Ким Харрисон 2 страница

Словно по волшебству, всеобщие страх и смятение обернулись озабоченностью, и все тут же расселись по местам. У меня тряслись колени, Барнабас завел мотор нашей лодки, и, воспользовавшись шумом, я наклонилась к нему:

— Они не вспомнят? — я и забыла, что Барнабас умеет подделывать воспоминания.

Барнабас выскользнул из-за руля и бросил:

— Веди ты, — положил руку мне на плечо и легонько подтолкнул к сиденью. — И поторопись, пока никто не вспомнил, что сначала у руля была не ты.

Говорил он раздраженно, и я принялась возиться с рычагами. Ну да, я умею управлять этой несчастной лодкой. Научилась раньше, чем кататься на велосипеде, — я ведь выросла на островах у побережья Флориды.

Барнабас укладывал лыжи и мокрые канаты, а я потихоньку тронула лодку с места. Первая моторка сразу набрала скорость, и я шла по ее следу, так было легче плыть. Сьюзан кричала по мобильнику:

— Он ударился головой на лыжном трамплине! Лагерь «Укромное озеро». Мы плывем к пристани. Он в сознании, но, может, придется накладывать швы.

Я прибавила скорости и прислонилась к прохладному пластику спинки, плечо сразу похолодело там, где его коснулся Барнабас. Черные крылья исчезли, только одна темная тень кружила у берега. Душу мы спасли, но Барнабас что-то не радовался.

Сьюзан закрыла телефон и поковыляла назад к Биллу.

— Эй! — она старалась перекричать рев мотора. — Я вызвала «скорую». Ты как?

Раскрасневшийся Билл растерянно озирался:

— Где девушка с мечом?

Барнабас покрутил пальцем у виска.

— Не волнуйся! — Сьюзан чуть понизила голос, хотя по-прежнему почти кричала. — Скоро приедем.

Я взяла курс на огни «скорой помощи» у пристани и постепенно сбросила скорость. На причале уже собралась толпа. Надеюсь, нам с Барнабасом удастся скрыться незамеченными.

— Где девушка с мечом? — снова спросил Билл.

Барнабас опустился рядом с ним и с нажимом произнес:

— Не было никакой девушки с мечом.

— Я ее видел, — настаивал Билл. — У нее были темные волосы. У тебя тоже был меч. Где он?

Я посмотрела на Барнабаса, и он ответил мне таким взглядом, словно я опять все запутала. Может, если жнецу приходится подделывать воспоминания, это признак неряшливой работы?

— Успокойся, Билл, — говорил Барнабас. — Ты сильно ударился головой.

Я покрепче сжала руль. А что если из-за травмы Билл стал менее чувствительным к изменениям памяти? Сильно ли я навредила? Но ведь я только оттолкнула Сьюзан, вот и все. А что было делать? Стоять в сторонке? Допустить, чтобы ее убили? Ни за что! Сьюзан пребывала в блаженном неведении. Она была жива. Она пройдет свой путь до конца и, наверное, совершит нечто великое, иначе не стала бы мишенью для темных жнецов.

Складка между моими бровями разгладилась, я отвела влажную прядь от глаз. Хорошо, что вмешалась, я права, и Барнабасу меня ни за что не переубедить. И все же я чувствовала себя глуповато. А как иначе? Два года занималась боевыми искусствами, а сумела лишь оттолкнуть Сьюзан?!

Барнабас оставил Билла и Сьюзан вдвоем на скамейке и сел напротив меня.

— Я вызову ангела-хранителя, — он наклонился так близко, что я уловила запах подсолнухов — так они пахнут, когда опускается вечерняя прохлада. — Со Сьюзан все будет хорошо.

— Отлично, — мы уже подплывали к пристани, и я, не отводя взгляда от Барнабаса, сбавила газ. — Все вышло не так уж плохо, да?

Жнец шумно выдохнул:

— Ты даже не представляешь, какие из-за тебя начнутся неприятности! Святые хранят тебя, Мэдисон. Пятеро видели, как ее меч прошел сквозь тебя. Считаешь, трудно научиться общаться мысленно?! А ты поди-ка поизменяй воспоминания! Не стоило тебя сюда брать. Знал же, что это небезопасно.

