Питер Джеймс 5 страница

Один из многочисленных маленьких книжных магазинчиков она каждый день проходила мимо, не обращая на них внимания. Сэм посмотрела на часы. 9. 20. Подергала дверь и слегка удивилась, что та открылась. Сэм вошла в магазин. Свежий, девственный запах бумаги. Новые суперобложки, свежая печатная краска… Хороший запах. Книги. Она любила книги.

Высокий мужчина в черном трикотажном джемпере бесшумно скользил по полу в ее сторону. Голова его непрестанно, как у робота, поворачивалась туда-сюда. Он остановился недалеко от Сэм, наклонил голову и вопросительно приподнял брови. Он выглядел опрятным, тщательно вымытым, от него пахло хорошим мылом.

– Сны, – произнесла Сэм. – Я… – На какое-то мгновение она ощутила волнение. Мужчина заставлял ее нервничать. У человека с такой внешностью следовало бы спросить о полном собрании сочинений Марселя Пруста. – Меня интересует что-нибудь о снах.

– М-м-м. – Он развернулся и, описав широкую, плавную дугу, заскользил по полу, к ряду полок, на всех красовалась табличка со словом «Сны». – Вам нужно что-либо конкретное? – Он говорил намеренно приглушенным шепотом, как в публичной библиотеке, его дыхание отдавало запахом жевательной резинки из перечной мяты. Он провел пальцем вдоль переплетов, словно ласкал спину спящей девушки, потом остановился и слегка постучал по одной книге. Вытащил ее с полки и протянул ей. – Быть может, вот эта. Вы студентка?

– Нет, – ответила Сэм, смущаясь незаслуженному комплименту.

«Нет, но мне бы хотелось ею быть». Быть похожей на студентку, чувствовать себя столь же беззаботно, как они. И быть такой же молодой, как они. Вы ведь из Оксфорда, да? Это я-то? Да я обучалась в Университете Жизни. Вы знаете такой? Надо свернуть в первую улицу налево, как раз за Долиной Горьких Слез. Окончила курс у Томпсона. И о нем никогда не слышали? Ну как же, Дж. Уолтер Томпсон. Начинала секретаршей, потом назначили заведующей производством. Когда мне исполнилось двадцать шесть, я стала младшим поставщиком, звучит очень по-деловому, да? Ну а потом я все бросила по личным обстоятельствам. Да, да, теперь работаю снова. Работаю и вижу сны. Мне, кстати, приснился сон об одной авиакатастрофе… да вы, вероятно, читали о ней, ну, о той вот, в Болгарии. Я бы могла их всех спасти. Позвонить в эту авиакомпанию. НУ-КА, РЕБЯТА, ЖИВО ОТСЮДА ВСЕ – ЭТОМУ САМОЛЕТУ КРАНТЫ!

А вы бы так поступили?

«Черт подери! Я с ума схожу».

– Нет-нет… я… я совсем не профессионал. Я просто интересуюсь… м-м-м… интерпретацией снов.

Он вернул книгу на место одним касанием кисти и слегка изогнул спину.

– А-а-а… хм-хм… дайте-ка подумать… я полагаю, ну да, вот это, по всей вероятности, как раз для вас, – сказал он, будто был знаком с ней всю свою жизнь. Он вытащил тоненькую книжицу в бумажной обложке, на передней стороне которой было изображено глазное яблоко и какая-то рыба. – Ну да, вот эта. «О ЧЕМ В САМОМ ДЕЛЕ ГОВОРЯТ ВАШИ СНЫ».

Сэм мельком взглянула на заднюю обложку.

«Доктор Колин Хэйр читает курс психологии в Университете Хэлла. Он составил полный словарь по символике снов, тем самым сделав доступным для непрофессионалов Фрейда, Юнга и других знаменитых интерпретаторов снов».

А рядышком – цитата из газеты «Таймс»:

«Эта книга всегда рядом с моей постелью… первое чтение при пробуждении».

