Питер Джеймс 8 страница

Ящик, украшенный гирляндами пакетиков с леденцами, дернулся разок, потом еще и сдвинулся немного влево. «О господи, нет», – подумала она.

Ящик перестал двигаться, появился кукольник, совершенно растерянный, бледный как полотно. Шатаясь, он побрел по комнате, вытянув перед собой руки.

– Полиция, – выдохнул он. – Пожалуйста, вызовите полицию.

И, покачиваясь, вышел в коридор. Ричард с разъяренным видом промаршировал по комнате, держа в руке дробовик. Заплакал еще один ребенок, следом другой. Сэм встала и ринулась в коридор вдогонку кукольнику.

– С вами все в порядке? – спросила она.

– Полиция, – сказал он. – Полиция! Вызовите полицию! Полицию!

Он размахивал руками, словно ветряная мельница.

– С вами все в порядке?

Он топнул ногой, как ребенок:

– Я хочу, чтобы вызвали полицию!

– Я… я вызову, – заверила Сэм, медленно пятясь от него.

Она почувствовала, как Ричард предостерегающе коснулся ее руки. Он сделал ей знак, чтобы она возвращалась в гостиную.

– А почему бы нам… не поиграть в какую-нибудь игру… всем вместе? – услышала она голос Хэлен, проходя мимо и глядя на потрясенные мордочки в слезах. Эдгар сидел на полу в дверном проеме и пронзительно орал. Она опустилась на колени.

– Ну как ты, в порядке? – спросила она.

Он продолжал вопить. Сэм подождала, пока он замолчит.

– Ты в порядке?

– У меня рука болит. – Потом он завопил снова: – Болит!

– Ну-ка, покажи.

Он затряс головой, и она яростно вцепилась в его руку.

– Дай мне на нее посмотреть.

Он в испуге уставился на нее снизу вверх и перестал вопить. С сердитым видом он протянул ей руку. Сэм тщательно осмотрела ее.

– Все нормально. Ты просто сильно ушиб ее – только и всего. Может быть, это отобьет у тебя охоту баловаться с оружием.

Он остался сидеть на полу, недовольно смотря ей вслед. Сэм вернулась в гостиную, окинула взглядом детей, потом разорванный балдахин. На новых обоях выжжена отвратительная дыра, одна занавеска понизу тоже повреждена. Внимательно осмотрев остальную часть комнаты, взглянула на каминные часы. Двадцать минут пятого.

Уби-уби, джуби-джуби.

И еще розовый сгибающийся палец.

Она на мгновение закрыла глаза, надеясь, что это опять сон, что она сейчас вот-вот проснется… и окажется, что ничего не произошло.

– Музыкальные моменты! – объявила Хэлен. – Мы поиграем в музыкальные моменты!

Сэм открыла глаза. Хэлен старалась, очень старалась.

– Музыкальные моменты, – эхом отозвалась Сэм. – Неплохая идея!

Она пыталась весело улыбнуться и принять радостный вид, чтобы разрушить всеобщее недоуменное оцепенение, недоверчивость и страх, но ее встретило холодное молчание. Хотя ей и без этого было ясно, что невозможно одурачить детей вымученной радостной улыбкой. Драконы не умирают, и люди не живут счастливо и вечно. Но ты должна попытаться, потому что, может быть, порой жизнь состоит из попыток.

– Неплохая идея! – повторила она. – Будем играть в музыкальные моменты!

– Привет… Вивьен, нет? Простите, Вирджиния… ну конечно же! Послушайте, я ужасно сожалею… Саймон немножко расстроен. У нас тут небольшая неприятность… но никто не пострадал, все в порядке… просто несчастный случай с… ну, один из детей отыскал у моего мужа… но все отлично. В самом деле… – Лицо матери Саймона покрылось мертвенной белизной. – Отлично, ну, в самом деле. С ним все в порядке… все отлично…

Из дома с побитым видом пришлепал Саймон – волосы обвисли, лицо поникло. Он держал серебристый воздушный шарик, на котором розовато-лиловыми буквами было написано: «СПАСИБО, ЧТО ПРИШЕЛ НА ВЕЧЕР К НИКИ! » Буквы весело приплясывали над его головой, пока он брел в их сторону.

