Питер Джеймс 15 страница

Ну и как же теперь все будет выглядеть? Что они будут говорить друг другу? Может, он скажет в это утро, что ей теперь неловко продолжать работать у него? Или он предоставит событиям развиваться, так сказать, своим путем, чтобы все решилось само собой? Тягостное каменное молчание в конторе. Язвительные замечания. Просмотр новых фотомоделей, когда она будет пристально следить за его реакцией на каждую претендентку, и муки ревности станут пожирать ее изнутри. В конце концов ей придется освободить свой письменный стол и уйти. Именно такое будущее уготовано для нее?

Из-под смятой простыни виднелась только его голова, взъерошенные волосы, на щеках выросшая за ночь щетина, из приоткрытого рта несется немилосердный храп. Интересно, а снится ли ему что-нибудь сейчас и что вообще видят во сне другие люди? Она прислушалась к постукиванию и посвистыванию нагревателя, внимательно посмотрела на оттиск картины Гогена на стене – женщина с одной обнаженной грудью, такой твердой, заостренной; потом она посмотрела на свои собственные груди, сравнение было явно не в ее пользу: они показались ей маленькими и обвисшими.

Надо бы почистить зубы, прежде чем он проснется. Сэм тихонько выбралась из постели и с беспокойством увидела, что он пошевелился, но тут же успокоился и продолжал храпеть. Она молча прошла по ковру, открыла дверь балкона и проскользнула между занавесками наружу. Первые слабые лучи рассветного солнца окрасили небо в серые и желтые тона, свежий воздух отдавал сыростью, но было необычно тепло, и она подумала, что можно почти поверить, будто ты в Индийском океане. Даже автострада, казалось, находится дальше отсюда, пустая и бесшумная в эти часы, похожая на какой-то канал. По земле стелился низкий туман, сквозь который угадывались очертания поля для игры в гольф, мокрая трава поблескивала в утреннем свете.

Пока она стояла на балконе, солнце становилось все ярче, и теперь она чувствовала слабое тепло его лучей на своем обнаженном теле. Ее внезапно охватило волнующее ощущение свободы. Она вдруг с удивлением заметила, что совсем не стесняется своей наготы.

Итак, у нее любовник.

Ее пронизывало непонятное, таинственное чувство, казалось, что из нее исходит некий внутренний свет, отчего на какое-то мгновение воздух вокруг нее как-то посветлел, а потом вдруг все померкло, притихло, налилось свинцовой тяжестью. Что-то изменилось внутри нее, то, что произошло этой ночью, изменилось навсегда. Пока она еще не понимала, как именно, но знала, что ей скоро предстоит это понять.

Она внимательно посмотрела вниз, на свои груди, на темные лобковые волосы, кончики которых слегка позолотил солнечный свет. Все ее тело окрасилось золотисто-светлым заревом, как будто она стояла под лучами гигантской лампы.

Сэм прислонилась к мокрым балконным перилам и посмотрела вниз на бассейн. Стеклянный купол светился яркими огнями. Внутри рабочий, который отсюда выглядел совсем крохотным, чистил бассейн, похожий с такого расстояния на капельку слезы. Официант легкой походкой шел в сторону бара на краю бассейна с ящиком пивных бутылок, громко позвякивавших друг о друга. Сэм удивилась, как она отчетливо слышала их звяканье через стекло да еще с высоты девятнадцати этажей.

Женщина с красивыми волосами, которую она приметила вчера, широкими шагами входила в двери бассейна, держа в руках полотенце и какую-то книгу. Она расстелила полотенце на одном из лежаков под солнечной лампой и устроилась там. Сэм наклонилась подальше вперед, чтобы посмотреть, что находится непосредственно под ней, и балкон, как ей показалось, снова, как накануне, зашатался.

Он был плохо укреплен, да-да, плохо.

Нет, нет же, это все твое воображение. Ну, давай же, попробуй снова.

Она в испуге отступила назад. Трусиха! Трусиха! Трусиха!

Перила не укреплены. Трусиха!