Я стиснула зубы и уставилась на приближающуюся пристань, забитую народом.

— Я спасла ей жизнь. Так в чем же дело?

— Жница узнала тебя, — угрюмо ответил он. — Ты обещала только смотреть, а потом взяла и... вмешалась, да так, что тебя узнали! Теперь они знают резонанс твоего амулета. Могут пойти по следу. Найти тебя.

Я хотела возразить. У жнецов — резонансы амулетов, у живых людей — ауры. Жнецы умеют искать и по тому, и по другому, и на огромном расстоянии, и поблизости, словно по фотографии или кричаще ярким отпечаткам пальцев.

— По-твоему, пусть бы она умерла, Барни? — едко спросила я, зная, как он ненавидит это прозвище. — Пусть бы жница срезала ее душу, лишь бы меня не узнали? Позови Рона. Он изменит резонанс моего амулета. Уже случалось.

Барнабас скрестил руки на груди и нахмурился. Несмотря ни на что, я была права, и он это знал.

— Придется, да? — сказал он так, словно и в самом деле был семнадцатилетним мальчишкой, за которого себя выдавал. — Я уже триста лет так не встревал. Ну, кроме случая с тобой. Теперь мне тоже нужно менять резонанс амулета.

И он угрюмо уставился вперед. Угрюмый ангел. Какая прелесть.

Но чем больше я об этом думала, тем хуже все представлялось. Похоже, со времени нашего знакомства я только и делаю, что порчу Барнабасу жизнь. Мой особый талант. Теперь ему придется связываться с шефом, чтобы тот все уладил, а Барнабас ненавидел представать в дурном свете.

— Извини, — сказала я тихо-тихо, зная, что он услышит.

— Пока резонансы амулетов не поменяли, мы уязвимы, как утки на воде, — пробормотал Барнабас.

Я в страхе поискала глазами черные крылья, но они исчезли. Рядом с пристанью, в спокойной с подветренной стороны воде отражались деревья. Я переключилась на среднюю тягу.

— Я же сказала, извини, — повторила я, и Барнабас оторвал взгляд от мигающих огней «скорой».

В тени его карие глаза казались черными, и было в них что-то такое, чего я не замечала прежде.

— Ты многого не знаешь, — сказал он, пока я поворачивала лодку, чтобы причалить рядом с первой. — Может, пора исходя из этого себя и вести?

Сьюзан перебрасывала за борт предохранительные покрышки — чтобы лодка не стукнулась о причал — Барнабас прошел к носу кинуть швартовы на берег, а я глушила мотор. Врачи «скорой» ждали с носилками, у них, похоже, камень с души свалился, когда Билл крикнул, что он в порядке. Здесь царило деятельное волнение, и когда в толпе мелькнула светлая рубашка с короткими рукавами — а по ней скорее узнаешь начальника лагеря, чем по бейджику с именем, — я вся съежилась. Надо выбираться.

Народ вылезал из лодки под громкую болтовню и расспросы, на которые Сьюзан с воодушевлением и во весь голос отвечала. Я поднялась. Хотелось домой, но не мог же Барнабас взять и унести нас на виду у всех. Он вылез на пристань, я боязливо шагнула в толпу следом.

— Не спускай глаз с девушки, — сказал жнец, видя, что я места себе не нахожу. — Нужен какой-нибудь тихий уголок, чтобы ангел-хранитель сумел меня найти. Вряд ли на нее снова попытаются напасть, но и такое бывает. К тому же они знают, что ты здесь. Ничего не предпринимай, если покажется жнец, ладно? Просто крикни, позови меня. Справишься?

Я подавленно кивнула, и мы начали пробираться сквозь толпу. Я поплелась за Барнабасом и нашла наконец местечко поукромнее рядом со «скорой». Сердце снова остановилось. Наконец-то. Барнабас над этим потешался, а я еще больше смущалась. И дышала вдобавок, в чем, в общем-то, не было необходимости. Я слушала, как Сьюзан говорит с группкой девчонок и начальником лагеря. Странное чувство — хотелось быть ближе, но так, чтобы самой не участвовать в происходящем.

