Ирина Павская 10 страница

Звонок в дверь, хотя и был ожидаем, все равно полоснул по нервам электрическим разрядом. Стараясь выглядеть спокойной и уверенной, я распахнула дверь. За ней возвышался безупречный господин Хитрик. Костюм долларов за восемьсот, туфли за триста, в руке зонт‑ трость и солидный кожаный «дипломат». Не пошлый Китай и даже не сомнительная Турция, а добротная Европа. Выражение лица — «половина сахар, половина мед», как любят приговаривать азиатские рыночные мужички, расхваливая свои дыни. Ни дать ни взять — сердечный дядюшка пришел навестить свою любимую племянницу после долгой разлуки. Сейчас из чемоданчика начнет доставать подарки. Ох, переигрывает! Наверное, тоже нервничает. Эта сусальность нам ни к чему. Я нарочито сухо поздоровалась и впустила Льва Наумовича в прихожую. Он моментально врубился и тут же придал своему лицу вежливо‑ деловое выражение. Ничего личного — только бизнес. Секунду я колебалась: стоит предложить ему кофе или обойдется? Пожалуй, обойдется. Но формальную вежливость решила соблюсти: зачем раньше времени настораживать визитера?

— Присаживайтесь, Лев Наумович. — Я поправила диванную подушку и незаметно нажала кнопку диктофона, который она скрывала.

— Ну что, Серафима Александровна, надеюсь, ваши планы не изменились?

— В общем, нет.

— Что значит «в общем»? — внезапно занервничал Хитрик.

— Так, к слову пришлось. А деньги при вас? — перевела я разговор на более понятный предмет.

— Разумеется, как договаривались. Только, уж извините, мне сначала хотелось бы взглянуть на картину.

— Нет проблем! — Я полезла под кровать и вытянула оттуда так тщательно упакованный накануне сверток.

Глаза покупателя вспыхнули странной смесью алчности и насмешки.

— Голубушка, вы что, до сих пор держите портрет в раме? Гораздо проще было бы вынуть холст и скатать его в аккуратный рулон. Удобно, и меньше внимания привлекает.

— Простите, я не привыкла выдирать полотна из рам. У меня совсем небольшой опыт торговли музейной живописью, — не удержалась и съязвила я.

— Лиха беда начало, — пробормотал Лев Наумович. — Впрочем, ближе к делу. Как вы понимаете, я хотел бы взглянуть на полотно.

— А я хотела бы вначале пересчитать деньги. Если что‑ то будет не так, то не стоит и распаковывать. А то потом очень хлопотно снова все увязывать.

Губы Хитрика пренебрежительно скривились. Боже, как утомительно иметь дело с дилетантами — так и читалось на его лице. Он не спеша щелкнул замками «дипломата».

— Вот, как и условились — сто пятьдесят тысяч рублей.

Увесистые пачки, скрепленные банковскими ленточками, перекочевали на стол. Кучка получилась так себе, небольшая. Надо было запросить больше. Рядом с деньгами мой гость небрежным жестом водрузил плоскую бутылочку с дорогим коньяком.

— Удачную сделку полагается обмыть, не так ли?

Я промолчала и начала сосредоточенно разрывать обертки денежных «кирпичиков», кожей чувствуя, как пренебрежение Хитрика перерастает в глубокое презрение. Плевать! Жадная и недоверчивая провинциалка, битая жизнью, все проверяет на ощупь. И все‑ таки денег было много. Я такую сумму отродясь не пересчитывала, а потому постоянно сбивалась и начинала снова.

Лев Наумович откровенно скучал и нетерпеливо перебирал ногами. И тут в напряженной тишине, прерываемой лишь тихим шелестом купюр, раздался еще один звонок в дверь. Хитрик буквально подскочил на стуле и изумленно уставился на меня:

— Вы кого‑ то ждете?

Я неопределенно пожала плечами и направилась в прихожую. Покупатель картины с силой вцепился в мое плечо:

— Куда? С ума сошла! Сделай вид, что тебя нет дома. Не хватало, чтобы какой‑ нибудь идиот нас здесь застукал. — От волнения он перешел на грубое «ты».

