Питер Джеймс 18 страница

– С вами все в порядке? – спросил Хэйр.

Сэм слабо кивнула.

– Она явно замерзла, Ласло. Давайте-ка прикроем ее.

Сэм проследила взглядом, как он повернулся и побрел по комнате. Ласло по-прежнему таращился на нее. «Почему? – казалось, говорил он. – Почему? »

Хэйр наклонился, собирая простыни с пола. О господи. Ну и бардак.

Комната выглядела как после разгрома. Повсюду битое стекло, одежда, мебель поломана. Окно разбито вдребезги, а карниз для занавесок оторван от стены и болтается. Под раковиной тонкий след какого-то белого порошка. У стены криво лежит стул, одна из его ножек согнута как у старика, который упал и не может подняться. Тумбочка, стоявшая у кровати, теперь оказалась на гардеробе.

Нет. Это невозможно.

Хэйр возвращался назад с постельным бельем. Он вытянул из кучи одну простыню и осторожно обернул ее вокруг Сэм.

Словно флаг вокруг тела убитого солдата.

«Я мертва. Я мертва. Вот почему он смотрит на меня так».

– Возьмите другой конец, Ласло. Подоткните его.

– Со мной все в порядке? – спросила она.

Хэйр внимательно изучал ее. Она почувствовала, что постель слегка оседает, сначала на одну, потом на другую сторону. Хэйр наклонился снова, и она ощутила на себе тяжесть одеяла. И тепло.

– Теперь я хочу проснуться, – сказала она и заметила, как быстро и нервно переглянулись Хэйр и Ласло.

Хэйр слабо улыбнулся:

– Вы сейчас не спите, Сэм. У вас был какой-то дурной… – Он замолчал и развел руками в воздухе.

– Прозрачный, – сказала она. – У меня был прозрачный сон.

– Ох, – сказал Хэйр. – Ну да… я…

– Зубная паста. Он выдавил мою зубную пасту. Она там?

– Ваша зубная паста?

– Ну, на умывальнике.

Он посмотрел на умывальник, затем вниз, на коврик под ним. Белой зубной пастой там было выведено только одно слово крупным, отчетливым почерком:

«АРОЛЕЙД».

Хэйр опустился на колени, коснулся зубной пасты пальцем, подобрал что-то с пола и показал им. Тюбик зубной пасты, пустой, ловко скатанный.

– Он был здесь, – произнесла Сэм, уставившись широко открытыми глазами на надпись, сделанную зубной пастой. – Он это сделал.

– Кто, Сэм?

– Слайдер.

Хэйр снова внимательно осмотрелся вокруг.

– Это не я все это сделала, – сказала она. – Только не сама по себе. Да я и не смогла бы дотянуться… не с этими же проводочками…

Она подняла руки. Все проводки по-прежнему были на месте. Хэйр молча, сверху вниз, смотрел на нее, его взгляд скользил по ее лицу, потом перешел на Ласло.

– А как там ваш график? – спросила она, внезапно охваченная гневом, гневом и смятением, вперемежку со страхом и ужасом, которые вихрем проносились в ее голове. – Все отлично, не так ли? Он показывает приятные сны, да? И никаких аномалий?

Хэйр повернулся к Ласло:

– Я думаю, нам бы лучше… э-э-э… отсоединить.

Ласло ухмыльнулся и поднял брови.

Сэм наблюдала за ними обоими.

Что это, черт подери, происходит с этими двумя? Это что же, своего рода игра? Они считают, что это забавно? Большой фокус-покус? О господи. А потом она сообразила: он криво ухмылялся, только совсем не весело, нет-нет, совсем нет. Он гримасничал. Просто все выглядело так, что он ухмыляется, а его лицо было искажено гримасой. Да и Хэйру произошедшее тоже не казалось забавным. Он трясся, словно осенний лист, как перепуганный кролик.

Словно человек, напуганный всерьез, до смерти.

Сэм отвернулась, осмотрелась, потом снова взглянула на Хэйра. И увидела ужас в его глазах.

