Спектакль «Воскресенье» В.И. Немировича – Данченко. Персонаж от автора.

Санкт-Петербургская государственная академия театрального искусства.

Спектакль «Воскресенье» В. И. Немировича – Данченко. Персонаж от автора.

Курсовая работа

студента 5 курса

театроведческого факультета

в семинаре по инсценированию

Степанова А. А

Руководитель семинара:

Н. С. Скороход

Санкт-Петербург

Спектакль «Воскресенье» вышел на сцене МХТ в 1930 году. Режиссер В. И. Немирович-Данченко продолжил этим спектаклем свои опыты в постановке классической романной прозы. К созданию декораций впервые был приглашен художник В. В. Дмитриев, с которым режиссер поставит потом много спектаклей. Важность и значимость «Воскресенья» отмечали многие исследователи. Например, П. А. Марков говорил о том, что этот спектакль закрепил достижения театра в области современного истолкования классики и открыл им новые пути[1]. Декоративное оформление создавало поэтический образ для спектакля: декорации устремлялись ввысь, обозначали строгую и холодную белизну судебного зала, полусумрак тюремной камеры светлый кремовый занавес, на фоне которого впервые появлялось лицо от автора ассоциировался с чистотой и светом, наполнявшим роман.

Композиционно спектакль делился на четыре части: суд, тюрьма, деревня и Петербург. Во всех частях действовали свои персонажи, разные люди и судьбы – крестьяне и представители высшего света, а также присяжные, судейские, и прочие люди – все они проходили перед глазами зрителя.

Спектакль «Воскресенье» схож по замыслу на «Братьяев Карамазовых» (1910). Этот знаменитый спектакль В. И. Немировича-Данченко был создан в форме спектакля – романа, его скрепляла сквозная роль чтеца, выступающего от имени автора. Это лицо вело за собой весь спектакль и связывало его с залом и зрителем. Роль этого красноречивого рассказчика играл артист В. Качалов, в строгом костюме он начинал спектакль с блокнотом и карандашом в руке. Он мог свободно прохаживаться среди играющих артистов, словно полноправный хозяин спектакля. Но, тем не менее, многие исследователи отмечают, что это была только проба, намеченный образ персонажа от автора.

Самое большое свое развитие, и решающее значение для всего спектакля роль чтеца получила в «Воскресенье» Л. Н. Толстого. Это был человек, который очень мягко, без нажима и непринужденно «беседовал с публикой о том, что происходит на сцене, в тоже время давая понять, что эти события имеют особую важность»[2]. Современники отмечали, например, интересное сочетание, - когда персонаж одновременно кажется незримым на сцене и в тоже время он является ее центром, держит на себе зрительское внимание. Современник описывает одну из сцен в эпизоде с судом героя, где этот прием достигает большего эффекта так: «в сцене суда и в диалоге между героями Нехлюдовым и Мариетт, лицо от автора не повествует, а буквально вскрывает характеры действующих лиц [3]».

Остальные персонажи спектакля его не видели, но он обладал правом видеть всех и даже читать их мысли. «Лицо от автора» обладало мудростью и всеведением автор, и красивый голос Качалова воспринимался многими зрителями как «голос самого Толстого»[4]…

Режиссер воспользовался инсценировкой, сделанной Федором Федоровичем Раскольниковым (1892-1939). Инсценировку пришлось доделывать и дописывать, - она была не очень то хороша, но она была написана членом цензурного комитета, и была принята режиссером к постановке чтобы миновать цензурные препоны.

Режиссер Немирович хотел, чтобы проза Толстого ложилась на сцену свободно, не стеснялась при этом никакими театральными условностями. Чтобы течение романа не распадалось на отдельные звенья драматических эпизодов. Резкий акцент был поставлен на судьбу Катюши Масловой: «Я занимался почти исключительно воскресением Катюши, - сознавался Немирович. - Князь Нехлюдов был от сильных мира сего, - его обвиняли в горестной участи Катюши, и меньше меня интересовал … »

С помощью персонажа-рассказчика режиссер преодолел многие трудности переложения прозы на театральную сцену. Например, он отдал ему многое, что сложно воплотить в театре – например, то как Катюша бежит за поездом, или богослужение в тюремной церкви, которое проводится в середине истории. Все это и еще многое другое было отдано персонажу от автора, который был одновременно, как сказал один из зрителей, и вестник, и хор, и комментатор, - умный, всезнающий участник, который вооружен гением автора для пересказа событий, и проницательностью его для истолкования внутреннего процесса, происходящего в действующем лице.

Многие современники отмечали, что артист Качалов был великолепен в своей роли. Он придал своему комментарию характер «интимности и импровизации < …> он обладает высшим пониманием всех человеческих дел, в нем горестный ум, доброта и ирония»[5] соединяются и создают сущность того замечательного образа.

Однако, находились и критические отзывы. Например, товарищ Луначарский указывает на некоторые промахи: «по замыслу режиссуры Качалов выступает на сцене и делает там свои комментарии. Всегда ли это необходимо? Правильно ли найдено разрешение, оставляющее ряд артистов стоять в очереди, ожидая, когда договорит персонаж от автора? < …> почему нельзя было дать основную часть содержания в виде монолога Нехлюдова? Может быть, потому, что монолог совсем неестественен в данном контексте. Но неужели более естественно выпустить мнимого, незримого человека, который будет докладывать публике обо всем? [6]».

Обобщая критические отзывы рецензентов о спектакле можно сказать, что не всем понравился рассказчик от автора, не всем пришелся по душе этот прием, некоторые усмотрели в нем навязчивое руководство над зрителем.

В сегодняшнем театре ход с введением персонажа от автора уже кажется архаикой. Вместо него люди додумались до гораздо более современных, выразительных и ярких приемов. Например, комментирование событий через проекцию, звук, видео, свет, или еще что-нибудь эдакое. Но все равно, прием введения лица от автора в ткань спектакля была успешно развита в знаменитых спектаклях Г. А. Товстоногова, Ю. Любимова, В. Фокина, Л. Додина и пользовалась раньше большой популярностью.