А я, знаете ли, видела сон об этом, да-да! Уже второй раз. Но в прошлый раз все кончилось намного хуже – там 163 человека погибли… Да перестань ты таращиться на меня, как корова! Я не чудная и не сумасшедшая.

Ах, мне уже это снилось? Ну и что же, по-вашему, я должна была сделать? Отменить вечер? Извини, тигренок, не будет больше никаких вечеров. Мамочке снятся страшные сны, не так ли?

Во всяком случае, я не думала, что это предупреждение, или… предвидение… или же как оно там называется? Сон, предсказывающий будущее. Просто толстый кусок штукатурки обвалился с потолка, упал на лицо, вот мне и приснился этот сон. Я так думала и после того сна об авиакатастрофе, а потом Слайдер в такси. Привидения меня совсем доняли. Я просто считала, черт подери, что это причудливый сон, ночные фантазии подсознания, вот и в книге о снах говорится, что ружья означают половые члены, да-да, члены, а выстрелы – это, мол, сексуальная агрессия.

Ну, я хорошенько обдумала все это… понимаете ли, Ричард, и я не совсем то, что вы бы назвали…

Тягостные раздумья сверлили ее сознание, когда она в понедельник шла через Ковент-Гарден. Свежий воздух ясного, но ветреного утра подбадривал ее. Она чувствовала себя слишком усталой, чтобы пойти поплавать утром, и теперь жалела об этом. Голова была тяжелой и болела. Всю ночь напролет она беспокойно металась в постели, в ее сонном мозгу прокручивался бесконечный жуткий фильм: там был Панч, и ружья, и ухмыляющийся Слайдер, множество других людей, выскакивающих отовсюду: из дверей, из шахт лифта, все в черных капюшонах; страшные трещины расползались по потолкам, как на яичной скорлупе, на нее обваливались крыши, она задыхалась, погребенная в темной пустоте вместе со Слайдером, он оказывался над нею, и его темная пустая глазница таращилась на нее и глумилась…

Она толкнула дверь в стиле модерн, вошла в контору и застыла в недоумении. Целая толпа девиц: одни сидели на диванах и стульях, другие просто стояли. Сумочки через плечо, сумочки в руках, большие папки из искусственной кожи, в потрепанных макинтошах, куртках с металлическими заклепками, в больших пухлых пальто, словно завернутые в пуховые одеяла поверх джинсов и сапожек. Они курили, жевали, поправляли волосы и с надеждой смотрели на нее, будто на волшебницу, появившуюся избавить их от злобной ведьмы.

Черт побери. Ведь сегодня назначен просмотр, подбор актеров. Сейчас ей это нужно как дырка в голове.

ПОЛУНОЧНОЕ СОЛНЦЕ. ДЛЯ ВОЛОС, КОТОРЫЕ ОТЛИЧНО ВЫГЛЯДЯТ В ТЕМНОТЕ. ТРАХ! ПОЛУНОЧНОЕ СОЛНЦЕ. ДЛЯ ТЕХ, КТО ОЖИДАЕТ НАСТУПЛЕНИЯ ТЕМНОТЫ. КЛАЦ! ТРАХ! КЛАЦ-КЛАЦ-КЛАЦ! ПОЛУНОЧНОЕ СОЛНЦЕ, СОВЕРШЕННО ОСОБЕННЫЙ ШАМПУНЬ ДЛЯ СОВЕРШЕННО ОСОБЕННЫХ ВОЛОС. ПОЛУНОЧНОЕ СОЛНЦЕ. ОЧЕНЬ ОСОБЕННЫЙ ШАМПУНЬ. ДЛЯ ОЧЕНЬ ОСОБЕННЫХ ЛЮДЕЙ.

– Доброе утро, Люси. Кен там?

– Господи… ах… да.

– А больше из агентства никого нет?

– Господи… ах… нет еще.

Небрежно прокрашенные волосы, неряшливая, размазанная косметика толстым слоем покрывала лицо. Люси выглядела так, будто это она была на детском чаепитии и перемазала там свою физиономию и патлы кетчупом с приправой.