Звонок повторился.

— Придется открыть. Сидите тихо. — Я освободилась от его цепкой лапы, кинулась к входной двери и, не давая Хитрику опомниться, щелкнула замком.

Еще один любитель живописи, мсье Селье, шагнул в мою прихожую, деликатно стряхивая с куртки несуществующие дождевые капли. Судя по сверкающим ботинкам, всего‑ то и дел было — перескочить из салона автомобиля в подъезд. В отличие от Хитрика сдержанный иностранец не стал корчить преувеличенно любезную мину. Так, легкое оживление на сухощавом лице, которое можно списать на счет внезапной грозы.

Селье вежливо поздоровался и остановился в прихожей, терпеливо ожидая моего приглашения войти в комнату. Я аккуратно закрыла за Мишелем дверь, не забыв поддеть ногтем «собачку», чтобы английский замок не захлопнулся. Наглухо запертая дверь не входила в мои планы.

Ну вот, вся компания в сборе. Можно начинать торги.

— Прошу вас, господин Селье, проходите! Познакомьтесь — Лев Наумович Хитрик.

Сказать, что мои гости пришли в замешательство, — значит ничего не сказать. По их остолбенелому виду я сделала следующие выводы: первое — они знают друг друга, второе — встреча неожиданна для обоих и, наконец, третье — для обоих же неприятна.

Первым пришел в себя Хитрик:

— Голубушка, что это за сюрприз? Я ведь вас, кажется, предупреждал насчет фокусов. — Голос потерял всякую ватность и заскрежетал, как ржавое железо.

— Никаких фокусов, дорогой Лев Наумович. Просто я узнала, что на картину есть еще один претендент. Грех было такой шанс не использовать. Вот я и хочу выбрать более выгодный для себя вариант. Но пусть все будет по‑ честному, хотя, согласитесь, в нашем случае это выражение звучит несколько странно. И хочу заметить, что господин Селье предложил за картину значительно, я подчеркиваю — значительно большую цену. Поэтому картина, Лев Наумович, будет ваша только в том случае, если вы увеличите свою сумму.

Хитрик выслушал мою тираду с каменным лицом, секунду помолчал и вдруг весело расхохотался. Такой реакции я совсем не ожидала.

— Ну и дура же ты. Жадная дура. Ты что же, не шутя, решила, что я с тобой буду торговаться? Я?! Оставь эти штучки для господина француза. Хотел я тебя, телку бестолковую, пожалеть, без пыли все уладить. Даже деньжат на твою убогость подкинуть. Так вот, моя дорогая, ничего теперь не получишь. А картину я просто так заберу.

Селье дернулся всем телом, но Хитрик сделал рукой предупреждающий жест:

— И не вздумайте рыпаться. Внизу мои ребята. — Он достал из кармана маленький мобильный телефон. — Сейчас я спокойно уйду с картиной и деньгами, а вы можете распить коньяк за мое здоровье. Кстати, отличного качества напиток.

Он опять хохотнул.

— Мне почему‑ то кажется, что в милицию никто не побежит, а? А вы с Васей придурки, — продолжал Лев Наумович, повернувшись ко мне, — кто так серьезные дела делает? И передай своему плотнику: пусть скажет спасибо, что жив остался. И ты тоже уши прижми и моли бога, чтобы у меня было хорошее настроение. А иначе…

Хитрик не договорил, что иначе. В прихожей послышалось легкое движение. Ну наконец‑ то!

Я с надеждой и облегчением обернулась к двери и… превратилась в соляной столб. Это были совсем не те, кого я рассчитывала увидеть. На пороге стояла дама в черном. Живая, из плоти и крови. Волосы были подобраны точно так же, как на портрете, темные глаза горели злым огнем, легкий румянец пятнами выступил на смуглой коже.

Мне хотелось ущипнуть себя. Но я не могла даже пошевелиться от изумления. В руке дама сжимала маленький блестящий предмет, напоминающий пистолет. Мамочки родные, это и в самом деле был пистолет! Мне уже не хотелось ущипнуть себя. Мне хотелось упасть на пол и заползти за диван.