Она пробежала взглядом указатель, а потом пролистала книгу до страницы, озаглавленной «Самолеты», и стала бегло просматривать ее. «Полеты: страстное желание воспарить над землей, вырваться из привычной рутины. Эрекция и сексуальные фантазии. Самолеты могут быть уподоблены фаллосу, а также матке, женскому лону». Сэм пролистала еще несколько страниц. «„Плавание“ часто означает половой акт. Борьба с основными побуждениями или иными проблемами. Может также буквально выражать ваше беспокойство о том, как удержать голову над поверхностью».

Она снова вернулась к цитатам из рецензий на задней обложке и прочитала, чтобы увериться окончательно.

– Прекрасно, – сказала она. – Эту я возьму.

Выйдя из магазина, она обернула книгу в бумажный пакетик и положила в сумочку. Прошла через ряды еще закрытых палаток с безделушками и пересекла улицу, направляясь к конторе, расположившейся в узком здании, втиснутом между каким-то издательством и магазином хирургического оборудования.

На окнах первого этажа черные жалюзи с бегущей поперек, трепещущей на ветру целлулоидной ленточкой, а между рамами бесконечно повторяющаяся надпись: «Продукция Кена Шепперда». Она толкнула тяжелую, в стиле 20-х годов, оправленную хромом дверь и вошла в тишину просторного внутреннего дворика для приема посетителей.

Вдоль белых стен, словно причудливые современные скульптуры, громоздились части от автомобилей. Вот фрагмент капота «альфа-ромео». Хвостовая часть «фольксвагена»-«жука». Посетителям вместо стульев для ожидания в приемной предлагались старые кожаные автомобильные сиденья на чистеньких пластиковых подставках, и уж совсем по-идиотски, как всегда казалось Сэм, выглядел стол секретарши, поставленный позади рулевого колеса и части капота, отпиленной от белого «кадиллака-эльдорадо» с откидным верхом.

– Доброе утро, Люси.

Секретарша перестала печатать и подняла глаза. Затуманенный взгляд, модный мохеровый свитерок и неряшливый макияж. Она безуспешно попыталась убрать с лица буйные растрепанные волосы.

– Ах да, привет. – Она сделала паузу. – Да, доброе утро. О господи. – Она сонно улыбнулась. – Кто-то тебе звонил.

– Кто же именно?

Сэм понаблюдала, как Люси роется в кучке записок. Похоже, что она спала еще меньше, чем сама Сэм.

– Ага, это где-то здесь… да-да. Роб Кемпсон из компании «Достойно похвалы»… хочет, чтобы ты подъехала ненадолго… либо… – Она всмотрелась в эту записку. – Да-да, утром в понедельник или во вторник. Не могла бы ты позвонить ему как можно скорее? Так… О господи… пока что ничего другого нет.

Сэм взяла листок и прищурилась. Глаза слегка побаливали, их резало и от хлорки после бассейна, и от усталости. Она прошла мимо восковой фигуры Кена в натуральную величину, неуклюже рассевшуюся на плетеном стульчике позади Люси. Эта фигура как бы контролировала его торговый центр, наблюдая за всеми из-за газеты «Дейли мейл», которая ежедневно менялась. Сэм озабоченно посмотрела вниз, как она всегда делала, чтобы проверить, не сыграет ли он опять злую шутку, усевшись там собственной персоной, что он однажды и проделал. Создатель этой восковой скульптуры хорошо уловил детали: рубашка из грубой хлопчатобумажной ткани, вьющиеся, начинающие немного седеть волосы, чуть небрежное выражение слегка помятого лица, словно говорящее: «Скорее я в один прекрасный день изменю мир, прежде чем он изменит меня». Полное совпадение всего облика Кена, только вот безжизненные глаза таращились бессмысленно, в отличие от его настоящих пристальных голубых глаз.

Как говорится, зеркало души. Странная это штука – глаза.

Восковой блеск кожи тоже не напоминал настоящего Кена. Не хватало также запаха табака, волос, одежды и, конечно, алкоголя. Эта скульптура ничем не пахла, к ней холодно прикоснуться, она была блестящей и жесткой.

Вот так он и будет выглядеть, когда умрет.