– Хорошо провели выходные?

Люси зевнула.

– Да. Слегка переборщила.

Сэм оглядела было нескольких девушек и прошла мимо восковой фигуры Кена со свежей «Дейли мейл» в руках, проследовала через три лестничных пролета в кабинет. Она легонько постучала в дверь и вошла.

Кабинет Кена больше походил на какое-то логово, чем на офисное помещение. Клиенты не поднимались сюда, их принимали внизу, в цокольном этаже, где имелись бильярд, аудитория для просмотра кандидатов и соответствующий интерьер, сам же кабинет с мансардным потолком был обставлен незамысловато. Удобный диван, два легких кресла, стены увешаны окантованными фотографиями, запечатлевшими моменты получения наград и натурные съемки: Кен за работой, машет руками, тычет пальцем, сидит в кресле, отсвечивает в тени тележки подъемного крана, пожимает руки или отдает распоряжения самым разным личностям с заурядными физиономиями, главным образом из коммерческой телерекламы, но попадались и знаменитости, вроде Орсона Уэллса, Роберта Морли, Фрэнка Бруно или Джона Клиза[7].

А справа бросалась в глаза афиша какого-то кинофильма, огромная, почти во всю стену, безвкусная и яркая, желто-зеленая мешанина, опус высокой технологии.

«АТЛАНТИК! ПОТЕРЯННЫЙ МИР XX СТОЛЕТИЯ! » – возвещала надпись.

Кен едва не лишился собственного дома из-за этого кинофильма. Три года назад, когда она начала работать с ним, он ввязался в это весьма рискованное дело. Деньги текли рекой, проекты, бесконечные встречи с его управляющим банком – все это без утайки он рассказал ей потом. Он разорился. Разорился по-настоящему. Больше двух миллионов вылетели в трубу. Кен потратил их на свою мечту, на воплощение не дающих покоя амбиций, хотел совершить большой скачок в кинобизнесе. Он потратил все свои средства и все деньги, которые смог одолжить, заложил все – дом и вообще все ради этого большого скачка.

АТЛАНТИК! ПОТЕРЯННЫЙ МИР XX СТОЛЕТИЯ!

Через пять тысячелетий после того, как цивилизация была стерта с лица земли термоядерной войной, на планете Земля вновь зарождается примитивная жизнь… Спустя столетия Игнав Флотум Третий, монах из Бородовии, находит на археологических раскопах старую жестяную банку… Полагая, что это капсула времени, умышленно оставленная здесь в прежние времена, далекие потомки ее открывают на торжественной церемонии… и обнаруживают в ней… бобину с программой коммерческой телерекламы, с помощью которой у них постепенно складывается картина общества конца XX века. И приходят к выводу, что, несмотря на явные социально-экономические достижения, запечатленные в рекламных роликах, концентрация времени у человека XX века, вероятно, была крайне низкой, что и способствовало его гибели. А все потому, что большинство этих сюжетов длится только тридцать секунд, а самый длинный – всего минуту.

Фильм так и не был завершен, и Кен всегда как-то уклонялся от прямого ответа относительно причин неудачи. Порой он говорил, что ведущий актер оказался сумасшедшим маньяком-эгоистом. Иногда обвинял во всем погоду. И наконец, речь заходила о давлении администрации телестудии, которая хотя и числилась партнером, однако так никогда и не предоставила ему всех обещанных денег. Но она-то, Сэм, понимала истинную причину: прежде всего, фильм не был закончен потому, что Кен разочаровался в нем задолго до того, как деньги иссякли полностью. Он обещал показать ей, что у него получилось, но вряд ли когда-нибудь выполнит свое обещание.