— Спокойно, Лев Наумович, быстро звоните своим мордоворотам, чтобы они убрались из подъезда. И из двора тоже. Да поживей, пока я вам тупую башку не продырявила, — скомандовала она и навела оружие на Хитрика. — Учтите, я не шучу!

Тот, не сводя глаз с пистолета, стал давить на кнопки телефона.

— Желудь, все в порядке, можете ехать. Нет, вы мне сегодня больше не понадобитесь. Я сказал — нет! — не выдержал и сорвался на крик Лев Наумович.

— Очень хорошо. — Дама поправила выбившуюся из прически прядь, продолжая наставлять пистолет. — Дайте‑ ка мне сюда ваш мобильник.

Она схватила черную матовую трубку, бросила на пол и с неожиданной силой ударила по ней каблуком. Во все стороны брызнули пластмассовые осколки.

— Свой коньяк можете выпить сами. А мы уходим. Миша, забери картину.

— Мадам Селье, вы поступаете неблагоразумно. Вам все равно не удастся вывезти полотно из страны. А у меня связи. Мы могли бы договориться. — Лев Наумович пытался восстановить утраченные позиции.

— Господин Хитрик, вы — подлый и бесчестный человек. И ни о чем я с вами теперь договариваться не собираюсь. Эта картина по праву принадлежит моей семье. Предоставьте нам самим решать свои проблемы.

Мне казалось, что я смотрю кино. Тем более что никто не обращал на меня никакого внимания. Я была для спорящих чем‑ то вроде мебели. Похоже, они даже забыли, что находятся в моей квартире. Мишель Селье аккуратно обошел меня и потянулся к упакованному полотну.

И тут произошло неожиданное. Муся, которая все время, пока бушевали страсти, спокойно дремала в кресле, вдруг проснулась, выгнула спину и прыгнула прямо под ноги даме. Та от неожиданности отшатнулась, да так неудачно, что наступила моей любимице прямо на ее пушистый хвост. Кошка дико заорала и метнулась серой молнией под шкаф. В тот же момент Хитрик, оправдывая свою фамилию, со скоростью, не уступающей Мусиной, бросился на даму и выхватил у нее пистолет. Ситуация опять кардинально переменилась, уже в который раз за сегодняшний вечер. Торжествующий Лев Наумович с пистолетом в руке явно собирался взять реванш за все.

— Та‑ ак, — протянул он сладострастно, — что вы теперь запоете, уважаемая? Ай, ай, какая незадача! Хотели портрет вернуть? Семейная, говорите, реликвия? Так ведь мы вопросы реституции не решаем. У нас, голубушка, не Латвия и не Литва. И ваша картина — давно государственное имущество или, если хотите, достояние. А вы решили им преступно завладеть. Фу, как некрасиво! И чем же вы благородней и честней меня, позвольте спросить? Да только одно не учли: вы — в гостях, а я — дома. Здесь меня никому не переиграть. Так что погостили, развлеклись и отправляйтесь в свою Францию. А то как бы чего дурного не случилось. Страна, знаете ли, дикая, люди нецивилизованные. А насчет картины успокойтесь: как говорит мудрая русская пословица, что с возу упало, то пропало. Впрочем, я не садист какой‑ нибудь, — Хитрик усмехнулся с издевкой, — так и быть, доставлю вам удовольствие на прощанье. Полюбуйтесь на свою прабабушку последний раз. Скоро ее уже никто больше не увидит.

Лев Наумович подтянул сверток к себе и одной рукой на ощупь, не сводя глаз с французской парочки, стал срывать упаковку, которую я так старательно навертела на картину. Бечевка лопнула, полетел в сторону полиэтилен, стала сползать оберточная бумага. Из‑ под нее показался сначала угол рамы, кусок холста. Еще несколько рывков — и перед глазами моих изумленных гостей поплыла и заколыхалась в нежно‑ зеленом мареве березовая аллея — пейзаж безумного живописца под названием «Осень».

Шок! Финальная немая сцена из «Ревизора»!

— Что? Что это?! — очнулся багровый Хитрик и затрясся, забрызгал слюной, тыча в полотно пальцем. — Ах ты, сука! — Он резво обернулся ко мне. — Да я тебя задавлю, как вошь! Шутки шутить вздумала! Со мной!! Быстро говори, тварь, где портрет.