Сэм поднялась по нарядной лестнице, мимо новых фрагментов автомобилей – задней части старого лондонского такси, вделанной в стену вместе с дверью, отодвинутой так, что при желании можно посидеть в нем, и мимо ребристого темно-голубого капота «бугатти», прикрепленного к стене кожаными ремнями.

Здание было трехэтажным, плюс еще и подвальный этаж. Кабинет Кена располагался на самом верху, под скатами крыши, а его бильярдная комната, служившая им также для просмотров, находилась в подвальном этаже. Кабинет Сэм был на первом этаже, а немного подальше крохотная комнатка Драммонда, их посыльного.

Сэм пересекла лестничную площадку и вошла в кабинет, выдержанный в черно-белых тонах, она делила его с их агентом по печати, Клэр, сидевшей сейчас за своим письменным столом в густой сладковатой духоте сигаретного дыма.

– Доброе утро, Клэр.

У Клэр была доводящая до бешенства привычка никогда не говорить «Доброе утро». Порой она даже не поднимала взгляда, а если Сэм приходила первой, то Клэр просто молча входила и садилась. Но сегодня, отбросив назад с круглого, напоминавшего глину лица короткие завитые волосы, она даже улыбнулась. Эта ее любимая улыбка обозначала, что есть дурные новости.

– Вы даже не догадаетесь, в чем дело!

Сэм посмотрела на нее сверху вниз и подняла брови. Клэр, казалось, получала удовольствие, сообщая о новых проблемах.

– Жирафы! Ему нужны четыре жирафа!

От сигаретного дыма глаза у Сэм стало резать еще больше, а ее палец болел просто невыносимо.

– Кому нужны четыре жирафа?

– Кену.

– Он что же, открывает зоопарк?

– Не знаю. – Клэр покачала головой. – Я сдаюсь. Я в самом деле сдаюсь. Ну где, черт подери, я ему достану четырех жирафов?

– У Хэрродсов, – ответила Сэм.

Воспользовавшись кратковременной ошеломляющей тишиной, воцарившейся после ее замечания, Сэм пролетела мимо стола Клэр к своему безопасному убежищу у окна. И ближе к воздуху, к свежему воздуху, каким бы холодным он ни был. Она толкнула оконные створки наружу и внимательно посмотрела на улицу.

– У Хэрродсов? – переспросила Клэр.

– Ну да. Они продают все на свете. – Сэм наблюдала, как один из участников рождественского представления, одетый в черное, сидел на кромке тротуара и пил кофе из термоса. Потом она повернулась и села за свой письменный стол. – Попробуйте обратиться в какую-нибудь из компаний фирмы «Познание», занимающихся животными, – сказала она, пододвигая к себе телефон и свободной рукой перебирая свою корреспонденцию.

– Есть еще одна проблема. Это уже просто катастрофа. Полярная ночь!

– Медведи, что ли? – поинтересовалась Сэм, нажимая на кнопки телефона.

– Нет! Мрак. Ну, полярная ночь. Неужели никто не представляет?

– Чего не представляет?

– Цену, которую мы уплатили за снимки для этих рыбных палочек – ну, вы же знаете, эти «Суперпалочки» – там, где траулер проходит мимо айсберга. Ну, в Арктике, помните?

Сэм кивнула, прислушиваясь к голосу в телефонной трубке.

– Извините, могу ли я поговорить с Робом Кемпсоном?

– Это и есть полярная ночь. Мрак! Никто даже и не подумал об этом.

– Не могли бы вы передать ему, что я ему звонила, как он и просил? Я буду здесь еще полчаса, а потом снова вернусь во второй половине дня. – Она подняла взгляд на Клэр. – Телестудия, Клэр. Надо снимок сделать в телестудии.

– Нет, требуются натурные съемки. Этому клиенту приспичило именно Арктику. – Она закурила новую сигарету и рукой отогнала дым прочь. – Я просто не знаю. Я сдаюсь. Я в самом деле сдаюсь.

Дверь открылась, и в комнату приковылял Драммонд, высокий, худой, сутулый и вечно полусонный, умудряющийся, как лунатик, удерживать равновесие под углом.