Штампуют эти паршивые гостиницы как попало. Они что же, совсем не беспокоятся о безопасности? Перила-то еле держатся.

Трусиха!

Она снова подошла к ним, медленно, осторожно и внимательно посмотрела вниз. Бог мой. Ну и высота! Прямо голова кружится.

Она сделала шаг назад, голова ее кружилась все сильнее.

Трусиха!

«Я не боюсь. Черт подери, да не боюсь я! Я не психопатка, которая боится балконных перил». Она четким шагом прошла вперед, крепко ухватилась за поручень обеими руками и посмотрела вниз.

Раздался резкий, оглушительный треск, и весь балкон наклонился вперед, прижав ее к самым к перилам.

Нет! О господи, нет! Перила теперь полностью приняли на себя вес ее тела.

– Кен! Помоги! Помоги!

Послышался новый треск, и балкон наклонился еще больше. Сэм повернула голову. Балконная дверь оказалась теперь выше ее головы на несколько футов.

– Кен! – жалобно, почти со слезами позвала она.

О господи, помоги же мне.

Кен! Кен!

Она вновь услышала этот жуткий треск и еще дальше накренилась вперед, почти теряя равновесие. Только не смотри вниз. Не смотри вниз. И не шевелись. Тихонечко. Тихонечко. Она осторожно повернулась и попыталась вскарабкаться обратно по отвесному скользкому полу, однако угол был слишком крутым, и каждый раз, когда она шевелилась, то ощущала, что балкон кренится все дальше.

Да помогите же мне кто-нибудь!

Та женщина внизу растянулась на лежаке, прямо под Сэм.

Я же упаду прямо на тебя. Убирайся, пока жива!

Официант тащил еще один ящик с пивом в сторону бара. Да посмотри же наверх. Ну, пожалуйста, посмотри наверх!

– Помогите!

Тихий скрежещущийся звук.

– Кен! Помоги же мне.

Теперь она уже раскачивалась. Перила издавали ломкий треск, вот-вот рухнут. Она ощущала, что балкон у нее за спиной начинает медленно оседать. Она попыталась оттолкнуться от перил, отчего балкон накренился еще больше.

Сэм в отчаянии посмотрела назад и вверх, на дверь.

– Кен! – крикнула она. – Кен!

И тут она увидела, как он приближается, сердце ее так и запрыгало в надежде. Вот, теперь хорошо, все будет хорошо, он-то уж сообразит, что делать. Балкон продолжал крениться, и она пронзительно закричала:

– Я не могу удержаться!

Кен прошел через дверь, совершенно голый, только на лице у него был какой-то капюшон, черный такой капюшон с прорезями-щелями.

– Кен?! Ты что, с ума сошел? Не надо так шутить, Кен! Нет… нет… нет…

Раздался оглушительный треск, будто что-то ломали со страшной силой, а Кен стоял наверху, внимательно наблюдая за ней.

И улыбался. Его губы улыбались сквозь прорезь.

Балкон накренился в последний раз, послышался ужасный щелчок, а потом она, со свистом рассекая воздух, полетела вниз, как свинцовый груз. Она ощущала, что желудок подкатывает к самому горлу. Она все еще цеплялась за перила. А стеклянный купол становился все больше и больше, и воздух пронзительно свистел ей навстречу в лицо. «Женщина, – подумала она. – Та женщина. Я же вот-вот убью ее».

– Нет. НЕТ!

Она слышала какой-то жужжащий звук, резкий, настойчивый.

Темно. Кругом темно. Только это жужжание.

Она совсем замерзла и промокла насквозь… Она что же, попала в бассейн?

Снова это жужжание. И еще странный клацающий звук над ней. Трубы отопления?

Темнота. Вакуум.

И назойливое жужжание. Может, телефон?

Она вытянула руку. Никакого телефона.

А жужжание не прекращалось.

Она пощупала с другой стороны и наткнулась на что-то твердое, почувствовав в своей руке незнакомую телефонную трубку.

– Вы делали вызов на раннее утро, мадам.