В один прыжок он подскочил ко мне и взмахнул рукояткой пистолета.

Последнее, что я услышала, падая, был громкий стук входной двери и командный голос Андрея:

— Всем стоять и не двигаться!

— А что было дальше?! — Новенькая сотрудница смотрела на меня с испуганным восхищением. Остальные таинственно и чуть покровительственно улыбались, предвкушая продолжение. Они‑ то уже в десятый раз слушали повествование о том, «Как Сима Разоблачила Шайку Хищников и Убийц», и чувствовали себя участниками событий, наслаждаясь изумлением непосвященных. Их удовлетворение от раза к разу только росло, как при просмотре любимого фильма «Ирония судьбы…». А я уже начинала ощущать себя лягушкой‑ путешественницей из сказки. Сижу на любимой кочке в болоте и завожу снова: «Лечу это я, лечу…» Но делать нечего: на ближайшие полгода мой рассказ — обязательный номер программы наших «корпоративных вечеринок». Особенно если есть новые слушатели. А сегодня вообще все приобретает дополнительный смысл. Ведь собрались мы в кабинете директора не просто так, а по поводу моего дня рождения. Признаться, не очень я люблю этот день. Протокольные мероприятия, дежурные любезности, хлопоты… А чему радоваться? Тому, что еще один год ушел. Хотя, если подойти с другой стороны, повод все‑ таки есть.

Ведь именно тебе из миллионов возможных вариантов выпала удача прийти в этот мир. За это, конечно, можно и выпить.

Одним словом, весомая причина для очередного перемирия налицо, Си‑ Си от полноты чувств выписал мне приличную премию, а потому я постаралась организовать угощение получше. Да и сослуживцы не ударили в грязь лицом, натащили всякой вкуснятины.

На этот раз обошлось без «Утопленницы». Зато были аппетитные завитушки из творожного теста под названием «Крымские улитки». Все‑ таки более‑ менее съедобно звучит — вроде блюда из французской кухни. Рассказывали мне про одно такое — «Виноградные улитки под зеленым соусом».

Вера Николаевна разволновалась и даже всплакнула слегка, вручая подарок — красочный альбом «Сокровища Эрмитажа». Новое издание, отпечатанное в Финляндии на великолепной бумаге и прекрасно иллюстрированное. Я тоже была не на шутку растрогана, догадываясь, в какую копеечку влетел подарок нашим музейным бессребреникам. Кстати, сегодня ряды идейных волонтеров пополнились еще одним членом. В наш дружный коллектив органично вливалась новая смотрительница главного зала. Сейчас она как раз проходила ускоренный курс молодого бойца — знакомилась ближе с обитателями картинной галереи, а также с ее традициями и преданиями.

Я машинально потрогала шрам на лбу и вздохнула. Рана от удара рукояткой пистолета, которую нанес мне рассвирепевший Хитрик, была неглубокой и уже почти затянулась. Пистолетик‑ то легонький, дамский. Хотя настоящий, без дураков. Думаю, что Льву Наумычу досталось гораздо больше, когда после эффектного и чувствительного приема, проведенного Валевичем, незадачливый покупатель картины отлетел в угол, наскочил на край стола и печально сполз на пол. Накладка с дракой произошла из‑ за того, что мои спасители появились в квартире несколько позже, чем полагалось по нашему сценарию. А все их самонадеянность. Они, видите ли, решили воспользоваться служебной машиной, которая, как всегда, заглохла в самый неподходящий момент.

Остаток пути мужики пробежали (причем Борис, по словам Андрея, поставил личный рекорд скорости) и прибыли как раз к раздаче призов. Но шрам я все‑ таки успела получить.

— Сима, что замолчала? Рассказывай! — Леночка нетерпеливо подергала меня за рукав. — Значит, ты пришла в музей после кражи — и что?

Леночка прекрасно знала — «что», ей не терпелось полюбоваться на физиономию новой сотрудницы.