– Новый рекламный ролик, – сказал он и шмыгнул носом, озираясь кругом так, словно только что вышел в открытый космос. Он протягивал твердую пластиковую коробочку серого цвета. – Куда вам его положить?

– Там должна быть реклама БМВ, так ведь, Драммонд? – спросила Сэм.

Он кивнул и снова принюхался.

– И еще бакарди.

– Положи здесь, я хочу его посмотреть. Нам с Кеном надо будет его проверить.

– Ты знаешь что-нибудь насчет жирафов? – спросила Клэр.

– Жирафов?!

– Да-да, жирафов.

Драммонд озадаченно вытаращился на нее, с его носа, свидетельствующего о пристрастии к кокаину, упала капелька.

– Они мало спят.

– Спят? – переспросила Клэр.

– Да, спят всего примерно полчаса за ночь. Это показывает, что они не очень-то умны.

– А ты что же, специалист по снам, Драммонд? – удивилась Сэм.

– Я-то? – Он поглядел вокруг себя, словно бы проверяя, тот ли он Драммонд, к которому она обращается. – Загадочная это штука – сны. Тяжелые нагрузки. Внутреннее пространство…

Он нахмурился, положил кассету на письменный стол Сэм и побрел прочь.

– Миссис Вульф говорит, что будет плохой месяц, – сказала Клэр.

– Вульф? [3] – рассеянно переспросила Сэм. – Волки, жирафы. Кажется, сегодня утром тут вокруг уйма зверей.

– Это моя предсказательница. Миссис Вульф.

Клэр взяла телефон и начала набирать номер. Сэм вышла в коридор и стала из кофеварки наливать себе чашечку. Она сдула в сторону пенку, отпила немного и вернулась в свой кабинет. Тут же позвонила Кену по внутренней связи.

– Через пять минут нам надо уезжать. Мы должны быть в монтажной в половине одиннадцатого.

– А я думал, что мы будем монтировать здесь.

– Хоуксмуир всегда хочет видеть первым готовый материал на монтажном столе. Ты предпочитаешь прогуляться или мне вызвать такси?

– Пройдемся пешком. Я тебя захвачу, когда буду спускаться вниз.

Сэм посмотрела на Клэр:

– А вашей предсказательнице можно верить?

– Да, она очень надежная. Предсказала мне, что мы с Роджером расстанемся.

– А она когда-нибудь предсказывает вам хорошие новости?

– Иногда. – Клэр улыбнулась и пристально посмотрела в потолок, ее глаза словно ушли в глубину глазниц и потускнели, будто она собиралась впасть в транс. – Иногда она предсказывает мне очень хорошие новости.

Они стояли в небольшой монтажной комнате без окон, среди стеллажей с фильмами в жестяных коробках. Повсюду свисало множество исписанных маркировочной авторучкой целлофановых ленточек и липких ярлычков, прикрепленных ко всему, что было на виду. Сэм с Кеном смотрели на небольшой экран на монтажном столе.

Тони Райли, их редактор, выключил верхний свет, и аппарат закрутился, зажужжал, тихонько пощелкивая. На экране показался капот автомобиля кремового цвета, длинный, шикарный, старомодный. Вот появилась чья-то рука и включила радиоприемник на приборной доске.

«Я в раю… я в раю… я в раю…». Сэм мысленно напевала слова песенки, которую еще не записали, ее четкий ритм будет сопровождать эти кадры. Камера отъехала назад, за рулем оказался молодой, очень модно одетый мужчина, едущий в ночи на большом «мерседесе» выпуска 50-х годов, с откидным верхом. Он барабанил руками по рулю в такт музыки и вел машину очень медленно, с этакой «ползучей» скоростью. Камера дала его лицо крупным планом, гладкое, самоуверенное, самовлюбленное, а потом переместилась вперед. Какая-то длинная узкая улица, фешенебельные дома с распахнутыми дверями по обеим ее сторонам.

