{340} Указатель имен 13 страница

Бывает ум бытовой; рациональный; творческий — Алиса Фрейндлих. Великодушнее и прочнее всех. Убежден, что живет не тем, «провалит или не провалит», так же как Москвин, Качалов. Ибо в каждом случае что-то — есть. То, что очень неправильно называют «перевоплощением». Ленька < Дьячков> более торговый, хоть он по-своему весьма умен. Ему мешает «ницшеанство»…

Самым «эстетским» театром был в двадцатые годы театр Завадского (Луначарский говорил: «английские гравюры»). Камерный театр — совсем другое. В «Адриенне Лекуврер» много раз менялись декорации. Сначала рококо — до конфетности, отталкивало, — но лишь до момента, когда входила Коонен. Потом стали декорации Рындина — самое то.

Из потрясших меня тряпок на сцене помню: у Акимова в «Тенях» Салтыкова-Щедрина розовое с серым; у Таирова в «Адриенне Лекуврер» коричневое с серым!..

{272} Грановский — очень крупный режиссер. В ГОСЕТе работали Шагал, Фальк — ведь это до приторности поражало красотой. «Ночь на старом рынке» — мистически, все на танце. Городской сумасшедший — Михоэлс — лучшая, наверно, его роль; вообще, он актер рационалистический; и луна Фалька — огромный полумесяц… Михоэлс вообще был очень смелый. В разгар войны он возобновил «Двести тысяч» и «Путешествие Вениамина Третьего» и объявил, что актерам ведь нельзя дисквалифицироваться. В «Двести тысяч» сцена, где у героя обманщики отнимают выигрыш, была, как весь спектакль, решена на танце, и рембрандтовская тема: герой — Авраам, приносящий в жертву своего сына, то есть он выше бога — ибо трагичен, служа ему. И вот вокруг такого героя чокались с ним три обманщика.

… Я готов был солидаризироваться с этим юным героем из розовской пьесы, когда видел начало этой полированной мебели — хотя идею эту (в пьесе) не принимаю. Такой бунт оправдан именно как эстетическая непереносимость — субъективная.

… Фотография лучше натуры < то есть самого портрета Достоевского Перова>. Видно, что он не только передвижник, не слезу вышибает, а человекопониматель.

30. 01. < О «Советском театре» за 1932 год. > Это было лучшее время. Для меня ведь это на манер вчерашнего дня. Давно не читал, и теперь бросается в глаза, что писали противоположным образом вчерашнему, то есть о реальностях. Скажем, Вера Юренева выше всех нынешних вместе взятых. П. Марков — его статьи прежние лучше последних. Надо бы прочесть еще статью Соболева о Чехове (статья в собрании сочинений конца двадцатых — начала тридцатых годов). Здесь эта статья о Горьком очень хороша. Куза, актер Вахтанговского театра, спорит с МХАТом (Марковым) запросто. Очень хороший актер-любовник, был идеальный Растиньяк.

30. 03. … Мазаччо — великий художник. Загадочное время < ранний, пред-Ренессанс>, то есть нет архаики, скованности — и еще не высокий Ренессанс с его новой, академической «скованностью». Была такая ветвь в Ренессансе — печальный Ренессанс, внутренне сосредоточенный. Это страшно, что они так уже все понимали. Филиппо Липпи.

… В «Зеркале» Тарковский грешен не «сконструированностью», а тем, что он делает картинки из серьезных вещей. Героиня — современная «интеллигентка», либералка. «Иваново детство» — ужасный фильм на верной теме, меня поразила тема — съеденного войной детства, то есть души. Обычное дело же было: мальчишка уходит юнгой и тому подобное, сын полка, романтика. Оказалось, это серьезность и новизна — от литературной основы, прозы Богомолова. У меня хорошая память, и вот на середине «Августа 1944‑ го» — {273} значительной вещи — я вдруг понял, что автор «Иванова детства» — Богомолов этот самый. А Тарковский делает картинки, да и заимствуется у американского кино тридцатых годов, которое я хорошо знаю; там был фильм с подростком изломанным.