— И вот очень живо представляю я себе, как вор тянет через дырку в окне картину. И чувствую, что ему словно что‑ то мешает. А что — не могу понять. Как на грех, еще стекло упавшее меня чуть не пришибло. Короче, только дома дошло — рама! Дыра в стекле, конечно, получилась основательная, человек мог туда пронырнуть. Но вытащить картину в раме — не‑ а. — Я отрицательно покрутила головой. — Она обязательно застряла бы. Я ведь хорошо представляла размеры картины, прямо скажем, довольно внушительные, да еще углы острые. Разумеется, полотно можно вынуть, вырезать, наконец. Но тогда раму бросили бы в зале. А ее не было. Значит, рассуждая логически, придется признать, что портрет, скорей всего, не выносили на улицу, а спрятали где‑ то в особняке.

— Но почему же вы сразу об этом не сказали следователю?

Коллеги понимающе заулыбались. Они уже задавали мне такой вопрос.

— А что я могла предъявить, кроме смутных ощущений? Стекло‑ то вывалилось еще до начала следственных действий. На тот момент дыра была такая — хоть на танке въезжай! И ни у кого не возникло сомнений, что портрет уже давно за пределами особняка. Залы‑ то музейные, конечно, осмотрели. Убедились — все на месте, кроме «Дамы в черном». Что и требовалось доказать. Сама я, кстати, тоже пыталась от мысли о раме избавиться. Думала, просто перенервничала, игра воображения. Да и потом, что значит вообще выйти с таким заявлением? Это же тень на весь коллектив. Раз картина спрятана в музее, а кража — инсценировка, то получается, что у вора либо есть сообщник среди наших, либо вором стал кто‑ то из своих.

А в голове все зудит и зудит. И чем дальше, тем отчетливей. Вот и решила я потихоньку обследовать музейные помещения сама и попытаться отыскать портрет. За столько лет работы здание‑ то уже знаю как свои пять пальцев и все его тайные уголки тоже. А теперь вопрос на засыпку. Допустим, вы, будучи в курсе основных обстоятельств кражи, на кого в первую очередь могли подумать?

Новенькая смутилась:

— Ну‑ у, не знаю. Наверное, на Лену. Она же последней уходила из музея. — Девушка бросила виноватый взгляд на нашу хохотушку, но та лишь невозмутимо кивнула.

— Девочка, у вас явные дедуктивные способности. Разумеется, на Лену. Я стала потихонечку приглядываться к сослуживице, но, хоть убей, не замечала ничего необычного. К тому же меня смущала слишком уж очевидная глупость этого поступка. Немотивированность и бессмысленность его сбивали с толку. Для чего Лене этот портрет? Загадки, загадки… Одним словом, следовало срочно найти картину, но делать это надо было аккуратно и незаметно, чтобы не насторожить вора.

А тут как раз произошло жуткое событие — умерла от отравления Оля. Коллектив переполошился, людям было не до моих обысков. Вот я потихонечку и стала прочесывать особняк. И нашла‑ таки! Ну что сказать? Увы, увы… Портрет обнаружился в плотницкой. Вася не был вором‑ профессионалом и не придумал ничего лучше, как спрятать живописное полотно у себя. Конечно, он попытался, как умел, замаскировать картину. Так что ее, возможно, никто бы и не нашел. Но я‑ то искала целенаправленно. Как он все провернул? Очень просто. В последнюю ночь плотник пришел в сад, разбил окно, ловко пролез внутрь и спрятал картину в заранее облюбованном месте. А точнее, в рамочной. Есть у нас такое небольшое помещение под лестницей, заваленное различным художественным хламом и деликатно скрытое от любопытных глаз декоративной панелью под цвет стен. На все хватило трех минут.

Когда, прибыли охранники, Вася был уже далеко. Никому в голову не пришло искать картину внутри здания, здесь он правильно рассчитал. А уж потом незаметно перетащил портрет в плотницкую. После такого открытия на душе у меня сделалось паршиво. В принципе, я к плотнику неплохо относилась. Идти сообщить обо всем в милицию? Конечно, гражданский поступок, но уж больно… ну… некрасивый, что ли. Васю жалко. И что он, дурак, натворил? Короче, я решила поговорить с ним душевно и убедить явиться с повинной. Свалить все на помрачение ума от винных паров.