Все ахали над рассказом Сьюзан, а я радовалась, что в нем нет ни слова о поединке на мечах или о том, как девушка в цветастом топе исчезла в волнах. Ночью, во сне, все будет совсем по-другому. Я слишком часто ловила папин испуганный взгляд и гадала, помнит ли он о морге. Пока я воровала амулет у своего убийцы, папе позвонили и сказали, что я умерла. И когда я увидела, как он сидит у меня в комнате и разглядывает мои вещи, не зная, что я жива, у меня чуть сердце не разорвалось. А как он обрадовался, когда увидел, что я снова дышу! Меня никто никогда так крепко не обнимал. И хотя его воспоминания изменили... иногда мне кажется, что он все-таки помнит.

Барнабас уселся на красный столик для пикника под соснами. Перед жнецом висел в воздухе туманный светящийся шар размером с софтбольный мяч. Похоже на дефекты, которые иногда видны на фотографиях. Некоторые принимают их за призраки, но вдруг это ангелы-хранители, но видно их только на пленке и при определенном освещении?

— А потом он свалился в воду, — Сьюзан заговорила медленнее, что-то не складывалось у нее в памяти, и я отвернулась — как бы она не узнала меня и не попросила подсказать.

Она сказала, что работает в газете — может, из-за желания стать журналистом выбор и пал на нее. Может, позднее ей суждено совершить нечто противоречащее великому плану темных жнецов. В этом-то все дело. Потому и меня убили. Не знаю, что такого великого я должна была совершить и чего уже никогда не совершу — я ведь умерла.

Скрестив руки, я прислонилась к шершавому стволу сосны. Никогда не пожалею о том, что спасла Сьюзан жизнь.

Барнабас поднялся и начал прокладывать дорогу сквозь толпу, шар света следовал за ним. Подружки Сьюзан заметили жнеца и, хихикая, примолкли. Тот с беззаботным видом улыбнулся и пожал Сьюзан руку. И словно по сигналу, туманный свет переместился к ней. Теперь у нее есть ангел-хранитель; она в безопасности. Теперь мне не так тревожно.

— Спасибо, что все время с ним разговаривала, — сказал Барнабас и привычным движением откинул с лица мокрые волосы. В задних рядах кто-то вздохнул. — Тебе стоит поехать с ним в больницу. Если у него сотрясение мозга, он не сможет уснуть ночью.

Сьюзан вспыхнула.

— Конечно. Ну да. Думаешь, разрешат? — она повернулась к начальнику лагеря. — Можно мне поехать?

Получив согласие, Сьюзан сверкнула улыбкой и под свист толпы потопала к «скорой». Шар света вплыл в машину перед ней, и легкое напряжение, сковывавшее Барнабаса, развеялось. Значит, он тоже за нее беспокоился. А казалось, ему все равно.

Мне сразу стало лучше, я взглянула на Барнабаса и улыбнулась. Хорошо, что все позади. Лицо жнеца стало непроницаемым, и моя улыбка погасла. Он повернулся на пятках и пошел прочь, ожидая, что я последую за ним.

Я поникла и поплелась сквозь поредевшую толпу, радость от спасения Сьюзан сгорела — обернулась серым пеплом. Если бы я только могла добраться до дома другим путем... Барнабас, похоже, сердится.

Воздух в вышине был обжигающе холодный, даже показалось, что мои мокрые волосы замерзли. Барнабас приземлился там же, откуда мы сегодня отправились в путь, на парковке нью-ковингтонской средней школы. Как всегда, я не успела рассмотреть его крылья: они исчезли в вихре воздуха, дувшего в спину. Мокрые джинсы, обыкновенная черная футболка и серый плащ — для такой жары он совершенно не подходил, зато очень даже подходил самому Барнабасу. Материя мягким цветом напоминала его крылья, что спускались от плеч до самых пяток.