– Минеральная вода? Спасибо… благодарю вас… я…

Но телефонистка уже повесила трубку.

О господи.

Ужас начал стихать, но она еще находилась в состоянии полного замешательства, голова кружилась. Сэм поискала рукой выключатель, нащупала его, нажала, и рядом с ее постелью зажегся свет, ослепив на какое-то мгновение. Она повернулась и посмотрела на правую половину постели, а потом вздохнула с облегчением: там все было не потревожено, наволочки на подушках свежие, без всяких вмятин. Она закрыла глаза, жадно глотнула воздуха, вздрогнула, ощущая холод, как от погружения в прохладный бассейн: это холодный пот прошиб ее.

Слава богу. Сэм поняла, что произнесла эти слова вслух. Она выскользнула из постели, подошла к окну и отдернула занавески. За окном все еще темно, темно и дождливо. Она прошла через комнату в ванную, повернула кран и внимательно посмотрела в зеркало на свое испуганное лицо.

Она понимала, что и это был еще один сон. То же самое ощущение, та же ясность.

В точности такой же, как и те другие сны, которые сбывались.

Она внимательно всматривалась в темноту за окном «бентли», но кроме собственного неясного отражения в стекле ничего не могла разглядеть. Пустота. Ничего.

Адская пустота, в которой можно вопить хоть всю жизнь, и ни единая душа не услышит тебя. Пустота, где всегда холодно и где ты никогда не повзрослеешь и никогда не умрешь, и тебе не сбежать оттуда вовек.

Когда она утром спустилась вниз, Чарли Эдмундс, Джейк и Зурбрик из фирмы «Уркварт Симеон Макферсон» всей компанией завтракали, и у нее не было возможности сообщить Кену про свой сон о балконе, и только на обратном пути в Лондон она смогла это сделать, не упомянув в своем рассказе, что он оказался в ее постели.

День прошел хорошо. «Замечательной пище Спея» понравилась коммерческая реклама шоколада «Отверженный», понравился им и Кен. Они проведут разведку на местности в апреле, а съемки – в мае, три коммерческие рекламы, одна за другой. Бюджет одобрен в сумме около шестисот тысяч фунтов.

Она рассказала Кену, как выходила на этот балкон, когда только приехала, и уже тогда ей показалось, что он не надежен, но она проверила его, и все вроде бы было нормально. А Кен сказал ей, что она не должна придавать особого значения этому сну, возможно, и был какой-то совсем мелкий дефект, а ее инстинкт самосохранения предостерег ее. Может быть, тот же самый инстинкт предостерег ее и в случае с ружьем, брошенным без присмотра, и с тем насильником на станции «Хампстед» тоже.

– А вдруг у тебя есть этакие чувствительные антенны, как уши у кроликов или усы у таракана.

– Ричард называет меня таракашкой.

– Вот, может быть, как раз поэтому.

– Он говорит, что иногда, когда я задумаюсь, я выставляю наружу передние зубы, словно кролик.

– Ну да? А я и не замечал.

– А если ты никогда и не видел меня задумавшейся!

– Я полагаю, «таракашка» – это получше, чем «челюсти».

– Очень тебе признательна.

Кен несколько минут вел машину молча, потом закурил сигарету.

– Я не знаю, как насчет того сна об авиакатастрофе, может, это было и совпадением, но вот других два… предположим, что ты кому-то приглянулась там, наверху.

– Моей крестной матери, фее?

Он улыбнулся:

– Я за вариант с чувствительными антеннами.

– Ты начинаешь говорить, как Бэмфорд.

– Бэмфорд?

– Ну, наш приятель-психолог.

Кен ничего не сказал. Он затянулся сигаретой и легонько похлопал по рулю.

– А ты когда-нибудь думаешь о смерти? – спросила она.

– Иногда.

– Боишься ее?

– О, я куда больше боюсь жизни.

– Что ты имеешь в виду?

Он откинул голову назад.