И внезапно поняла почему.

Сэм продолжала бодрствовать всю оставшуюся ночь в оцепенелом молчании. И Хэйр просидел тут же в ее комнате с ней, ссутулившись на стуле почти точно так же, как теперь, сидя напротив нее в пивнушке, около окна, и глядя на главную дорогу, идущую рядом с университетом.

АРОЛЕЙД.

Что же, черт подери, означало это Аролейд? Не была ли это какая-то анаграмма? [19] УМРИ, АОРА? УМРИ ОТ ОРАЛЬНОГО СЕКСА? Загадки. С загадками у нее всегда было плохо.

АРОЛЕЙД.

ТЕБЕ ПРЕДСТОИТ НА САМОМ ДЕЛЕ ГЛУБОКОЕ ПАДЕНИЕ.

Падение? Может, это связано с падением? Хэйр чудаковато щурился. Господи, этот бедный педик выглядит ужасно. Совсем не может заснуть. И в кресле тоже. Он что-то сказал ей, но пивнушка полным-полна посетителей, наступило время ленча, и сквозь журчание разговоров и рев уличного движения за окном все труднее и труднее расслышать его мягкий голос.

– Простите?

– Я надеюсь, вы не сожалеете, что приехали сюда?

– Все отлично, – заверила она, испытывая облегчение оттого, что находится здесь, а не в его комнате, той комнате.

Все ясно. Ясно как белый день. О господи. Казалось, что тонкие холодные струи воды обрызгивали изнутри, кололи, словно острая игла, жалили, пронизывая ее ледяным холодом, который проникал в кровь и во все уголки ее тела. Она посмотрела на него, в его усталые и испуганные глаза, и сделала глубокий вдох.

– Это ведь не ваша жена разгромила комнату? – спросила она.

Хэйр довольно продолжительное время молчал, пока наконец не ответил.

– Нет, – сказал он.

– Это был некто… НЕЧТО, не желавшее, чтобы вы помогали мне, не так ли?

Он продолжал пристально смотреть перед собой. Пристально смотреть сквозь нее. Так, будто он смотрел кинофильм, предназначенный только ему одному. Потом он поднял плечи и робко кивнул, широко открыв глаза, словно перепуганный зверь. Настолько перепуганный, что это испугало и ее тоже. Его рот дергался, и он сомкнул пальцы вместе, а потом медленно расцеплял их, по одному.

– Существует научное объяснение. – Трясущейся рукой он взял бокал, выпил немного пива и вытер бороду тыльной стороной ладони. – Атмосферные помехи… энергия…

Он сам себе кивнул, как бы в подтверждение своих слов. Просто.

– Я не совсем с вами согласна.

Он, казалось, не испытывал охоты продолжать и колебался, снова сцепил и расцепил пальцы.

– Наши мозговые волны излучают огромную энергию. Невероятную энергию… в особенности если мы находимся в той или иной степени возбуждения… я…

Он замолчал, пока официантка расставляла тарелки с пиццей на столике. От тарелок поднимался пар.

– Беспокойство… ну и вещи такого вот рода… могут передаваться. Возможно, разумеется, что я принял ваше беспокойство, и энергия возбудила цепную реакцию в энергетических структурах моей комнаты, воздействовала на электромагнитную поляризацию… э-э-э… молекул в… Ну, это то, что порой называют феноменом полтергейста.

– А разве слово «полтергейст» не означает «рассерженное привидение»?

– Ну, буквально это означает «шумное привидение». По-немецки. – Он осторожно потыкал вилкой свою пиццу, как бы опасаясь, что в ней может оказаться мина-сюрприз. – Хорошо они здесь готовят.

– Выглядит очень аппетитно, – без всякого выражения согласилась Сэм.

Она слегка приподняла ложку с томатной пастой, подогретой в микроволновой печи, но аппетита не было совсем, и она опустила ложку.