Во всяком случае, его дом был спасен, огромный викторианский дом на окраине Клэпхэм-Коммон, наполненный странными предметами, которые он собирал: комплекты оружия, экстравагантные картины, полуразвалившийся миниатюрный католический храм в саду – глупый и дорогой каприз. Кен любил свой дом, тщательно обдумывал каждую мелочь и потратил много времени и усилий, чтобы сделать из него нечто ошеломляющее: ванная в византийском стиле и средневековая столовая, гостиная в стиле барокко с галереей для музыкантов. Безумие, бред – но зато потрясающе… В доме хватало места, чтобы стили мирно сосуществовали, не противореча друг другу. Комнаты были обставлены прекрасной, оригинальной мебелью, и дом выглядел довольно забавно. Кен жил в нем сам по себе, как ему хотелось. Развелся он давным-давно, но рана до сих пор еще не затянулась. Разумеется, вокруг него всегда вилось множество девушек, всегда кто-то был у него на содержании, как теперь, в виде очередного яркого молодого дарования, причем повыше среднего уровня, но он держал всех их на расстоянии, не допуская в свое сердце – территорию строго запретную.

Кен сидел за письменным столом и читал письмо. Похоже, он только что вошел, во всяком случае, его грубая хлопчатобумажная куртка и шарф были все еще на нем. Он поднял взгляд и улыбнулся:

– Принесла моего «ребеночка в желе»?

– «Ребеночка в желе»?!

– Ну, с вечера Ники. Ты же обещала.

– Ох… черт подери… я…

– В котором часу должен начаться просмотр актеров?

– В половине десятого.

– Кто-нибудь уже пришел?

– Да так, кое-какие дарования. От фирмы «Саатчи» ни души.

Он посмотрел на нее:

– Бог мой, ты выглядишь ужасно. С тобой все в порядке?

Она кивнула и сглотнула с трудом.

– А как прошел вечер?

Сэм отвернулась, чтобы скрыть слезы, и уставилась на фотографию Кена, стоящего на четвереньках и пытающегося показать овчарке, как надо есть свой корм. Раздалось резкое жужжание селектора, потом еще раз. Наконец селектор прожужжал еще более продолжительно и настойчиво, потом замолчал. Она услышала, как он жужжит в соседнем кабинете, затем еще дальше. Внезапно почувствовала, как рука Кена мягко легла на ее плечо.

– Что случилось, Сэм? Это из-за той авиакатастрофы? Ты все еще в шоке?

Слезы безудержно хлынули по ее щекам, она зажмурилась, пытаясь остановить их.

– Это ужасно, Кен. О господи, просто ужасно.

– Что ужасно? – спросил он мягко.

– Это произошло снова.

– Что произошло?

Она затрясла головой:

– Еще один сон. Мне приснился еще один сон.

Селектор зажужжал снова, и Кен ответил.

– Хорошо, – сказал он и положил трубку обратно, – Все уже пришли… нам надо спускаться. Ты не хочешь рассказать мне попозже? Может быть, выпьем? Сегодня, ближе к концу дня… ну, вот закончим, и?..

Она всхлипнула, шмыгая носом.

– Спасибо. Я спущусь через минуту. Только вот позвоню.

Она открыла дверь.

– Сэм, не беспокойся. Все будет в порядке.

Она кивнула не слишком убедительно.

– Ты ведь не отдыхала по-настоящему уже давно… даже в рождественские каникулы приходила. Почему бы тебе не взять несколько выходных дней? Укатить куда-нибудь с Ричардом?

– Я в полном порядке. Спасибо.

– Тебе нужен отдых, Сэм. Он всем нужен. Съезди покататься на лыжах или еще что-нибудь… сделай перерыв. Эй, да я чуть не забыл. Вот прочитал в одном журнале и вырезал для тебя. Это насчет снов.

– Спасибо. – Она взяла вырезку и положила ее в сумочку. – Извини, что забыла твоего «ребеночка в желе», – сказала она и пошла вниз по лестнице.

Драммонд брел по коридору, рассматривая клеймо на коробке, которую нес.

– Привет. – Он приостановился, словно пытаясь припомнить ее имя. – Сэм, – добавил он, словно вспомнил только сейчас.

– Привет, Драммонд.

– Хорошо провели выходные?

– Великолепно. – Она устало улыбнулась. – Ну а как ваши сны? [8]

– Какие сны?

– Про жирафов. Вы мечтали о жирафах или еще о чем-то таком.

Он нахмурился и снова уставился на это клеймо с озадаченным видом.

– По-моему, вы говорили, что они мало спят.

– Точно, мало.