Я неуверенно пошла между машинами к велостоянке. Утром никаких машин здесь не было. Интересно, в чем дело? С третьей попытки я открыла замок и медленно покатила свой зеленый десятискоростной велосипед в тенек, прислонила его к стене мне по пояс, отделявшей крутой склон холма от дороги, и встала рядом с Барнабасом в ожидании Рона, его начальника.

Я скучала по своей машине, которая так и осталась у мамы во Флориде, но ради того, чтобы получше узнать папу, стоило потерпеть. Мама устала вести беседы с директором, учителями, другими родителями и бояться, что телефонный звонок на ночь глядя — это из полиции. Вот и прислала меня сюда. Ну ладно, может, я и перестаралась с «выражением независимости в суждениях», как маме сказал директор. Прямо перед этим в разговоре с глазу на глаз он попросил: хватит бороться за всеобщее внимание, просто начинай взрослеть. На самом деле все мои выходки были вполне невинны.

Откуда-то раздался жалобный стрекот цикады, я взобралась на стену подле Барнабаса и скрестила руки на груди. И тут же опустила их, чтобы не казаться грустной. Барнабас грустил за обоих. В обратном полете он как-то неудобно меня держал. И молчал. Он вообще-то не отличался разговорчивостью, но теперь молчание было напряженным, почти тягостным. Может, Барнабасу досадно, что он весь промок, прыгнув в озеро. Я из-за него тоже оказалась вся мокрая сзади.

Мне было неуютно, и я притворилась, что завязываю шнурки, чтобы незаметно отодвинуться от Барнабаса на сантиметр-другой. Могла бы попросить его высадить меня прямо у дома, но тут был мой велосипед. К тому же не стоит забывать о любопытной миссис Волш — не хотелось бы мне, чтобы она увидела, как Барнабас разворачивает крылья и улетает. Готова поклясться, у этой тетки на подоконнике лежит бинокль! Я думала, школа — единственное место, где нас никто не увидит. И мне было невдомек, откуда здесь взялись машины.

Я вытащила из кармана телефон, включила, проверила пропущенные вызовы и снова убрала. Взглянула на Барнабаса и сказала:

— Прости, что по моей вине тебя узнали на жатве.

— Это была не жатва. Нужно было помешать жнице срезать душу, — строго поправил Барнабас.

Он уже так долго здесь, а все равно порой ведет себя как ребенок. Может, потому его и назначили ответственным за семнадцатилетних.

— Все равно прости, — сказала я, опять усаживаясь на бетонную стену.

Барнабас прислонился к ней, щурясь, уставился в небо и вздохнул:

— Об этом не беспокойся.

Мы снова замолчали. Я постучала ногтями по бетону и сказала:

— Похоже, самый красивый — или самая красивая — и есть темный жнец.

Барнабас обиженно покосился на меня:

— Красивая? Накита — темная жница!

— Вы, ребята, все шикарные. По одному этому вас можно в толпе узнать, — я пожала плечами. Барнабас говорил искренне. Неужели и правда не замечал, как все они совершенны? Наконец он отвел взгляд, и я добавила: — Ты знаешь ее?

— Слышал, как она поет, — тихо ответил Барнабас. — И когда она воспользовалась амулетом, чтобы срезать душу, я сличил имя и лицо. Она жница уже давно, потому и камень такой — темно-фиолетовый. Камни меняют цвета в зависимости от опыта, у светлых жнецов — от зеленого к желтому, потом к оранжевому, и наконец становятся темно-красными, почти черными. У темных — наоборот: от синих и лиловых оттенков к фиолетовому. Цвет твоего камня отражается в ауре, когда применяешь амулет. Но ты же не видишь ауры, да?

Он явно издевался, и я не попросила его придержать язык только потому, что думала о своем камне, черном, как глубины космоса.

— Значит, она стала жнецом раньше тебя, — сказала я, и Барнабас удивленно повернулся ко мне.

— С чего ты взяла? — в его голосе опять звучала обида.

Я взглянула на его амулет. Теперь, в бездействии, он был просто серый.