– Если вы появитесь здесь снова, мне хотелось бы, чтобы вы познакомились с некоторыми из моих здешних объектов. Я думаю, вам обязательно следует познакомиться с другими людьми, которых посещают предвидения… узнать, что вы не одиноки. – Он отложил свою вилку и отхлебнул пива, пристально глядя на нее своими встревоженными глазами. – Я был бы признателен, если бы вы приехали, или же я мог бы приехать в Суссекс. Мне очень хочется провести дальнейшее исследование. Самые завораживающие сны могут оказаться и наиболее ценным материалом.

– А у других людей бывает столько же предвидений, как и у меня?

Он, казалось, немного расслабился.

– О да, я… – Он сделал паузу. – Я бы сказал: да. – Он нахмурился. – Теперь главное зафиксировать ваши следующие сны, так ведь? И посмотреть, который из них сбудется.

– Мне вот что хотелось бы знать: откуда же появляются предвидения… предварительное знание… ну, как бы вы там это ни называли?

– Понятно. Что ж, это сложный вопрос. Это как раз то, что мы и пытаемся раскрыть здесь. Разрабатываем три теории. Не принимаем во внимание ничего такого, что можно отклонить как совпадение или как исполнившееся предсказание. Мы исследуем истории только тех людей, которые, как нам кажется, действительно способны заглядывать в будущее… Реальное время. Это что-нибудь для вас означает?

Сэм покачала головой.

Он подцепил вилкой ломтик сыра, внимательно вгляделся в мясо под ним, затем развернулся в кресле, чтобы посмотреть на разношерстную толпу посетителей – бизнесменов, студентов, строительных рабочих, – и наконец, снова повернувшись к ней, ответил:

– Реальное время – это теория, согласно которой вы настраиваетесь на мысли людей телепатически… непреднамеренно, разумеется. Видите ли, вы могли настроиться на того летчика телепатически. Может быть, у него были проблемы с алкоголем или какие-нибудь другие проблемы, и он знал, что этот самолет разобьется, когда он в следующий раз полетит в Болгарию. Может быть, он собирался сделать это умышленно – совершить самоубийство. Возможно, вы поймали эти сигналы.

– То есть я как бы «прочитала» его сознание?

– Ну да. Поймали его мысли. Даже что-то вроде диалога, который, как он предполагал, у него будет с его вторым пилотом. – Он улыбнулся. – Тот ребенок, который выстрелил из дробовика, и насильник со станции подземки… ну, вы могли настроиться на них, на их мысли в состоянии сна.

Она почувствовала, как неприятно перехватило горло, и пристально посмотрела на свои ногти. Они выглядели не лучшим образом.

– Если я телепатически улавливаю происходящие события, то почему же ко мне не поступают сигналы от ваших мыслей, от мыслей моего мужа, людей, идущих по улице мимо меня?

– Воздух полон сигналов: радиосигналы, световые волны, звуковые. Мы ловим всего лишь узкую полосу, небольшую их часть. Наш мозг либо не способен принимать остальные, либо он как бы отфильтровывает их, сохраняя только те, которые нам необходимы. Возможно, что-то нарушилось в вашей фильтрационной системе, и в своем сне вы улавливаете обрывки мыслей других людей.

– А они будут зафиксированы на ваших графиках?

– Надеюсь, что да. Мы надеемся, что сможем отыскать некоторое общее отклонение от нормы в людях, у которых бывают предвидения.

– А как насчет моих, ну… прошлой ночью?

– К сожалению, мы не записывали ваш сон достаточно долго, чтобы дать ему истолкование. Единственным событием были вы сами… когда вы заснули, вы, кажется, вошли в стадию сна с быстрым движением глаз мгновенно, но такое часто происходит в незнакомой обстановке.

– А как же эта телепатическая теория объясняет мой сон о балконе?

– Сны могут быть очень непонятными. Сны-предвидения и сны с предварительным знанием смешиваются с процессами сна и прячутся в символах. Самое трудное – разложить их на части. Их истинное значение часто замаскировано и нуждается в истолковании. Я уверен, что на самом деле куда больше людей имеют предвидения, но они не осознают этого, потому что не анализируют свои сновидения.

