд мрачно взглянул на окружающие стены. По крайней мере, здесь не было этих будоражащих картинок, но горячий ветер по‑ прежнему гнал клубы пыли. А Ринсвинду осточертело смотреть на песок. Сейчас он больше всего нуждался в паре кружечек холодного пива, холодной ванне и смене одежды. Хотя вряд ли он почувствовал бы себя лучше, но хотя бы получил удовольствие от того, что чувствует себя ужасно. Впрочем, здесь, наверное, и пиво‑ то не продают. Забавно, но в холодных городах, таких как Анк‑ Морпорк, самый популярный напиток – пиво, вызывающее ощущение прохлады, а вот в местах, подобных этому, где небо – как раскаленная печка с открытой дверцей, люди утоляют жажду крошечными порциями тягучей жидкости, от которой в горле разгорается настоящий пожар. И архитектура совершенно не такая как надо. В местных храмах стояли статуи, которые, в общем, были просто неуместными. В этом городе не место настоящим волшебникам. Разумеется, здесь присутствует какой‑ то доморощенный эквивалент, чародеи или нечто в том же духе, но порядочной магией это не назовешь… Канина шагала впереди, что‑ то напевая себе под нос.

«А она тебе очень даже нравится. Я‑ то вижу», – раздался в голове у Ринсвинда какой‑ то голос.

«О черт, – подумал Ринсвинд, – это, случайное, не моя совесть опять прорезалась? »

«Это твое вожделение. Тут довольно душно, не правда ли? Ты так и не навел порядок с тех пор, как я в последний раз сюда заглядывало».

«Слушай, проваливай, а? Я волшебник! Волшебники руководствуются велением головы, а не сердца! »

«А за меня голосуют твои железы, которые утверждают, что твой мозг остался в гордом одиночестве».

«Да? Но тогда ему принадлежит решающий голос».

«Ха! Это ты так думаешь. Кстати, твое сердце не имеет к происходящему никакого отношения. Это просто мускульный орган, который обеспечивает циркуляцию крови. Попробуй взглянуть на ситуацию следующим образом – девушка тебе нравится, да? »

«Ну‑ у…»

Ринсвинд поколебался.

«Да, – подумал он, – э‑ э…»

«Она довольно интересная собеседница. Приятный голос? »

«Ну, конечно…»

«Тебе хотелось бы почаще бывать в ее обществе? »

«Ну…»

Ринсвинд с некоторым удивлением осознал, что да, хотелось бы. Не то чтобы он был совсем непривычен к женской компании, просто ему всегда казалось, что от женщин следует ждать одних неприятностей. К тому же всем известно, что женский пол плохо влияет на магические способности. Хотя Ринсвинд был вынужден признать, что конкретно его магические способности, будучи примерно такими же, как у резинового молотка, с самого начала выглядели довольно сомнительно.

«Тогда тебе нечего терять, правда? » – угодливо подбросило мысль его вожделение.

И именно в этот момент Ринсвинд осознал, что в окружающей его действительности не хватает чего‑ то очень важного. Ему потребовалось какое‑ то время, чтобы понять, чего именно.

Вот уже несколько минут никто не пытался что‑ нибудь ему продать. В Аль Хали, наверное, это означало, что ты мертв.

Они с Сундуком и Каниной остались одни в длинном, тенистом переулке. С некоторого расстояния доносился шум городской суеты, но в непосредственной близости от того места, где они находились, не было ничего, кроме выжидающей тишины.

– Они убежали, – заметила Канина.

– Значит, на нас сейчас нападут?

– Возможно. За нами по крышам следуют трое мужчин.

Ринсвинд, сощурившись, взглянул вверх, и примерно в этот же миг трое человек, облаченных в развевающиеся черные одежды, легко спрыгнули в переулок, преграждая дорогу. Оглянувшись, волшебник увидел, как еще двое вынырнули из‑ за угла. Все пятеро держали в руках длинные сабли, и, хотя нижняя половина их лиц была скрыта повязками, сомнений быть не могло – все вновь прибывшие почти наверняка зловеще ухмылялись.

Ринсвинд постучал по крышке Сундука и предложил:

– Фас.

Сундук какое‑ то мгновение стоял как вкопанный, затем развернулся, подошел к Канине и уселся рядом с ней. У него был слегка самодовольный и несколько смущенный вид.

– Ах ты… – рявкнул волшебник и дал ему пинка ногой. – Чемодан вшивый.

Придвинувшись поближе к девушке, которая с задумчивым видом оглядывала окрестности, Ринсвинд спросил:

– Ну и что теперь? Предложишь им по‑ быстрому сделать химзавивку?

Незнакомцы осторожно приблизились. Ринсвинд заметил, что все их внимание сосредоточено исключительно на Канине.

– У меня нет оружия, – сообщила она.

– А что случилось с твоим знаменитым гребнем?

– Оставила на судне.

– У тебя что, вообще ничего нет?

Канина слегка переменила положение, чтобы держать в поле зрения как можно больше разбойников.

– Ну, есть пара шпилек для волос, – уголком рта сообщила она.

– Они на что‑ нибудь годятся?