… Страшно, когда этот герой, готовясь к свиданию, встречается со смертью. Да, — это что-то среднее между Болконским и Петей Ростовым.

… «Ревизор» в БДТ. Он умелый, сделано все ловко. Наворовано у всех, и Мейерхольд, и Таиров. Идея же такая: оправдание городничего, либеральное!

04. 04. … В последнем номере «Нового мира» повесть Марины Цветаевой. Это мемуары, художественно обработанные. Я вам, чтоб не мудрствовать, открою подлинные фамилии: Юра — Завадский, Павлик — Антокольский. Для Завадского это абсолютно убийственно, нет слов назвать, что это такое с ним тут сделано. Причем сегодня в первой половине я включил радио, была постановка какая-то, и предварял Завадский, играл бархатом своего голоса старик, это при убийстве своем в журнале.

Голидей — отсеялась куда-то, блистала, одной особенно ролью — кто мог ее видеть до 1922 года. Я в это время пошел в первый класс, как вы понимаете. Хотя это время очень знаю, очень читал и атмосферно чувствую, как свое.

Вчера по телевизору у сестры видел «Странную миссис Сэвидж» Патрика. Это не «Затворники Альтоны», это человечно, хотя со всеми американизмами (просветительством). Я знаю и люблю их искусство Великого кризиса, тридцатых годов, по кино. Постановка Варпаховского. Я ведь не видел режиссуры этого человека, он последний мейерхольдовец. Никакой мейерхольдовщины. Мейерхольдовец. Благородно, строго. В главной роли Марецкая. Марецкая хороша. В этой роли раньше была Фаня Раневская. Она очень хорошая актриса, но она дикая, а я диких не люблю. Понимаете, как в живописи я люблю итальянский Ренессанс, то есть «узел», так и вообще в искусстве это ценю.

06. 04. Мантенья — у него неожиданные ракурсы. Формалисты, Шкловский трактовали бы это как остранение. На мое восприятие, это художник подстерегает тайную суть жизни. У него остановленное мгновение. Да, застывшая экспрессия. Мазаччо — у него, пожалуй, единственного то, что можно назвать этим жутким словом «реализм». Это только подтверждает то, что художники Ренессанса делали иначе, потому что им так надо было, а не потому, что не могли. Вообще, они тогда страшно уже все понимали.

09. 04. … Если бы пошел на «Христофора Колумба» Барро, то для того, чтобы посмотреть, как Барро «ложится» на текст Клоделя. Пьесы я не знаю. Все эти мистерии, такие {274} «традиции», — я в это не верю, это ненастоящее. Вообще, после Станиславского кочующие и нестабильные труппы — несерьезно, анахронизм. Нет развития, нет организма. После Мейерхольда и Станиславского это очень мало стоит. Скажем, задыхаются от восторга по поводу «Короля Лира» с Скофилдом Питера Брука, а по-моему, это средний спектакль со средним актером.

16. 04. … Я уже успокоился, никого уже не замучиваю чтением стихов…

Марина < «Повесть о Сонечке»> жестоко учинила Завадскому. Такое получить в восемьдесят лет, знаете… Да, это то, что по нем останется! И это несправедливо. Как о человеке это, надо думать, так все и есть, а о художнике — несправедливо. Когда человек велик, он сказывается в своем творении весь. Когда мельче — резкое несоответствие может быть. Так с Завадским. А с Павлом Антокольским все наоборот — он получил на склоне лет от большого поэта признание, оправдание всей жизни. Незаслуженно — он абсолютно пустой. Цветаева последнее время получила невероятную прежде славу — это навсегда, она действительно вошла в великую поэзию XX века. Но раньше ее знали единицы. Завадскому, конечно, в голову не приходило, с кем он имел дело. Но и Марина его, по существу, совсем не знала как актера.