Но не успела. Он угодил в больницу после жестокого избиения.

Новенькая смотрительница ахнула, а Жанна Афанасьевна воспользовалась моментом, чтобы подлить кипяточку в остывающий чай. Я благодарно кивнула, отхлебнула глоток и вспомнила свой поход на «графские развалины», Таточку и ее мать. Тот памятный визит и приподнял в первый раз завесу тайны над непонятными событиями. Прежде всего именно болезнь дочери и бедственное положение семьи могли толкнуть плотника на преступление. Ведь ему необходимо было раздобыть деньги на операцию. И деньги немалые. Ну, допустим, он решил продать портрет. Ерунда! Вася, конечно, пьющий, но не дурак. Он должен был понимать, что приличной суммы от подобной сделки не выручить. С таким же риском можно было стащить куда более ценный экспонат. Так удивлялась я, пока Васина жена простодушно не поведала мне историю их прежней жизни. Тут уж я удивилась еще больше, и не просто удивилась, а еще и крепко призадумалась. Ай да Вася, ай да пьяница! А не хотите ли вы знать, дорогие сослуживцы, что вечно хмурый и слабо бритый плотник в прошлом был ведущим реставратором прославленного столичного музея и хорошо разбирался в живописи? Ему поручали приводить в порядок самые сложные и ценные полотна. Мастера такого класса и опыта с первого взгляда могут определить художественный уровень картины не хуже иного искусствоведа. Чтобы Вася настолько потерял квалификацию, что предпочел малоизвестного Старицкого более дорогим работам? Мне хотелось воскликнуть, как великому театральному мэтру: не верю! А значит… Значит, плотник знал что‑ то такое о портрете, чего не знала я и что делало картину желанной добычей. Пожалуй, стоило еще раз попробовать потолковать с Васей. Сердце подсказывало, что он еще не окончательно свалился в пучину порока. С этой целью я и отправилась в больницу. Стыдно признаться, но была у меня тайная надежда, что на больничной койке ослабевший душевно и физически экс‑ реставратор впадет в раскаяние и станет более разговорчивым. Но больной после визита таинственной женщины впал не в раскаяние, а в острый психоз.

Что мне оставалось делать? А может, начать действовать на свой страх и риск и попробовать самой найти покупателя? А то, что таковой имеется, я почти не сомневалась. Вряд ли Вася действовал с дальним прицелом на будущее. Деньги плотнику были нужны срочно. А потому незадачливый похититель, скорей всего, работал под конкретного заказчика. И опять же, скорей всего, этот заказчик жил в нашем городе. Посредником в такой сделке мог выступить скупщик антиквариата Болбот, который располагал обширной клиентурой и который был одним из немногих, с кем Вася водил знакомство. На этом я и решила сыграть, подкинув Болботу мысль о своей причастности к краже. Как ни странно, но примитивная уловка сработала. Болбот, по всей вероятности, принял меня за сообщницу Васи (чему немало способствовал тот факт, что я — сотрудница музея) и передал мои координаты Хитрику.

Интуиция и немножко авантюризма — вот что вело меня к разгадке. Но брела я как в тумане, когда многое остается неведомым до последнего шага.

Разумеется, прояснить ситуацию могли бы сами покупатели. Но для этого их надо было задержать с поличным, скажем, при покупке картины. Стремление во что бы то ни стало завладеть картиной имело серьезные причины. И я уже потихоньку начала догадываться какие. Валюля, моя студенческая подруга, не зря копалась в архивных документах. Материалы, которые ей удалось нарыть, оказались весьма интересными.

Петр Старицкий не был талантливым художником. Писал кое‑ что для себя, дарил друзьям. Будучи человеком умным — а он занимался адвокатской практикой, — относительно своего мастерства не питал иллюзий. Его нерастраченная любовь к искусству вылилась в страстное коллекционирование. Коллекция семьи Старицких славилась в Петербурге не столько количеством собранных работ, сколько качеством. Предки Петра Михайловича были людьми богатыми, находились в отдаленном родстве с членами царской фамилии, много путешествовали, а также слыли большими почитателями живописи. Петр унаследовал и коллекцию, и наследственное пристрастие. Хобби, как сказали бы сейчас. Среди полотен встречалось несколько поистине бесценных.