– Как мне хотелось бы быть жирафом, – вздохнула она, открывая дверь своего кабинета.

Дым, голубой и густой, как туман, окутал всю комнату. Казалось, по понедельникам Клэр выкуривает сигарет вдвое больше обычного.

– Доброе утро, Клэр.

Клэр углубилась в какой-то сценарий. Сэм показалось, что ей ответили еле заметным кивком, но она не была уверена. Она резко открыла окно, чтобы выпустить дым, а заодно и свое раздражение на Клэр.

– Хорошо провели выходные? – спросила Сэм, пытаясь завязать хоть какой-то разговор.

Клэр на секунду подняла взгляд:

– Хорошо.

И снова принялась за чтение. Интересно, что Клэр делает по вечерам в выходные? Сэм только известно, что у нее был какой-то приятель по имени Роджер, с которым она поссорилась, и что она жила в Западном Лондоне. Вызвать Клэр на разговор о ее частной жизни – примерно то же самое, что пытаться вскрыть раковину с моллюском, намертво заклеенную суперклеем. Она взглянула на толстую стопку почты. Ну, это-то подождет.

– Я положила вам на стол данные насчет гостиницы, Сэм, – неожиданно произнесла Клэр.

– Насчет гостиницы?!

– В Лидсе. Презентация «Отверженного». Вы проводите ее в ближайшую пятницу в девять утра. Вы просили меня заказать гостиницу на вечер четверга.

– Ах да, спасибо.

Сэм быстренько просмотрела почту, проверяя, нет ли чего-то срочного – записки, квитанции, которую надо оплатить, записи о звонках, на которые следовало ответить. Чувствуя себя усталой и напряженной, она жалела, что не пошла поплавать утром. В последнее время все говорили о нервном напряжении, о новых недугах от стресса, о странной эпидемии у активных молодых дельцов – «синдроме преуспевающего бизнесмена», как она прочитала где-то. Возможно, и у нее был такой синдром или что-то в этом роде.

Она видела самолет, летящий прямо на горы. И палец, сгибающийся в ночи. Эдгара, входящего в комнату с ружьем. Казалось, струя влаги медленно стекает по ее коже, будто ведешь пальцем по замерзшему стеклу. Она вздрогнула и вытащила телефонный справочник.

Нашла только врача Бэмфорда О'Коннела, телефон его приемного кабинета на улице Харли и позвонила. Ответил оживленный и приятный женский голос.

– Я хотела бы поговорить с доктором О'Коннелом.

– Могу я узнать, кто его спрашивает?

– Это миссис Кэртис. Я… мы… его друзья.

Он взял трубку спустя несколько секунд, что удивило ее.

– Сэм? – Его голос с сильным ирландским акцентом звучал очень сердечно.

– Бэмфорд. Извините, что я звоню вам на работу. Я хотела узнать, не могла бы я повидаться с вами… как с профессионалом.

– Тот вечер на прошлой неделе был замечательным.

– Спасибо.

– Вы что же, хотели бы поболтать о чем-то?

– Да, пожалуйста. Я… это касается того, что мы обсуждали за обедом.

– А что именно?

Она посмотрела на Клэр, а потом на свой письменный стол.

– Сны. У меня был еще один. Я…

– Вы не хотели бы заехать ко мне сегодня вечером?

Клэр перестала читать и прислушивалась, не поднимая взгляда.

– А вас можно увидеть… частным образом?

Сэм чувствовала, что начинает волноваться.

– Ну разумеется, приезжайте сюда, увидимся с вами здесь. Это очень срочно?

– Да уж… Чертовски срочно. Нет-нет, я…

– Если срочно, тогда я попытаюсь выкроить несколько минут сегодня. А если не выйдет, то в четверг утром, в двенадцать часов. У меня будет немного больше времени.

– Четверг – это отлично. Спасибо вам, Бэмфорд, – сказала она. – Я очень тронута.

Когда она вышла из кабинета и закрыла за собой дверь, Клэр повернулась кругом в своем кресле и улыбнулась.