Из каждой двери появлялась фривольно одетая девушка. Мужчина медленно проезжал мимо, внимательно разглядывая их, а они приближались, игриво прикасались к автомобилю руками, ногами, веточками растений, слегка приподнимали платья и демонстрировали чулки и подвязки. Мужчина вертел головой по сторонам, мурлыкая эту мелодию.

«Я в раю… я в раю… я в раю…»

Затем смена кадров, и вот уже на экране больничная койка, на которой лежит мужчина, а два санитара в белых халатах катят ее через улицу. Игривые девушки отскакивают в ужасе, когда койка проезжает мимо них, в молчаливом оцепенении наблюдая, как она останавливается около того же «мерседеса». Камера резко взмывает вверх и приближает изможденное лицо безнадежно больного молодого человека. В нем едва можно узнать того самоуверенного мужчину, который ехал на «мерседесе».

«Небеса или ад…» Эти слова автоматически пронеслись в ее голове. «Не перекладывайте выбор на другого. Пользуйтесь презервативами». Камера проезжает мимо койки и снова показывает брошенный «мерседес», пылающий на обочине дороги. А впереди вдоль улицы горят другие автомобили, и языки пламени вырываются из окон домов.

Аппарат с щелчком отключился, зажегся верхний свет. Молчание. Всегда это проклятое молчание. Первый режиссерский монтаж. Кен Шепперд так и предсказывал. Ну как же, режиссер, награжденный международными призами. Гонорар берет по двадцать тысяч.

Молчание затягивалось. «Мы уложились в бюджет, – думала Сэм. – Это моя заслуга. Кена надо держать в ежовых рукавицах, не то он за милую душу развеял бы все по ветру и лишил нас прибыли. Нет, в этом деле следует быть святее самого папы римского».

Том Хоуксмуир, высокий и мрачный сочинитель рекламных текстов, с короткой стрижкой светлых волос, которая молодила лет на двадцать его подпорченное пьянством лицо, тоже молчал. Молчали и Юэн Драйвер и Бентли Хьюз. Творческая группа посредников.

Первую ракету выпустил Хоуксмуир:

– Похоже, этот «мерседес» взят, черт подери, из какого-нибудь демонстрационного зала.

– А вот девушка, с горжеткой… не дать ли вам ее крупным планом, Кен, когда она забирается на капот и пытается этак очень живописно растянуться, а? – предложил Бентли Хьюз.

– Мы это не пробьем через руководство телекомпании и через миллион лет, – ответил Кен.

Мужчины зажгли сигареты. Кен, Том, Тони Райли. Трое из шести курили. Сэм тоже захотелось сигаретку. Очень захотелось. Дым защекотал в носу, и она чихнула. Потом открыла свою сумочку и порылась там, ища носовой платок, но его не оказалось. «Странно», – подумала она, продолжая рыться, расстегивая «молнии» на внутренних карманчиках, проверяя и их тоже. Она отчетливо помнила, что брала носовой платок, тот, на котором были вышиты ее инициалы, она могла бы поклясться, что клала его в свою сумочку.

– Эти вот девицы, – продолжал Хоуксмуир, – они просто не похожи на проституток. Они выглядят как миленькие молодые девочки в забавных платьицах, живущие по соседству.

– Я полагал, что именно в этом вся суть, – ответил с нажимом Кен.

– А в сценарии сказано: проститутки. Шлюшки. А не маленькие девочки, ради смеха нацепившие пышные украшения своих мамаш. – Хоуксмуир внимательно смотрел на Сэм. – А вы-то что думаете об этих девушках, Сэм? Считаете, что они сексуальны? – Он одарил ее мерзкой, плотоядной улыбочкой. – Что одни женщины в других находят сексуальным?

– Я всегда полагала, Том, что задача коммерческой рекламы – это заинтересовать подростков, – заговорила она, заметив про себя, что ей уже слишком долго приходится прилагать усилия, чтобы оставаться спокойной. – Я не думаю, что многие подростки ходят к проституткам. Они спят с девушками, живущими по соседству, и считают, что это безопасно. Мы постарались использовать девушек, которые, как нам казалось, вызывают интерес у подростков и мужского и женского пола.