… Завадский был изыскан, но не конфетной красивостью… а Гейнсборо, к примеру…

… В начале шестидесятых годов много «студенческих» романов, Трифонов, Аксенов — это бог знает что, отвратительно. И поразительно, что этот же Аксенов ведь сын репрессированных родителей — и пишет такую ерунду!

20. 04. Блок все более основательно в XX веке. Он и философ. Философствование он не любил — но был, как уже требовал XX век, с прямыми выходами в осознание, философию.

… Берковский не любил Тарасову, когда она была прекрасная актриса, ее Соню в старом «Дяде Ване», а полюбил порнографию — ее Анну Каренину, Елену Андреевну — то есть за «мяса». С Коонен заигрывал, причем откровенно ее не любил. Про все ее типично камерно-театровские роли говорил: истерика!

… Веневитинов. Гинзбург его топчет бюрократически. Тынянов в «Архаистах и новаторах» (я, когда снова прочел, после своей статьи, ужаснулся неверно взятой у меня эмоциональной тональности: у меня он романтик) тоже топчет, но технократически. Его отличие в том, что он хорошо знает цену, кто чего стоит… Не будь Веневитинова, не было бы настоящего Тютчева (он раньше начал, но стал — после), Достоевского < читает Веневитинова>. Вы чувствуете — это не Пушкин, это другая, новая интонация! Он умер {275} рано — и вот Тынянов точно говорит, что его судьба человеческая подавила поэтическую.

< Слушаем пластинки, ему очень нравится полька из «Жизни Человека» и «Вальс погибающих на всех парусах» из «У жизни в лапах» И. Саца. > Мне очень нравится этот спектакль. Лилина была очень необычна. Вы не видели фотографии ее в роли?

… Я помню, как Бабанова пела «Матушка голубушка» в «Доходном месте». Уж не знаю, кто еще так это делал — до Мейерхольда это было невозможно, в старом театре не представляю.

… Яго страшно прозаичен. У Шекспира это до дьяволиады.

… Тут дело не в Сталине, — хотя он был жестокий и неумен.

23. 04. … Возьмите на Исаакиевской «Пропилеен Кунст Гешихте». У меня было так: я в Эрмитаже увидел Боттичелли и сошел с ума. И решил понять, что за этим. Пошел в библиотеку Института истории искусств, тихий уголок. Лучшее собрание.

… Эрн — был такой философ. В начале века, до семнадцатого года, был такой кусочек в культуре: немцы-славянофилы…

… Я понял, что Берковский все-таки умен, когда он сказал, что Томас Манн — плохой писатель. «Доктор Фаустус» — ведь сталинский роман, ведь это шибает в нос — а никто не расчухает: ведь тут идея, что формализм — фашизм — вина Германии. Давыдов написал в своей злой статье, что Адорно был его советчик.

… Я любил Полайоло, одну вещь. Она висела у меня дома, даже под стеклом. Страшный «Давид». Я выбросил его однажды в форточку — пьяный.

Театр у нас из литературы, естественно, потому что она у нас самая великая. Ничем не провоцированный взлет — не ниже, чем греки, Шекспир, итальянский Ренессанс. Цельным куском, как всегда.

23 – 30. 04. … Наши двадцатые годы… Мне нравится у Алперса (умного, но чуждого) о «Лесе» Мейерхольда: «Самый радостный спектакль Мейерхольда». На Зинке Райх было платье очень красивого красного цвета…

Я один из немногих, кто видел спектакль Мейерхольда «Смерть Тарелкина» 1917 года < возобновление>. Это был трагический спектакль. Годы первые революции были трагичны, страшны. Французская революция была жестокая, страшная. Их термидор — мрачное похмелье. У нас революция в России была другая. Двадцатые годы совсем другие. Было от термидора в нэпе, но в массе над этим смеялись…

Делая из Мандельштама антисоветчика, не понимают, {276} что из крупных явлений делают карликов. Революция ведь не кисло-сладкое нечто, это всегда трагедия. Мандельштам писал о революции как о трагедии, потому это крупный поэт. Скажем, из того факта, что после подавления в 1918 – 1919 годах белогвардейского мятежа и вывода эсеров из партии Блок перестал активно ликовать, делают и Блока антисоветчиком. Но Блок воспринимал революцию трагически. Если бы он мог быть антисоветчиком или Демьяном Бедным (да нет, тот хоть был реален все же, — Лебедевым-Кумачом) — он бы не умер, жил еще и жил. Этого не понимают те, кто делает из Блока антисоветчика или Лебедева-Кумача.