– А какие символы вы усматриваете в том балконе и в строительных лесах?

– Ну, падение… на какую-то женщину… часто связано с падением… э-э-э… с уступкой сексуальным притязаниям… – Он беспокойно пошевелил руками. – Э-э-э… с половым актом.

«Добрый старина Зигмунд[20]. Я знала, что и вы не сможете обойтись без него».

Сэм почувствовала, что ее лицо становится пунцовым.

Тот сон не имел никакого отношения к строительным лесам. Или имел?

По его лукавому взгляду и выражению лица она поняла: он сообразил, что затронул чувствительный нерв.

– Символизм… – продолжил он уже несколько живее. – Далеко не всегда можно, видите ли, истолковывать сны с его помощью.

– А в чем заключаются остальные теории?

– В сверхъестественном, разумеется.

Он насквозь проткнул свою пиццу вилкой, словно пытаясь выпустить из нее весь пар.

– А вы верите в сверхъестественное?

– Ох. – Он перевернул вилку в своей руке. – Я ведь ученый. Официально нам не разрешается верить в сверхъестественное.

– А неофициально?

– Это вопрос терминологии.

– А вы верите в привидения?

Он поскреб свою бороду, потом щеку, немного опустил голову и наконец произнес:

– У меня нет каких-либо… свидетельств… связи между привидениями и предварительными знаниями.

– А как же Слайдер?

– Вы считаете, что он привидение, этакий дух, являющийся вам из прошлого?

Внезапно он набрался смелости и, подцепив вилкой, положил себе в рот большой кусок пиццы. Крошечный кусочек отвалился и закувыркался по его бороде, словно акробат по предохранительной сетке. Хэйр в задумчивости жевал.

– Я думаю, что это очень интересное явление. Подавляющее большинство привидений остаются позади, в детстве. Они могут быть просто воплощением ваших страхов. То есть если вы испугались и ваш мозг почувствовал опасность, то они преображают ее в такой вот гротескный образ. Ваш мозг говорит вам: «Осторожно, Слайдер! » Точно так же, как если бы он говорил: «Красные идут! »

– Стало быть, когда он возникает в моем сне, то я должна понимать, что мне надо быть осторожной… что вот-вот нечто сбудется, да?

– Похоже на то, не так ли? – Он подцепил еще немного пиццы своей вилкой. – Думаю, что для вас важно попытаться разобраться в этих событиях, докопаться до их значения. Я там на одном листе записал кое-что. Забегу туда и сделаю вам копию. Надеюсь, это вам пригодится.

– Благодарю вас.

Он улыбнулся:

– Другая теория, которую мы разрабатываем и которая довольно популярна, – это теория об искривлении времени. Вы вообще-то понимаете суть времени?

– Полагаю, довольно смутно.

– Ну, не стану морочить вам голову научными выкладками, но скажу только, мы считаем, что в самом деле существуют разные временные плоскости – разные измерения времени – и в состоянии сна некоторые люди настраиваются на них… – он поднял руки, – преднамеренно ли или же случайно – этого мы не знаем. – Он потеребил воротничок своей рубашки. – Вы боитесь, что этот тип в капюшоне – чей-то призрак из прошлого, преследующий вас. Однако на основании того, что вы мне рассказали, я склоняюсь к той точке зрения, что вовсе никакой он не призрак из прошлого. Возможно – это кто-то из настоящего, кто сейчас досаждает вам, тревожит, кто у вас вызывает ассоциации с этим Слайдером.

Ей снова стало холодно, и гораздо сильнее, чем прежде: казалось, холод распространяется по всему ее телу, просачивается прямо под кожу. Она заметила, что их столик дрожит, а потом сообразила, что это трясутся ее руки, вцепившиеся в край столика. Ноги ее непроизвольно, со стуком столкнулись одна о другую. Все как-то расплылось, потеряло фокус, что ли…

– Что… – Ее голос дрожал. – Что же это за личность?

Он встревоженно смотрел на нее.