— Это как радуга. Она фиолетовая, ты оранжевый, за шаг до красного, на другом конце спектра. Твой камень еще не красный. Но будет, когда вы сравняетесь в опыте.

Барнабас смерил меня взглядом и замер.

— Он не оранжевый. Он красный!

— А вот и нет.

— А вот и да! Он красный с тех пор, как пирамиды построили!

— Да какая разница, — я пренебрежительно махнула рукой. — Все равно не пойму, при чем тут ее пение.

Барнабас фыркнул и отвернулся к стоянке.

— Благодаря амулетам можно общаться вне земных пределов, и я слышал ее. Цвет камня соответствует звуку. Как будто не видишь ауру, а слышишь. Когда ты здесь, не так-то трудно угадать, кто поет, в земных пределах нас немного. Хоть я и слышу темных жнецов, но не могу их понять. Для этого Наките пришлось бы менять цвет своих мыслей под стать моей ауре, а мы так далеко друг от друга по спектру, что это практически невозможно. Да и с какой стати мне нужно, чтобы ее мысли проникали в мои?!

Вот так! Эти сведения могли бы и раньше пригодиться, а я четыре несчастных месяца билась над своим амулетом без толку.

— А-а... Я-то думала, когда хотите поговорить, вы просто поднимаетесь в рай, ну или вроде того.

Жнец опустил голову.

— Целая вечность прошла с тех пор, как я принял амулет, и с того самого времени прикован к земле.

Барнабас прикован к земле?

— Ух ты... — я передвинулась так, чтобы оказаться к нему лицом, под ногами заскрипел гравий. — Жнецы прикованы к земле?

— Не все, только светлые, — он покраснел, словно от смущения. — Накита вольна приходить и уходить, когда ей вздумается. Она прикасается к земле лишь чтобы убивать; а потом исчезает. — Прозвучало довольно горько.

— Я думала, все ангелы живут в раю.

— Нет, — коротко ответил Барнабас, — не все. — Он скроил недовольную гримасу, провел рукой по курчавым волосам, от чего они еще больше взлохматились и только стали красивее. — Немногие ангелы преступают закон, но те, кто его нарушает, часто выбирают путь жнецов, чтобы искупить вину. А когда очищаются, возвращаются к другим обязанностям.

Искупление? Отпущение грехов? Значит, Барнабас стал жнецом из-за каких-то оплошностей? А потом появилась я, и их только прибавилось! Но, думаю, спасение жизней будет на пользу любому ангельскому резюме.

— Что ты натворил? — спросила я.

Барнабас прислонился к стене и скрестил руки на груди.

— Я стал светлым жнецом из чувства моральной ответственности, а не потому, что рассердил серафимов. Мне до них дела мало.

Я слышала, как он раньше клялся серафимами — или клял их, — когда мы сидели у меня на крыше и кидались камешками в летучих мышей. Само собой, Барнабас невысокого мнения о больших шишках из высших ангельских сфер, но мне все равно интересно, чем же занимаются серафимы. Все-таки управлять Вселенной — дело не из простых.

По-прежнему не глядя на меня, Барнабас оттолкнулся от стены и отошел на границу света и тени. Он что-то недоговаривал — я только укрепилась в этой мысли, когда жнец, подперев бока руками, уставился на раскаленную от жары стоянку.

— Хотя она права. Бывают вещи, которые пахнут похуже черных крыльев на солнце, — проговорил он задумчиво. — Накита сказала, у тебя камень Кайроса. Это невозможно. Он... — Барнабас обернулся, и от выражения его лица меня пробрал озноб. — Мэдисон, я много думал. Когда придет Рон, я попрошу, чтобы твое обучение доверили кому-нибудь другому.

Я разинула рот, меня как будто в живот двинули. Вдруг все это стало очень даже важным. Он меня бросает! Господи, должно быть, я глупее, чем думала. Мне было обидно, и, не зная, что делать, я сползла со стены, но не оттолкнулась от нее как следует и вся оцарапалась. В глазах стояли слезы, я вцепилась в свой велосипед и покатила его к дальнему выезду. Все, домой. Рон меня и там найдет.