Жоржик Иванов в своих воспоминаниях, которых я, бог спас, не читал, — считает Гумилева плохим поэтом и хорошим — Евтушенко… Гумилев тоже не был антисоветчиком и был поэтом. Воспринимал трагически революцию. «Машенька, здесь ты жила и пела, мне, жениху, ковер ткала, где же теперь твои голос и тело, может ли быть, что ты умерла? » — это трагично. У Ахматовой в этом знаменитом стихотворении опускается первая строфа. Далее же знаменитое, но и прекрасное: «… Мне голос был… …не осквернился скорбный дух». Значит, в этой светской даме был кусок настоящего.

… Многие не любят Мандельштама: в нем нет чувственности.

… Восточная идея, и их искусство: жизнь — тень реального бытия. Оттого оно в основе, сколько бы ни было к нему в Европе интереса, остается чуждым…

… Я вообще не признаю так называемых «цельных людей». Их, по-моему, просто не бывает. Это однолинейность бывает…

24. 05. Виппер замечательный старик, большой ученый, он западный человек.

25. 05. < О предложении «Театра» участвовать в дискуссии «Театр и наука». > Мне противопоказано что бы то ни было не имеющее отношения к художественной ткани. Приемлемо было бы — о структурных изменениях в самом произведении — театра или драматургии — в связи с новой ролью науки в жизни второй половины XX века. А рассуждения о методологии — пусты для меня.

27. 05. Родина — материализованное прошлое, то есть личность. Кто считает возможным это оставить — не имеет личного начала! Ведь это все человек.

… Я вырос на ветрах, в десяти метрах озеро, и озеро серьезное — другого горизонта не было видно, лишь в редкую погоду, и разреженный воздух. И всегда был зябкий…

… Войны теперь не должно быть. Смысл нынешней ситуации таков, что человечество подошло к пункту, когда сознается невозможность, немыслимость войны в нынешнем {277} мире: она повлечет за собой уничтожение земного шара… Инстинкт самосохранения не должен допустить войны, и только безумие (в неметафорическом, буквальном смысле) может ее развязать.

… Об Акимове со временем будут говорить все серьезнее, чем при жизни его оценивали… В «Театре», в пятом номере, вклейки — эскизы Акимова к неосуществленному «Маскараду». Это очень хорошо! — хотя, конечно, не знаю, как вы отнесетесь. Вообще ведь в рисунке Акимову нет равных в русском искусстве. Но я не знаю, нужен ли вообще театру хороший художник. Вот в акимовском эскизе — уже трактовка пьесы. Я очень люблю работу Добужинского в «Бесах» — но ведь тоже он, поэтичный и далее, — не оставляет ничего актерам. Головин в «Маскараде» — я наизусть помню все его декорации — тоже ведь был не театральным, подавлял, предрешал актеров.