Сэм медленно спускалась по лестнице, погрузившись в свои мысли. Внутренний дворик оказался уже битком набит молодыми, приглушенно воркующими девушками, окутанными легким туманом дыма и духов. Взволнованно тявкала маленькая собачонка, надрывался коммутатор, но Люси, прижимая к уху телефонную трубку, была погружена в интимный разговор и не обращала на него внимания. Парадная дверь открылась, и вошел мужчина, быстро и решительно он проталкивался через толпу девушек, глядя именно на Сэм, направляясь прямо к ней широкими шагами, – здоровенный мужик, одетый в черное, лицо закрыто капюшоном, глаза едва видны в его узких прорезях.

Она почувствовала, как подкашиваются ноги, холодная острая боль сводит желудок и страшно начинает кружиться голова. Она покачнулась и с треском врезалась в восковую фигуру Кена, увидев, как комкается его газета, и машинально подумала: «Черт подери, он разозлится». Стараясь не упасть, она судорожно вцепилась в ледяную ладонь манекена, с ужасом ощущая, как та поддается, а потом и вся рука целиком отрывается от плеча. Сэм качнулась вперед, сжимая эту восковую ладонь, словно ладошку ребенка, которого она переводила через дорогу. Продолжая прижимать к себе оторванную руку, она, отшатнувшись от стены и дверцы белого «кадиллака», спотыкаясь и ковыляя, пробиралась сквозь толпу собравшихся девушек. Девушки с перепуганными лицами пронзительно визжали, шарахались от нее прочь с разинутыми ртами… нарядные, хорошенькие, очаровательные девушки, с ужасом таращась на эту руку. Сэм пыталась остановиться, отступить назад, повернуться и убежать от этого мужчины в черном капюшоне, но ее ноги вдруг заплелись друг о дружку, и она, слегка подвывая, шлепнулась вперед.

Помогите мне. Заберите меня от него. О господи, да перестаньте же таращиться, неужели вы не понимаете?

Он стоял над ней в мешковатых черных брюках, в грязной куртке, в черной вязаной шапочке, закрывающей шею от холода. В одной руке, одетой в перчатку с крагами, он держал мотоциклетный шлем, в другой – сумку для мелких покупок, которую бросил, когда опустился на колени, чтобы помочь ей подняться на ноги.

– Все хорошо, куколка? – спросил он.

От него пахнуло кожей, табаком и слегка машинным маслом.

– Все отлично, спасибо… я…

Она встала, покачиваясь и тупо оглядываясь по сторонам. Люди молча смотрели на нее. Собачонка продолжала тявкать.

– Тсс, Бонзо! Успокойся!

– Сэм!.. Господи, Сэм. Ты в порядке?

– Да, я…

– Это «Студия Кена Шепперда»? – Мужчина в вязаной шапочке протянул сумку для мелочовки. – Подпись нужна.

Сэм посмотрела вниз, на оторванную руку, валяющуюся на полу, на множество лиц, на скомканную газету. Она подняла руку и отнесла ее обратно, к восковой фигуре.

– Люси, если бы вы улучили минутку… – Она сознавала, что говорит медленно, ей казалось, что она сидит на потолке и взирает вниз на саму себя, еле ворочающую языком. – Вы не могли бы выскочить на улицу… и достать новую «Дейли мейл».

Она посмотрела на рукав рубашки и увидела зазубренную дыру пониже плеча, осторожно прикоснулась рукой к коленям восковой фигуры, а потом повернулась и побрела вниз по лестнице, на цокольный этаж.

Вода шипела, брызгала. Раскаленный воздух обжигал ноздри, ручейки пота струились по лицу, стекали вдоль тела. Она приподнялась и мельком взглянула на градусник: температура все еще поднималась. Потом вновь улеглась на полотенце, расстеленное на твердом деревянном лежаке, и вдохнула обжигающий пар, напоенный густым запахом хвои.

– Хочешь еще?

Рови стояла рядом, держа небольшой деревянный ковш, обнаженная и тоже истекающая потом, с рыжеватыми спутанными волосами и обвисшей грудью, она уже начала сутулиться и как-то оседать книзу. «Ей бы следовало быть поосторожнее, – подумала Сэм. – Она легко может располнеть». Все признаки уже налицо: веснушчатая кожа выглядела жирной, слегка отекшей вокруг шеи, рук и бедер, а большие рубцы на животе от операции, уродливые и вытянутые, становились все заметнее.