– Не знаю. Никогда не пробовала.

– Это из‑ за тебя мы оказались в такой ситуации!

– Расслабься. Я думаю, они просто возьмут нас в плен.

– О, тебе хорошо говорить. На тебя на этой неделе не установлена специальная скидка.

Сундук, который не совсем понимал, что происходит, пару раз щелкнул крышкой. Один из незнакомцев осторожно вытянул вперед саблю и ткнул Ринсвинда в поясницу.

– Видишь, они хотят куда‑ то нас отвести, – сказала Канина, но вдруг заскрежетала зубами. – О нет!

– Что теперь?

– Я не могу!

– Чего не можешь?

Канина обхватила голову руками.

– Не могу позволить себе сдаться без борьбы! Я слышу, как тысяча моих предков‑ варваров обвиняет меня в предательстве! – с жаром прошептала она.

– А ты попробуй не сдаваться.

– Нет, правда. Это не займет и минуты.

В воздухе внезапно что‑ то мелькнуло, и ближайший незнакомец, издавая булькающие звуки, небольшим бесформенным комком рухнул на землю. Затем локти Канины отлетели назад и врезались в животы тех, кто подкрадывался сзади. Ее левая рука, отскочив, пронеслась мимо уха Ринсвинда со звуком, напоминающим треск рвущегося щелка, и повалила человека, стоящего за спиной волшебника. Пятый разбойник попытался спастись бегством, но был сбит с ног подсечкой и, падая, сильно ударился головой о стену.

Канина скатилась с него и села, тяжело дыша. Ее глаза оживленно блестели.

– Мне не нравится в этом признаваться, но теперь я чувствую себя гораздо лучше, – заявила она. – Хотя только что предала благородные парикмахерские традиции. О‑ о.

– Ага, – мрачно подтвердил Ринсвинд, – а я все думал, когда же ты их заметишь.

Канина обвела глазами шеренгу лучников, появившихся у противоположной стены. На их лицах застыло то флегматичное, бесстрастное выражение, которое присуще людям, уже получившим деньги за будущую работу и не особенно возражающим против того, что эта работа требует кого‑ то убивать. – Пора пускать в ход шпильки, – констатировал Ринсвинд.

Канина не шелохнулась.

– Мой отец всегда говорил, что на людей, до зубов вооруженных эффективным метательным оружием, бесполезно идти в лобовую атаку, – объяснила она.

Ринсвинд, который был знаком с Коэновой манерой выражаться, посмотрел на нее с недоверием.

– Ну, вообще‑ то он говорил, – добавила Канина, – «никогда не пинай в зад дикобраза».

Лузган не представлял себе, как переживет завтрак.

Он спрашивал себя, не стоит ли ему переговорить с Кардингом, но у него возникло леденящее ощущение, что старый волшебник не станет его слушать и, в любом случае, не поверит ему. По правде говоря. Лузган сам не поверил бы себе…

Хотя нет, поверил бы. Ему никогда не забыть увиденного, хотя он намеревался приложить к этому все усилия.

В эти дни одна из проблем жизни в Университете заключалась в том, что то здание, в котором вы засыпали, могло превратиться в совсем другое, когда вы просыпались. Комнаты взяли себе привычку меняться и перемещаться – следствие беспорядочно распространяющейся магии. Она накапливалась в коврах, заряжая волшебников до такой степени, что пожать кому‑ нибудь руку означало почти наверняка превратить его во что‑ нибудь. Накопившийся запас магии уже превышал магическую вместимость Университета. И если не принять меры, то вскоре даже простолюдины смогут пользоваться магией. Леденящая мысль, но в голове Лузгана кипело уже столько леденящих мыслей, что ее можно было использовать в качестве кубка для льда, и казначей не собирался тратить время на еще одну проблему.

Однако обыкновенная география домашнего пространства была не единственной трудностью. Напор чудотворной энергии оказывал влияние даже на пищу. Тот плов, который вы поднимали вилкой с тарелки, к тому времени, как попадал к вам в рот, вполне мог превратиться во что‑ то другое. В удачных случаях оно могло оказаться несъедобным. В самых неудачных оно оказывалось съедобным, но не тем, что было бы приятно съесть, а тем более, проглотить недожеванным.

Лузган нашел Койна в помещении, которое вчера поздно вечером было кладовой для половых щеток. Теперь кладовая стала значительно просторнее. Лузган даже не знал, с чем ее сравнить – поскольку никогда не слышал о самолетных ангарах, хотя редко в каком ангаре встретишь мраморные полы и кучу статуй. Пара щеток и небольшое помятое ведро, стоящие в темном уголке, выглядели здесь не к месту. Хотя раздавленные в лепешку столы в бывшем Главном зале выглядели еще непривычнее. Главный зал, благодаря бурным потокам магии, пронизывающим Университет, сжался до размеров предмета, который бы Лузган, если бы когда‑ нибудь видел подобную штуку, назвал телефонной будкой.

Казначей с превеликой осторожностью пробрался в комнату и занял свое место в совете волшебников. Воздух казался маслянистым от растворенной в нем магии.