– Давайте-ка вернемся назад, к той девушке с горжеткой.

– А давайте еще разок прокрутим весь ролик.

– А давайте-ка пописаем, – предложил Кен, когда они брели обратно по Уордаур-стрит.

День выдался хороший, ясный и бодрящий, несмотря на холодный, резкий ветер. Они нырнули в тратторию. Было рано. Чистые розовые скатерти и сверкающие столовые приборы, свежие палочки в упаковке – все аккуратно, не тронуто.

Сэм все еще чувствовала себя не лучшим образом, когда в седьмом часу уходила из конторы. Специфический привкус напитка из тмина, который они выпили вместе с кофе, до сих пор ощущался во рту. Она попыталась подсчитать, сколько же всего они приняли. Так… Две бутылки вина, а может быть, и три, потом ликер, как минимум по две рюмки… «Тебе надо прочистить голову», – сказал ей Кен.

Ну и как, прочистила? О господи. Она напрягла глаза, прищурилась, и все огни раннего лондонского вечера сместились влево. В животе стояла тупая боль, голова тоже болела, словно посередине лба провели книзу острым ножом для сыра. Ее слегка мутило от слишком большого количества выпитого кофе.

Она споткнулась о камень мостовой и неуверенной походкой побрела к автостоянке. На улице от резкого холодного воздуха ей стало хуже. На мгновение в голове промелькнуло, стоит ли ей в таком состоянии садиться за руль? Она приостановилась немного и наконец решила, что явно не стоит. Выйдя на свет, увидела знак «ТАКСИ» и заковыляла вперед с поднятой рукой.

– Улица Уоппинг-Хай, – назвала она водителю. – Дом 64.

Интересно, достаточно ли внятно она произнесла эти слова. Заднее сиденье, казалось, приподнялось навстречу, прежде чем ей удалось добраться. Она глухо шлепнулась на него. Забвение. На какое-то время там, в ресторане, наступило забвение, и это ощущение было приятным, просто изумительным, ей казалось, что она стоит на вершине мира.

Кен не смеялся над ее сном. Он явно заинтересовался, а потому хотел услышать все, что она могла припомнить, помогал сравнить с теми событиями, о которых сообщалось в газетных новостях, по телевидению и радио. Нет, он не знал, как объяснять это, но верил ей. «Совпадение», – решил он в конце концов, пытаясь успокоить ее. Хорошо уже то, что ей поверили.

А теперь забвение почти развеялось, и она вспоминала об этом снова. Она посмотрела в окно машины на рекламный щит продавца газет, тускло освещенный уличным фонарем, прислушалась к дребезжанию двигателя такси, пережидавшего, чтобы выехать на Стрэнд.

АВИАКАТАСТРОФА – ОШИБКА ПИЛОТА!

Ну да. Теперь они тоже это знали. Им бы следовало позвонить ей, и она бы рассказала им. Все эти ужасающие подробности. Она? Ну разумеется, а что вы хотите знать? Я ведь была там. Отчет свидетельницы!

Говорит Сэм Кэртис[4]. Десятичасовые новости. Из Болгарии.

Она откинулась на спинку сиденья, глядя на проносящиеся мимо уличные огни, которые мигали, ослепляли и исчезали. Светились витрины магазинов с манекенами, отбрасывая тени на тротуар, по которому торопились люди, борясь с холодом, мелким дождиком, со временем… «Видят ли и все они сны? » – подумала она, испытывая внезапный приступ тошноты. С трудом сглотнула, задержала дыхание, и приступ прошел. Сэм закрыла глаза и погрузилась в свои мысли.

Вдруг она заметила, что такси остановилось.

– Вам 64-й? – спросил чей-то голос.

Она в замешательстве открыла глаза, мигая в темноте, ощущая страшный груз усталости, настолько тяжкий, что казалось, не хватит сил выбраться из такси. Взглянула на красные цифры счетчика. 3 фунта 75 пенсов. Вытащила банкноту из своей сумочки и протянула ее через стекло оконца.

– Пусть будет четыре фунта пятьдесят.