После революции, когда началось повальное изъятие ценностей у классовых врагов, Старицкий, предвидя потерю коллекции, задумал спрятать некоторые картины. Он тревожился не напрасно. Владимир Ганин, коллега Петра, ставший после революции сотрудником ВЧК, раньше был вхож в дом Старицких и хорошо осведомлен о живописных шедеврах. Он решил, по всей вероятности, прибрать к своим рукам наиболее дорогие работы. Коллекционера арестовали, коллекцию реквизировали. Но главное полотно, за которым и охотился Ганин, так и не нашли. Следы Петра Старицкого затерялись в коридорах Лубянки, можно только догадываться о его печальной судьбе. А уцелевшие картины разрозненной коллекции пополнили фонды государственных музеев.

Мои подозрения, что под верхним красочным слоем портрета дамы в черном скрыта другая живописная работа, более ценная, только подтвердились, когда во время своего второго посещения «графских развалин» я среди семейных фотографий вдруг обнаружила цветной снимок фрагмента упомянутого портрета. На качественном фото хорошо было видно, что в углу картины краска аккуратно снята, и ясно проступал фрагмент какой‑ то другой работы. Пришлось фотографию потихоньку изъять.

Именно эти соображения, да еще подкрепленные вещественными доказательствами, я и выложила моим сыщикам, убедив их, что необходимо инсценировать продажу картины. Андрей внял моим доводам. Тем более что со своей стороны он тоже кое‑ что разузнал. И получалось, что все ниточки слишком уж подозрительно сходились на личности обитателя краснокирпичного дворца. Теперь надо было поймать за руку ловкого скупщика краденого, чтобы косвенные улики стали прямыми.

Так и вышло. Азарт хищника, который вот‑ вот схватит самую жирную в своей жизни добычу, затмил рассудок, и Хитрик потерял всякую осторожность. Да и дело‑ то выглядело совсем плевым. Все сойдет с рук, как сходило много раз до этого. А уж Лев Наумович был тот еще дока в криминальном бизнесе, ничем не брезговал.

После того памятного аукциона я два дня отлеживалась в обнимку с флаконом успокоительной микстуры. Да и куда пойдешь, если выглядишь словно красный командир из песни («голова обвязана, кровь на рукаве»). На третий день вечером ко мне ввалилась возбужденная парочка — Андрей и Борис. Плотник Вася в больнице пришел в себя и начал давать показания. События обрели долгожданную стройность, а также полную ясность.

Ничего бы не произошло, не извлеки я из запасников на свет божий скромное дополнение к предстоящей выставке в виде нескольких портретов. Васе, как вы помните, было поручено привести их в порядок. Портрет дамы находился в неважном состоянии. Красочный слой в углу полотна начал отставать. Пытаясь укрепить его, бывший реставратор вдруг обнаружил, что изображение женщины прикрывает собой какую‑ то другую работу. Любопытства ради Вася расчистил кусочек (краска отставала легко, ее и наносили по‑ особому, с таким расчетом, чтобы впоследствии можно было снять без проблем) и ахнул! Руку прославленного итальянского мастера он определил сразу, даже по фрагменту. В свое время благоговейно реставрируя его картину, Вася досконально изучил особенности живописных приемов виртуоза игры света и тени. Более того, он буквально влюбился в работу художника. Прочел о его творчестве много книг, стал собирать иллюстрации. И теперь он не верил своим глазам! Все та же знакомая оптическая наглядность изображения, контрасты, создаваемые особым наложением краски. А главное — подпись! Подпись в углу картины, которую Вася узнал с одного взгляда. Окажись его догадка верной — цена шедевра даже в валюте зашкалит за все мыслимые пределы. А у плотника — больная дочь, срочно нуждающаяся в операции. Даже четверть, да что там — даже десятая часть от предполагаемой суммы решила бы все проблемы его семьи. Вот рассудок‑ то и помутился. Ведь никто, кроме него, не знал о секрете картины. Ее словно не существовало в природе. Надо было решить только две проблемы: найти серьезного покупателя и украсть портрет из музея. На всякий случай Вася раздобыл фотоаппарат, сделал снимок полотна с расчищенным фрагментом и аккуратно записал уголок заново, искусно подстарив свежий слой краски. Раньше ему и не такое приходилось делать.