Я на днях по телевизору < у сестры> посмотрел всю Плисецкую в отрывках (вечер, двести лет Большого театра). Непонятное: сидят в первом ряду Уланова, Марина Семенова — а она без намека на духовность, национальную традицию — и нет блеска зла — гадюка, технически совершенная мертвая гадюка. Русская традиция знает зло как страдающее добро — Раскольников, Митя. Яковлева не вызывает отвращения, как Плисецкая, — но та же непонятная вещь: она вне этой традиции русской (Родион и Митя). Джульетта ведь она просто неинтересна. Ее тема: он мой, я его хочу, это мое право. После Тани я ее не люблю. Любви никакой там нет. Она сильная актриса, но вот почему-то природа, или бог, оделил ее даром силы без направления. Она не может играть другого человека, замкнута собою. Не может играть Шекспира. А великолепный Сайфулин в «Ромео и Джульетте» играет нужное: современного паренька, проникающего добро. Мне нравятся спектакли Эфроса, кроме «Ромео и Джульетты». Лучшая роль Яковлевой, безусловно, Lise в «Брате Алеше». Это ее высшее везение — получить этот текст, именно в этом обкарнанном варианте романа. Она занимается все время тем, что отрицает добро, с подтекстом, что знает его силу, раз отрицает, она умная — и вот этот подтекст ей создают параллельные самоутверждения Илюшечки, штабс-капитана — за которыми реальные страдания. А если б Розов допустил верхний слой романа — Ивана и Митю — то обнажилась бы ее злая пустота. Митя очень умен, но его тащит сердце. Иван умствует о зле, но ум приводит его к добру…

29. 05. < О поведении человека. > Нет, тут не новое взялось, а проявилось то, что было. Вообще, это одна из моих основных философско-исторических установок: всплывает в разных условиях на первый план то одно, то другое. Скажем, христианство заложено в человечестве, и первые христиане {278} выступили и взяли силу в одно время, а было это в потенции. Потом — папы, убийства — это уже извращение, не отменяющее основу, заложенную в истории.

30. 05. … «Доктор Живаго» это просто плохо. Стихи его читайте — сборники тридцатых годов. Они верно построены им — от стихов тридцатых годов к ранним. У него лирический футуризм, это не очень воспринимается. Я сейчас его не очень уже люблю. Да, у него напряжение непоэтического типа — ну, так это футуризм. Он очень из Анненского…

04. 05. … Конечно, Мейерхольд был не во всем прав, у него — крайности. Нельзя строить спектакль как симфонию. Но в XX веке гениальные явления всегда на крайностях.

07. 06. Я не читал, но просмотрел книгу Альтшуллера о Свободине. Это серьезно мне показалось, то есть это работа. Вообще, он странным образом умудрился стать академиком в неакадемической совершенно среде.

Этот том по Достоевскому < «Материалы и исследования», 1976 г. > — очень дельный и полезный. Фридлендер вообще имеет ценные свойства: он работник… Госпожа Ардан, по-видимому, свободно владеет русским. Вы обратили внимание — ее идея порога не имеет ничего общего с Бахтиным. Это написано по-женски, но хорошо. Штедтке о «Записках из подполья» — ведь это фашизм. Это страшно. Сейчас, вообще, такая мешанина, сплошь и рядом нет такта у пишущих о литературе. Статья Семенова глубокая. Вы обратили внимание: это похоже на меня? Только резче. Это выдает его молодость — я бы опасался, я человек другого поколения. И он, вероятно, «философ», то есть не с кафедры филологии, может быть. Очень хорошая статья.

Фридлендер мне как-то предлагал написать статью о Достоевском. Я ему ответил, что есть две причины, по которым не могу писать. Первая — могу писать о нем только через что-то, например через театр, чтобы не договаривать. Ибо договаривать опасаюсь, а говорить не то — здесь не тот случай.

Вторая причина: о Достоевском писать не могу, так же как бред писать рецензию на Евангелие от Иоанна. Скажем, о Евангелии от Матфея можно — там есть аспекты, о которых можно писать. О Толстом можно писать. Он не меньше, он не менее метафизичен — но он и объективен.

… Для меня искусство — это метафора, то есть столкновение вещей (а не слов).

07. … Гегеля принято считать отвлеченным рассуждателем, схоластом! — а это совершенно на самом деле другое. Особенно записи лекций его — это страшное счастье, что сохранились. Тогда аудитории были маленькие. За ним записывали, он в лекциях свободней и темпераментней. Он имеет абсолютное отношение к действительности. Тут сочетание {279} полного сознания реальности и возвышенности, высокого обобщения, то есть то сочетание, которое, я понимаю, присуще русской литературе. Начиная с Пушкина. В нем < Пушкине> еще, конечно, и рационализм, Вольтер. Но ничего общего с Вольтером в его гениальном «Для берегов отчизны дальной…»! Да, конечно, я страшно люблю этот романс Бородина. Вообще люблю Бородина.