Рови – подружка по всем шалостям и затеям в течение пяти школьных лет. Сэм была первой подружкой невесты на свадьбе Рови; та, как положено, подбросила букет, и Сэм поймала его, эта примета исполнилась: она познакомилась с Ричардом, и спустя восемь месяцев они поженились.

Рови. Ее жизнь текла легко. Дружки-приятели, замужество, дети, целых четверо, – и все без каких-либо усилий. Все у нее шло благополучно, ровно, как по линеечке. Рови воспринимала жизнь такой, какая она есть, и всегда все шло хорошо.

– Я чувствую себя виноватой, – как-то раз призналась она Сэм. – Не знаю, за что мне выпала такая прекрасная жизнь!

Ну, ясное дело, всегда существовало опасение, что вдруг грянет гроза или произойдет несчастье или даже трагедия, но пока что ничего такого не случилось. Единственная загвоздочка состояла в том, что у ее третьего ребенка обнаружилось косноязычие, которым пришлось заняться всерьез.

Сэм снова посмотрела на тело Рови. Ты начинаешь полнеть. Прекрасно, просто замечательно. Пройдет несколько лет – и ты станешь пухлой и будешь ходить этак вперевалочку.

О господи. Она почувствовала, как жар бросился ей в лицо от стыда за свое злорадство, – она что же, желает Рови стать жирной? Желает ей несчастья? Она на самом деле любит ее или чертовски ей завидует? Сэм пристально посмотрела на свое собственное тело – хорошая крепкая грудь, очень упругая. Ее-то грудь не станет вялой и обвисшей. Она посмотрела на свои бедра и ноги – стройные, поджарые, почти тощие, как и запястья.

Это все равно что трахаться со скелетом.

Ричард сказал как-то раз так, глядя на одну истощенную фотомодель, которая прошлась мимо них на пляже. Не подумал ли он так же и о ней? Господи, как же нелегко регулировать свой вес.

Огромная, жирная и очень неуклюжая женщина в купальной шапочке вошла в сауну, угрюмо кивнула им и принялась изучать термометр. «Тебе не стоит рисковать и добавлять хоть самую малость водички», – подумала Сэм, наблюдая за ней. Гигантские, словно стволы дерева, бедра, живот как у Гаргантюа, груди болтаются пустыми мешками. А задницы-то вообще никакой, только огромная складка отвисшей ткани на спине, спускающаяся до бедер. До чего бесформенная, словно Господь вывалил ее порцию земли, так и не закончив лепить ее.

Я ни за что не хочу выглядеть подобным, образом. Нет уж, спасибо. Даешь поджарую фигуру!

Они ныряли с пронзительным визгом, принимали душ, а эта Большая Туша следовала за ними по пятам, вынуждая их болтать ни о чем. Сэм показала Рови место, где у нее была обожжена нога от неосторожной восковой эпиляции, а Рови рассказала ей, как на Рождество они возили ребятишек кататься на лыжах и она посадила себе на задницу синяк, который вот только что сошел. А потом они оделись, пошли и набрали себе салатов из овощей с тунцом, приправленных не только бобовыми, стручками, фасолью, орешками, но и семенами и прочими непривычными вещами, и невозможно было понять, что это, отчего, по всей вероятности, их желудки будут бурлить и урчать весь день. Они уселись в тихом уголке, избавившись наконец от Большой Туши, и чокнулись стаканами с натуральным яблочным соком.

– Твое здоровье!

Обе улыбнулись.

– Господи, как будто вечность прошла, – сказала Рови.

– Ну, ведь мы не виделись с самого сентября.

– С сентября? Так давно?

– Еще до урагана. Я уверена.

– Время. Не понимаю, что с ним творится. У тебя новые часы? Они прелестны.

– Это Ричард подарил… чтобы повысить доверие улицы ко мне.

– Они просто великолепны. Бог мой, а знаешь, что мне сказала Сьюзи в прошлую субботу? Она сказала: «Не ходи ты со мной по магазинам, мамочка, ты только подрываешь доверие уличной публики ко мне». Одиннадцать лет. Ей всего одиннадцать лет!