– Наверное, боюсь отправиться в могилу, не оставив ничего после себя. – Он немного опустил стекло вниз и щелчком стряхнул пепел. – Понимаешь ли, я вот все думаю о том, что, живя на земле, мы постоянно что-то забираем: сжигаем бензин, загрязняем атмосферу, уничтожаем леса. Всегда забираем. И всем нам необходимо взамен оставить что-то в мире после себя. Мы просто обязаны постараться оставить его лучшим, чем он был, когда мы пришли в него. А пока я не вижу, что сделал это.

– Ты забавный. – Она улыбнулась и почувствовала, что его рука лежит на ее руке, легонько ее сжимая. – Очаровательно забавный. Ты много думаешь, да?

– Даже, может быть, слишком много. Что ты собираешься делать в выходные?

– Поеду за город. Ричард завтра отправляется на охоту, а вечером мы идем на один званый обед. А потом, в воскресенье… надеюсь, что ничего. А ты как?

– А я утром улетаю в Испанию. Съемка у Джереза.

– Ну да, конечно. И надолго уезжаешь?

– Вернусь вечером в среду, если мы уложимся в график.

– А ты работал с испанскими группами?

– Нормальные ребята. Придется сделать всего несколько цитат.

– Да, год нам предстоит довольно хлопотный.

Она прислонила голову к мягкой коже сиденья, закрыла глаза, вслушиваясь в привычный гул дорожного движения на автостраде и монотонное шуршание покрышек. От нагревателя по ногам шло жаркое тепло, Сэм расслабилась и почувствовала, как устала, и тут же задремала.

Она проснулась, вздрогнув от тряски, когда «бентли» запрыгал по улице Уоппинг-Хай.

– Ты неплохо вздремнула, – сказал Кен.

– Извини, плохая из меня получилась компания.

И тут она увидела, что две полицейские машины припаркованы на улице рядом с пакгаузом. Взглянула мельком на Кена, их глаза встретились, и она заметила, что тот нахмурился, но ничего не сказал. Она снова посмотрела на эти машины, на двери одной из них был герб городской полиции Лондона, а другая без опознавательных знаков, но с двумя небольшими антеннами.

Кен помог ей донести чемодан и стоял, наблюдая, пока не закрылись двери лифта. Он кивнул ей, ничего не говоря, показывая, что на всякий случай подождет несколько минут.

О господи.

Она уже поняла.

И пока уныло освещенная кабина лифта, дергаясь и лязгая, медленно ползла вверх, она все окончательно поняла. Лифт остановился со своим обычным резким толчком, и ее чемодан с громким стуком упал набок. Она проволокла его по коридору до дверей квартиры и принялась рыться в сумочке в поисках ключей. Во всем здании стояла тишина, в которой ощущалась какая-то тревога, словно соседи, наблюдая через дверные глазки, со всех сторон молча выжидали.

Когда она открыла дверь, Ники словно ракета вылетел навстречу.

– Мамочка!

Нет, это не было его обычное ликующее приветствие, а разгневанный и в то же время беспомощный крик о помощи.

– Тигренок! В чем дело, тигренок?

Он едва не плакал.

– Они разрезали медвежонка.

Ее охватило странное ощущение нереальности, словно на самом деле она не была здесь, а все происходило в ее воображении или снилось.

– Медвежонка? Разрезали? Кто его разре…

И тут она увидела полицейского, вышедшего из комнаты Ники. За ним по пятам следовала Хэлен.

– Что случилось, Хэлен? – спросила Сэм. – Нас ограбили?

Хэлен медленно покачала головой. Она была в шоке.

От страха у Сэм свело живот. Значит, это не сон? Она действительно наяву находится здесь? Дверной косяк, казалось, сам кинулся в ее сторону и сильно ударил по руке. Спотыкаясь, она прошла в прихожую и, чтобы удержать равновесие, ухватилась за край вешалки.

– Хэлен? Что это значит?

– Они все вытащили у него из животика. – Ники принялся плакать, его лицо заплясало у нее перед глазами.

– Ограбили? Нас ограбили? Где мой муж?