Он взял банкноту, какое-то мгновение посидел в молчании, потом повернулся и бросил ей что-то обратно через стеклянную перегородку.

– Я бы предпочел получить деньги.

Она почувствовала в руке тоненький, жесткий кусочек карточки.

– Что это? – спросила она.

– То, что вы мне дали.

– Я вам дала… – Она замолчала, снова прищурилась, когда включился внутренний свет, и пристально посмотрела на то, что держала в руке.

Оранжево-белый посадочный талон авиалинии с напечатанными на ней словами «ЧАРТЭЙР» и номером, слегка наискось, его впечатали позже – 35А.

– Я не… это же… я не давала этого вам… я…

Совершенно ошарашенная, она подняла взгляд, пытаясь разглядеть в темноте лицо таксиста. Вдруг в его кабинке тоже зажегся внутренний свет, и она смогла рассмотреть его.

Она почувствовала, как волна ужаса приподняла ее с сиденья и тяжело опрокинула на пол, где она осталась лежать, совершенно уничтоженная, не желающая верить в происходящее, не в силах оторвать взгляд от посадочного талона. Окончательно сбитая с толку, продолжая дрожать, она наконец осмелилась поднять взгляд на лицо в капюшоне, уставившееся на нее. Через щелочки-прорези она видела злорадно ухмыляющийся рот и один глаз; вместо второго глаза не было ничего, только мертвенно-бледная, с кровавым оттенком пустая глазница с завернутыми вовнутрь ресницами.

Время остановилось.

Сэм видела эту улыбку, эту ненависть, эту решимость. О господи, ну кто-нибудь там, помогите же мне! Ну, пожалуйста!

Она бросила быстрый взгляд через окно такси в темноту, соображая, сможет ли она сбежать от него. Тихая улица с узкими улочками и заборчиками-времянками вокруг строек, пустые дома. Если он схватит ее, то сможет запрятать в любое место на этой улице, и ее не найдут несколько дней.

А он довольно хихикал, упиваясь своей коронной шуткой, ухмылялся, с издевкой наблюдая за ней.

Сэм уставилась на посадочный талон, потом отвела взгляд, пытаясь понять что-то, заставить свой мозг работать нормально, вникнуть в смысл происходящего. Она ведь ехала в такси. Значит, она в безопасности. Так ли?

Она выбросила вперед руку и изо всех сил потянула за ручку дверцы. Но та даже не дрогнула.

Тогда она налегла на ручку всем своим весом. Никакого результата. Рассерженно посмотрела на него, он захохотал во все горло. На коленях она подползла к окну и попыталась оттянуть книзу стекло, но металлическая защелка отскочила вверх, поцарапав ей палец. Она ринулась к противоположной стороне и подергала ручку другой дверцы. Но уже заранее знала, что ручка не поддастся. Сэм отползла обратно, снова вцепилась в ручку первой дверцы и принялась бешено трясти ее.

– Помогите! Выпустите меня! Выпустите меня!

– Мадам?

– На помощь!

– Мадам?

Она снова стала дергать ручку.

– Мадам? С вами все в порядке, мадам?

Озадаченный, мягкий голос прорезался сквозь темноту.

– Мадам?

Она внимательно посмотрела, щурясь на круг оранжевого света. «Уличный фонарь», – подумала она.

– Мадам, с вами все в порядке?

Она услышала, как работает мотор такси, и какой-то усатый мужчина с добрым лицом, в шапочке с козырьком озабоченно взирал на нее с водительского сиденья.

И внезапно Сэм поняла, что лежит на полу, ощутила его вибрацию, почувствовала запах резинового коврика, цепко держась за ручку дверцы.

– Я… – Ее голова кружилась в полном смятении, и на мгновение она подумала, что вот-вот потеряет сознание. И крепко-накрепко зажмурила глаза, потом открыла их снова. – Извините, – выдавила она. – Я… была… я…

Он обошел вокруг, открыл дверцу, а потом помог ей подняться на ноги и выбраться из такси.

– Я было подумал, что вам снится страшный сон.