– Кто-то, кого вы знаете, кто, возможно, заставляет вас чувствовать себя неуютно? Тот, кто вам не нравится, кому вы не доверяете? Кто-то, напоминающий вам о том одноглазом мужчине в капюшоне? Я не знаю. Я ничего не хочу внушать вашему сознанию. Это всего лишь одно из предположений, объясняющее, что так трансформируется в вашем сне нечто плохое, связанное с этим человеком. – Он пожал плечами. – Может быть, ничего такого и нет.

«Андреас? – подумала она. – Андреас? Рассказать ему об Андреасе? Нет-нет, это глупо. Нет тут никакой связи».

Он сверился со своими часами.

– Это, разумеется, всего лишь теория. Вам надо успеть на поезд. Я вот только быстренько сбегаю для вас за тем листком. Две минуты.

Он допил пиво, встал и поспешил на улицу. Она наблюдала за ним через окно, – как он подбежал к краю тротуара и стоял в ожидании, когда появится просвет в потоке грузовиков, потом она отвела глаза и посмотрела на свою пиццу, отковырнула вилкой кусочек.

И в это мгновение раздался неистовый визг тормозов и какой-то глухой стук, словно кузнечным молотом изо всех сил врезали по мешку с картошкой. Она резко повернулась и снова посмотрела в окно, увидев, как Хэйр взлетает в воздух, а потом исчезает. Послышался звук яростного скольжения покрышек и тупой металлический удар, потом снова скрежет покрышек, еще один удар, и все стихло.

Кто-то пронзительно закричал.

Это закричала она.

А затем кто-то еще. Она вскочила на ноги, с грохотом отшвырнув свой стул назад, побежала, натолкнувшись на кого-то по дороге, задела чей-то столик, и стаканы с напитками полетели на пол…

– Извините, ох извините.

Прочь с дороги! Пожалуйста, ну дайте поскорее пройти! Она рвалась к двери.

– Извините меня, простите… Колин!

Она вырвалась из двери, остановилась и прищурилась. Хэйр стоял на тротуаре, дожидаясь удобного момента, чтобы перейти улицу.

– Доктор Хэйр! Колин! Колин! Не надо!

В уличном движении появился просвет, и Хэйр выскочил на середину дороги.

– Нет! Доктор Хэйр! Нет!

Она увидела этот грузовик. Услышала неистовый визг тормозов и тот самый глухой удар, словно кузнечный молот протаранил мешок с картошкой… И Хэйр исчез. Она услышала скрежет скользящих покрышек и тупой металлический удар, потом снова скрежет и еще один удар.

– Доктор Хэйр! Колин! Нет. Нет, пожалуйста. Господи. Н-Е-Е-Т!..

Дверь позади нее открылась, и она услышала шаги. Дверцы автомобиля были открыты. Кто-то оглушительно кричал. Она услышала шипение пневматических тормозов и тарахтение дизельного двигателя.

Сначала она медленными шажками двинулась вперед, вцепившись пальцами в бедра, а потом бросилась через дорогу, проталкиваясь сквозь уже собравшуюся толпу. Он лежал лицом вниз, голова находилась где-то под массивным колесом этой махины, пятно крови и… чего-то еще… расползалось рядом с ней.

Сэм отвернулась, шатаясь, пробрела прочь, натолкнулась на кого-то, извинилась, опустилась на колени, и ее стало отчаянно рвать.

В комнате было тепло, а чай оказался горячим и сладким, приторно-сладким. Она отхлебнула немного, почувствовав, как он проскальзывает через горло, к желудку, и как его тепло распространяется внутри. Кружку стало слишком горячо держать, и она поставила ее на виниловую поверхность стола, рядом с вырезанными на нем словами, казалось, надпись сделана совсем недавно:

«А ПОШЛИ БЫ ВЫ ВСЕ, СВИНЬИ, В ЖОПУ».

Она удивилась, как этого тут не заметили, не прикрыли чем-нибудь или вообще не стерли. Возможно, здесь без конца что-нибудь вырезают на столе. По мере того как она внимательно наблюдала за нацарапанными буквами, они вдруг у нее на глазах сложились в одно слово:

«АРОЛЕЙД».