… Уж если говорить — Станиславскому в музыкальных спектаклях не нужна была музыка, за исключением «Евгения Онегина» — и то потому, что тут у Чайковского сознательное попадание в русскую интонацию…

Чайковский часто дает удар «под вздох», «нечестно». То же у Блока бывает < читает> — ведь это пьянка! Анненский большой поэт < читает прекрасно> — правда? Рильке сильно теряет в переводе < читает по-немецки, действительно звуковая ворожба>, хотя это, вообще, не слишком любимый мной поэт.

В этой книге < «Структурализм: за и против»> этот умник, знаменитость Ролан Барт — что-то страшное: выдумывает слова, и все (терминомания). Как открытие Якобсон, этот всезнающий мировой эрудит, преподносит высказанное давным-давно, до всех, Жирмунским…

… Надо спокойно принять, что искусство большое доступно не всем, что нужна подготовка и склонности. Большое искусство никогда не будет доступно всей «массе» — и это надо принять спокойно.

… Диккенс — англосаксонский вариант, противостоящий отчуждению.

… Сикстина в подлиннике, конечно, не сравнима ни с чем. Достоевский видел ее в Дрездене и называл ее «юродивой». Мне представляется, что она дает ребенка в мир, зная, что его ожидает, — и принимая это…

… Зло было бы непобедимо (и везде бы праздновало), если бы временами зло не пожирало зло. У Гете Мефисто «часть той силы, что, желая зла, творит добро». Мне это в корне претит, но если это верно, то в том именно смысле, что зло имеет способность к самоуничтожению. Поэтому если на бандита наваливаются другие бандиты, то я это рассматриваю как самопожирание зла и радуюсь.

Надя, вы человек самоотверженный. Это выходит за рамки принятых отношений, это, по-видимому, должно молча переживаться как-то.

19. 09. … Спасибо вам за Потебню! Я его обожаю! И ведь вот — всю жизнь провел в Харькове этот эстетик-философ-лингвист мирового масштаба.

22. 09. … Мария Казарес — оголенный провод, бешеный испанский темперамент. В кино у нее этого нет. Испания похожа на Россию в той степени, в какой это (Европа) смешалось с арабами — бешеным ближним Востоком. Какой-то {280} глупец за кулисами спросил Марию Казарес что-то насчет Пикассо. Она заорала, что ненавидит его. Еще бы!

Пикассо единственный из художников XX века, кого можно сравнить с Рембрандтом. «Суп»! Женщина несет в руках тарелку, навстречу двое детей. Обобщение. Основа жизни. Дух. Я объяснил это Берковскому, он был убит. Ему это все было противопоказано. «Свидание»! Он с ней. Это лучшее, это нельзя забыть. «Любительница абсента»! Ведь это не «одиночество», не что — одним словом невозможно определить. У него кроме раннего, голубого периода еще был прозрачный, около 1912 года, вот этот Пикассо мне и нравится.

Блок, этот барчук, — и стихия лиризма единственная. «На поле Куликовом» — все истинная лирика! Есенин — это тоже чистая лирика, демократическо-крестьянская стихия лиризма. Это все подлинное. Я уже к четвертому курсу перестал остро любить Блока, но чувство мощной лирической стихии остается. Или вот Собинов! Я его слышал — с животиком, горло после операции: ли‑ ри‑ ка, стихия его. Соловей — не заменить ничем, как Есенин. О Шаляпине на пластинке Берковский сказал: тут было так много, что и на пластинке осталось. Он был способен так сказать — в нем было и подлинное.

Бодлер — совершенство поэтической формы. Это — верно. Но Бодлер щенок, мальчишка по сравнению со скромным Верленом, лирически мощным. А для Блока — рядом с ним и Верлен мальчик, конечно.