— Ты куда? — спросил Барнабас, когда я закинула ногу через седло.

— Домой.

Быть мертвой — полный отстой. Никому не расскажешь, а теперь меня вдобавок будут передавать один другому, как рождественский фруктовый пирог, который никто не хочет есть. Не желает Барнабас больше со мной возиться — пожалуйста, но стоять здесь, когда он будет просить Рона — просто унизительно.

— Мэдисон, это не потому, что ты меня подводишь. Не могу я тебя учить, вот и все, — карие глаза Барнабаса наполнились тревогой и сочувствием.

— Это потому что я мертвая и глупая. Такая уж у меня участь, — сказала я с грустью.

— Ты не глупая. Я не могу тебя учить из-за этого амулета.

В его словах послышалось беспокойство, и я остановилась. Мне вдруг стало страшно. Все это время Барнабас никак не мог понять, что у меня за камень.

— Амулет Кайроса? — прошептала я и тут же замерла, словно кто-то вдруг пощекотал меня между лопатками. Я застыла и бросила взгляд на тени. Они правда прыгнули вперед, или показалось? Барнабас посмотрел куда-то мне за спину, и во взгляде его странным образом смешались облегчение и настороженность.

— У меня всего минутка. Давайте-ка взглянем на ваши амулеты, — послышался твердый голос хранителя времени.

Я обернулась и увидела маленького человечка, который щурился на солнце.

— Рон, — тихо проговорила я, а он устремился вперед, его просторные серые одежды смотрелись не лучше Барнабасова плаща — то есть совершенно не подходили для жары. Я взглянула в сторону школы, надеясь, что никто меня не увидит с этой парочкой. И без того считают странной. Прошло уже полгода, а я по-прежнему за новенькую. Может, стоит одеваться попроще? И вдобавок пурпурные волосы — таких тут ни у кого нет.

Хронос — для краткости Рон — выглядел как чародей и Махатма Ганди одновременно, ходил в облачении, как у мастера боевых искусств, а его карие глаза, по-моему, видели сквозь стены. Брови его выгорели на солнце и стали совсем светлыми, кожа смуглая, жесткие вьющиеся волосы — темные. Он был ниже меня ростом, но впечатление производил внушительное. Наверное, из-за голоса, неожиданно глубокого. Слова он выговаривал с приятной отчетливостью, словно сказать нужно многое, но времени на это очень мало.

Двигался Рон быстро, амулет позволял ему проникать в потоки времени, поэтому он не старился — хотя хранители времени, в отличие от жнецов, по некой причине были людьми. Так что спрашивать о его возрасте было бессмысленно. Благодаря своей способности читать время и управлять им он помогал светлым жнецам. Это он отправлял Барнабаса в «командировки» — предотвращать срезание душ.

Рон бросил мрачный взгляд на небо, протянул руку и нетерпеливо пошевелил пальцами, чтобы я поскорее дала ему камень:

— Мэдисон?

— Рон, мой амулет... — начала я и сжала висящий на кожаном ремешке камень.

— Да, знаю. С этим я разберусь, — пробормотал он, взял мой камень в ладони, и они на мгновение исчезли. По коже головы пробежала дрожь — и все. — Ты когда успела покраситься? — Вскользь спросил Рон, его проницательный взгляд был устремлен мимо меня.

— После того бала. Рон...

Но он уже стоял перед светлым жнецом, властно протянув руку. Барнабас, возвышавшийся над маленьким старичком явно чувствовал себя не в своей тарелке.

— Барнабас... — в голосе Рона прозвучало предостережение — или обвинение.

Жнец, похоже, тоже уловил эту интонацию: не подходя ближе, снял амулет с шеи и протянул начальнику. Без камня Барнабас не мог сотворить меч и вообще терял многие свои способности. Я без своего превратилась бы в призрак.

— Сэр, — начал Барнабас. Амулет принял тот же оттенок, как тогда в лодке, и жнецу, казалось, стало не по себе; а камень уже вновь сделался матово-черным. — Насчет амулета Мэдисон...