С противоположной стороны стола ей улыбнулся офицер полиции, похожий на большого игрушечного медвежонка в синей шерстяной куртке с серебристыми пуговицами и слоем перхоти на плечах. Он выглядел словно человек, который хотел бы изменить этот мир, да вот только не знал как.

– Выпейте еще немного, дорогая, да выпейте вы его весь. Сразу почувствуете себя лучше.

Сэм кивнула, взяла чашку, но ее руки тряслись слишком сильно, и горячий чай расплескался, обжигая пальцы. Она поставила чашку на стол, и вокруг тут же расползлась лужица.

– Извините. Извините, пожалуйста.

– Да ничего страшного, дорогая. Дайте ему немножко остыть.

Она порылась в своей сумочке, вытащила носовой платок, вытерла руки и промокнула губы. Прополоскала незаметно рот чаем, но привкус желчи по-прежнему чувствовался. Сэм осмотрелась по сторонам: небольшая хмурая комната для бесед, заставленная жесткими стульями из лекционной аудитории, стены выкрашены зеленой краской, которая шелушилась и уже осыпалась – вон там, на той стене, не хватает здорового куска. А может, в этом месте они хорошенько приложили головой какого-нибудь панка, пока проводили с ним беседу?

Офицер полиции снова медленно прочитал ей ее собственное заявление.

– Не хотите ли добавить что-нибудь еще, дорогая?

«Хочу.

Это я вызвала. Я убила Таню Якобсон, а теперь вот и доктора Хэйра. Оба они погибли, потому что… потому что они могли помочь мне».

Так почему же тогда не погиб Бэмфорд О'Коннел? Потому что он и не пытался помочь? А Кен пытался?

– С вами все в порядке, дорогая?

Она, заморгав, испуганно выпрямилась.

– Простите. Я…

– Может, вам надо немного прилечь и отдохнуть?

Она почувствовала спазм в животе.

– Со мной все в порядке, благодарю вас. Я должна ехать обратно… обратно в… в Лондон.

– Там кто-то пришел из университета, чтобы подбросить вас до станции.

– Благодарю вас. Это… очень… любезно.

Он пододвинул к ней через стол ее заявление.

– Если вы не возражаете, просто подпишите это. Не знаю, понадобитесь ли вы для дознания следователю. Ну, если ему будет нужно, он сообщит вам.

Она вышла следом за полицейским в предбанник полицейского участка и, к своему удивлению, увидела, что там сидел, дожидаясь ее, Ласло. Он поднялся с мертвенно-бледным лицом, черные круги под глазами обозначились еще резче. Увидев его, Сэм заплакала. Полицейский заботливо похлопал по плечу:

– Опасаюсь, что это все еще шок. Я предлагал отвезти ее в больницу, но она хочет вернуться в Лондон.

Сэм вышла на улицу, в яркий холодный свет, и забралась в потрепанный двухместный, с откидывающимся верхом «ситроен» Ласло. Он пристегнул ее ремнем к спинке сиденья и закрыл за ней дверь, потом забрался внутрь сам и завел двигатель. Она прислушалась к пронзительному завыванию, напомнившему шум газонокосилки.

– Спасибо вам, – сказала она.

– Я думаю, поезда ходят довольно часто.

– Да.

Несколько минут он молча крутил руль.

– Ужасно, – сказал он вдруг. – Это так ужасно.

– Да.

– Он, в сущности, был целым отделом. Он знал так много. Все это только начиналось.

– Внимательный. Он был такой внимательный.

Она почувствовала, что слезы текут по ее щекам, но она не стала вытирать их.

– Он был очень предан делу. Быть может, слишком предан.

– Что вы имеете в виду?

Ласло повернулся и мельком взглянул на нее.

– Вы знаете, что я имею в виду.

Он затормозил у светофора. Сэм посмотрела на Ласло, но на его лице ничего нельзя было прочесть: пустое, как будто на нем вывешено объявление: «ИЗВИНИТЕ, ЗАКРЫТО ДО КОНЦА СЕЗОНА, ПРОВАЛИВАЙТЕ».