Полицейский шел по коридору в ее сторону, внимательно и смущенно глядя на нее. Молодой, высокий и неуклюжий. Ему лет двадцать, подумала она.

– Миссис Кэртис?

– Да.

– Мне кажется… м-м-м… инспектор… возможно, вам бы лучше поговорить с ним. Или с вашим мужем.

Он показал на нижние комнаты, а потом неловко попятился и пошел к ее спальне.

– По какому праву вы хотите войти туда?

– Инспектор вам все объяснит, – сказал он.

– Я не желаю, чтобы вы входили в мою спальню. – Она положила руки на плечи Ники.

Полицейский залился ярко-красной краской.

– Видите ли, у нас есть ордер, миссис Кэртис.

– Что-что?

– Ордер на обыск.

– Что вы имеете в…

О бог мой.

Это что, новый сон? Еще один кошмар? Уж не Слайдер ли это шел по коридору?

Какой-то ордер на обыск…

– А что вы ищете? – спросила она.

– Я думаю, было бы лучше всего, мадам, если вы поговорите с инспектором.

– Покажите мне ордер.

– Инспектор…

– Вы не войдете в мою спальню, пока я не увижу ордер. – Сэм повернулась к Хэлен: – Не давайте ему войти туда. – Она опустилась на колени и поцеловала Ники. – Секундочку, дорогой мой. Подожди здесь и не давай этому мужчине входить в мою спальню.

– Он разрезал моего медвежонка, это он сделал, – прорыдал Ники.

– Я его самого разрежу, – сказала Сэм, так свирепо посмотрев на полицейского, словно действительно намеревалась осуществить свою угрозу.

Она стремительно бросилась по коридору, но тут же остановилась, когда увидела, что на кухне другой полицейский стоит с фонариком на коленях перед посудомоечной машиной и пытается заглянуть под нее. Кружки, кастрюли, тарелки, блюда – все было вытащено из буфетов и нагромождено на столы. Что-то щелкнуло внутри нее.

– Убирайтесь! – завопила она. – Убирайтесь вон из моей кухни!

Сэм вцепилась в первый попавшийся выдвижной ящик и рывком выдернула его. Ящик был набит ножами, лопатками, мутовками, деревянными ложками. Она с силой запустила им в полицейского. Ящик пролетел через комнату, ливнем рассыпая по дороге содержимое, врезался в стену как раз над головой полицейского и с грохотом обрушился на него. Судя по тому, как полицейский застонал, удар был довольно-таки основательным.

– Сэм. – Ричард вцепился в ее руку. – Придется им разрешить. – Он повернулся к констеблю, сидевшему на полу. Тот, потирая голову одной рукой, рассматривал палец на другой. – С вами все в порядке?

Констебль поморщился.

– Пожалуйста, не могли бы вы выйти отсюда?

Ричард повел Сэм в комнаты. В гостиной они увидели двоих мужчин. Один, в коричневом пиджаке, расклешенных брюках и с прической в духе 60-х годов, под битлов, стоял у обеденного стола и перевязывал красной лентой стопки документов. Второй мужчина, опустившись на колени перед письменным столом Ричарда, вытаскивал из ящика новые документы, из-под его серых брюк высовывались носки горчичного цвета, не прикрывающие целиком белые безволосые ноги. Полицейский мельком глянул через плечо, а потом поднялся, оказавшись здоровенным мужиком, который, возможно, лет десять назад немножко занимался боксом, с лицом обжоры и глазами чуть навыкате, что придавало ему вид хорошо откормленной лягушки. Измятый пиджак явно маловат, воротник рубашки расстегнут, и узел галстука наполовину приспущен на грудь. С невозмутимым видом он уставился на Сэм и продолжал смотреть на нее слегка снисходительным взглядом, будто она тоже была маленьким ребенком и он мог распорядиться раскромсать ее медвежонка.

– Это хозяйка?

Ричард кивнул, наблюдая за Сэм, словно загнанное в угол животное. Потом он посуровел и попытался бодро улыбнуться – «все хорошо», но вместо улыбки его лицо исказила какая-то нервная судорога.