— С ним я все уладил, — оборвал Рон, возвращая Барнабасу камень.

Тот надел простой ремешок на шею и заправил амулет под футболку.

— Темная жница узнала его.

— Знаю! Потому я и здесь! — рявкнул Рон, Уперев руки в бока и сверля Барнабаса взглядом снизу вверх. Я огорченно опустила глаза. — Вас обоих узнали. На первом же предотвращении, куда ты ее взял. Что случилось?

Ну вот, у Барнабаса опять из-за меня неприятности.

— Извините меня, — сокрушенно сказала я, и Барнабас поднял голову. — Это я предложила. — Тут же затараторила я. Может, если я возьму вину на себя, Барнабас даст мне еще один шанс? Теперь я знаю, что у каждой ауры свое звучание, это меняет дело. Вдруг нам все-таки удастся освоить соприкосновение мыслями? — Барнабас не хотел меня брать, пока мы не научимся соприкасаться мыслями, но я его убедила, что в этом нет ничего страшного. А потом я познакомилась со Сьюзан. И ни за что бы не позволила жнице убить ее. Все так быстро произошло...

— Прекрати! — взревел Рон, и я прямо подпрыгнула. Он вытаращился на Барнабаса, а тот... неужели съежился от страха? — Ты сказал мне, что она умеет соприкасаться мыслями! — Загремел старичок, и я просто оторопела. — Так это ложь? Мой жнец солгал мне?

— Э-э, я... — запнулся Барнабас и попятился, когда Рон надвинулся на него, стараясь заглянуть в лицо. — Я не врал! — Выкрикнул он. — Это ты так решил, когда я сказал, что она готова. А она и в самом деле готова.

Он думает, я готова? Хотя мы не можем даже соприкоснуться мыслями?

— Ты знал, что я не разрешу взять ее с собой, пока не научится, — глаза Рона сузились. — Из-за этого пятерым пришлось изменять воспоминания. Пятерым!

Недолгий восторг от того, что Барнабас посчитал меня готовой, улетучился. Уж лучше бы держала рот на замке. А то прямо как щенок — вот вам сюрприз на коврике. Кошмар.

— Сколько ни занимайся, Мэдисон не сможет соприкасаться со мной мыслями, — возразил Барнабас, краснея. — Дело не в ней, а в амулете!

— Господь всемогущий! — прервал его Рон, простер руку к небесам и отвернулся. — Этого я от серафимов утаить не могу. Представляешь, какой шум поднимется?! Ты просто уделял ей мало времени. Соприкасаться мыслями — это тебе не «раз» и готово! Надо долго учиться.

Барнабас сдвинул брови:

— Я не говорю, что у нее не выйдет. Но только не со мной. Сэр, — он взглянул на меня, — срезать душу должна была темная жница Накита. Она узнала амулет Мэдисон. Он принадлежал Кайросу!

Хранитель времени будто окаменел. Смятение сменилось изумлением. Поймав его взгляд, Устремленный на мой амулет, я решительно сжала камень в кулаке, да так, что серебряный шнурок впился в шею. Он мой. Я заявила свои права на него, и никому не забрать его без боя. Даже Кайросу, кем бы он там ни был.

— Камень Кайроса? — прошептал Рон и, заметив, что мне страшно, отвел взгляд.

— Да, а если он у нее, — сказал Барнабас, — тогда, может быть...

— Тс-с... — Рон не дал ему договорить, и жнец осекся. — Я знал, что это не обычный камень, как у всех жнецов, но что это амулет Кайроса... Ты уверен? Накита так и сказала?

Барнабас стоял, не шелохнувшись:

— Я был там, сэр.

А еще Накита сказала, что я принадлежу им, и мне теперь от этого прямо-таки чудесно. Я просто хочу стать такой, как раньше, пребывать в счастливом неведении относительно жнецов, хранителей времени и черных крыльев. Может, если не обращать внимания, все это исчезнет?

Рон искоса поглядывал на нас, его напряженная поза выдавала недоверие. Он махнул рукой в ту сторону, где кончалась тень.