– Я чувствую себя виноватой, – сказала она. – Чувствую, что я вызвала это.

– Нет, – возразил он, и резкость его ответа удивила ее. Свет переключился, и они покатили дальше. – Вы же знаете, что люди говорят, миссис Кэртис. Знаете такое выражение: «Если вы не можете переносить жара, то убирайтесь вон из кухни»?

– И что вы хотите этим сказать?

– Если вас пугает то, что вы видите будущее, нечего и стараться заглядывать в него.

Она в оцепенении уставилась вперед.

– Я и не стараюсь заглядывать в него.

– Так чего же вы тогда сюда явились?

– Потому что я хочу это прекратить. Я не хочу видеть будущее. Больше не желаю.

– Вы зашли слишком далеко на этом пути. И не можете остановиться.

– Отчего же нет?

– Жизнь, миссис Кэртис, полна точек пересечения. У стран существуют границы. У жизни есть граница в виде смерти. Земная гравитация также имеет свои границы, за пределами которых она не действует. Когда вы начинаете заглядывать в паранормальное, то до определенной границы остаетесь наблюдателем. А вот когда через нее переступаете, то становитесь участником. Понимаете?

Она, нахмурясь, смотрела на него и дрожала.

– Когда вы заглядываете в будущее, миссис Кэртис, вы заглядываете за пределы плоскости земли. И если смотрите достаточно долго, то пересекаете ту границу и становитесь частью будущего.

– Я… я действительно не понимаю.

– А я думаю, что понимаете. Вы все понимаете о тех силах, которые окружают вас и которые вы принесли минувшей ночью в лабораторию. Я тогда понял по вашему лицу, что вы все понимаете.

– До прошлой ночи я не понимала.

– Так уж и не понимали? – спросил он почти злобно.

– Вы считаете, что я умышленно убила доктора Хэйра? Вы считаете, что я…

Они подъехали к станции, и ей захотелось, чтобы они туда не входили. А Ласло, похоже, хотелось, чтобы она поскорее убралась, убралась из машины, из города, из его жизни, хотелось, чтобы она убралась настолько быстро, насколько это в его силах ускорить.

– Я думаю, миссис Кэртис, что вокруг вас сложилось плохое энергетическое поле. Оно… возможно, и вызывает плохие события, потому что вносит хаос, разлад в развитие этих событий и жизнь людей.

– Что это за энергетическое поле? Откуда исходит сила этого поля?

Он выключил двигатель и отстегнул ее ремень безопасности.

– Я думаю, что поезд будет минут через пять. Если вы поторопитесь.

Сэм выбралась из автомобиля, а он взял с заднего сиденья сумку с ее вещами и отнес на станцию.

– Билет у вас есть?

Она кивнула.

– Ваша платформа вон там.

– Пожалуйста, могу я спросить вас всего об одной вещи?

Он ничего не ответил.

– Если именно так вы думаете о предвидении будущего, то почему же работали с доктором Хэйром?

– Мне казалось, что я просто хочу знать, – сказал он и отвернулся, затем приостановился, полуобернувшись к ней. – Но я ошибся.

Она смотрела ему вслед, как он бредет со станции не оборачиваясь. Хлопнула дверца автомобиля, взвыл двигатель-газонокосилка, а потом загромыхали шестерни передачи. Так натужно, будто что-то мешало ему отъехать побыстрее.

Было восемь часов вечера, когда Сэм добралась до дома. Ричард еще не вернулся. Хэлен сидела в своей комнате и смотрела телевизор, а Ники лежал в постели, но не спал и выглядел несчастным. Она присела рядом с ним и крепко обняла его, но его лицо не изменилось.

– Мамочка, я не хочу, чтобы вы с папой снова уезжали. Это нечестно. Всегда вы уезжаете.

– Это же всего на одну неделю, тигренок. Маме с папой нужно некоторое время провести вместе.