– Извините, – повторила она, чувствуя себя все более глупо по мере того, как к ней возвращалось сознание. – Я заснула… Мне приснился… сон. Сколько я вам должна?

– Три семьдесят пять, – ответил он. – Вы не хотите, чтобы я довел вас до двери?

«Три семьдесят пять, – подумала она рассеянно. – В точности так, как в этом сне».

– Нет-нет, все отлично. Со мной все в порядке, благодарю вас. – Она вручила ему пятифунтовую бумажку. – Пускай будет четыре пятьдесят… – Она поколебалась. – Не беспокойтесь. Оставьте себе сдачу, пожалуйста.

Она повернулась и поспешила вверх по ступенькам крыльца, потом услышала щелчок, значит, она пересекла луч фотоэлемента, и тут же бесшумно и послушно включился свет. Сэм набрала код замка и обернулась. Сквозь темноту вглядывалась в лицо водителя: он сбросил показания счетчика, выключил внутренний свет и поехал.

Она стояла, дожидаясь, пока он отъедет. Ее до сих пор колотила дрожь, и страх сковывал сознание.

Тень женщины упала на могильную плиту, заслонила тусклый отблеск света из отдаленного окна церкви. Ветер сотрясал деревья, гремел сучьями, словно костями, донося отзвук церковных гимнов, исполняемых хором. Женщина тяжело дышала.

Высокая, ширококостная, лет семидесяти с небольшим, она не привыкла бегать, и ей понадобилось некоторое время, чтобы перевести дыхание и подождать, пока успокоится боль в груди. Наконец волнение, бурлившее в ней, как в паровом котле, улеглось, и она смогла заговорить.

На могильной плите была выбита надпись:

«БИЛЛИ ВУЛЬФ. 1938–1964»

Колеблющаяся тень женщины на мгновение то заслоняла надпись, то снова открывала ее.

Женщина, по обыкновению, опустилась на колени, плотно закрыла глаза и пробормотала быструю вереницу невнятных молитв. Она раскачивалась взад-вперед, бормоча все быстрее и быстрее, пока ее слова не превратились в сплошное заупокойное причитание и крупные слезы не полились из глаз, ослепляя. Потом она замолчала, плотно сожмурив веки, но уже больше не было сил сдерживать волнение. Она открыла глаза и поднялась.

– Я принесла тебе подарочек, Билли, – промолвила она с гортанным среднеевропейским акцентом. – Да, ты будешь очень доволен мной. Уж так доволен! Я знаю, что ты будешь доволен. Посмотри-ка, Билли!

Она достала носовой платок из своей старой, потрепанной сумочки и протянула его к могильному камню.

– Это ее, Билли! Он подойдет, не так ли? – Она просияла. – Я знаю, что ты останешься доволен. Так долго пришлось искать ее. Ее ведь удочерили дядя с тетей. Они поменяли ее имя и увезли далеко-далеко отсюда. Но мы отыскали ее. Эту маленькую сучку. Теперь все в порядке, Билли. – Она еще раз приподняла носовой платок, улыбнулась ему, а потом сложила его и аккуратно убрала в свою сумочку. – Мы получили все, Билли. И теперь получим и ее тоже.

– Эй, посмотрите! «Феррари», ух ты! Давай быстрее, догони его, мамочка! У-у-у!

Красный спортивный автомобиль скрылся из глаз.

– Мамочка, почему ты едешь так медленно?

– 80 миль, тигренок.

– Ну, не очень-то быстро.

– На 10 миль больше допустимой скорости.

– Выходит, вон тот мужчина нарушает закон?

– Конечно.

– И папочка нарушает закон. В прошлую субботу он ехал со скоростью 135 миль. Эй! А вот и папочка! Ух ты!

Сэм мельком взглянула на сына в зеркальце заднего обзора «лендровера», Ники прижался лицом к стеклу.

– Нет, не папочка, – сказал он. – Просто машина похожа. Кроме того, папочка ездит быстрее. А почему мы сворачиваем?

– Нам надо заехать за покупками.

– Да ну! А тебе нравится делать покупки, Хэлен?