– Таракашечка, это вот инспектор… м-м-м?

– Моя фамилия Мильтон. Как у того поэта[17]. Инспектор сыскной полиции Мильтон.

– Добрый вечер, – поздоровалась Сэм.

– Отдел по борьбе с мошенничеством в бизнесе, городская полиция Лондона. – Инспектор резко ткнул большим пальцем в сторону мужчины в коричневом пиджаке. – Сержант сыскной полиции Уилер.

Уилер тем временем, даже не повернув головы, продолжал увязывать документы.

Так, отдел по борьбе с мошенничеством.

Совершенно сбитая с толку, Сэм уставилась на них. События и факты последнего времени с бешеной скоростью замелькали в ее сознании. Поведение Ричарда. Его странное усердие, когда он допоздна засиживался, склонившись над экраном своего компьютера. Деньги на новый дом. Часы «Ролекс». Пьянство…

Сэм почувствовала, как струйка пота стекла по спине, неприятно холодя кожу.

А инспектор сыскной полиции Мильтон продолжал высокомерно смотреть на нее, и в его взгляде явственно читалось: «Я могу слопать вас на завтрак вместе с потрохами, леди, а потом спустить вас в виде дерьма вон в тот пруд, так что не связывайтесь со мной».

– Замечательная квартирка, миссис Кэртис, – произнес он гнусавя фальшивым голосом. – Я вырос здесь поблизости. Мои родители жили за углом. Теперь-то они, разумеется, не смогли бы позволить себе жить здесь и платить такие деньги, вы же понимаете? И все же я полагаю, что это прогресс.

– Я хочу взглянуть на ваше удостоверение и на ордер.

Он выудил бумажник из своего кармана и открыл его хорошо заученным движением руки, показывая документы так, чтобы дама могла хорошо увидеть, прочитать, чтобы даме хватило времени на все это, словом, в точности как предписывают правила.

Правила, мадам, вы понимаете, что я имею в виду? Что все надо делать по правилам. Знаю я вашу породу, знаю. Ловкие прохиндеи. Что ж, а мы теперь половчее будем. Ноги у нас, может быть, по-прежнему здоровенные, но и мозгов-то у нас нынче побольше. Вот разве что сердца у нас стали поменьше.

С фотографии на нее смотрело его же лицо, но только помоложе и более тощее, с испуганным выражением и с еще более вытаращенными глазами. Инспектор щелчком захлопнул бумажник и спрятал его обратно во внутренний карман, а потом той же рукой извлек оттуда листок бумаги, который вручил ей. Вверху стоял какой-то герб, несколько строчек текста, а также их адрес, а внизу подпись: «Р. Феннер. Городское управление». Полицейский сложил листок и снова положил его в карман.

– Может быть, вы могли бы объяснить мне, почему вы здесь находитесь?

Он почесал свой нос пальцем.

– Я надеюсь, что попозже ваш муж расскажет вам, если вы его хорошенько попросите. – Он показал пальцем на письменный стол Ричарда. – Прекрасная мебель. И стоит-то, поди, всего несколько шиллингов, а? Я просто заболеваю от таких людей, вроде вас, миссис Кэртис. Вам просто необходимо играть на сцене, вы должны это сделать. А знаете, вы бы отлично сыграли негодующую жену. Бьюсь об заклад, вам нравится тратить деньги вашего мужа, но только чтобы самой не запачкать ручки, так ведь? Уверен, что все у вас чистенько, комар носа не подточит. И если даже заглянуть в ваш носик, то и там не увидишь ничего такого неприятного…

– Ты позвонил Бобу Стореру? – спросила Сэм у Ричарда.

– Он уже в дороге. – Ричард вытряхнул из пачки сигарету. – Мы ничего не можем сделать, таракашка. Пусть они продолжают свое занятие.

Она свирепо посмотрела на инспектора:

– Меня не интересует, какие там бумажонки вы приволокли с собой. И не смейте больше говорить со мной подобным тоном. – Она повернулась к Ричарду: – Мы можем перекинуться словечком наедине?