Сэм ухмыльнулась:

– Это все коммерческая реклама.

А потом наступило молчание, продолжительное тягостное молчание. Сэм ушла в себя, мысли побежали одна за другой, и приподнятое настроение от новой встречи с Рови куда-то испарилось. Рови разломила свою булочку и аккуратно обмакнула кусочек в овощи. «Как сиделка, промокающая рану тампоном», – вдруг подумала Сэм и вздрогнула.

– А как там Ричард?

– О, он… ну, ты же знаешь. Отлично. Занят все время. Я…

Она покачала головой, уставившись в лицо Рови отсутствующим взглядом, словно в зеркало.

– О господи!

Рови заметила, что по щеке Сэм стекает тонкая струйка, а лицо искажено мученической гримасой, словно кто-то изо всех сил стягивает проволоку вокруг ее шеи; послышались прерывистые звуки сдавленного плача.

Они сидели в молчании, пока Сэм пыталась успокоиться. Она тоже разломила свою булочку, обмакнула кусочек в суп и почувствовала во рту острый вкус лука, помидоров и чеснока.

– Что случилось?

Сэм поболтала своей ложкой в чашечке с супом. Она не рассказывала об этом ни единой душе. Потому что… потому что она из-за этого чувствовала себя такой дурой. Быть может, Рови уже узнала каким-то образом и просто проявляла тактичность? И все остальные тоже: и Пирсы, и Гарфорс-Уэствордсы, и Пикерингсы, и… черт, черт подери, ах, черт подери. Она подняла взгляд:

– Эти ребята… ну, Родди и Гэй и вся их компания… каждый год в первую неделю января делают съемки в Шотландии. Ричард всегда ездит с ними. И в этом году он уехал, как обычно, не считая того, что спустя два-три дня после его отъезда, в воскресенье в шесть часов вечера мне позвонили из полиции. Я подумала, они звонят мне сообщить, что он умер или попал в аварию. Это было ужасно. Они назвали мне номер его БМВ и спросили, кто его владелец. – Она пристально посмотрела на озадаченное лицо Рови, а потом оперлась локтями о стол и наклонилась вперед, устраиваясь поудобнее. Теперь, когда она стала рассказывать об этом, она чувствовала себя гораздо лучше. – Его машина была припаркована под двойной желтой линией[9] у одной гостиницы в Торквэе с вечера пятницы. Они отбуксировали ее в сторону, и за ней никто не обратился, потому-то они и беспокоились, уж не угнана ли она.

Она лукаво посмотрела на Рови.

– Естественно. – Рови тоже ответила ей пристальным взглядом, и на ее лице забрезжило понимание. – О господи… Ты хочешь сказать, что…

Сэм кивнула:

– Да. Девица из его конторы… очень ловкая проходимка, занимается распространением американских облигаций. – Она уставилась в свою тарелку, поболтала в ней ложкой. – К сожалению, я сообразила не сразу. Решила, что автомобиль угнали да и бросили, ну, вот я и позвонила его дружкам – их телефон в Шотландии я достала у Джульетты – чтобы поговорить с ним. – Она покачала головой. – Можешь себе представить, какой дурой я себя чувствовала? Как униженно? Его друзья… наши друзья… они-то знали. И они покрывали его, словно компания ребятишек-школьников.

– Господи. Бедняжка ты, Сэм. Ты, должно быть, чувствовала себя абсолютной…

– Именно так.

– И что же сказал Ричард?

– Да немного.

– И он даже не заметил с вечера пятницы до конца дня в воскресенье, что его автомобиль исчез? Чем же, черт подери, он… – Рови остановилась на середине фразы. – О, Сэм, извини меня.

Сэм вздохнула:

– Я-то думала, что наш брак был… ну, понимаешь ли… чем-то совсем особенным, что мы с ним… что все шло… – Она скорчила гримасу и уставилась на скатерть. – Мне казалось, что мы, по крайней мере, уважаем друг друга. Что же просто… ну, я не знаю, то, когда и как он проделал это… время… я считаю, что Рождество – это время особенное. Я выгляжу смешно?