26. 09. Достоевский в XIX веке мог — и гениальность в том — давать трагедию в реальной, «правдоподобной» жизни. В XX веке у Блока уже невозможность прямо это выражать, через действительность. Ахматова: про нее точно Тынянов сказал, что мизансцена ее стихов рассчитана по углам комнаты. И у нее уже нет, конечно, никакого мирового пожара. Ходасевич сознавал, что яды его становились художественными благодаря революции.

28. 09. Мадам Арлетти — это из чудес актерства. Я ее страшно любил. В «Вечерних посетителях» — не так уж, хотя видно, что она чувствует легенду и дьяволиаду. «Дети райка». И — «День начинается» — гениально играют три актера, главная она: глаза. Одними глазами, долгим взглядом очень много сказала. Это так сложно! Смотрит на него с ней. Мадам Арлетти потом слепла, и я помню очень трогательную целую страницу то ли в «Юманите», то ли в «Либерасьон», когда еще она выходила, — посвященную ее чествованию. Трогательно тем, что это устраивали сами люди, ее друзья, а не сверху. И я не ожидал этого от хулиганской страны, Франции, — столько знаменитостей было на этом торжестве; какие куски из фильмов показывали и какую это реакцию вызывало…

{281} … Вообще, сейчас я прихожу к мнению, что дело в плохих людях. То есть дело решает, какой человек.

29. 09. < Услышав про Петрушевскую. > … Да после того как появился Вампилов, я могу поверить, что может быть стоящий драматург…

У Розова мне нравится одна его, первая пьеса — «В поисках радости». Остальные уже воспринимаю как более или менее фальшивку. Вампилов — он развивает открытое Пановой < снятие «перегородок» в отношениях людей> — только, разумеется, на новом этапе. Бюрократы создают новые перегородки — для оправдания собственного существования. Вот у Вампилова даже ситуация отношения отцов и детей в «Старшем сыне» — снимается и эта исконная перегородка. Дело — в самих людях. Вот у Володина похожее в «Назначении»: секретарша живет связями с начальством. И с героем тоже спит — и вдруг сталкивается с тем, что тут другое: он человек.

… В общем, сейчас ситуация едина — и в Америке, где все цинично и в открытую, и во Франции. Кеннеди — ясно, что он вошел в историю. И вот ведь у него был человек, который сочинял ему доклады! Ведь в XX веке доклады — это политика. Так кто тут кто? И что это такое? Почему?

30. 09. < Рассказала об инциденте своем с торговкой. > Люди звереют… Вот, пожалуйста, а Берковский почитал базар кульминацией жизни. И никогда это так не было. Вообще, все иллюзии насчет патриархального быта мои кончились, когда я услышал историю про свою двоюродную сестру, которая вышла замуж в патриархальную семью — то есть одним хозяйством жило множество человек, всем заправлял дед мужа, жив был и прадед. И вот утром — накормить пятнадцать человек; сама, конечно, есть не может. Все идут на работу. Злая свекровь — добрая минута: «Ты ничего не ела, — поешь! » Та садится есть, и возвращается за топором дед: «Ты опять ешь? » Брань. И засовывает пальцы ей в рот и вытаскивает кусок у нее изо рта…

… Вам встретилась перекупщица. Но таких страшилищ, что вам встретилась, — много, их меньше не становится. Но жизнь идет так, что как-то упорядочивается. Вообще, я смотрю на это фатально. Что получится, то получится. < Я: наше поколение еще встретит свой кошмар. > Знаете, страшнее, чем в тридцатые годы, не сможет быть.

В Америке пакетики. Скажем, с помидорами. Это, живое! — автомат выдает вам. Это ужасно. Ведь когда продавец вас облает и обвесит — здесь еще есть человеческое: усталость, должен дать по начальству. С другой стороны, автомат лучше, чем ваша базарная перекупщица.