Лузган создал себе кресло рядом с Кардингом и нагнулся к уху старого волшебника.

– Ты не поверишь, но… – начал было он.

– Тише! – прошипел Кардинг. – Это поразительно!

Койн сидел на табурете в центре круга. Одна рука лежала на посохе, другая была вытянута и держала что‑ то маленькое, белое и похожее на яйцо. Оно было странно нечетким. Это было что‑ то огромное и находящееся страшно далеко. А мальчишка запросто держал эту штуку в руке.

– Что он делает? – шепотом спросил Лузган.

– Сам толком не знаю, – пробормотал в ответ Кардинг. – Насколько мы можем понять, он создает для волшебников новый дом.

Вокруг размытого яйцеобразного предмета, словно отблески далекой грозы, мелькали зигзаги разноцветного света. Сияние освещало Койна снизу, придавая лицу мальчика вид маски.

– Не понимаю, как мы все там поместимся, – отозвался казначей.

– Кардинг, прошлой ночью я видел…

– Все, – сказал Койн.

Он поднял яйцо, которое время от времени вспыхивало внутренним огнем и выстреливало крошечными белыми протуберанцами. «Оно не только очень далеко, – подумал Лузган, – оно еще и чрезвычайно тяжелое». Тяжесть здесь теряла свое значение и выворачивалась наизнанку, создавая странное царство противоположностей, где свинец – невесомый вакуум. Лузган снова схватил Кардинга за рукав.

– Кардинг, слушай, это очень важно. Когда я заглянул в…

– Я тебя серьезно прошу – прекрати.

– Но посох, его посох, он не…

Койн поднялся на ноги и направил посох на стену, в которой немедленно появилась дверь. Дернув за ручку, он отворил ее и шагнул через порог, предоставив волшебникам трусцой кинуться следом.

Мальчик пересек садик аркканцлера (стайка волшебников тянулась за ним, как хвост – за кометой) и, не останавливаясь, дошел до берега Анка. Здесь росло несколько дряхлых ив, а река текла – или, по крайней мере, двигалась, – огибая петлей небольшой, кишащий тритонами лужок, известный под оптимистичным названием «Услада Волшебников». Летними вечерами, когда ветер дул в сторону реки, здесь было приятно прогуляться после ужина.

Над городом по‑ прежнему висела теплая серебристая дымка. Койн преодолел мокрую траву и, остановившись в центре лужка, подбросил яйцо в воздух. Оно описало полую дугу и с чавкающим звуком шлепнулось на землю.

– Отойдите подальше, – повернулся к подоспевшим волшебникам Койн. – И приготовьтесь удирать.

Он направил октироновый посох в сторону наполовину ушедшего в грязь яйца. Из кончика посоха вылетела октариновая молния и, ударив в яйцо, заставила его взорваться дождем искр, оставивших после себя синее и пурпурное свечение.

На мгновение воцарилась тишина. Дюжина волшебников выжидающе рассматривала яйцо.

Налетевший ветерок совершенно нетаинственно встряхнул ивы.

И больше ничего.

– Э‑ э… – подал голос Лузган. Вот тогда земля содрогнулась в первый раз. С деревьев упали несколько листьев, и вдали, перепугавшись, сорвалась с поверхности воды какая‑ то птица. Звук начался с низкого стона, который скорее ощущался, чем слышался, словно ноги у всех внезапно превратились в уши. Деревья задрожали, их примеру последовала парочка волшебников.

Грязь вокруг яйца запузырилась.

И взорвалась.

Земля сползла с него, словно лимонная кожура. Капли дымящейся грязи окропили волшебников, бросившихся искать укрытия под деревьями. Только Койн, Лузган и Кардинг остались наблюдать за тем, как на лугу поднимается сверкающее белое здание, с которого сыплются трава и комки земли. Позади рвались в небо другие башни; сквозь воздух прорастали контрфорсы, объединяя все в одно целое.

Лузган заскулил, почувствовав, как почва уплывает из‑ под ног и заменяется плитками с серебряной искрой. Этот пол неумолимо устремился вверх, заставив казначея покачнуться, и вознес всю троицу высоко над деревьями.

Крыши Университета промелькнули и остались далеко внизу. Анк‑ Морпорк раскинулся у них под ногами, как карта; река была плененной змеей, а равнины – туманным, смазанным пятном. У Лузгана заложило уши, но подъем продолжался – все выше и выше, в облака.

Наконец, промокшие и замерзшие, они вырвались под обжигающие лучи солнца. Вокруг во всех направлениях простирался облачный покров. Рядом поднимались другие башни, ослепительно сверкающие в резком свете дня.

Кардинг неуклюже опустился на колени, осторожно потрогал пол и подал Лузгану знак сделать то же самое.

Лузган прикоснулся к поверхности, которая была куда более гладкой, чем камень. На ощупь она походила на теплый лед, а с виду – на слоновую кость. Она не была абсолютно прозрачной, но создавалось впечатление, что ей хотелось бы таковой стать.

У Лузгана возникло отчетливое ощущение, что если он закроет глаза, то пол под ним вообще пропадет.

Его взгляд встретился со взглядом Кардинга.