Она вышла из комнаты. В коридоре стояла Хэлен.

– Ники пора принимать ванну. Как вы считаете, могу я выкупать его?

– Только пусть они сначала проверят дырку в ванне.

Хэлен кивнула, не понимая, шутит ли Сэм или говорит серьезно. А Сэм вышла в коридор на лестницу и подождала, пока Ричард не спустится к ней. Она закрыла входную дверь.

– Что происходит, Ричард? Что, черт подери, все это означает?

Позади нее раздался какой-то металлический лязг, она резко обернулась. В дверях лифта стоял Кен.

– Все нормально, Сэм? У вас все…

– Все отлично. Спасибо тебе. Все просто замечательно. Я… мы с тобой увидимся… м-м-м…

– В четверг.

Она слабо улыбнулась в ответ, наблюдая, как двери лифта сомкнулись, услышала глухое постукивание и завывание спускающегося лифта, а потом снова посмотрела на Ричарда.

– Так в чем же дело, Ричард?

– Да ни в чем, – сказал он. – Правда.

– Ни в чем?! Команда из отдела по борьбе с мошенничеством ползает тут по всей нашей квартире! Бога ради, ты можешь рассказать мне?

– Да все в порядке, таракашка. – Он стряхнул немного пепла на пол. – Они просто вынюхивают тут, только и всего.

– Вынюхивают тут? – Она уставилась на него. – Что ты натворил?

– Ничего.

– Полиция не вспарывает просто так игрушечных медвежат, если не подозревает, что у них внутри есть что-то запрещенное законом.

Он пожал плечами:

– Ну, отдел по надзору из Ассоциации по ценным бумагам немного раздражен. Все из-за той аферы и продолжающейся свистопляски дельцов и маклеров. Они до сих пор закидывают свои сети.

Ричард отвел взгляд в сторону.

– И ты в этом замешан?

– Нет. Разумеется, нет. – Он глубоко затянулся сигаретой. – Эта сделка всех жутко напугала. Я включил нескольких клиентов в одну сделку, которая, как оказалось, попала в самую точку, ну а ребята из Ассоциации никак не могут поверить, что это было чистым везением, а не жульничеством.

– Но это ведь еще не все, Ричард, не так ли? – настаивала Сэм. – Помимо этого, ведь есть и еще кое-что похуже?

– Нет. В общем-то нет.

– И тебя что же, арестуют?

– Нет. – Его лицо побагровело. Сигарета догорела почти до самого фильтра. Он держал ее между кончиками пальцев, словно какой-нибудь люмпен, сильно затягиваясь и глубоко вдыхая дым. – Во всяком случае, пока нет.

Воскресное утро. Сэм лежит в постели, наблюдая за тем, как одевается Ричард, а Ники, тепленький такой, свернулся клубком рядом с ней. Две последние ночи Ники не спал и прибегал в их комнату, до сих пор напуганный тем отвратительным типом с огромным ножом: а вдруг он вернется обратно. Ники спал между ними, и Сэм лежала не закрывая глаз, прислушиваясь к его дыханию, иногда он забавно и тихо похныкивал. Оттого, что Ники был рядом, она испытывала ощущение надежности и покоя.

Ах, мерзавцы!

Инспектор Мильтон. «Вроде того поэта». Явился забрать ваш рай, мадам. О да, я как раз одна из тех, кого вы называете ловкими ублюдками, ловкими ублюдками с толстым кошельком.

Она взглянула на часы. 7. 45.

А ты хоть когда-нибудь читал стихи своего однофамильца? Сам ты здоровенный ублюдок с лягушачьими глазами! Самодовольный кретин, до смерти перепугавший маленького мальчика. Радуешься, поди? Радуешься, что мой сынишка встретился с настоящим живым привидением, которое располосовало ножом его медвежонка? Герой. Ну просто герой.

Самодовольный. Господи, до чего самодовольный! Перепугал ребенка и ушел себе со своими картонными коробками, набитыми бумагами и аккуратно перевязанными красной лентой твоим неуклюжим дружком в усохшем от старости пиджаке.