— Иди, Барнабас, посмотри за небом.

Жнец молча ступил на границу света и тени и устремил взгляд ввысь. Меня пробрала дрожь. В один миг все переменилось — из-за Кайроса.

— Кто такой Кайрос? — спросила я, обращаясь к Рону.

— Он занимает такой же пост, как я, — Рон тревожно поглядывал из тени дерева на жаркую стоянку. — Светлые жнецы, темные жнецы. Светлый хранитель времени, темный хранитель времени. Не думала же ты, что я единственный? Все в мире пребывает в равновесии, и Кайрос — мой противовес. Он смотрит, как нити времени сплетаются в возможные варианты будущего, и посылает темных жнецов пожинать человеческие души до срока. Я трачу больше времени на то, чтобы предугадать его замыслы, чем на всю остальную работу.

Последнее он произнес раздраженно. Мое сердце снова заколотилось, и я скрестила руки на груди, как будто это могло его остановить. Та-ак. Выходит, я стащила амулет у хранителя времени. Вот елки, надо избавляться от этой штуковины. Хотя вряд ли мне удастся позаимствовать амулет у какого-нибудь жнеца, а свой вернуть Кайросу. Оставить его себе — иного выхода нет. И я больше никогда не буду спать. Сон — хорошее дело, но мне уже не понадобится.

— Не удивительно, что Сет не вернулся, — сказала я, стараясь додумать мысль до конца. — Наверняка прячется от Кайроса.

Рон нахмурился, отошел подальше в тень и прислонился к стене рядом со мной.

— Жнец не смог бы воспользоваться амулетом Кайроса, как и хранитель времени — амулетом жнеца, — сказал он. — Накита, наверное, ошиблась. Если только... — Рон поднял брови, словно его удивила какая-то мысль, и взглянул на меня, — если он сам и был тем жнецом, что убил тебя. Может, Кайрос срезает души вне плана?

На этих словах Барнабас обернулся, но Рон махнул на него, приказывая молчать. Уже в который раз.

— Как выглядел Сет? — обманчиво спокойным голосом спросил Рон.

Жутко волнуясь, я взобралась на стену, взглянула на Барнабаса, но он снова уставился в небо. Я подтянула колени к подбородку. Вспоминать ту ночь не хотелось, но образы казались кристально ясными.

— Смуглый, — заговорила я. — Вьющиеся темные волосы. Приятный акцент. — «Здорово целуется», добавила я про себя, содрогаясь. О господи! Я целовалась с парнем, который потом меня убил.

Симпатичный незнакомец со школьного бала оказался психом Сетом, темным жнецом, который был решительно настроен меня убить. Что он и сделал, прибегнув к помощи меча, потому что я не умерла, когда его кабриолет перевернулся и упал с насыпи. Я очнулась ночью в морге и услышала, как Барнабас спорит с девушкой, светлой жницей, о том, по чьей вине я умерла. Они пришли, чтобы извиниться и защитить мою душу от черных крыльев, пока я не получу свою «награду». Но все изменилось, когда в морге объявился Сет. Кажется, он хотел бросить мою душу к чьим-то ногам, и такой ценой «оплатить путь в высший круг», что бы там это ни значило. Но о последней части знали только я и Барнабас. По какой-то причине он считал, что говорить об этом Рону не стоит. А потом я украла у Сета амулет. Как мне это вообще удалось и каким образом я осталась здесь, оставалось загадкой для всех, кто был в курсе. Рон подергал себя за ухо, словно в приступе нервного тика.

— Выше тебя примерно на ладонь?

Внутри у меня все сжалось.

— Да, — промямлила я, — это он.

Барнабас зашаркал по гравию, а Рон глубоко выдохнул.

— Да благословят меня бабуины! — пробормотал Рон и принялся расхаживать туда-сюда, не выходя за границы тени. — Это точно Кайрос. Он назвался ненастоящим именем. Боже, если ты когда-нибудь любил меня, открой мне глаза, когда я вновь окажусь таким глупцом!