03. 10. … Кант, разговаривая об истории, выразился: «недоброжелательная общительность». Великие понимали про человека. Без общения — не может. В городе люди стянуты {282} в один узел, перекручены, сведены к разменной монете. Поэтому Ибсен мог выразить проблемы века: не в биржевых махинациях и не в коммунальных склоках, а в сельских, богатых натурой одиночных героях. Эту разницу между деревней и городом выразил Гегель исторически: человек сводится к разменной монете. Наличие отдельного хода уже освобождает и обогащает. Транспорт унижает и опустошает, человек теряет цену в глазах другого человека. В деревне человек причудливее, самостоятельнее развивается — это не значит, что «лучше». Я давно заметил, что люди из деревни — интереснее городских.

… «Психология» — слово пустое, неправильное. До послевоенных, пятидесятых годов я вообще не употреблял этого слова, пока не понял, что те немногие люди, которые интересуются критической литературой, не воспринимают иначе: им тогда кажется, что идет разговор о внешних вещах. На самом же деле именно «психология» — вещь периферийная и внешняя, не затрагивающая действительных глубин человека. Это понимали Кант и Гегель, Платон, думаю, что и Декарт — то есть великие, которые занимались гуманитарными вопросами.

… У И. Вируля в «С любимыми не расставайтесь» пространство никак художественно не организовано. Если она и хотела дать «пустое пространство», это тоже надо как-то организовать в театре. У Мейерхольда структура «Балаганчика» — во всех его спектаклях, но везде по-своему, содержание новое. Если это дорога — то дорога, и не только дорога. Я давно заметил (знает он это сам или не знает), что у Эфроса везде используется мейерхольдовское решение пространства.

У Товстоногова в «Трех сестрах», я ходил, была Ольхина, а не Доронина — большая актриса, но неприятная. Так там просто была светло-зеленая тряпка — задник, и вот все решение пространства. Что это? Зачем? Бессмыслица. В «С любимыми не расставайтесь» мне по-настоящему понравилась одна лишь сцена — когда героиня с женщинами — одним одиночеством связаны. Так это отличная мизансцена — свободная и сконцентрированная одновременно — сделана режиссерски, без участия художника.

Доронина сильная — и животная. В «Старшей сестре» она хороша, потому что здесь про преодоление, освобождение внутри этой темной стихии.

… Откровенно говоря, я к Эфросу испытываю недоверие после «Тани». Истинно в недобрый час увидел. Пустые глаза Яковлевой, выкаченные: ясно, что никакого ребенка нет. После Бабановой, Фрейндлих, у которой даже на фотографии видно, что не о себе, не самоутверждение материальное, как у Яковлевой. В Джульетте — тоже нет никакой любви. У Бабановой тоже не было любви, она в сфере ребенковых {283} < чувств> … Она Дездемона была бы отличная, потому что там дело не в любви.

А у Яковлевой Джульетта на фоне Грачева, у которого все же какая-то грустная нота, не то, страшное. Сначала я просто думал, что в ней современный бандитизм, а потом еще понял, что голое самоутверждение, бездуховное. А ведь вот в «Брате Алеше» она то, что надо… Что тут от нее, во всем этом, что от режиссера?

Я не давлю на вас своими злопыхательскими мнениями? Вы не думайте, что мне ничего не нравится в современном. Вот мне Толмачева нравится — хотя она может играть еще какое темное.

… Булгаков в «Театральном романе» описывает Станиславского, выказывая явное непонимание всего. Скажем, речь идет о стремлении режиссера занять в роли свою жену. Но если знать, что это — о Станиславском и Лилиной, которая много лет ничего не играла!

Знаете, Пушкин писал, что обывателю радостно видеть житейские слабости у великих, — что, мол, и они же таковы. Так нет же, черт вас возьми, — говорит Пушкин, — не таковы! В «Театральном романе» мне одно лишь место близко, когда Булгаков описывает пустой театр. Это действительно особенное. Коридоры не жужжат. Тишина и пустота, тусклое освещение. Этот вот момент тишины встречается, его дарит именно эта самая отчужденная городская жизнь иногда.