Портрет занял свое место на выставке, никто ничего не заметил. Покупателя плотник тоже нашел довольно быстро. Зная, что его приятель Болбот водит знакомство с денежными любителями искусства и старины, он осторожно намекнул тому, что имеет очень, ну просто очень интересное предложение. Так Вася вышел на Хитрика.

Лев Наумович Хитрик — о! это была фигура! Под внешностью барина‑ эстета скрывался один из руководителей крупной криминальной группировки, ее мозговой центр. В послужном списке дельца имелись сложные махинации с валютой и золотом, с квартирами и антиквариатом. Не брезговали его соратники и похищением людей, и даже пошлым рэкетом. Проще говоря, в любом громком криминальном происшествии надо было искать холеную физиономию Льва Наумовича. Но он всегда выходил сухим из воды. Ведь Хитрик сам не воровал, не похищал, не убивал — ни боже мой! Это делали другие, вроде Толяна Коновалова. Лев Наумович только разрабатывал преступления и пожинал самые сочные плоды. Конечно, о его деятельности знали в компетентных органах и давно держали на заметке. Андрей с товарищами спал и видел, как он «закрывает» ловкого бандита. Но не хватало доказательств.

Начинающий похититель картин Вася выложил перед Хитриком все карты. Окончательно убедила его фотография. Лев Наумович тоже кое‑ что понимал в искусстве. Это была удача всей его жизни. Обладание шедевром сулило огромные барыши. Дело даже не требовало никаких усилий со стороны Хитрика и никаких помощников. Он решил провернуть все сам: согласился купить картину и даже обговорил с Васей приличную сумму. Кража тоже труда не составила. Тем более что вскоре подвернулся удобный случай.

Дальше уже все известно: Вася спокойно спрятал портрет, предполагая незаметно вынести его, как только улягутся страсти по поводу кражи. Однако похититель и не догадывался, что, договариваясь с Хитриком, он фактически подписывал себе смертный приговор. Покупатель живописи не любил оставлять свидетелей. Спасла Васю случайность. Этой случайностью стала новая смотрительница Оля, на которую и внимания‑ то никто не обращал. Она неожиданно зашла во внеурочный час в плотницкую и застала Васю наедине с портретом, когда тот собирался вытащить полотно из рамы. Что уж ей там понадобилось — трудно сказать: может, хотела попросить сколотить покрепче расшатанный стул, может, забрела просто по ошибке. Плотник ее не ждал. Тихая, незаметная девочка сначала не подала виду, что узнала украденную работу, но сразу смекнула, что это ее шанс. Мечты бедняжки далеко не простирались — всего‑ то срубить несколько тысяч на покупку модных шмоток в обмен на молчание. Она прижала Васю, требуя деньги. Один из таких разговоров и подслушала случайно наша кадровичка. Девушка строго беседовала не с бессердечным любовником, а с Василием, угрожая ему разоблачением. Бог Оле судья. Ей пришлось дорого заплатить за свой шантаж. Плотник струхнул не на шутку, да и денег у него не было. А потому он кинулся к Хитрику, прося авансом нужную сумму. Обходительный Лев Наумович ненавязчиво выяснил причины Васиной тревоги, а потом пообещал, что все уладит сам. Тут‑ то и понадобился Толян, яркий представитель низшего звена криминального сообщества. Именно ему Хитрик поручил срочно познакомиться с Олей и подарить девушке губную помаду. Опытный лис все правильно рассчитал. Бедной девчонке дорогой подарок от «клевого парня» только польстит. Она тут же опробует новую косметику. А смерть наступит от естественной причины — остановки сердца. Вот и нет опасной свидетельницы. И никому даже в голову не придет искать иную причину. Да только тут неожиданно влезла я со своей интуицией и дедукцией и поломала Хитрику всю изящную комбинацию.