Ники проснулся и, прищурив глаза, тихонько скреб пальчиками по простыне.

– Пока, таракашка.

Сэм посмотрела на Ричарда и поняла, как он мучается. Она подняла руку и коснулась его лица.

– Езжай поосторожнее. Когда ты вернешься?

– Да примерно к полудню, – выдавил он из себя с неимоверным трудом, словно преодолевая огромную тяжесть. – Пока, тигренок.

Он провел ладонью по голове Ники.

– Ты едешь стрелять, папочка?

– Нет, тигренок.

– А ты говорил, что сегодня я смогу поехать с тобой и что сегодня мы сможем пойти пострелять.

– Так мы и сходим. После обеда, хорошо?

– А куда ты сейчас едешь?

– У меня кое-какие дела.

– А мне можно поехать с тобой? Куда ты едешь?

– В лондонский аэропорт. Встречать Андреаса. Подписать кое-какие документы.

Сэм услышала, как дверь спальни открылась и потом закрылась, хлопнула парадная дверь, прошуршал гравий и раздался рев двигателя БМВ. Она посмотрела на потолок, его только что оштукатурили и покрасили. Строители сделали это довольно быстро, во всяком случае в спальне. Они обнаружили, что все потолки уже трухлявые и крыше держаться больше не на чем, и теперь дом, зияя дырами, стоял в лестницах, настилах и новых лесах, поэтому им пришлось согласиться на капитальный ремонт. Надо делать новую крышу, и Ричард сказал, что с деньгами все в порядке, все, мол, отлично. Пока Мильтон («вроде того поэта») не нагрянул в пятницу.

Ники снова уснул, и она задремала. Немного погодя Ники зашевелился, а потом выбрался из постели, но она не заметила этого, потому что заснула глубоким, усталым сном и проспала почти до десяти часов.

Когда открыла глаза и увидела сквозь щелочку в занавесках яркий дневной свет, то уставилась туда в тоскливом оцепенении, ощущая себя вялой, как старая прохудившаяся покрышка, которая спустилась давным-давно и в конце концов сползла с колесного обода. Никакой энергии. Все выжато.

Она прошла на кухню и приготовила кофе. Появилась Хэлен.

– Доброе утро, миссис Кэртис.

Сэм улыбнулась.

– Спали хорошо?

– Да. Здесь так спокойно. Как дома.

– А где Ники?

– Да он вышел совсем недавно.

Она подошла к холодильнику и налила немного апельсинового сока, отхлебнула глоток, и желудок обожгло терпкой волной, вызвавшей приступ боли.

– Мамочка!

Отчаянный вопль прозвучал как завывание сирены.

– МА-МА!

Они кинулись из кухни через боковую дверь.

– МА-МА!

Они озирались по сторонам, смотрели вверх-вниз, через поля, дальше, в направлении реки…

Река?!

Сэм бросилась было бежать туда.

– МА-МА. МА-МА. МА-А-А-МА!

Она резко остановилась и развернулась. Крик доносился сверху, откуда-то прямо над ней, с самого верха лесов.

И этот жуткий скрипучий звук, когда что-то ломается с треском.

О Господи Иисусе, нет. Боже мой, нет. Нет. НЕТ!

Ники судорожно обвил руками стойку новых лесов, словно в порыве безумной любви, а вовсе не потому, что понимал: если он отпустит ее, то разобьется насмерть.

Крепления не выдержали и леса отошли от стены дома, раскачиваясь, как сломанный подъемный кран, визжа и скрипя, накреняясь то в одну, то в другую сторону. Вот они сильно ударились о стену, едва не сбросив Ники вниз, а потом снова откачнулись назад, на этот раз так далеко, что Сэм с ужасом ждала, как они опрокинутся, однако вместо этого леса отклонились обратно и опять врезались в стену, теперь уже сильнее, отбивая крупные куски кирпичной кладки, которые падали со звонким стуком, и этот звук эхом разносился по трубам.