Сэм снова крепко обняла его и поцеловала в лоб. За окном стоял холодный сухой вечер, дул сильный, почти штормовой ветер, и на реке тяжело шлепала вода. Она посмотрела сверху вниз на Ники и подумала – вот если бы она могла рассказать ему правду: мол, и она тоже не хочет уезжать, что она тревожится, оставляя его одного, даже несмотря на то, что он остается с друзьями и неплохо проведет у них время. Она не хотела рассказывать ему, что боялась уезжать.

Чертовски боялась.

Она рассказала Ники какую-то сказку, потом принялась за другую, и в конце концов он уснул. Она вышла, закрыла за собой дверь и побрела к гостиной. Зазвонил телефон, она подошла к письменному столу Ричарда и взяла трубку.

– Да-да? Алло?

– Сэм?

– Кен! – Она почувствовала прилив радостного возбуждения. – Кен! Ты вернулся!

– Ну, как тут все?

– О… тут все… хорошо… все…

Внезапно она почувствовала, что не может говорить. Голос ее, казалось, застревал в горле, глаза наполнились слезами. Ее начала бить дрожь, такая сильная, что она выронила трубку из рук. Трубка ударилась об пол, и от микрофона откололся маленький кусочек. Она наклонилась и подняла трубку.

– Сэм? Сэм? Что там такое? С тобой все в порядке? Ты одна? Хочешь, я приеду? Или, хочешь, приезжай ко мне сама, – предложил он, когда она не ответила. – Может, встретимся где-нибудь, а?

– Я… – Она с усилием выдавливала из себя слова. – Я приеду. Я буду там, как только…

Она повесила трубку, тяжело дыша, пристально и тоскливо глядя за окно. Потом вытерла глаза и постучала в дверь Хэлен, сказав, что уезжает.

Сэм долго пережидала у светофора на краю площади Клэпхэм-Коммон, и двигатель «ягуара» успел заглохнуть. Она нажала на стартер, и тот снова энергично заурчал. Потом резко дернула акселератор, но в ответ раздался только какой-то ревущий треск, и облако маслянистого голубоватого дыма закружилось в темноте вокруг нее. «Уже больше недели не ездила на приличное расстояние», – подумала она, снова дергая за акселератор. Он неожиданно ответил громким выстрелом и выплюнул еще больше дыма, а когда на светофоре поменялся свет, прибавила скорость. Вскоре, замедлив ход, свернула на въездную дорожку, ведущую к гигантскому дому-чудовищу викторианских времен, и там остановилась позади «бентли».

Когда выбиралась из автомобиля, парадная дверь распахнулась.

– Кен! – Она распахнула руки и крепко обняла его, из глаз хлынули неудержимые слезы.

– Сэм! Что случ… – Теперь он сам крепко обнимал ее. Она вырвалась, Кен пристально посмотрел ей в лицо. – Господи, что случилось? Ты… – Он поколебался. – Ну, пошли, тебе надо выпить.

– Ты один?

Он улыбнулся:

– Да. Только что вернулся из Испании, час назад. Я звонил тебе, потому что не смогу быть в конторе завтра – должен поехать в Бристоль.

Он закрыл парадную дверь, и она последовала за ним через прихожую, которую украшали два комплекта рыцарских доспехов. Она мельком, осторожно взглянула на их забрала с прорезями-щелочками для глаз, прошла мимо еще одной восковой фигуры Кена, сидящей на плетеном стуле, – он что, купил их целую партию оптом? – мимо сюрреалистической картины высотой в десять футов, изображавшей дикого кабана, прыгающего между двумя горными пиками, мимо проигрывателя-автомата – и оказалась в салоне с галереей портретов певцов, которая соседствовала с другими картинами: Хокни, Лихтенштейн, здесь же висел портрет-мистификация, исполненный «под Пикассо», кисти Джорджа Шеридана, изображавший Арианну Стасинопулос-Хаффингтон. В камине работы Эдама, который Кен сумел раздобыть неизвестно где, пылал огонь. Телевизор был включен, передавали что-то похожее на «Пороки Майами».